Игнатий Лойола

Глава тринадцатая ПОЖИЛОЙ ПЕРВОКЛАССНИК

Итак, опасности счастливо избегнуты, наш герой побывал в Святой земле. Как он сам расценивал свое паломничество? Как ступень к достижению цели или как ошибку, отбросившую его к началу пути?

Конечно же, второй вариант не мог прийти ему в голову: посещение Гроба Господня уже само по себе являло для верующего великую ценность. Тем более что на протяжении всего путешествия он полностью вверял себя в руки Божии. Стало быть, все шло сообразно его планам, оставалось только преодолеть недостаток образования. Вот только где это лучше сделать?

Мысли о монастыре посещали Лойолу еще в родовом замке. Лежа с ногами, закрепленными на растяжках, он думал о том, чтобы поступить в картезианскую обитель Санта-Мария-де-лас-Куэвас. Однако идея стать монахом оказалась отвергнутой. Мы не знаем, что больше испугало тогда Иньиго. Может быть, неготовность к послушанию — ведь он стремился совершать покаяние своим личным способом, а церковное начальство, скорее всего, не одобрило бы подобной самодеятельности. Или же его страшила вероятность раскрыть свое инкогнито. В этом случае Лойолу, как представителя одного из самых влиятельных в той местности кланов, наверняка бы окружили повышенным вниманием, а он знал за собой грех тщеславия и боялся не справиться с ним. По поводу борьбы с тщеславием в «Автобиографии» есть еще фрагмент, относящийся к манресскому периоду: «…и тут ему в голову пришла мысль, внушавшая ему, что он — праведник. Эта <мысль> так донимала его, что он был занят лишь одним: отгонял ее и выявлял свои грехи. Она терзала его пуще <самой> лихорадки, но одолеть ее он не мог, как сильно ни старался. Однако, несколько оправившись от лихорадки и уже не будучи при последнем издыхании, он, обращаясь к неким сеньорам, пришедшим навестить его, попросил, чтобы ради любви к Богу в следующий раз, когда они увидят его на пороге смерти, они закричали во весь голос, называя его грешником, дабы вспомнились оскорбления, нанесенные им Богу».

Правда, после паломничества Лойола гораздо меньше занимался самокопанием, переключившись более на практическую деятельность. Поэтому монастырское затворничество снова показалось ему неправильным решением.

Орденские исследователи полагают, что именно тогда он впервые ощутил ясный призыв к священству. Это был единственно верный шаг в достижении цели. Священник — не монах, он должен общаться с миром. А если бы Лойола вовсе не примкнул к духовенству, то он мог бы претендовать в лучшем случае на пожизненную роль городского сумасшедшего. В худшем — его обвинили бы в ереси и начали преследовать.

С этим внутренним посылом Иньиго направился в Барселону. Он намеревался воспользоваться плодами своей повышенной общительности. Как мы помним, в прошлый свой визит Лойола завязал в этом городе множество полезных связей. Барселонские друзья вспомнили паломника и с радостью согласились помочь ему. А ему действительно требовались деньги. Как бы ни желал он сам оставаться смиренным нищим ради Христа, учеба в школе плохо совмещалась с подобным образом жизни. Мало кто из родителей согласился бы, чтобы их дети занимались вместе с грязным оборванцем, пусть даже и святым. Да и время следовало тратить не на сбор подаяния, а на штурм золотой латыни. На помощь пришли богатые дамы. Исабель Росер предложила взять на себя все расходы за время обучения, а Инес Паскуаль, испытанный друг, открыла страннику двери своего дома.

Нашелся и достойный учитель — бакалавр Херонимо Ардёволь. Следует отметить, поначалу Иньиго колебался, учиться ли ему в Барселоне или отправиться в Манресу, где на него снизошло божественное озарение. К тому же за время пребывания в городке на реке Карденер он успел подружиться с одним из монахов монастыря Святого Павла. Лойола очень ценил своего манресского друга и рассчитывал на его познания и педагогический талант. В самом деле, индивидуальная работа с глазу на глаз принесла бы больше пользы, да, наверное, пошла бы быстрее и безболезненнее для самолюбия, чем занятия в одном классе с подростками. Но увы, за время странствий Иньиго его друг-монах умер. Пришлось возвращаться в Барселону, принимать помощь от сеньор, упомянутых выше, и становиться учеником Ардёволя.

Бакалавр искусств Херонимо Ардёволь приехал в Барселону из маленького городка Ла-Фатарелья в провинции Таррагона и преподавал латынь в барселонских высших школах (escuelas mayors). Эти учебные заведения возникли путем слияния городских и соборных школ. В Барселоне не было университета, хотя имелось разрешение на его открытие от короля и папы, датированное аж 1450 годом. Университет открыть не получилось, но несмотря на это, в городе тщательно следили за образованием, причем упор делался на новые гуманистические тенденции. Специальными постановлениями определялось, по каким учебникам должна преподаваться латынь и какие конкретно тексты прочитают дети под строгим руководством учителей. Подробно разбирались произведения античных авторов: «Энеида» Вергилия, «Притчи» Сенеки, антология Disticha moralia Дионисия Катона и многие другие.

