Игнатий Лойола

Глава одиннадцатая QUID AGENDUM? ЧТО ДЕЛАТЬ?

Обратный путь оказался очень трудным. Маршрут просчитали плохо, паломников в Рамле никто не ждал. В результате они провели ночь в пути, а утром не получили никакой пищи. Но и дальше, в Яффу, их сразу не пустили. Губернатор потребовал с каждого пошлину — один дукат, и вдобавок к нему какой-нибудь предмет одежды. Как они все, а особенно Иньиго, отправившийся в паломничество без денег, решали эту проблему, мы не знаем. Но группа задержалась в Рамле на неделю, до 1 октября 1523 года. Все это время им пришлось терпеть немалые лишения из-за нездорового климата и острой нехватки питьевой воды. В результате на борт корабля в Яффе 3 октября паломники взошли полубольными.

Когда они плыли в Святую землю, судно не раз попадало в сильную бурю, и теперь все молились о хорошей погоде. Господь услышал пилигримов: как они только отошли на значительное расстояние от берега, наступил штиль. Путешествие растянулось на неопределенный срок, а припасов на корабле оказалось негусто. Полубольные заболели окончательно, один паломник даже умер. Берегов Кипра достигли только 14 октября. Тут же начались новые сложности и унижения.

С Кипра до Венеции отправлялось несколько кораблей: какое-то турецкое судно, крошечное суденышко, а также большой и красивый корабль «Малипьера», принадлежавший венецианцу Джеронимо Контарини и оборудованный по последнему слову тогдашней техники. Хозяин назначил высокую плату за проезд до Венеции — целых 15 дукатов. Он наотрез отказался везти Лойолу бесплатно. Когда другие паломники просили за своего нищего товарища, капитан лишь засмеялся: раз уж он у вас такой святой, пусть добирается, как святой Иаков. Это была довольно злая шутка. После мученической смерти апостола Иакова в Святой земле ученики положили его обезглавленное тело в лодку — и утлое суденышко чудесным образом достигло берегов Испании, где святой когда-то проповедовал. Его выбросило на берег в устье реки Улья, на месте будущего возникновения города Сантьяго-де-Компостела.

К счастью, капитан маленького кораблика оказался более благочестив — и разрешил Иньиго взойти на борт. Мы не знаем названия этого судна, но оно единственное из всех достигло Венеции. Словно в наказание за кощунственные речи капитана, мощный корабль Контарини затонул, едва покинув Кипр. Турецкое судно тоже погибло в шторме, никто даже не знал точного места его крушения. Спастись, скорее всего, там не удалось никому.

Когда Иньиго, наконец, достиг Италии, уже стояла зима, заканчивался декабрь.

Дул ледяной ветер, шел снег, а одежда нищего паломника совсем не соответствовала сезону. Судя по «Автобиографии», он не имел «…другой одежды, кроме штанов из грубой ткани до колен, оставлявших икры голыми, башмаков, хубона[34] из черной ткани со множеством разрезов на спине да короткой ропильи[35], толку от которой было мало».

Кораблик причалил не в Венеции, а в Апулии. Дальше пришлось добираться самостоятельно — примерно 765 километров. Можно представить, с каким огромным трудом Иньиго проделал этот тяжелейший переход. Кроме того, теперь перед ним стоял крайне важный вопрос: что делать дальше? Неужели о проповедях среди язычников придется забыть?

Лойола был не единственным святым, чьи благочестивые планы обрушились из-за непреодолимых препятствий. Святой Антоний Падуанский тоже мечтал о миссионерстве и даже достиг берегов Африки. Но жестокая болезнь оказалась сильнее мечтаний. Ему пришлось возвращаться в Европу, практически не приступая к проповедям. Святой Доминик тоже всю жизнь желал отправиться за море, дабы нести свет Христовой веры непросвещенным душам. Но заботы об ордене и многочисленные обязанности не позволили ему осуществить задуманное. Отказавшись от мечты, и Антоний, и Доминик пришли к одной и той же мысли: твоя нива там, где ты очутился. В самом деле, кто сказал, что в проповеди и наставлении нуждаются лишь язычники и неверные?

Иньиго шел сквозь холод и снег, постепенно проникаясь уверенностью, что Господь сохранил ему жизнь не напрасно и вывел из Святой земли вовсе не потому, что Лойола был недостоин Иерусалима. Обращение язычников — безусловный подвиг. Но сколько единоверцев блуждает во тьме греха! Он вспомнил распутных матросов с «Негроны», чьи нравы он бесстрашно обличал, рискуя оказаться за бортом. Эти люди ведь все формально принадлежали к Христовой церкви. А сам он во дни юности? В монастыре на горе Монсеррат ему пришлось в течение трех дней описывать свои грехи, так много их накопилось.

