Хроники тридцатилетней войны

Глава сорок вторая. Влюбленный Нью-Шекспир

Визиты богемского кондотьера в палаццо Борромео имели под собой подоплеку, и опять тому виной оказалась паталогическая влюбчивость Алекса. В этом большом доме кроме Джулио и Джованны жила еще одна взрослая патрицианка: девица 22 лет по имени Беатриче. Как выявили клевреты Кристиана, она была рождена в преступной связи кардинала Федерико с некой дамой, которая вскоре умерла. Кардинал уже тогда отличался сердобольностью и потому упросил своего брата Ренато взять дочь на воспитание в семью. Когда Ренато умер, то опека над 7-летней Беатриче перешла к его 18-летнему сыну Джулио, приходящемуся девочке кузеном.

Вопреки своему зависимому положению, у подвижной с детства и любознательной Беатриче выработался независимый характер, который проявлялся в ее речи: быстрой, насмешливой, временами язвительной. Она легко ухватывала суть любого разговора и вскоре, презрев субординацию, вклинивалась в него, рассыпая четкие вопросы, меткие замечания и делая заключительный, часто нелицеприятный вывод. И хоть черты лица ее были совершенны, талия узка и гибка, переходя выше и ниже в соразмерные выпуклости, к 22 годам Беатриче умудрилась отпугнуть всех женихов. (То, что она бастард, женихи знали, но знали и то, что кардинал может завещать ей все свое состояние).

Алекс же, глядя на нее, не переставал умиляться:

— Ее словно тоже перенесли из моей эпохи, Кристиан. Ах, какая девочка! Какая женщина!

— Полная противоположность моей Сюзанне, — мрачно констатировал Кристиан. — И вот эту говорящую змею ты заставишь меня соблазнять?

— Я пока не решил, — унял его страхи партнер. — Жизнь покажет.

— То есть мы будем сюда таскаться, пока ты не скажешь «Будем брать»? А каким предлогом замотивировать наши визиты?

— Уже придумал, — парировал профессор. — Мы будем репетировать пьесу Шекспира «Много шума из ничего». Беатриче будто срисована оттуда, ну а тебе придется стать Бенедиктом.

— Час от часу не легче! Зачем нам это?!

— Великолепные пьесы Шекспира (ты это не будешь отрицать?) известны пока только в Англии. Кому-то надо продвигать их на континент? Вот с Милана и начнем. Глядишь, зима незаметно пройдет, Беатриче сможем обуздать и публика к театру высококлассному потянется — а то все глазеет на кривляния Панталоне и Арлекино…

— Тогда, может, поставим трагедию? Мне «Гамлет» очень понравился…

— Эта пьеса о чужеземцах, а «Много шума…» — пьеса очень итальянская, веселая. И мы можем перенести действие в Милан. Из испанцев же оставим только негодяя Хуана. Не спорь, соглашайся.

— А где мы других актеров возьмем?

— Надо уговорить Джулио и Джованну, иначе никак. Ему дадим роль Клавдио, а ей — Геро. Джованна хоть родила троих детей, но выглядит очень молодо. И скромна как Геро.

— Там еще больше десятка ролей…

— Пригласим итальянских офицеров, а прислужниц Геро сыграют ее служанки. Саму же пьесу разыграем в галерее палаццо, а зрителей соберем во внутреннем дворе — туда войдет человек триста.

— Но пьесу надо еще перевести на итальянский язык!

— Что ж, посижу, поупираюсь. Ты можешь пока помечтать о чем-нибудь…

— До чего ты упрям, человек из будущего. Как асфальтовый каток…

— Ха-ха! Нахватался у меня образов…

Когда Кристиан появился-таки в палаццо Борромео, к нему первой из господ выскочила Беатриче:

— Где Вы изволили пропадать, синьор Анхальт? Гоняли по снегу своих солдат?

— А вот и нет, синьорита Беатриче, — улыбнулась пропажа. — Решил вас очень-очень удивить. Все эти дни я переводил веселую комедию английского драматурга Шекспира «Molto Rumore Per Nulla» и теперь предлагаю нам разучить ее и сыграть перед публикой.

— Нам — это мне, Вам и кому еще?

— Джулио и Джованне, их слугам и моим итальянским офицерам.

— А Джулио об этом знает?

— Я ему расскажу, а Вы убедите. Или Вам не по душе моя затея?

— Очень по душе! Но хотелось бы все-таки эту пьесу прочесть…

— Всенепременно, синьорита. А с Джованной проблем Вы не предвидите?

— Ей тоже скучно, как и мне. И она еще не успела превратиться в матрону. Да вот сами у нее спросите…

Тут в гостиную вошла Джованна (миниатюрная, милая, домашняя) и рассказ Кристиана пошел по второму кругу — но задумка его была одобрена. Уговаривать Джулио пообещали обе дамы.

В итоге многочисленных переговоров все роли были розданы и доморощенные актеры стали их разучивать. Больше всего текста было у Беатриче и Кристиана, но они учили его в охотку, часто совместно и много при этом улыбались, взращивая взаимную приязнь. Потом пошли групповые репетиции, где все путались, а Кристиан, режиссируя сцены, злился. Злился, но вида не показывал (Алекс бы его заел). Хорошо хоть с декорациями и костюмами проблем не было — изображали практически современность. Постепенно сцены стали «вытанцовываться», а у актеров, осознавших это, появился интерес.

На общей репетиции вновь все пошло кувырком: надо было четко распределить массу актеров (более 20) и осуществлять контроль времени. Понадобился внешний режиссер, не участвующий в спектакле. Им стал сам кардинал Борромео, пришедший взглянуть на необыкновенную затею своей родни и странного кондотьера из Богемии. А в конце февраля состоялась репетиция генеральная, которой кардинал руководил уже с полным знанием дела.

— Что ж, — сказал он по ее завершении, — нестыковок еще много, но спектакль получился. Я даже получил от него удовольствие. Будем через день представлять. Сбор публики я обеспечу.