Почтенный средневековый учебник Александра из Вильдьё (Doctrinale Puerorum), по которому уже три века осваивали грамматическую премудрость школяры остальной Европы, барселонцы дополнили гораздо более подробным «Введением в латинскую грамматику» Антонио Небрихи, изданным в местной типографии.

Преподаватель Лойолы считался весьма сведущим латинистом и высоко ценился среди своих коллег. В 1525/26 учебном году он возглавлял кафедру латыни и получал очень неплохое жалованье в 40 каталонских фунтов. Иньиго снова крупно повезло: ему достался один из лучших педагогов города. Оставалось только соответствовать этому везению, что оказалось совсем непросто.

Разумеется, Лойола не являлся круглым невеждой. Он умел читать и писать, имел превосходный почерк, но вот грамотностью совсем не отличался. Даже гораздо более поздние документы, вышедшие из-под пера святого Игнатия, отличаются специфическими оборотами речи, пропусками артиклей, длинными цепочками инфинитивов. Встречаются и прочие нелады с грамматикой.

Не стоит забывать: Иньиго родился баском, в доме его говорили на баскском языке, с детства его воспитывала баскская кормилица. Служа пажом при особе старшего казначея, Хуана Веласкеса де Куэльяра, он превосходно научился говорить по-кастильски и держать себя в самом высоком обществе, но в школьной премудрости остался совершенным новичком. Поэтому первые уроки бакалавра Ардёволя превратились для него в сущее наказание. При этом никаких поблажек себе он не желал. Он просил, даже требовал от своего учителя, чтобы тот обращался со своим великовозрастным учеником так же, как с любым другим. То есть если тот проявит рассеянность, будет лениться или нарушит школьную дисциплину, пусть бакалавр Херонимо Ардёволь его примерно высечет, не смущаясь положением нового воспитанника.

Собственно, сечь было за что. При всем своем фанатичном рвении Иньиго не особенно хорошо учился. Когда требовалось сконцентрироваться на выполнении заданий или запоминании правил и новых слов, на него находило «духовное просветление». Думать он в подобные моменты мог о чем угодно, о вещах самых возвышенных и глубоких, только не об учебе. Вспомнив свой манресский опыт различения духов, Лойола пришел к выводу: «просветления» эти не могут исходить от Бога, ведь Господь явно показал Иньиго важность учебы. Стало быть, имеет место искушение.

Зная, как трудно бороться с бесами в одиночку, новоиспеченный школяр пошел за помощью к своему учителю. Тот жил совсем рядом с церковью Санта-Мария-дель-Мар. Туда Лойола и пригласил его для беседы. Объяснив проблему, он прямо на церковной скамье, перед распятием, дал торжественное обещание никогда больше не отвлекаться, «…слушая Вас, все эти два года, покуда в Барселоне у меня есть хлеб и вода, которыми я могу обойтись».

Средство оказалось достаточно сильным. Иньиго перестал страдать несвоевременными «просветлениями».

Правда, другие школьные трудности оставались. Малолетние одноклассники относились к странному взрослому человеку за партой без всякого уважения, да и самому Иньиго было сложно, а порою и обидно, когда обычные мальчишки справлялись с переводами лучше его.

Мы не можем сказать точно, занимался ли Лойола с учителем индивидуально — или только в рамках учебного дня. Известно одно: программу он усвоил, несмотря на возраст, и смог приготовиться к поступлению в университет.

Возможно, именно тогда Иньиго, глядя на Ардёволя и его коллег, осознал, какую огромную роль играет школьный учитель в жизни подростка. И задумался об ином применении этой роли. Уча детей латыни и математике, можно было незаметно преподать куда более важный урок их юным душам. Научить их благоговению перед Господом, Творцом всего сущего.

Думал ли в то время Лойола, что ему будет суждено встать во главе ордена, чьи коллежи[39] и школы прославятся на весь мир?

В Барселоне Иньиго чувствовал себя много лучше, чем прежде: унялись желудочные боли, наконец восстановилось здоровье. Он больше не страдал от холода и голода, не было и речи о том, чтобы носить грубую одежду из мешковины и ходить босиком — школяру, ученику Ардёволя, полагалось выглядеть прилично и опрятно. Кроме того, взрослый человек за школьной партой — это уже было достаточно маргинально, так что перегибать палку ни в коем случае не стоило.

