Хаос: отступление?

1

Трудновато найти себя, когда все вокруг превратилось в дерьмо.

Трудновато, но когда это все же случается… то выходит неплохо.

Вот что Джинго пытался объяснить Мусу Петерсу[27] во время обеденного перерыва. Джинго нравился Петерсу, но он все равно на это не купился.

– У тебя снесло твою гребаную башню, – сказал он. – Ты безумный как дерьмо летучей мыши, как алкаш, как слетевшая с катушек обезьянья летучая мышь.

– Обезьянья летучая мышь? – удивился Джинго. – Что это за…

– Я просто ее придумал[28], но она вполне сюда подходит. Если ты думаешь, что мы не сидим по пояс в дерьме, то ты явно спятил.

– Нет, чувак, – сказал Джинго, для убедительности пронзая воздух голубиной ножкой, – твоя проблема в том, что ты не способен разглядеть хорошее.

Мус сделал большой глоток из своей фляжки, получив, таким образом лишнюю секунду, чтобы пристально взглянуть на своего друга. Опустив фляжку, он вытер рот салфеткой, которую хранил в застегивающемся на молнию пластмассовом пакете во внутреннем кармане рубашки. Он ни в коем случае не вытирал рот тыльной стороной руки и не пачкал ею рубашку.

Джинго подал ему сжимаемую бутылку с Purell[29].

– Спасибо, – сказал Мус своим слегка вибрирующим голосом. Оба внимательно следили, как напарник дезинфицирует свои руки, а когда все было закончено, кивнули в знак одобрения, и Джинго забрал бутылку обратно. Мус распрямил свои могучие плечи, вздохнул и покачал головой. – Не уверен, что я получил хоть что-то хорошее, чувак.

Джинго, который был ниже его сантиметров на тридцать и весил дай бог половину, вскочил на ноги и пальцем указал на толпу, скопившуюся по другую сторону изгороди из проволочной сетки.

– Ну, прежде всего, мы могли бы оказаться там. В отличие от тебя я не учился в колледже и не читал все эти книги, но я достаточно умен, чтобы понимать, что им сильно не повезло. Скажи, что я ошибаюсь.

Мус покачал головой.

– Ладно, конечно, им всем конец. Все знают, что это так. Пожалуй, хуже не бывает.

– Точно.

– Но, – сказал Мус, – я не уверен, что это доказывает твое утверждение, будто у нас все хорошо.

– Я…

– Одно то, что мы находимся по эту сторону изгороди, совершенно меня не убеждает, и вот почему. С этими несчастными тупыми ублюдками все кончено, с чем мы оба согласны, но ведь они-то этого не знают. В худшем случае это мясо с мертвыми мозгами, управляемое последними уцелевшими нейронами в двигательной зоне коры головного мозга. В лучшем – в самом лучшем случае – они переносчики инфекции. Вроде этих муравьев или кузнечиков с личинками в мозгах или еще где-нибудь. Я читал о таких вещах в «Нэшнл джиогрэфик». В любом случае, люди, которых пора было отправить в психушку, отправились баиньки. Свет горит, но дома никого нет.

– И что из этого следует? – спросил Джинго, пытаясь отыскать в своем рюкзаке бутылочку с коровьей мочой.

– Я хочу сказать, – продолжал Мус, – что, хотя с ними все кончено, они этого не знают и не беспокоятся. Они во всех отношениях уже пропали. Так как же ты можешь нас с ними сравнивать?

Джинго, наконец, нашел небольшой аэрозольный баллончик, снял с него крышку и начал опрыскивать свои брюки и рукава рубашки. Его содержимое уже несколько дней ферментировалось и теперь воняло так, что перекрывало и телесный запах самого Джинго, и постоянно витающий в воздухе запах гнили. Глаза Муса наполнились слезами.

– Прежде всего, мы живы, – сказал Джинго, подавая баллончик Мусу.

Здоровяк покачал головой.

– Этого мало. Приведи мне более важную причину, чем то, что мы все еще дышим.

– Важнее того, что мы живы? Что же может быть важнее?

Мус помахал в воздухе баллончиком.

– Мы опрыскиваем свою одежду коровьими ссаками, чтобы мертвецы нас не кусали. Не знаю, Джинго, может, я и в самом деле сноб, но не думаю, что это можно назвать высоким качеством жизни. Если я неправ, то докажи мне это.

