Идущие за лисой

За другой дверью

Вальтер прикрыл глаза и сосредоточился, коснувшись рукой оконного проема в башне. Он мысленно тянулся все дальше, дальше, к знакомому берегу Пограничных Земель, словно набрасывая на один из его камней прочную нить. Теперь потянуть… Ветер погладил по щеке, принеся запах Моря. Вальтер открыл глаза.

— Ты?!

Что ж, этого следовало ожидать. Не зря он все эти годы дожидался Туманного часа всякий раз, когда желал сюда войти. Только в Туманный час, когда плотная мгла застилает все Пограничные земли так, что с трудом можно рассмотреть пальцы на собственной вытянутой руке, старая Миреле никогда не выходит на берег. Она не боится оступиться на земле, в которой знает каждый камень, но ей становится трудно дышать, и она сидит в наглухо закрытом доме, пока Туман не отступит. Но не стоит считать, будто в это время никто не стережет Пограничные земли: если на них ступит чужак, Миреле все почует, все услышит… Только он не был тут чужаком. Потому она до сих пор и не замечала его прихода. Но сейчас ждать было некогда — Туманный час наступает не каждую ночь…

— Я, — равнодушно ответил он.

Сероглазая женщина в платке из козьей шерсти отшатнулась, вскинула руки к лицу. Она испытывала столь сильное потрясение, каких с ней, кажется, еще никогда не случалось в жизни. Последний раз она видела этого мужчину многие годы назад, совсем молодым мальчиком. Затем он пропал: люди думали, что он утонул в Море, хотя никто и не видел мертвого тела. Но Море вынесло обломки, в которых признали его лодку — точнее, то, что прежде было лодкой.

Человек, рожденный по ту сторону Границы, вдали от Моря, возможно, изменился бы за это время сильнее: так, что она не смогла бы признать его. Но этот человек был рожден здесь, и она не могла не узнать его глаза — все с тем же холодным отблеском, что и прежде.

— Ваталир… Да, это действительно ты.

— Меня больше не зовут этим именем.

— И тебя больше не ждут в доме, где ты родился. Но тебе это безразлично, верно?

— Абсолютно. Этот дом был мне безразличен и прежде.

Лгать Миреле, прикидываться перед ней бесполезно. Она хорошо его знает и все равно не поверит. Да и какой смысл?

— Значит, все это время ты жил там?

— Да.

— Зачем же сейчас вернулся?

— У меня есть дело на Острове.

— На Острове!

Миреле прищурилась. Несмотря на свой немолодой возраст, соображала она быстро.

— Так это ты виноват во всем, что там творится?

— Ни по одну сторону Границы не существует того, перед кем я мог бы быть виноватым, — равнодушно пожал плечами человек, которого Зоя называла Вальтером. — Есть те, кто мне полезны, есть те, кто мне вредны, и есть остальные. Только и всего.

— Да, это в самом деле ты… — покачала головой Миреле. — Ты нарушил порядок, заповеданный нашему народу, ты ушел жить по ту сторону Границы, а теперь покушаешься на священный Остров!

— Я не хочу с тобой спорить. Вы все можете жить, как хотите, я же буду жить, как желаю я сам. Уйди с дороги: ты не можешь запретить мне идти по этой земле, куда бы я ни направился, и ты это знаешь.

Миреле протянула руку к сизым волнам:

— Ступай. Я не держу тебя. Но Море все видит. Ты прожил много лет, но так и не понял: все отражается…

— Я понял это лучше тебя. Я сам управляю отражениями…

— Придет время — и ты не сможешь отразить собственный удар, — произнесла Миреле. — Может быть, хотя бы тогда ты что-то поймешь, и даже сумеешь почувствовать. Но будет поздно.

