Хроники тридцатилетней войны

Глава сороковая. Кальвинист, убеждающий архиепископа

В ноябре Кристиан, убедившись (по данным разведки) в способности туринского гарнизона держать осаду и отражать штурмы, стал мотаться между Новарой и Миланом и налаживать в них итальянское самоуправление, а также создавать национальные вооруженные силы. Опираться ему приходилось, конечно, на дворянство, а использовать разнообразных ремесленников. Впрочем, многие итальянские аристократы скомпрометировали себя сотрудничеством с испанскими захватчиками (немудрено за 90 лет оккупации!) и потому их следовало привлекать к власти очень избирательно. За образец Алекс предложил взять Венецианскую республику, где многие сотни лет не было единоличного правителя, а всеми делами руководил совет из аристократов (дожей).

В Новаре подобрать несколько кандидатов в дожи (числом пять) не составило труда, поскольку здесь жило не более десяти знатных итальянских семейств. Не то в Милане, где таких семейств было уже под сотню. С кого начать?

— Надо идти к архиепископу, — предложил Алекс.

— Что?! Я, кальвинист, должен идти к идолопоклоннику?

— Какой ты уже кальвинист, Кристиан? Грехами обвешан как елка шишками, да и в церковь почти не заглядываешь…

— Не заглядываю потому, что с тобой связался, ярым безбожником!

— А ты вообрази себя не безбожником, а богоискателем, отрицающим существующие конфессии по причине их явного несовершенства. Но надежда в тебе еще живет…

— С кем я о Боге разговариваю!

— Короче, Крис, кардинал Федерико Борромео — самый авторитетный среди миланских аристократов. Поладим с ним — приструним и других.

— Ладно, иду в собор…

Резиденция архиепископа Миланского находилась в тыловой части готического Дуоме и более походила на кабинет министра, а не религиозного деятеля. Впрочем, Борромео принял нынешнего правителя города в традиционном кардинальском одеянии: красной мантии до пола и такой же шапочке. Войдя в кабинет, где кроме кардинала (лет под 60, высокого седоволосого, осанистого) присутствовал еще молодой человек в темной рясе, Кристиан сдержанно поклонился, но к руке, протянутой для традиционного поцелуя, не подошел.

— Для чего правителю Милана понадобилась аудиенция у служителя католической церкви? — спросил цепко кардинал.

— Я скажу Вам об этом, монсиньор, после того как мы действительно окажемся наедине, — скупо ответил фон Анхальт и сел в кресло в ответ на молчаливое приглашение.

Кардинал кивнул молодцу, и тот выскользнул в дверь, ведущую во внутренние покои.

— Надеюсь, он не будет подслушивать? — спросил Кристиан. — Наша беседа может повернуться так, что Вам, защищая себя, придется наушника утопить или удавить.

Потом чуть улыбнулся, смягчая угрозу, и продолжил:

— Из курса истории мне помнится, что жители Милана до испанской оккупации и до узурпации власти герцогами Торриани, Висконти и Сфорца имели самоуправление — подобное тому, что имеется сейчас в Венецианской республике. Это так?

— Было такое время в истории Милана, — подтвердил кардинал. — Но с той коммуны прошло около 400 лет. К тому же самоуправление привело к войне гвельфов против гиббелинов. И только герцоги смогли обуздать народные массы.

— Власть герцога над Миланом была бы сейчас уместна, но только итальянского герцога. Иначе миланцы, да и неаполитанцы с сицилийцами совсем испанизируются — вплоть до забвения своего языка.

— Мы, итальянские служители церкви, не дадим этого сделать, — веско сказал кардинал.

— Позволю напомнить Вам, что в Италии раньше жили римляне, говорившие на латинском языке. Вы, служители церкви, упорно его поддерживаете (слава вам!), только современные итальянцы говорят по-другому. Но еще более разительный пример представляет Египет, жители которого говорят и пишут исключительно на языке своих завоевателей, арабов. А ведь когда-то они писали иероглифами и говорили на своем, ныне забытом языке…

— Откуда у Вас эти сведения, про Египет?

— О его великой истории писали греки Геродот и Аристотель, а также римляне Страбон и Плиний. И есть много упоминаний в Ветхом завете. Что же касается экспансии Испании, то совсем недавно она поглотила обширную Португальскую империю и пытается испанизировать ее жителей. А здесь, в Милане, вы разве не ощутили ее давления?

— Нам удавалось жить мирно, — кисловато сказал архиепископ.

— То есть испанцы не заселяли постепенно Милан и не забирали себе важные чиновничьи должности?

— Их здесь живет не так много, — с той же миной ответил кардинал. — Правда, должности они почти все прибрали и доход с них имели немалый.

— И значительную часть налогов с итальянских крестьян и ремесленников губернатор отправлял в Испанию?

— Да.

— Тогда это похоже на мирную жизнь овец и пастухов, которые их доят, стригут, пользуют, коли охота, и затем колют на мясо. И долго вы собирались так жить? Не отвечайте, это вопрос риторический. Но могу пообещать: сейчас у вас появился шанс взять власть в стране в свои, итальянские руки. Я этому буду всемерно способствовать. Дело за малым: найти энергичных и умелых патриотов, которые будут обеспечивать процветание всех слоев миланского общества и защищать его от внешних посягательств. И мне кажется, что именно Вы, монсиньор, знаете таких людей.

Кардинал поднял голову и впервые посмотрел в глаза собеседника открыто. Удовлетворившись увиденным, он спросил:

— Востра синьориа (Ваше сиятельство), принципе фон Анхальт! Но как долго Вы лично намереваетесь пробыть в Милане?

— Вероятно, эту зиму и часть весны — до разворачивания военных действий в Пьемонте. Но я привык действовать быстро и потому считаю, что это большой срок. За это время гарантирую, что подготовлю из миланских добровольцев достаточно умелых солдат. Было бы желание у них, а главное у вас, нобилей.

— Хорошо, я начну переговоры с нужными людьми, — пообещал Федерико Борромео. — Но все мы будем ждать создания дееспособной армии Милана. Будет надежная защита — появится и желание к самоорганизации. В самом деле, чем венецианцы лучше нас?