Встав, они посмотрели на изгородь. Она простиралась на многие мили, разрезая пополам эту часть Виргинии. Их поселение непосредственно примыкало к болотистым берегам озера Лисвилл, десяток других лагерей уцелевших вытянулся вдоль реки Роанок. По эту сторону изгороди находились сотни мужчин и женщин – худые, грязные, в коже, лохмотьях и разномастных доспехах, утащенных со складов спорттоваров или кустарно изготовленных. Всюду виднелись десятки тракторов, экскаваторов, фронтальных погрузчиков и бульдозеров, но в своем большинстве они почти выработали свой ресурс. Найти запасные части было очень трудно, а о том, чтобы отправиться за покупками в какой-нибудь большой город, не могло быть и речи. Бортовые грузовики стояли рядами, нагруженные металлическими опорами и катушками с проволочной сеткой.

По другую сторону сетки, вытянувшись назад, словно зловонная отливная волна, стояли мертвецы. Сотни тысяч мертвецов. Всех рас, всех возрастов, всех типов. Пресловутый плавильный котел американского населения, который теперь объединяло лишь отсутствие человечности и чудовищный, неутолимый голод. Там и сям в радиусе небольшой прогулки перед изгородью виднелись кучи тел. С того холма, где Мус и Джинго присели поесть, было видно пятьдесят восемь таких куч. Их холм был семнадцатым, его составляли шестьсот пятьдесят тел. Хотя, если быть точным, столько целых людей здесь не было, даже если сложить вместе все фрагменты. У многих из них отсутствовали конечности еще до того, как Джинго и Мус пришли сюда, чтобы с ними поработать. И до того, как рубщики сделают свое дело. Мясные мухи миллионами кишели над полем, высоко вверху кружились и кружились стервятники.

Мус покачал головой.

– Если я что-нибудь упустил, то скажи мне об этом, потому что я рад был бы ошибиться.

2

Когда они начали готовиться к послеполуденной смене, Джинго попытался изложить свои доводы. Мус и вправду хотел его выслушать. Джинго всегда пытался раскрасить дерьмо яркими красками, но в последнее время он стал страстным проповедником этой новой точки зрения.

– Ладно-ладно, – сказал Джинго, обернув вокруг рук полоски ковра и закрепив их липучкой, – значит, в данный момент жизнь уступает идеалу.

– Уступает идеалу, – усмехнувшись, эхом повторил Мус. – Боже мой, детка, не удивительно, что тебе так часто удается перепихнуться. Ты способен очаровать даже монахиню так, чтобы она сама выскочила из своих старушечьих панталон. Если только сейчас вообще остались монахини.

– Какую плоть не откажется есть священник-зомби?

– Монахиню. Ну да, ну да. Это старая шутка, чувак, и от нее уже просто тошнит.

– Зато она смешная.

Мус покачал головой и начал обертывать полосками ковра промежуток между плотными перчатками и кожаной курткой. Ковер было почти невозможно прокусить, и уж совершенно точно нельзя было сделать это быстро. Все надевали куски ковровой ткани поверх кожаной одежды и защитных накладок на конечности.

– Ладно, ладно! – уступил Джинго. – Пусть будет старая шутка. Так о чем это я говорил?

– Ты говорил, что жизнь сейчас отстойная, с чем я готов согласиться.

– Нет, я только подходил к сути вопроса. Жизнь сейчас отстойная потому, что мы все находимся в переходной точке.

– Переходной?

– Конечно, мы находимся в процессе важных изменений, которые изменят парадигму…

Мус прищурился.

– Откуда ты только взял эту хрень?

Джинго бесстыдно усмехнулся.

– Из книг, чувак. Ты всегда настаиваешь, чтобы я читал, вот я и начитался.

– Я дал тебе пару романов Фолкнера и детектив Джона Сэндфорда.

– Ну да, и я их уже прочитал. Книжки хорошие, но не совсем для меня, чувак. Что говорит Фолкнер о жизни в условиях глобальной пандемии? Неа, чувак, мне понадобилось нечто более подходящее.

– Угу. И что же ты читал?

Коротышка заулыбался еще шире.