***

Зоя тоскливо поглядывала на часы. Вообще-то предполагалось, что, пока кто-то один бродит по магазинам снаряжения, кое-кто другая будет собирать вещи в дорогу, но за минувшие полчаса Зоя не достигла каких-то особых успехов в этом деле. Ей все время мерещились то взорванные автобусы, то пули, подстерегающие Антона за каждым углом. Это ведь ее Вальтер еще пытался в чем-то переубедить, а физика весьма недвусмысленно пообещал застрелить. Но Антон не пожелал ничего слушать и даже отказался брать ее с собой — все равно она ничего не понимает в снаряжении. Ну да, ну да. Ни в чем она не понимает: ни в антеннах, ни в радио, ни вот теперь в снаряжении…

Раздался долгожданный звонок в дверь. Зоя кинулась открывать, стараясь принять беспечное выражение лица.

Антон ввалился в коридор и скинул с плеча походный рюкзак, в который на первый взгляд уместилось бы примерно все содержимое квартиры, кроме дивана. Со второго взгляда можно было рассмотреть несколько дополнительных наружных карманов и боковых ремней, так что у дивана еще оставались некоторые шансы.

— Чт-т-то это за чудовище? — изумилась Зоя.

— Сама ты чудовище. Красноглазое. Ты что, плакала? — Антон присмотрелся к ее глазам, в самом деле подозрительно покрасневшим.

— Не думала даже. С чего бы?

Антон неопределенно пожал плечами и принялся расшнуровывать ботинки. Может, и показалось. Главное, что она все это время оставалась дома, под защитой своих лисиц, кошек, ведьм, порталов и прочего… странного. Хотелось бы назвать это «ерундой» и «плодом воображения», и даже допустить, что с ума все-таки можно сходить и вместе — бывают же массовые галлюцинации! — но и башня, и пуля, просвистевшая вчера совсем близко, были совершенно реальными. И покинуть эту башню, оставшись в живых, можно было только каким-то чудом…

— Ты что, даже не начинала собираться? Меня не было больше часа!

— Начинала! — Зоя искренне возмутилась несправедливым обвинением. Что не закончила, так это другое дело. Но начинала же!

Сборы — и споры — продолжались до вечера.

— А иголка с нитками тебе зачем? Будешь заниматься изящным рукоделием?

— На всякий случай. Я же не спрашиваю, зачем тебе отвертка…

— Вообще-то спрашивала… Это что, аптечка?

— А на что похоже?

— Даже не знаю… На укладку врача «Скорой помощи»?

— Ну извини, я еще не умею лечить подорожником…

***

За окном стемнело. Эсмеральда вдруг вспрыгнула на тумбочку в прихожей, и тотчас дверь бесшумно открылась: на пороге стояла Аза Магрезовна.

— Вы готовы?

Антон продемонстрировал уложенный рюкзак.

Аза слегка улыбнулась.

— Не думаю, что это все вам пригодится, но отчего бы и не взять…

— Почему не пригодится?

— Все, что вам действительно нужно, вы всегда носите с собой… Неважно, забудь. Ты поймешь, когда придет время. А сейчас пора в путь.

Эсмеральда ткнулась мордочкой в Зоину руку.

«Тебе страшно?»

Девушка, нервничая, окинула прощальным взглядом квартиру. Привычный, нормальный мир вот-вот окончательно останется за этой деревянной, слегка облезлой дверью. А что ждет ее там, задругой дверью — не знал, кажется, никто. Конечно, ей было страшно!

«Не бойся. Ты справишься.»

Зоя поправила узел на своем любимом теплом шарфе и улыбнулась марсианским зеленым глазам.

— Мы все будем ждать вас, — тихо сказала Аза, по очереди обнимая ребят. И, на секунду прикрыв глаза, толкнула дверь.

В темноту, на высокую каменную лестницу, украшенную изваяниями зверей. Теперь, вглядываясь внимательнее, Зоя различила, помимо собак, еще несколько кошек и даже одну лисицу — обычную, лесную лисицу.

В пасти статуй один за другим зажглись фонари.

— Аза Магрезовна… Что это за звери? — прошептала Зоя, прижимая к себе клетку со скворцом.

— Это отражения тех, кого я спасла, — улыбнулась Аза. — Их огонь продолжает гореть во мраке и освещает мне путь, чтобы я… помнила дорогу.