Если францисканский провинциал отказал ему в просвещении язычников, он будет учить крещеных, но позабывших Господа европейцев. Чудом не замерзнув в пути и не заболев, он уже не сомневался в своей миссии: наставлять заблудших словом и делом, служа им живым примером. Вот только с чего начать?

Венеция была на этот раз не очень-то гостеприимна. Богатый испанец, устроивший паломнику встречу с дожем, не забыл о нем и снова помог деньгами, но помощь оказалась чисто номинальной. Суммы в 15 или 16 юлиев точно бы не хватило на обратную дорогу в Испанию. Юлий — старинная итальянская монета — равнялся одной десятой дуката, а как мы помним, проезд на корабле Контарини только от Яффы до Апулии стоил 15 дукатов. Также венецианский благодетель подарил Иньиго кусок ткани, который тот «многократно сложил и поместил себе на живот из-за стоявших тогда сильных холодов».

По размеру этой милостыни можно предположить, что венецианский соплеменник разочаровался в «божьем человеке». Вероятно, он был неприятно удивлен, снова увидев его в Венеции. Ведь несколько месяцев назад нищий баск покорил его именно своей безудержной яркостью — и нельзя было не поверить, что он станет звездой среди миссионеров Святой земли. Кто бы отказался помочь герою, возможно, будущему святому мученику? Теперь же, после иерусалимских унижений, Иньиго предстал перед своим благодетелем без ореола грядущей славы, как обыкновенный нищий неудачник. Именно сейчас паломник нуждался в поддержке гораздо больше, чем перед путешествием. Но таковы люди: Иньиго, потерпев поражение в Святой земле, очень многое утратил в глазах своих прежних доброхотов.

Что же произошло дальше? Отец Кандидо де Далмасес пишет: «Поскольку он (Лойола) не видел причин далее задерживаться в городе лагун, он отправился в Геную, чтобы сесть на корабль до Барселоны».

В «Автобиографии» можно прочитать примерно то же самое: «После того как означенный паломник понял, что воля Божия была в том, чтобы он не остался в Иерусалиме, он всегда ходил, размышляя о том, quid agendum (что делать — лат.), и в конце концов склонился к тому, что некоторое время ему нужно поучиться, дабы он мог оказывать помощь душам, и решил идти в Барселону. Поэтому он отправился из Венеции в Геную».

А вот вариант из книги Александра Быкова, изданной в дореволюционной России в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым[36]: «В нескольких диспутах, на которых он (Лойола) смело выступил, его унизили, осмеяли и опозорили, доказав целым рядом доводов и цитат, что он круглый невежда, которому нужно не проповедовать Слово Божие, а сесть за букварь. У сконфуженного рыцаря Святой Девы открылись, наконец, глаза…» И там же: «Неуспех его посланничества происходил от двух причин: он был вполне необразованный человек и действовал до сих пор один; следовательно, ему необходимо получить научное образование и создать духовное братство, воинствующее во славу Божию.

Таким образом, в Венеции пришла Лопецу[37] впервые мысль об ордене иезуитов, а не в пещере подле Манресы, как уверяет не в меру усердствующий биограф Лопеца, иезуит Рибаденейра, старавшийся доказать, что чуть ли не со дня рождения предназначение великого человека было ясно до очевидности».

По тону книги видно несколько отрицательное отношение автора к иезуитам. К тому же в тексте допущены ошибки, например, чуть далее процитированного отрывка Быков утверждает, что Лойола «…нашел необходимым возвратиться в Испанию, а именно в Барселону, в которую не мог попасть по причине чумы два года тому назад, то есть при бегстве из замка Лойола». При этом существуют документы с процесса беатификации святого Игнатия, доказывающие его присутствие в Барселоне в данный период.

Тем не менее мы склонны согласиться с версией Быкова о крайне неудачном участии Лойолы в богословских диспутах в Венеции в начале 1524 года. Эта версия очень логично сочетается и с характером нашего героя, и с бесспорными фактами его биографии.