– О саморазвитии. Доктора Фила, Эстер Хикс, дона Мигеля Руиса, но больше всего Тони Роббинса. Вот это класс, чувак! Просто класс. Он все правильно прикинул и хорошо понял, что к чему.

– Тони Роббинс?

– Видишь ли, это мотивационный…

– Я знаю, кто он такой. Или кем был. Но, видишь ли, он писал только о бизнесе и о том, как строить карьеру. Не уверен, что можно назвать «карьерой» то, чем мы сейчас занимаемся. Я хочу сказать, что смог бы привести более веские доводы в пользу того, что мы все сейчас отрабатываем свои грехи в чистилище. Если бы, конечно, я верил в подобные вещи, но я в них не верю. Как и ты. Так вот, скажи мне конкретно, каким образом книги Тони Роббинса – и вообще любые книги по саморазвитию – годятся на что бы то ни было, кроме туалетной бумаги?

– Ты так говоришь, потому что их не читал, – сказал Джинго. Саморазвитие – как раз то, что надо. Видишь ли, в истории бывают и хорошие, и плохие моменты. Переходные моменты, ты врубаешься? Когда ты переходишь от того, что было, к тому, что будет.

– Мне понятна концепция перехода, – сказал Мус, протягивая руку к своему усиленному шейному воротнику.

– Верно, это как раз относится ко всему этому. – Широким жестом Джинго обвел все вокруг них.

– К переходному периоду?

– Конечно.

– Значит, ты так это видишь?

– Так оно и есть. Мир, который мы знали, больше не существует. Мы это понимаем. Мы все это понимаем. Эпидемия была слишком серьезной и распространилась слишком широко. Нам требовалось слишком много систем – как бы ты назвал все это? Ну, больницы, аварийные службы и прочая хрень? Люди привыкли к тому, что можно сделать звонок и…

– Инфраструктура… – подсказал Мус.

– Точно. Инфраструктура исчезла, и это значит, что исчез мир, который мы знали. Он полностью исчез, его настолько затрахали в задницу, что мы никогда не сможем вернуть то, чем он был.

– Ты что, цитируешь Тони Роббинса?

– Ты понимаешь, о чем я говорю. – Джинго поднял два футбольных шлема[30] и подал один Мусу. – Все, что было, теперь стало бесполезным. Сейчас дела тоже не фонтан, но по-другому.

Мус застегнул подбородный ремень и поправил шлем. Защитный козырек был поцарапан и покрыт пятнами, но все-таки сквозь него можно было видеть.

– И их никоим образом нельзя назвать хорошими.

– Верно, но именно это я имел в виду, когда говорил о переходном периоде. – Он поднял кувалду, присел от ее тяжести и подал Мусу. – Мир продолжает меняться.

– И чем же он становится?

Джинго поднял свое мачете с пенька, в который воткнул его перед обедом, и вложил в холщовые ножны у себя на поясе.

– Чем-то лучшим.

– Лучшим? – фыркнул Мус. – Оглянись вокруг, братишка – планка установлена слишком низко.

– Конечно, но это означает, что дела могут измениться только к лучшему.

– О господи!

Раздался свисток, извещающий о начале смены, и они стали спускаться по холму по направлению к воротам.

3

Поскольку никто из них не располагал нужной квалификацией, они занимались расчисткой. До эпидемии Джинго – урожденный Джеймс Го – был американским китайцем в третьем поколении, который в основном валял дурака на деньги трастового фонда, оставшиеся ему от отца, разработчика программного обеспечения. Он где-то учился, даже получил диплом, но из того, что он изучил, лишь немногое пошло ему на пользу. Только когда трастовый фонд начал усыхать, Джинго начал читать книги по самосовершенствованию и саморазвитию, надеясь ухватить будущее за рога. Апокалипсис значительно помешал этому процессу, хотя и не прервал его полностью. Джинго понимал, что никогда не станет великим человеком или великим созидателем, но свои планы у него были.

Майкл «Мус» Петерс от него здорово отличался. Он работал в средней школе футбольным тренером и преподавателем санитарного просвещения. Выпускник колледжа с дипломом по педагогике, он много читал и немного занимался общественной деятельностью в своей общине. В отличие от Джинго у него была семья, но его жена и двое сыновей уже давно умерли. Их унесла первая волна эпидемии, прокатившаяся через Бордентаун – маленькую точку на карте западной Пенсильвании. Бордентаун был известен лишь своей близостью к Стеббинсу, где и началась эпидемия. Некоторые из ребят, работавших на изгороди, считали это классным, что принесло Джинго известную известность. Хотя некоторые как раз, кажется, имели к нему претензии, словно близость к месту начала эпидемии каким-то образом можно было поставить ему в вину.

