Хозяин облачного трона II

Глава 9

— Помоги мне, пожалуйста, застегнуть платье.

Тина стояла у окна, спиной ко мне, и мягкий свет, проходивший сквозь золотистую ткань занавесей, ложился на её кожу тонким сиянием. Её волосы были собраны на одну сторону, открывая гладкую, тонкую линию шеи и изящные лопатки. Я подошёл ближе. Шаги по ковру звучали едва слышно, но она уловила их и замерла. Не обернулась, лишь слегка откинула голову, приоткрыв шею.

На мгновение я даже остановился — слишком красиво, чтобы не задержать взгляд. Затем поднял руки и осторожно коснулся ткани — гладкий шёлк был прохладен, а под ним ощущалась её тёплая кожа. Тина стояла неподвижно, только плечи слегка вздрогнули от моего прикосновения.

Застёжка тянулась по спине тонкой цепочкой: крошечные пуговицы, капризные, словно нарочно сделанные, чтобы мужчина возился дольше. Я принялся за дело. Пальцы двигались медленно, пуговицы не слушались. Но одну я таки победил. Вторую, третью… Каждая петля застёгивалась с усилием, но справился я довольно быстро.

На последней пуговице я задержался — ближе к шее, там, где её тонкий изгиб переходил в плечи. Невольно провёл кончиками пальцев по коже: едва заметное движение, но Тина снова вздрогнула, словно была на взводе.

— Готово, — тихо сказал я, непонятно кому: ей или себе.

Тина обернулась, чуть приподняв подбородок. На губах играла улыбка — та самая, с волшебными искорками, из-за которых моё сердце начинало биться чаще.

Я поднял с ковра свой жилет. Надевая его, бросил короткий взгляд на диванчик у стены и невольно усмехнулся. Удачно поставили. И место выбрано идеальное, и подушки мягкие — явно не для того, чтобы ждать подачи десерта. Всё в этой комнате было продумано заранее, до последнего штриха.

Страсть между нами вспыхнула, как огонь от искры: мгновенно, без промедления, без слов. Всё началось прямо у порога, а закончилось на этом самом диванчике. И вот теперь она стояла передо мной, поправляя волосы и платье. Спокойная, собранная, словно ничего не произошло. Только лёгкий румянец на щеках напоминал о том, что было. Я застегнул жилет, тоже привёл себя в порядок, и когда наши взгляды снова встретились, она, улыбнувшись, сказала:

— Попробуем ещё раз. Поздравляю!

— Ещё раз благодарю, — ответил я.

— Думаю, нам стоит сесть за стол и начать отмечать твою победу. Пока горячее не остыло полностью.

— Горячей еде я всегда предпочту горячую женщину, — заметил я.

На это Тина расхохоталась и сквозь смех произнесла:

— Мне ещё никогда не делали таких комплиментов — в виде сравнения с едой. Ты не перестаёшь меня удивлять.

— Умеем, любим, практикуем, — ответил я дурацким выражением из прошлой жизни, но сейчас оно вроде как-то даже и к месту пришлось.

Я подал Тине руку и помог сесть. После чего поинтересовался:

— Вина или воды?

Она едва заметно кивнула в сторону серебряного ведёрка на столике у стены. Как я не увидел его сразу — непонятно. Подошёл ближе: в ведре, словно в драгоценной оправе, лежала утопающая в почти растаявшем льду бутылка игристого вина. Шампанское… или как оно тут называется? Память ничего не подсказала, значит, пусть будет игристое.

Я вынул бутылку, стряхнул с неё капли воды, снял проволоку, повернул пробку — короткий хлопок, и пена фонтаном вырвалась наружу. Всё как положено. Я налил вино в два бокала, один протянул даме.

— За моего героя и его блестящую победу! — произнесла Тина и не дожидаясь, пока я что-то скажу, быстро, игриво поцеловала меня в губы.

Я по-гусарски осушил бокал залпом и только потом подумал, что дворянин Ари, будь он на моём месте, пил бы глоток не спеша, с достоинством. Ну да ладно, что уж теперь, раз так выпил? Тина же, пригубила — совсем чуть-чуть, как полагается истинной аристократке. После этого она взяла со стола вилку, подцепила кусочек рыбы, положила себе на тарелку и, скользнув по мне взглядом, сказала:

— Ты отлично выглядишь. Костюм просто великолепный.

— Если бы ты знала, чего мне это стоило, — усмехнулся я. — Зачем ты так рано встречу назначила? Я едва успел.

Тина провела пальцем по краю бокала, чуть прищурилась и ответила:

— Мне не хотелось отнимать время от ночи, которая нас ждёт впереди.

