Игнатий Лойола

Глава седьмая ПАЛАДИН ПРЕСВЯТОЙ ДЕВЫ

Шаги к святости — в том смысле, как он понимал это определение в то время, — Иньиго начал с первых же дней путешествия. Он убедил Перо по пути к герцогу заглянуть в местечко Арансасу, где находилось святилище Богородицы. Там он планировал провести ночь в молитвенном бдении. Скорее всего, именно той ночью он принес и обет целомудрия. Во всяком случае, так считал один из первых иезуитов, Диего Лайнес, близко знавший Лойолу и ставший его преемником.

Иньиго жил тогда совершенно в своем мире, и христианство, которое он исповедовал, несколько отличалось от общепринятого. Так, свой обет он принес не Богу, как следовало бы, а Пресвятой Деве. Очень в духе романтического рыцарства с его культом Прекрасной Дамы. Дон Кихот Ламанчский не видит недостатков Дульсинеи, поскольку она олицетворяет для него саму идею Прекрасной Дамы. Для прототипа Дон Кихота, Иньиго де Лойолы, дамой сердца становится сама Богородица. Она чудесным образом снисходит к нему, делаясь более досягаемой, чем та неизвестная царственная особа, о которой он мечтал до своего обращения.

Но что мог подарить бедный рыцарь своей Небесной Даме? Разумеется, подвиг. Одного целомудрия казалось мало, и Лойола начал практиковаться в самопожертвовании. Он попросил брата отслужить вигилию в Арансасу. Обычно вигилия (католическое всенощное бдение) проводится накануне больших праздников, как подготовка к торжеству. Но возможен и другой смысл: аскетическая практика, добровольный отказ от необходимого ночного отдыха. Именно такой подарок Иньиго с помощью среднего брата приготовил своей Даме, сдобрив его щедрой порцией страданий. К ужасу брата, он пытался простоять на перебитых ногах всю ночь, в качестве отдыха позволяя себе время от времени опускаться на колени.

Странное дело, но наутро будущий святой чувствовал себя бодрее, чем находящийся в полном здравии преподобный Перо. Поэтому Иньиго удалось отказаться от опеки брата без особого труда, тем более при Лойоле оставались двое слуг. Перо Лопес отправился в Оньяте, где проживала одна из их сестер. А наш герой поспешил в Наваррете к своему бывшему патрону. Помимо почтения, которое он хотел выказать герцогу, имелось еще одно дельце: Манрике де Лара задолжал своему доблестному подчиненному несколько дукатов.

Здесь самое время рассказать о событиях, произошедших в то время, когда храбрый идальго оправлялся от ран. Французский король Франциск I, завоевавший Наварру, удержать ее не смог. Чуть более месяца спустя после падения Памплоны, 30 июня 1521 года, он потерпел поражение при Ноайне. Позже, 28 октября, французские войска отыгрались, взяв хорошо укрепленный город Фуэнтеррабия, где скрылись наваррские правители, управлявшие королевством в отсутствие императора Карла. Им пришлось скрыться в городе Витория. Но счастливая звезда французского короля начала закатываться. На него ополчились все властители Европы, включая даже папу римского Льва X, который семью годами ранее одарил Франциска титулом «христианнейшего» короля и признал за французским двором право назначения почти во все епископства и аббатства.

Сам Лев X вошел в историю как персонаж, сильно подпортивший репутацию католической церкви. Именно он дал добро на продажу индульгенций, а его слишком ретивый помощник — монах Тецель — довел идею до абсурда, за которым последовал страшный социальный взрыв, именуемый Реформацией[20].

Не будь этого потрясения, вряд ли наш герой, мечтающий возродить золотой век рыцарской чистоты веры, оказался бы настолько востребованным. Он явно родился не в свою эпоху, но именно это несоответствие дало ему независимость от времени и возможность бороться с его вызовами.