То, что они умели делать, сейчас не особенно требовалось. Они не были врачами, учеными, полицейскими, специалистами по чрезвычайным ситуациям или строительными рабочими. Оба не умели готовить, шить, охотиться или вести съемку местности. В футбол теперь больше не играли, и Мус не думал, что это может снова войти в моду. Это исчезло точно так же, как исчезли бухгалтерский учет, разработка программного обеспечения, информативная реклама, телевизионное производство, торговля недвижимостью, реалити-шоу, служба такси, доставка пиццы, пластическая хирургия, услуги парковки, конструирование автомашин, журналистские расследования, тайные покупатели и десять тысяч других вещей, которые только мог вспомнить Мус. Составить список полезных специальностей можно было гораздо быстрее и проще. Множество людей, включая киноактеров, знаменитых моделей, политиков, дипломированных бухгалтеров, рекламщиков, ветеринарных врачей, авторов комиксов, профессиональных спортсменов, юристов и многих, многих других теперь составляли массу неквалифицированных рабочих. Некоторые были настолько не приспособлены к выживанию в коллективе, что ночью их тихо выталкивали за ворота. Те, кто прошел отборочный тур, вроде Джинго и Муса, выжили потому, что у них как минимум были сильные мышцы.

Оба годились для тяжелой работы. Маленький Джинго был проворным и выносливым. Громадный, сильный Мус мог работать целый день. Никто из них не жаловался. Никто из них не был явным психом – во всяком случае, таким, чтобы создавать угрозу безопасности или представлять опасность для своих коллег.

Они обслуживали проект «Изгородь». Более квалифицированные строили изгородь. Менее квалифицированные мыли тарелки и стирали одежду. Лишенные даже этих базовых навыков складывали части тел в кучи. Все работали. Бездельники умирали с голода или выталкивались за изгородь. Так же поступали с ворами, особенно с теми, кто воровал еду. Украдешь чью-то еду – и сам станешь едой для мертвецов по сторону изгороди. Суды и адвокаты тоже вымерли.

Джинго и Мус работали в паре. Джинго был рубщиком, Мус – молотобойцем.

Пройдя через изгородь, они кивнули друг другу и немедленно приступили к работе. Процесс был довольно простым. Сначала шла группа прикрытия с самыми мощными доспехами. Эти ребята работали по двое, каждая бригада держала перед собой складывающийся стол, который играл роль широкого щита. Пять пар бойцов прикрытия врезались в толпу мертвых, создавая зону поражения. Затем Джинго и Мус вместе с другими бригадами, каждая из которых состояла из двух человек, обрабатывали расчищенный участок. Щит открывался и закрывался, позволяя нескольким мертвецам одновременно проникнуть внутрь. Рубщики каждой бригады сразу же вступали в дело, отрубая своими мачете руки мертвецов в области запястий, после чего надрубали с внешней стороны одну ногу, чтобы зараженный упал. За ними следовали молотобойцы, обрушивая кувалды на головы мертвых. И хотя Мус и другие его коллеги были крупными людьми, они использовали самые легкие кувалды – чтобы действовать побыстрее и подолгу не уставать.

Мертвецы никогда не извлекали уроков из гибели своих собратьев, так что все шло как по накатанной колее.

После этого укладчики оттаскивали трупы – целиком и фрагментами – из зоны поражения и начинали складывать их в кучу. Когда куча становилась слишком большой, защитная стена продвигалась вперед, чтобы занять новый участок земли.

Работая в таком режиме, двадцать четыре человека могли за смену уничтожить пятьсот мертвецов. Одновременно действовали сорок защитных стен – ежедневно и круглосуточно. Тысячи и тысячи таких холмов были разбросаны от Тейлор-Форд-роуд до Слаш-бранч. Эта работа никогда не останавливалась.