Такое объяснение меня более чем устроило. Моя дама тем временем сделала глоточек из бокала и произнесла тост:

— За лучшего бойца академии!

— Всего лишь лучшего из нашей пары, — заметил я.

— Не скромничай. Бой был отличным.

— Приз за него тоже был весьма неплох.

— Какой приз? — Тина приподняла брови, делая вид, что не понимает.

— Тот, что я получил за победу, — пояснил я. — Или… это был ещё не он?

— Это просто я была рада тебя видеть, — ответила она с лукавой улыбкой. — Приз ты получишь в отеле.

И так она это сказала, что у меня мгновенно пропало желание сидеть за этим богатым столом. Захотелось подняться и прямо сейчас поехать в отель. За призом.

— Я говорил тебе, что ты умеешь заинтриговать? — спросил я.

Тина усмехнулась, слегка наклонилась вперёд и с придыханием прошептала:

— Я много чего умею.

После этого она сделала ещё один глоток вина, медленно, почти задумчиво, словно собираясь с мыслями, покрутила бокал в пальцах и, вдруг посерьёзнев, произнесла:

— Я действительно впечатлена твоим поединком. Очень.

— Надеюсь, не только ты, — сказал я. — Очень хочется верить, что на директора и папашу Фраллена он тоже произвёл впечатление.

— Ещё какое!

Тина засмеялась, легко, искренне, как будто представила эту сцену вновь, а потом принялась рассказывать:

— Там после твоего ухода начался такой скандал, что даже ваш поединок померк. Барон набросился на директора прямо в ложе, орал так, что я думала, он голос сорвёт. Утверждал, что директор поставил его сына против тебя специально, потому что хотел унизить род Фралленов. А директор клялся, что даже не подозревал, настолько ты силён, и уверял, будто всё распределение пар определялось жребием. Фраллен ему, разумеется, не поверил и заявил, что если директор академии не знает истинной силы своих выпускников, то компетенция у такого директора катастрофическая.

— Да уж, весело там было, — заметил я и с сожалением добавил: — Надо было сразу не уходить. Много я пропустил.

— Главное веселье было позже. Когда лекари привели младшего Фраллена в чувство, тот вскочил и под свист трибун сразу же куда-то убежал. Барон тут же всем заявил, что его сын второй год на четвёртом курсе учиться в этой академии не будет, и они забирают документы. И побежал за сыном. Ну а за бароном уже помчался директор. Прямо в мантии и под аплодисменты публики. Все ему хлопали стоя.

— Ну, хоть зрители повеселились, — сказал я, подливая себе и Тине вина. — Не каждый день в академии устраивают цирковые представления между боями.

— Да, заварушку ты устроил серьёзную.

— А я-то что? Я вообще ни в чём не виноват. Это действительно директор сделал так, чтобы мы с Фралленом оказались в одной паре. А Фраллен после этого ещё грозился поставить меня на колени во время боя. Подкинул идею.

— То есть, ты совсем ни при чём? — уточнила Тина.

— Рафик ниучём невиноватый! — ответил я и понял, что с вином надо осторожнее, пока все самые дурацкие шутки из своего прошлого мира не вспомнил.

К чести Тина, она не стала переспрашивать, кто такой Рафик. Видимо, решила, что это какая-то наша локальная курсантская шутка. Она просто усмехнулась, взяла бокал в руку и, откинувшись на спинку кресла, сделала глоточек.

— Ладно, — сказала она, — хватит про них. Давай наслаждаться нашим вечером. И всем этим, — Тина повела рукой, указывая на стол, — пока оно ещё льдом не покрылось.

— Давай, — согласился я, глядя на изобилие еды. — Но ещё давай сразу договоримся: раз победил я, значит, значит, и проставляться должен я.

— Проставляться? — удивлённо спросила Тина.

Похоже, это слово она слышала впервые, хотя в лексиконе Ари оно было. Не по-русски же я его произнёс.

— За этот стол буду платить я, — пояснил я, сильно надеясь, что у меня хватит денег за него заплатить, но на халяву праздновать не хотелось, хватало, что гостиничный номер для встреч дама оплачивает.

Тина с пониманием кивнула и сказала:

— Благородно. Но боюсь, у тебя ничего не выйдет.

— Почему это? — удивился я.

— Потому что «Златая завеса» принадлежит моей семье. Любой из персонала, кто рискнёт взять деньги с моего гостя, сразу же окажется на улице, — пояснила Тина, пожав плечами. — Так что извини.

Возразить тут было нечего, но я хотя бы попытался. Я подлил ещё немного игристого в бокалы, поднял свой и сказал:

— Тогда выпьем за гостеприимную хозяйку!