«Народная», «детская» вера, которую ощутил в себе Иньиго сразу после своего обращения, очень плохо уживается с менталитетом образованного книжника. Лойола никогда и не являлся книжником, несмотря на свою любовь к чтению. Романтически настроенный на подвиг, да еще и узревший только что целую серию видений, — в таком состоянии человек редко бывает готов согласиться с собственной необразованностью. И не просто согласиться, а смиренно сесть за школьную скамью рядом с детьми, как сделал наш герой чуть позже. Значит, что-то или кто-то очень сильно повлиял на него. Навряд ли это был Маркос де Сал одно, францисканский провинциал. Одного человека не хватило бы на такого упрямца, как Иньиго. Имеется еще одно неявное указание на эту версию. «Рассказ паломника», в котором так подробно описывается ход мыслей главного героя, стыдливо молчит, не объясняя, отчего духовидец и собеседник высших сил спешно бросился восполнять пробелы в образовании. Просто так вот: ходил взад-вперед по Венеции «…и в конце концов склонился к тому, что некоторое время ему нужно поучиться, дабы он мог оказывать помощь душам».

До сего момента поступки Иньиго были продиктованы логикой, пусть иногда и не вполне здравой, на наш современный взгляд. Здесь же ее нет. Понятно, что раз Господь не благословил паломника проповедовать в Святой земле, надо возвращаться и приниматься за просвещение заблудших грешников в Европе, как он уже делал в Барселоне и на губернаторском корабле. Но при чем тут образование?

Почти наверняка возвратившийся из паломничества Лойола в Венеции был сильно опозорен. Конечно, он не мог участвовать в профессиональных диспутах, как утверждал Быков, — ведь они велись на латыни, которой он не знал. Поэтому на его долю, вероятнее всего, выпали просто умные разговоры о вере с образованными людьми. И горячность вкупе с излишней убедительностью на этот раз сослужила ему дурную службу. Тогда, на «Негроне», он имел дело с матросами — людьми простыми и грубыми. Филиппики Лойолы довели их до белого каления, и они чуть было не ссадили его с корабля, поскольку других способов унять ретивого зануду у них не было. Но когда он осмелился обличать венецианских интеллектуалов, ситуация оказалась совершенно иной. Проповеднику никто не угрожал, с ним расправились его же собственным оружием. С ним вступили в полемику — и, разумеется, тут же выяснилось, что обличитель грешников имеет самое смутное представление о том, как ведутся диспуты. Не может аргументировать ни одного своего положения, да и в Писании нетверд, потому что не знает вещей, известных каждому школяру. Побывал в Святой земле (на венецианских кораблях и за счет Венеции), усердно молится и постится — вот и все его заслуги. В богословии же он не более чем неуч и дилетант. А как можно воспринимать всерьез слова невежды?

Лойолу здесь постиг куда больший конфуз, чем даже у францисканцев. Если Маркос де Салодио говорил с Иньиго келейно, практически с глазу на глаз, то в Венеции позор получился публичным. После такого поражения оставалось только спешно уйти, ведь ни на уважение, ни на милость, ни даже на помощь горожан теперь рассчитывать не приходилось.

Но в эти горькие часы, возможно, горчайшие в его жизни, Иньиго в очередной раз доказал себе и миру: голос Господа для него важнее собственных обид и воспаленного самолюбия. Другой бы на его месте махнул на все рукой и вернулся в родовой замок, а может, и стал бы поручиком герцога Нахеры. Ведь по большому счету он не совершил ничего предосудительного и не сжег за собой никаких мостов. Подумаешь, ушел в лохмотьях в паломничество! Тогда это воспринималось гораздо более привычно, чем сейчас. Что может быть естественнее, чем трудным путешествием к святыне поблагодарить Бога за чудесное исцеление? Вернись он сейчас к обычной жизни после путешествия ко Гробу Господню — и в родном краю его бы зауважали еще больше!

Но Лойола не привык сдаваться. Очень верно сказал о нем в XIX веке уже упомянутый Александр Быков: «С упрямством и настойчивостью горца-васкона он соединял страшную силу воли и изумительное терпение». Характер Иньиго хорошо передает итальянская поговорка: «Если у испанца под рукой нет молотка, то он вобьет гвоздь в стену своей головой».

К тому же, как бывший военачальник, Лойола хорошо знал: для победы нужно учиться военному делу, лихим наскоком много не возьмешь. Он собрался воевать в отряде Христа, где сражаются словом, — и не овладел этим искусством в должной мере.

Значит, проблема в образовании, и он будет учиться. А для этого надо вернуться на родину. На поддержку семьи Иньиго вовсе не рассчитывал. Просто нигде, кроме Испании, он не мог в данный момент начать обучение из-за незнания языков.