Отдых наступал лишь тогда, когда лил такой сильный дождь, что паводковые воды не давали неуклюжим мертвецам приблизиться к проволочной сетке. А если они наводняли участок, где мертвецы были так плотно упакованы, что создавалась угроза самой изгороди, начальник смены отзывал все бригады внутрь и направлял наружу бульдозеры. Двадцать бульдозеров могли устроить на поле настоящий ад.

Однако и машинам приходилось нелегко. Измельченная плоть забивала их гораздо сильнее, чем грязь, и это означало, что каждый бульдозер необходимо было разобрать и почистить. Это означало, что они выходили из строя на несколько дней. Соотношение риска и вознаграждения было таким, что обычно работу выполняли люди.

Такие люди, как Джинго и Мус.

– Давай танцевать рок-н-ролл, – сказал Джинго. Он говорил это каждый раз, когда они выходили наружу, и каждый раз его слова звучали так, словно они собирались заняться чем-то увлекательным. Муса это забавляло. Тем не менее он задумывался о том, не является ли щенячий энтузиазм его друга всего лишь фасадом. Существовали люди, которые придерживались принципа «притворяйся и всего добьешься» – дескать, пусть улыбка станет твоим зонтиком. Мус знал нескольких таких ребят и видел, что происходит, когда дождь становится слишком сильным и зонтики не выдерживают. Иногда за такой улыбкой скрывалась гримаса непреходящего ужаса. Когда их иллюзии разлетались в клочья, эти люди понимали, что потерпели полный крах. Самоубийства случались не так уж и редко. Один вечно улыбающийся, всем довольный парень настолько слетел с катушек, что взял кувалду и разнес в клочья сорок метров сетчатой изгороди, прежде чем охрана его срубила. Но к этому моменту толпа мертвецов уже хлынула в лагерь, и когда стрельба и резня закончились, коллектив недосчитался пятидесяти шести рабочих.

Нельзя сказать, чтобы Мус боялся, что Джинго может сделать нечто подобное, если что-нибудь сотрет улыбку с его лица. Но он сломается. Они все ломаются.

Временами Мусу хотелось встряхнуть коротышку или надавать ему пощечин, чтобы хоть немного привести его в чувство. Заставить его не предаваться мечтам о том, каким хорошим все будет. Но что это даст? Даже Мус был вынужден признать, что оптимизм Джинго облегчает им жизнь. Эти навыки казались более важными, чем его умение размахивать мачете.

Тем не менее, он сломается. В конечном счете они все ломаются. Свой собственный оптимизм Мус оставил в прелестном маленьком коттедже в Бордентауне, за дверями, испещренными кровью всех тех, кого он когда-то искренне любил.

Переходный период? Нет, насколько он мог судить, глобальная парадигма уже изменилась – удалив сцепление и сдув покрышки, она теперь ржавела на солнце. Мертвая и неподдающаяся ремонту.

– Угу, – сказал он Джинго, – давай лучше буги-вуги.

Группы щита выскочили вперед, и Джинго рванул за ними, чтобы захватить участок. Он был левшой и любил метод «бей и руби», когда он использовал свое защищенное накладкой правое предплечье, чтобы отвести загребущие руки мертвецов, а затем с разворота наносил удар, чтобы их «укоротить». Это было легче всего сделать, если он занимал положение слева от ворот. Джинго занял свое место, нанес удар и сделал дубль, одним движением отрубив мертвой женщине обе руки, затем резко развернулся и вложил немного энергии, подрубив ногу из полусогнутого положения – этот прием он называл «Тигр перед прыжком». Мус поднял кувалду еще до того, как инфицированная упала, и четыре килограмма последовал за ней вниз, обрушившись на верхнюю часть черепа.

Ошибка новичков часто заключалась в том, что они погружали боек в череп, и потом его было чертовски трудно вытащить. Лучше всего срабатывал скользящий удар по макушке, который наносил достаточный ущерб двигательной зоне коры головного мозга, чтобы ее как следует вырубить. Мусу редко приходилось дважды наносить удар по одному и тому же объекту – не чаще двух-трех раз за смену, обычно лишь тогда, когда он сильно уставал.

Джинго тоже хорошо знал свое дело. Многомесячная практика так отточила его мастерство, что он не только часто делал дубли, но иногда ловил движение лодыжки так, что полностью рассекал коленный сустав. Если он попадал в самую удачную точку, колено разваливалось на части. Неверный удар – и широкое, плоское лезвие мачете застревало в кости. На всякий случай Джинго всегда имел при себе запасное мачете и несколько коротких штырей, но ему редко приходилось ими пользоваться.