Интересный факт: Вормсский эдикт, объявивший Мартина Лютера еретиком, был издан спустя несколько дней после памплонского подвига Игнатия Лойолы. Словно Иньиго действительно призвали спасти целостность западного христианства. И очень знаменательно, что одним из главных деятелей Контрреформации стал не профессор теологии, прекрасно разбирающийся в богословских тонкостях, а баскский Дон Кихот, искренне посвятивший свое сердце Богородице. Кстати, Лойола никогда не чувствовал особой неприязни ни к Лютеру, ни к Кальвину, ни к Цвингли. Он будто бы не замечал своих оппонентов и никогда не читал, полагая их работы вредными для души.

Но вернемся к событиям в Наварре. Среди ее трех правителей, скрывшихся от французов в Витории, был кардинал Адриан из Утрехта. Император Карл очень жаловал его, поэтому избрание Адриана на Римский престол не стало для европейского сообщества большой неожиданностью. С его уходом со светской должности расстановка сил в Наварре изменилась. Небывалое влияние приобрел альгвасил Кастилии Иньиго Фернандес де Веласко, давний и заклятый враг герцога Нахеры. Бывший начальник Лойолы в одночасье потерял и авторитет, и все свое состояние. Герцога лишили должности вице-короля Наварры, а его дом разграбила беснующаяся толпа.

К моменту, когда Иньиго послал свою записку, Манрике де Лара уже 12 месяцев сидел без жалованья. Потому герцогский казначей встретил гостя неприветливо. Однако когда дон Манрике узнал, кто приехал за деньгами, он сказал: «Денег может не быть для кого угодно, но для Лойолы их не может не быть».

Герцог имел насчет Иньиго долгосрочные планы. Он «…хотел дать Игнатию хорошую должность поручика, если бы тот пожелал ее принять». Дон Манрике хорошо знал о состоянии здоровья своего бывшего подчиненного, тем не менее хотел видеть его у себя на службе снова. Теперь Иньиго вовсе не грозила жалкая судьба инвалида-пенсионера. Но земные радости не могли выдержать конкуренции рядом с мечтой о святости.

Получив от герцога деньги, Лойола разделил их на две части. Одну попросил раздать нескольким людям, которые когда-то ему помогли. Другую пожертвовал на обновление образа Богородицы в Арансасу, поскольку он «был в плохом состоянии, чтобы поправить и украсить его». Разделавшись с деньгами, Иньиго отпустил слуг — поступок весьма решительный, учитывая, в каком состоянии он находился: нога постоянно болела, а к вечеру всегда опухала. А ведь пока еще он ехал верхом!

Так и представляется пустынная дорога, вдали затихает стук копыт — уезжают слуги, удивленные и встревоженные. Человек, сидящий на муле, смотрит им вслед… Трудно поверить в его беспечность — мужчина за тридцать, решительный, знающий цену жизни, разумеется, он понимает, насколько трудна будущая дорога. В прямом смысле, он же собирается на искалеченных ногах пройти пол-Европы. А ведь еще есть и другие трудности, много сильнее. Он из аристократического рода, привыкший к почитанию и роскоши. Удастся ли ему выдержать смирение длиной в целую жизнь?

Подобные мысли вполне могли посетить Иньиго в тот день. Но навряд ли он предавался им долго. Лойола всё же был не созерцательным мистиком, а бывшим офицером. Военные люди чрезмерной рефлексией не грешат, они видят крепость — и завоевывают. И только потом разбираются с ее внутренним содержимым.

Свою цель Иньиго поначалу представлял себе очень смутно. Имея в голове поверхностную картинку, почерпнутую из книг, он пытался подражать святым во внешних проявлениях. Как пишет один из современных биографов, отец Кандидо де Далмасес: «Он плохо понимал, что такое смирение, милосердие и терпение, а также разборчивость, необходимая для проявления этих добродетелей, все его внимание было сосредоточено на великих подвигах покаяния, которые он помышлял совершить, видя в них, тем самым, меру святости»[21].