— И за её героя! — ответила Тина улыбаясь.

Её губы коснулись края бокала, взгляд — моего лица, и в этот миг я окончательно понял, что, не так уж и сильно я хочу есть, и не прочь хоть сейчас отправиться в отель.

Мы лежали на широченной кровати, утопая в мягких подушках и шёлке, который холодил кожу и приятно лип к телу. Белоснежные простыни были смяты и пахли розовым маслом. Сквозь огромные окна во всю стену лился мягкий утренний свет. Криндорн просыпался, и мы просыпались вместе с ним.

Тина лежала рядом со мной, частично прикрытая простынёй, и это зрелище само по себе стоило всех призов, что только можно придумать. Её нога небрежно покоилась поверх моей, волосы рассыпались по подушке и частично по моей груди и пахли чем-то сладким. Голова Тины покоилась у меня на плече, и я чувствовал, как ровно и спокойно она дышит.

Тина неторопливо водила пальцами по моей груди, немного неловко повернула руку, и простыня скользнула чуть ниже, обнажив её роскошную грудь и плавный изгиб бедра. Не нарочно — просто так вышло. И, глядя на эту умопомрачительную женщину, я подумал, что ради таких призов я готов лупить Фраллена хоть каждый день.

Тина была… словно другой мир. Каждый раз, когда я думал, что понял её до конца, она открывалась с новой стороны — и каждая из них была лучше предыдущей. Она открывалась по-новому с каждым поцелуем, каждым движением, каждым вздохом. Она не играла, не изображала страсть, она просто жила в ней. С Тиной не было того кокетства, за которым женщины обычно прячут холод. Всё было по-настоящему.

Если бы она сейчас сказала, что любит меня, я бы поверил. Без сомнений. Потому что этой ночью между нами не было ни игры, ни фальши. Только правда и чувство. И мне самому уже начинало казаться, что я влюбляюсь в неё, несмотря на то, что мой разум, мой жизненный опыт, моё предчувствие — всё говорило, что делать этого нельзя категорически. Но кто слушает разум, когда рядом лежит такая женщина?

— Так хочется до самой ночи не вылезать из этой кровати, — сказала Тина тихо. — А лучше до послезавтра. Мне так с тобой хорошо.

— Но… — начал я, уже зная, что услышу дальше.

Она приподняла голову и посмотрела на меня с удивлением.

— Что значит «но»?

— Ну, обычно, когда кому-то хорошо, обязательно где-то рядом уже поджидает «но».

Тина вздохнула и с улыбкой ткнулась носом мне в плечо.

— Но надо ехать в академию, — призналась она.

— Вот об этом я и говорю, — сказал я, усмехнувшись.

— Поверь, я бы с удовольствием взяла пару выходных и просто лежала бы здесь с тобой, ни о чём не думая, — продолжила она, чуть приподнимаясь на локте, так, что простыня соскользнула ещё, открыв практически всю спину и то, что ниже. — Но не могу. Командировка заканчивается через два дня. А я под конец кое-что раскопала и должна проверить это. А потом сразу в столицу.

Тина замолчала, вздохнула, однако потом улыбнулась и добавила:

— Но у нас ведь есть ещё две ночи, правда?

— Есть, — подтвердил я, притянул её ближе и поцеловал. — У меня вручение дипломов только послезавтра. Наставник сказал, что могу не приходить на церемонию, но получить раньше времени всё равно не выйдет. Так что никуда ты от меня не денешься. Два дня я буду ещё тебе надоедать по ночам.

Она тихо засмеялась, прижимаясь ко мне крепче, и прошептала:

— Мне нравится, как ты надоедаешь. Я не против.

Я обнял Тину крепче и ещё раз поцеловал. А она вдруг немного отодвинулась, сжала ладонями моё лицо и как-то странно посмотрела мне в глаза. И я увидел в её взгляде… нет, не страсть. В этот раз не страсть, а какое-то странное волнение. Скорее, даже тревогу. Я хотел было спросить, что случилось, но не успел. Губы Тины дрогнули, слегка приоткрылись, она выдержала небольшую паузу, словно никак не могла решиться сказать что-то очень важное, а потом всё же сказала:

— Ты поедешь со мной в столицу?

Она спросила тихо, почти шёпотом, но в этой фразе было всё: и просьба, и страх услышать отказ, и надежда, что отказа не последует. И всё это дублировалось в её взгляде — она продолжала, затаив дыхание, смотреть мне в глаза. И ждала ответа.

Это было неожиданно. Причём «неожиданно» — это далеко не то слово. То я даже подобрать не мог.