Какое-то время они работали молча, но вскоре до них дошли стоны мертвецов, и Джинго продолжил их недавний разговор.

– Рано или поздно мы избавимся от зомби, – сказал он.

– Как ты додумался до этого, гений? В последний раз, когда я об этом слышал, в мире насчитывалось чуть меньше семи миллиардов наших не совсем живых сограждан.

Джинго засмеялся, хотя слышал от Муса эту шутку уже не в первый раз.

– Конечно-конечно, но ведь они распространены по всему миру. По всей чертовски большой планете.

– Вся наша доля находится здесь.

Отрубив руки мужчине в толстовке от Армани, Джинго швырнул его перед Мусом. – Это да, но посмотри, сколько мы снимаем с доски. Я слышал, что ребята, которые работают на изгороди в Северной Калифорнии, убирают пятьдесят тысяч в день. В день!

– Во-первых, это чушь собачья.

– Нет, я слышал об этом от…

– А во-вторых, заражено триста двадцать миллионов человек. А на изгородях у нас работает сколько – тридцать тысяч? Возможно, меньше. Думаю, тысяч двадцать пять с хвостиком.

– И что же?

Раздробив очередную голову, Мус остановился, чтобы смигнуть пот с глаз. Чтобы предотвратить скопление пота, он нанес смазку вокруг глаз, но это не помогло. Вытереть пот он не мог, поскольку черная кровь и кусочки зараженного мяса покрывали всю его одежду – от плеч до кончиков пальцев. Они все видели, что произошло с ребятами, допустившими подобные ошибки, – некоторые из них теперь оказывались здесь, среди стенающих толп.

– А то, что на зачистку мертвецов понадобится чуть меньше вечности.

– Ну, в своей книге Тони говорит, что решение небольших проблем приводит к небольшой личной выгоде. И только когда ты решаешь величайшую проблему, твой потенциал раскрывается полностью.

– Ну-ну.

– Безусловно, – сказал Джинго, разрубая труп, на который даже не взглянул.

У него это прекрасно получалось. У них у всех это прекрасно получалось. Периферийное зрение и мышечная память – вот их главные навыки. Джинго иногда шутил, что он может выполнять эту работу с завязанными глазами. Среди запаха гниения живых мертвецов и постоянных стонов, которые те издавали, нужно быть идиотом, чтобы дать одному из них к себе подкрасться. С этим соглашались многие, включая Муса, хотя Мус никогда не сводил глаз с зараженных. Никогда. Он заглядывал в лицо всем, кто проходил сквозь защитную стену – даже тем, кого не ликвидировал сам. Это входило в его личный ритуал, и он никогда никому не рассказывал о его значении. Тем не менее для его духовного возрождения было чрезвычайно важно видеть каждое лицо и осознавать – пусть даже мимолетно, – что зараженные тоже люди, чтобы никогда не терять уважение к падшим. Все он умирали, охваченные болью и страхом. Каждый из них был членом семьи, членом общины. Каждый из них надеялся на будущее, хотел жить и любить. Все они стали жертвами эпидемии, которая украла у них жизнь и превратила в монстров.

Мус не хотел и не мог считать это окончательной формулировкой. Для него они всегда будут людьми. Мертвыми? Да. Зараженными? Конечно. Опасными? Разумеется. Но все-таки людьми.

Джинго относился к этому иначе. Возможно, это было частью его напускного оптимизма, но он редко смотрел на лица и, подобно многим другим членам коллектива, обычно называл зараженным зомби, зомами, вонючками, гниляками, сизыми, трупаками и всеми прочими эпитетами, получившими распространение после эпидемии. Мус уже давно решил, что Джинго боялся сделать то, что Мус должен был сделать – признать человечность, пусть прошлую, тех, кого они убивали. Джинго не смог бы заплатить такую цену. А Мус понимал, что, если его друг когда-нибудь такое признает, это его сломает.