В знаменитой системе Станиславского среди разных приемов обучения актерскому мастерству есть нечто подобное, когда начинающий актер приходит к пониманию роли через «тело» — копируя мимику и пластику.

Поэтому вместо сомнений и терзаний по поводу своего предназначения будущий святой, скорее всего, начал строить планы, которые помогли бы ему достичь славы святого Франциска. И конечно же он, как истинный рыцарь перед боем, обратился в мыслях к Небесной Даме.

И надо же так случиться! Не прошло и нескольких часов, как его рыцарская верность подверглась самой настоящей проверке. По дороге ему встретился путник. Так же как Лойола, он путешествовал на муле, но яркая одежда издалека выдавала в нем араба-мусульманина. Иньиго, уже видевший себя миссионером, обращающим язычников и сарацинов, заговорил с ним, а тот оказался попутчиком и охотно поддержал разговор. Как-то незаметно собеседники подошли к обсуждению Богоматери. Мавр относился к ней с почтением и даже верил в то, что она зачала без участия мужчины. Вот только считать ее Девой отказывался. Как же можно сохранить девственность после родов?

Лойола задумался. Для него казалось немыслимым, поверив в чудо непорочного зачатия, сомневаться в такой мелочи. Но иноверец напирал на логику и свое знание женской физиологии. Иньиго яростно возражал. В «Автобиографии» сказано: «паломник привел множество доводов», но каких — осталось тайной.

А правда, каковы могли быть доводы? Представим, араб в запальчивости наклоняется к собеседнику:

— Послушай, дорогой, так не бывает — ребенок родился, а она — девушка!

Тот парирует:

— И так тоже не бывает: обычная женщина — и родила бессмертного Бога!

— Она не обычная девушка, она богиня!

— Значит, по-вашему, великое чудо могло случиться, а небольшое — нет?

— Почему нет? Но зачем Богу делать такое странное чудо? Какая в нем польза? Это даже не очень умно.

Нечто подобное могло иметь место, за исключением образа иноверца. Хотя после Реконкисты арабы и перестали хозяйничать в Испании, они продолжали оставаться тем высококультурным народом, который создал славу Кордове, Севилье, Толедо и другим испанским городам.

Итак, не вняв ни одному из «множества доводов», упрямый мавр неожиданно ударил плеткой своего мула и ускакал, оставив Лойолу в неприятном состоянии духа. Наш герой чувствовал, будто его Даму оскорбили, а он не смог защитить ее. Согласно «Рассказу паломника», «на него нашло желание отправиться на поиски этого мавра и угостить его кинжалом за то, что он говорил».

Раньше Иньиго поступил бы так не раздумывая. Теперь же его одолели глубокие сомнения. Конечно, сарацин подверг поруганию святейшее имя, но не сам ли Лойола спровоцировал этот разговор? Если так — вина рыцаря усугубляется. В таком случае догнать иноверца и угостить кинжалом — единственный выход. А то, что сил после ранения осталось совсем немного и в поединке с молодым крепким мавром он может погибнуть, — даже к лучшему. О такой красивой смерти можно только мечтать.

Лойола замахнулся кнутом, намереваясь хорошенько огреть им мулицу, и… медленно опустил руку.

А вдруг он ошибся? Разве доброе это дело — взять и убить человека, пусть и иноверца? Не специально же этот мавр оскорблял Богоматерь. И правильно ли самому Иньиго погибнуть, так и не объяснив сарацину истины? А ведь заблуждается не один только этот мавр. По Испании, да и по всему миру, ходят толпы сарацинов, язычников и еретиков. Сколько пользы можно принести, проповедуя им!

Уже тогда, в первые дни своего пути, Лойола столкнулся с проблемой неоднозначности происходящего. Раньше, будучи человеком действия, он не задумывался об этом. А теперь он вдруг увидел, как в белом может скрываться черное и в черном — белое. Может, тогда ему и пришла в голову мысль о необходимости авторитарного руководителя, который бы избавил ученика от пагубных колебаний?