В голове у меня мигом собрался весь список причин, почему я не могу с ней ехать. А она продолжала на меня смотреть и ждать ответа. И этот взгляд, в котором таилась надежда, и вместе с ней — страх, что одно моё слово может всё разрушить. На меня смотрела не шикарная роковая женщина, а девочка, которую можно ранить одним ответом, да так, что шрам потом не заживёт.

Я смотрел ей в глаза и понимал, что должен отказать. Но не мог: звук в горле застрял, язык не шевелился. Я не мог вымолвить ни слова. А она всё ждала. А потом улыбнулась, наклонилась и поцеловала меня. Так, словно мне не хватало этого поцелуя для принятия верного решения. Словно он мог унять мою несговорчивость.

— Поедешь? — спросила она чуть громче.

Глаза её были полны убеждения. Они говорили: «Ты просто решись. Нам хорошо здесь и сейчас, значит, и там будет хорошо. Это главное, а всё остальное — мелочи, с остальным мы разберёмся».

Но я знал, что не поеду; знал не потому, что не люблю её, а потому, что не готов принять роль любовника влиятельной особы, какой бы милой и прекрасной она ни была наедине со мной. Только вот причиной отказа было нежелание становиться тайным любовником холодной и влиятельной госпожи Морисаль, а ранить отказом я должен был свою нежную и милую Тину. И поэтому не мог произнести ни слова. Просто ком стал в горле, и всё.

Я молчал, а она смотрела на меня, и потихонечку из её улыбки одна за другой начали пропадать искорки, а потом исчезла и сама улыбка. Лицо Тины стало растерянным, как если бы внутри у неё что-то треснуло. Или сломалось. И она тихо попросила:

— Не отвечай. Не надо, мне будет больно. Я всё и так поняла.

Мне стало так погано, будто я совершил что-то запредельно ужасное, хотя ничего ужасного я не совершал. Дикое чувство. А Тина попыталась через силу вернуть улыбку, но пока у неё получалось не очень.

Она встала с кровати и, укутываясь в простыню, произнесла с лёгким извинением в голосе:

— Прости, что испортила такое волшебное утро. Но я просто не могла не предложить ещё раз.

— Ты ничего не испортила, — сказал я. — И это ты меня прости. Ты невероятная, красивая, женственная, ты заставляешь моё сердце колотиться, как молот, каждый раз, когда я тебя всего лишь вижу. А уж обладать тобой… это… это просто невозможно описать, какие чувства я испытываю. Но быть любовником влиятельной дамы — это не та дорога, по которой мне хочется идти. Или скорее, это не та дорога, по которой я должен идти. Я очень надеюсь, что ты меня когда-нибудь поймёшь.

— Я понимаю тебя, — тихо сказала она. — Я прекрасно тебя понимаю и не обижаюсь, ведь я ожидала такой ответ. Всё нормально.

— Через два дня ты вернёшься в столицу, и тебя закружит водоворот привычной жизни. Мне очень льстит твоё предложение, но мы ведь оба знаем, что в столице, тебе будет не до меня. Да и кто я, а кто ты?

— Мы смогли бы что-нибудь придумать, — возразила Тина.

— Ты вернёшься домой и уже через месяц про меня забудешь, — сказал я.

— Я тебя никогда не забуду.

— Приятно слышать, но мы оба знаем, что это не так.

— Я тебя никогда не забуду! — сказала Тина жёстко, с обидой, и в этой фразе проскользнул последний маленький кусочек надежды.

— Ты даже не представляешь, как мне приятно это слышать, — сказал я. — Но у тебя своя жизнь в столице, я не думаю, что в ней найдётся достаточно места для меня. А встречи два раза в месяц — это не то, ради чего стоит завязывать отношения.

Тина молчала, а затем вдруг показала рукой на сердце и сказала совсем тихо:

— Я уже нашла место для тебя. Здесь.

Это было очень трогательно: показать, что она нашла для меня место в своём сердце, но я понимал, что это всего лишь эмоции. И Тина это понимала. Она выдержала паузу, и улыбка вернулась — слабая, усталая, как будто подсвеченная болью. Но в ней снова мелькнули искорки, пока ещё еле заметные.

Тина стояла посреди комнаты, босиком, прижимая простыню к груди, и смотрела на меня невероятно грустными глазами. А потом произнесла с какой-то непривычной хрипотцой в голосе, будто ей пришлось вытаскивать слова из горла через застрявший там ком:

— Я принимаю твоё решение. Но оставшиеся две ночи у меня никто не отнимет.

— Если кто-то попытается это сделать, я убью его, — пообещал я.