От этой мысли ему становилось грустно. Временами Джинго немного походил на идиота, и вообще он не был похож на гения, но от него исходил свет. Да, мальчишка излучал свет, а мир стал таким темным…

Поэтому в течение всей смены Мус вызывал Джинго на разговоры с тем, чтобы он мог подробно изложить свою новую теорию. Развить свои размышления о том, что поможет ему выбраться из нынешнего ада в более светлое будущее. И неважно, каким нереальным и неправдоподобным оно может быть. Что, если этот мальчишка станет постапокалиптическим профессором Панглоссом?[31] Кто знает – может, это и вправду лучший из всех возможных миров, обещающий завтра еще больше возможностей.

Логика здесь какая-то извращенная, но Мус понимал, в чем тут загвоздка. Слушать Джинго было в сто раз лучше, чем прислушиваться к собственным угрюмым и нигилистическим мыслям. Возможно, мальчишка спасает их обоих от того состояния, когда они спрыгнут с ума, обольются соусом от бифштекса и беззаботно выскочат за ворота навстречу голодным мертвецам.

– Все сводится к тому, во что мы верим, – сказал Джинго, разрубив еще двух мертвецов. Руки взлетели в воздух, а ноги повисли на сухожилиях и брякнулись прямо навстречу Мусу. Удар, еще удар, падение, голова разлетается на куски. Снова и снова. – Именно об этом писал Тони Роббинс. Я имею в виду… ведь что такое вера? Я скажу тебе, чувак, – это ощущение уверенности в том, что означает та или иная вещь. Что нам нужно сделать – это изменить то, во что мы верим, так, чтобы оно совпало с тем, чего мы хотели бы добиться в будущем.

– Хорошо, – сказал Мус, стараясь ему подыграть, – и как же нам это сделать?

– Ну… Я еще не закончил эти главы, но, судя по тому, что я уже прочел, смысл заключается в том, чтобы с помощью своей идеи найти то, что ее поддерживает. Это дает понятие того, что мы называем стабильностью. Если идея вот так вот стабильна, ты можешь перейти от простых размышлений о ней к вере в нее.

Мус видел, как лезвие Джинго молниеносным движением отделило изящные кисти от стройных рук той, которая некогда была удивительно красивой женщиной. Даже сейчас можно было разглядеть, что некогда она была просто великолепна, с прекрасной фигурой и массой золотистых волос. Лезвие опустилось и прошло сквозь ногу, выглядывавшую в разрез длинного серебристого платья. Взмахнув кувалдой над ее головой, Мус мысленно произнес то, что говорил всегда:

– Мне жаль.

– Так вот, Тони говорил, что прошлое не равно будущему, и я думаю, что это же относится и к нашему настоящему. Мы знаем, что обстоятельства должны измениться. Или мы уничтожим гниляков и все построим заново, или нет. И я думаю, что мы этого добьемся, так как, хотя они превосходят нас численно, мы умнее и способны работать вместе. Когда мы покончим с изгородями, то будем выращивать урожаи. На следующий год в это время мы будем есть свежие овощи, а может быть, даже бифштексы.

Мус чуть было не сказал, что будет очень сложно найти полезные семена, которые не являются генномодифицированными и не дающими потомства. Им нужно будет найти семена, которые никогда не были генномодифицированными, но как они об этом узнают? Как они будут это проверять?

Он чуть было не сказал этого, но все-таки не сказал.

Удар, еще удар, падение, голова разлетается на куски.

– Тони много писал о том, что не бывает провалов, а бывают лишь результаты, – сказал Джинго. – Поэтому мы не должны рассматривать это лишь с той точки зрения, что нас вздрючили. Да, это произошло, но теперь нам надо собраться, принять меры и уйти от этого. Нам нужно сделать будущее таким, как мы хотим, а не стонать и плакать о том, как обстоят дела.

Его лицо светилось энтузиазмом, но Муса обмануть не удалось. В сияющих глазах он видел сомнения и панику, которую они порождали.

– Ну ладно, – сказал Мус, направляя мальчишку в нужном направлении, – теперь расскажи мне о том, как мы попадем в это светлое будущее? Поскольку лично я хотел бы туда попасть.

Джинго именно это хотел услышать, и он пустился в длинные путаные рассуждения о семи этапах на пути к достижению максимального эффекта.