Через некоторое время Лойоле показалось, что жизнь его чрезмерно комфортна. Он захотел снова заняться аскезой. Вот только как сделать это незаметно, не нарушив правил приличия и запретов врачей? Предприимчивый баск нашел выход. Он проковырял подошву башмака и ходил с образовавшейся дырой, хоть немного, но босиком. Затем, осмелев, поступил так же с другим башмаком. К зиме подошвы совсем развалились и отпали. Фактически то, что носил Лойола, уже не являлось обувью. Но сверху эти несчастные башмаки все еще производили некоторое впечатление, и наш герой продолжал ходить в них в школу, которую посещал с прежним усердием.

За воротами учебного заведения Иньиго тоже не терял времени напрасно. Он продолжал заниматься делами милосердия. Навещал больных в госпитале, помогал, насколько мог, нищим и обездоленным. Пробовал он себя и в главном деле — просвещении душ. Именно в Барселоне Иньиго впервые опробовал на избранной публике свои духовные упражнения. Результат превзошел все ожидания: те, кто лишь поверхностно интересовался занятным подвижником, вскоре стали его горячими приверженцами.

Лойола превратился в весьма популярную фигуру, у него появился круг поклонников, особенно поклонниц. Благородные дамы, цвет каталонской знати, живо интересовались святым проповедником, охотно слушали его пояснения и проповеди, активно занимались благотворительностью под его руководством и с его подачи. Прекрасная репутация, строгость жизни, твердость принципов, а также пережитый трудный поход в Святую землю создавали ореол притягательности. Вокруг невысокого, немолодого по меркам XVI века и не особенно красивого мужчины собиралось самое изысканное женское общество. Среди них были жена старшего командора ордена Святого Иакова и воспитателя короля Филиппа II; дочь старшего казначея Каталонии Мигеля Хуана Гральи; племянница архидиакона Луиса Деспла. Да и сама Исабель Феррер, по мужу Росер, спонсирующая образование Иньиго, состояла в родстве с двумя представителями королевского двора — Хуаном Феррером и Мигелем Маем.

Впоследствии, уже став священником и приняв имя Игнатий, он продолжал переписываться с некоторыми из барселонских дам.

Но не только женские сердца покорились проповеднику. В Барселоне Иньиго нашел своих первых последователей: Каликсто де Са, Хуана де Артеагу и Лопе де Касереса. По словам его секретаря Поланко, «…там он впервые почувствовал желание объединиться с другими людьми, чтобы воплощать возникший у него тогда замысел исправлять изъяны в служении Богу, которые он замечал, и стать провозвестниками Иисуса Христа». Именно тогда Иньиго задумался об ордене.

Мысли эти кажутся весьма неожиданными для Лойолы, ведь еще совсем недавно он наотрез отказался от спутника, собираясь в любых ситуациях уповать лишь на волю Господа. Вероятно, тогда он нуждался в полном одиночестве для лучшего осознания себя и своего выбора. Но будучи не созерцателем, а практиком, к тому же весьма энергичным, Иньиго довольно скоро ощутил нужду в помощниках.

Ведь и святые, которым он подражал, — Франциск и Доминик — тоже пришли к основанию монашеских орденов, разделив труд между братьями. К тому же самому призывал и Христос словами Евангелия: «Вот жатвы много, а делателей мало; итак, молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою».

Поняв, что Бог проявляется в людях, Иньиго решил довериться другим. Каликсто, Хуан и Лопе пришли к Лойоле как делатели жатвы. Не случайные помощники на трудном пути пилигрима, не далекий друг, возносящий за тебя молитвы и ожидающий твоих писем, но сотрудники, единомышленники, солдаты из его отряда — вот кем они стали, пусть на короткий срок. Вместе с ним они ухаживали за больными в госпитале, вместе с ним молились и вели душеспасительные беседы, просвещая горожан.

Так продолжалось около двух лет. По истечении этого времени Ардёволь, уже ставший магистром, объявил ученику об окончании курса. Он счел Лойолу готовым к поступлению в университет и посоветовал ему отправиться в Алькалу, чтобы там заняться свободными искусствами и философией. Дотошного Иньиго похвалы учителя не удовлетворили, он потребовал провести настоящий экзамен с привлечением независимых экспертов. Позвали доктора теологии, который подтвердил мнение Херонимо Ардёволя и согласился с его советом насчет Алькалы. Тогда Лойола с чистым сердцем отправился завершать свое образование в Алькальском университете. Ему пришлось уходить тайком, иначе бы за ним увязались многочисленные поклонники и поклонницы. Троих верных последователей он тоже решил пока не брать с собой, хотя связь с ними у него осталась. В июле 1526 года[40] «бедный паломник», как он сам себя называл в письмах к Инес Паскуаль, покинул гостеприимную Барселону.