Но там, на пустынной дороге, обратиться за руководством было не к кому. Помучившись выбором, Иньиго понял: какое бы решение он ни принял — все равно будет раскаиваться. Рассудок и сердце тянули его в противоположные стороны. Не зная, чему довериться, он решил отдать свою судьбу в руки Господа. В качестве Его орудия выбрал все ту же мулицу. Подъехав к развилке, он бросил поводья и стал ждать.

Одна из дорог вела к поселку, куда собирался ехать араб. Скорее всего, животное выберет ее — широкую, ровную и некаменистую. К тому же по ее обочинам зеленела аппетитная трава. Но, к счастью для сарацина, мулица повернула на вторую, столбовую дорогу. Совесть рыцаря бьша чиста. Он поспешил навстречу новым подвигам во славу Пресвятой Дамы. Его ближайшей целью стал знаменитый уже в те далекие времена монастырь на горе Монсеррат.

К моменту посещения Лойолой это святилище имело солидную историю. Первые бенедиктинские скиты появились здесь в конце IX века, то есть более шестисот лет назад. Монахов привлекли не только уединенность и труднодоступность места, но и совершенно фантасмагорический пейзаж. До сих пор туристы, впервые увидевшие монсерратский горный массив, теряют дар речи от этого зрелища. Формы горного хребта настолько необычны, что кажутся произведением скульптора-сюрреалиста или декорациями для волшебной сказки. И без того причудливый, рельеф дополняется каменными шапками. Они напоминают рукотворные скульптуры. Некоторые даже имеют названия: Голова Слона, Верблюд, Брюхо Аббата… Похоже, будто бы они не появились одновременно с горами, а были искусно прилажены к горным вершинам рукой неизвестного мастера.

Местные жители так и считают. Они уверены: Монсеррат выпилили золотой пилой ангелы, задумав сделать величественную корону для Богородицы.

Распиленная гора (так с каталонского переводится слово «Монсеррат») была связана с именем Пресвятой Девы с самого начала, еще до того, как на ней поселились монахи-бенедиктинцы. По легенде, субботним вечером далекого 880 года дети-пастушки, возвращаясь домой с пастбищ, увидели над горой загадочное свечение. Они подошли ближе и расслышали отзвуки прекрасного пения, доносящегося из горных недр. Ребята решили хранить в тайне увиденное, но непонятное явление повторилось еще несколько раз. Слухи достигли ушей взрослых, а те рассказали священнику из соседнего городка. Он решил снарядить на Монсеррат экспедицию и выяснить причину загадочного света. Добровольцы исследовали пещеры и обнаружили в одной из них деревянную статую Мадонны с младенцем.

Набожные крестьяне решили отнести статую в город, чтобы установить в церкви. Поначалу это казалось не таким уж трудным делом, но чем ниже они спускались с горы, тем тяжелее становилась их ноша, пока не сделалась вовсе неподъемной. На том месте ее и пришлось оставить, а вокруг выстроили часовню, с которой началась история монастыря.

Сегодняшний Монсеррат — не тот, в котором был Лойола. Монастырский комплекс почти целиком разрушили во время Наполеоновских войн. А вот статуя сохранилась — правда, не с VIII века, а с XII. Та, первая, исчезла так же неожиданно, как появилась. Дерево, из которого сделали другую статую, также успело почернеть от времени и бесчисленного количества свечей, возжигаемых паломниками в благодарность за оказанные милости.

Итак, Лойола решил посетить одно из самых известных марианских святилищ и провести там ритуал рыцарского посвящения Пресвятой Деве. Весь план являлся чистой самодеятельностью, никакой духовник никогда бы не посоветовал Иньиго дарить Богородице оружие и затем всю ночь простоять над ним. А вот для рыцарского романа подобный антураж — самое то. Согласно «Семи партидам» короля Альфонса X Мудрого, накануне церемонии посвящения будущий рыцарь должен был бодрствовать над своим оружием. Также кандидат в рыцари обязательно облачался в новые доспехи.