– Как говорит Тони, – начал Джинго, – мы всегда живем во времена неопределенности, перемены происходят постоянно. Учти, он писал это до появления зомби, но мир и тогда был гадостным. Все то же самое, но по-другому. Вместо гниляков у нас были все эти войны, придурки с Уолл-стрит, изменения климата, правые и левые мерялись силами, на Ближнем Востоке все сходили с ума, церкви нападали друг на друга и все прочее дерьмо. Дрючили всеми возможными способами, и все же некоторым удавалось выжить. И не просто выжить, но и реализовать свою мечту. Люди даже создавали прекрасный банк, когда экономика попадала в глубокую задницу. Почему? Ну, секрет здесь простой. Тони говорит, что нам нужны харизматичные лидеры…

Все эти разглагольствования продолжались потому, что сегодня Джинго был в хорошей форме. На мертвецов он не смотрел даже искоса. Его лезвие двигалось так, словно располагало лазерным наведением – ни промаха, ни осечки. Джинго ни разу не подпустил зараженных на опасное расстояние. Это впечатляло, к тому же Мус получал некоторое удовольствие от самой темы. О харизматичных лидерах он читал еще в колледже. Разумеется, под это широкое определение попадали самые разные люди – от Ганди до Гитлера и Джима Джонса[32]. Харизма и целостность натуры – вовсе не одно и то же.

Пока Джинго говорил, а Мус орудовал молотом, он вдруг увидел нечто настолько странное, настолько невозможное, то сразу почувствовал себя так, словно весь внезапно перешел от суровой, но устойчивой реальности к одной из безумных фантазий Джинго. Мус замер на месте, широко раскрыв глаза, челюсть его отвисла, казалось, будто он излучает какой-то вредный свет.

Это был мертвый мужчина. Зараженный. Очень высокий – ростом около двух метров или даже больше. На нем были грязные лохмотья очень дорогого костюма. У него был тяжелый подбородок, лицо испещряли морщинки от смеха, хотя в данный момент он вовсе не смеялся. Рот мертвеца все время открывался и закрывался, словно он кусал воздух – так делали все они, словно уже пережевывали ту плоть, к которой стремились. Человек, пошатываясь, прошел через проход в защитной стене и бросился к Джинго.

– Нет! – крикнул Мус, но мачете коротышки уже пришло в движение, отрубая толстые кисти рук и посылая в полет бриллиантовые запонки. Джинго резко развернулся, все еще глядя на Муса, все еще разглагольствуя о процессе изменений с помощью харизматичного руководства, когда его мачете перерезало сухожилия ходячего мертвеца. Зараженный упал к ногам Муса, протягивая вперед лишенные кистей руки, рот жевал землю, тысячедолларовые ботинки скользили по грязи в неуклюжей попытке подняться. Джинго даже не опустил глаз. Ни на секунду.

– Вероятно, Тони сейчас находится где-то неподалеку, – говорил он, – собирая сообщество толковых людей, в высшей степени организованных. Он такой человек, что наверняка придет, когда мы будем строить лучший мир. И не смейся, Мус, но я собираюсь быть вместе с ним. Ты и я. К черту этот мир, чувак. Все решают оптимизм и понимание того, что лучшие времена уже настают, так как мы хотим, чтобы они настали. Ты должен видеть в этом логику, приятель. Ты со мной или ты думаешь, что я зря болтаю?

А Мус смотрел на зараженного. Смотрел в его лицо, которое раньше видел только по телевизору и на обложках книг. Шансы были близки к нулю. Мус не знал, то ли это Бог вот так всех добивает, то ли это рулит Дьявол. Или, может, мир стал настолько чудовищным, что теперь невозможное будет происходить каждый день.

Абсолютное безумие происходящего вызывало ощущение того, что почва под ногами рушится. Но кувалда в его руках была тяжелой и совершенно реальной.

Посмотрев на него, Джинго усмехнулся.

– Так ты со мной или нет, братишка?

Мус взмахнул молотом вверх и опустил его вниз, обезобразив лицо. Затем еще раз поднял его и опустил, сокрушив череп.

– Угу, – сказал он. – Я с тобой – вот прямо сейчас.

Джинго засмеялся и взмахнул своим мачете, продолжая говорить о путях к лучшему будущему, к наилучшему из всех возможных миров.

Мус поднял свою кувалду, с которой капала жидкость, и фыркнул, чтобы очистить нос от слез и подавить пронзительный крик, рвавшийся из его горла.

Удар, еще удар, падение, голова разлетается на куски.