— А потом… когда они умирают от старости?

— Тогда он гаснет. Быть может, потом он зажигается где-то еще. Я не знаю. Статуи меняются со временем — кто-то уходит, кто-то появляется.

— И Альма тоже где-то здесь?

— Конечно.

Зоя завороженно посмотрела на вереницу мерцающих огней и шагнула на каменную ступень.

Ей уже было почти не страшно.

***

— Они ушли. Я сама не верю, что отпустила их… туда. Но я это сделала! И они… ушли.

— Они вернутся.

— Ты в это действительно веришь?

— Конечно. Они справятся. Ты и не могла их удержать, даже если бы захотела.

Владимир Иванович Соловьев с нежностью смотрел на женщину, которую так давно знал — но никогда еще, кажется, не видел в таком отчаянии.

— Вот что меня и вправду удивляет — так это то, что ты не пошла с ними. Хотя я, конечно, ничего в этом не смыслю, — добавил он.

Аза решительно покачала головой.

— Нет, я… не могу. С Миреле они вполне могут поговорить и без меня, а на Остров… На Остров я не осмелюсь отправиться.

— Почему? Что там такого опасного на этом вашем Острове?

— Опасного — ничего. Но его нельзя беспокоить без очень веской причины, иначе случится беда. У них есть эта причина, а у меня — только тревога за них. Остров — священное место. Там воплощаются Отражения. Там можно увидеть каждый свой сделанный шаг…

Владимир Иванович испытующе заглянул в красивое, хоть и побледневшее лицо Азы. Какая-то затаенная, глубоко спрятанная печаль пополам со страхом примерещились в ее голосе.

— И какой же свой шаг ты так боишься там увидеть?

— Что? Я ничего такого не… Ты неправильно понял.

— Нет, Аза. На этот раз я понял очень правильно.

— Прекрати. Ты не знаешь, о чем говоришь!

Она порывисто встала с дивана и зябко спрятала руки в рукава платья.

Аза, строгая, спокойная и уверенная Аза не могла совладать с собой!

Владимир Иванович тоже поднялся. Он, в отличие от нее, никогда не был образцом выдержки. И не собирался им быть.

— Думаешь, не знаю? Хочешь, я сам скажу тебе? Ну же, смелее, не прячь глаза! Ты боишься увидеть там причину, по которой ушла десять лет назад. Боишься понять, что это была ошибка. И теперь боишься возвращаться!

У Азы был такой вид, словно она получила пощечину.

Наконец она взяла себя в руки и холодно возразила:

— Я вернулась.

— Правда? Вернулась? Кого ты пытаешься обмануть? Ты отсиживаешься в своей тайной норе, словно пережидаешь грозу в погребе! Прячешься ото всех! Отговариваешься тем, что стережешь порталы, и в то же время то и дело уезжаешь за тридевять земель! Почему ты не вернешься в клинику по-настоящему? Почему, наконец, не вернешься ко мне?!

Владимир Иванович уже почти кричал. Столько лет он хотел получить ответ на один-единственный вопрос, который его мучил и терзал, — но уже понимал, что и сейчас не получит его.

— Ты ведь любила меня. Я знаю это, я помню, — сказал он тихо после небольшой паузы.

Аза молчала, опустив глаза.

— Если ты просто разлюбила — отчего не сказать прямо? Зачем уезжать, исчезать, скрываться?

— Влад, пожалуйста. Довольно.

— Аза, я люблю тебя. И всегда буду любить тебя одну.

— Прости, мне пора уходить.

— У тебя в самом деле каменное сердце! — горький упрек вырвался раньше, чем Владимир Иванович успел прикусить язык.

— Возможно, — так же горько улыбнулась Аза. — Знаешь, горячий камень очень долго не остывает. Он постепенно, до последней крупицы отдает накопленное тепло, подаренное ему когда-то…

Соловьев не успел ничего сказать: Аза исчезла за дверью, словно растворилась в воздухе.