Конечно же, Иньиго не забыл о доспехах. Перед посещением монастыря он заехал в селение под названием Лерида — последнее на пути в горы. Там зашел в лавку и купил мешковину, выбирая самую дешевую и грубую, чтобы посильнее кололась. Из нее он заказал себе длинное одеяние. Тут же купил альпаргату — полотняную туфлю на пеньковой подошве. Одну, для правой, наиболее пострадавшей ноги. Второй, считавшейся уже здоровой, подобная роскошь не полагалась. Последними покупками стали посох и тыква для хранения воды.

Вооружившись доспехами для духовной брани, Лойола вошел в Монсеррат, пожертвовал монастырю мулицу, служившую ему верой и правдой всю дорогу, и попросил исповеди. Его поручили исповеднику Жану Шанону, французскому монаху-бенедиктинцу, который оказывал духовные услуги паломникам. Ему Иньиго и открыл свой план идти пешком в Святую землю. Скорее всего, именно Шанон стал первым духовным наставником будущего святого. Во всяком случае, после общения с этим монахом Иньиго впервые задумался о способах духовного самосовершенствования и прочитал «Упражнения в христианской жизни» (Ejercitatorio de la vida espiritual), составленные и изданные в том же монастыре в 1500 году.

Оставалось три дня до праздника Благовещения. Все это время Лойола был занят исповедью. Боясь упустить какой-либо грех, будущий паломник решил совершить ее письменно и без отдыха трудился, исписав немало страниц своим безупречным почерком. В канун Благовещения он наконец исповедался, облачился в колючую мешковину, а свою богатую одежду отдал одному из нищих, сидящих у входа в монастырь. Тот не поверил своим глазам: вот так удача. А наш герой поспешил в часовню к Черной Мадонне — проводить рыцарский обряд. Продержаться всю ночь оказалось еще труднее, чем в прошлый раз, поскольку состояние ноги ухудшилось из-за дорожных тягот. Но Лойола выдержал испытание.

Утром 25 марта 1522 года он спешно покинул монастырь, боясь встретить знакомых, которым пришлось бы рассказывать о своих планах. Но не успел Лойола отойти от ворот, как услышал позади конский топот. Всадник, догнавший его, спрашивал о нищем: действительно ли тот получил одежду в подарок от богатого господина или попросту украл платье?

Это расстроило Иньиго до слез. В то время как он радовался своему доброму делу, бедного нищего подозревали в краже, может, даже били! Мысль о неоднозначности любого поступка снова пришла ему в голову.

Подтвердив невиновность бродяги, Лойола собрался продолжить путь, но гонец из монастыря начал выяснять его имя, чтобы помолиться за такого добродетельного господина. Видимо, одежда и вправду стоила очень дорого. Наш герой имени не назвал, но каким-то образом его все же признали. Спустя много лет, когда Игнатий уже пользовался известностью, в Монсеррате о нем ходили легенды. Якобы он подарил большую ренту — то ли нищему, то ли монастырю на поминовение усопших.

После Монсеррата Иньиго планировал двинуться прямо в Барселону, дабы сесть там на корабль, плывущий в Святую землю. Но после разговора с всадником его охватили сомнения: не встретит ли он по пути знакомых? Никто из его друзей не жил в этих местах, но он знал об избрании нового папы, Адриана VI. А его свита сплошь состояла из бывших сослуживцев Лойолы по кастильскому двору. Правда, в это время папский кортеж еще находился в Сарагосе, которую покинул только после 29 марта. Но мобильных новостных порталов в те времена еще не придумали и новости распространялись очень медленно.

Решив перестраховаться, а заодно подлечить перед далеким путешествием разболевшуюся ногу, Лойола свернул в городок, называемый Манреса. Он и не подозревал, что прославит его.