Игнатий Лойола

Глава девятнадцатая СЛАДКИЕ ПЛОДЫ УЧЕНИЯ

Наладив отношения с ректором, Лойола привел свою жизнь в некое подобие равновесия. Он внутренне обязался продержать себя в рамках три года — ровно столько длился курс философии, после которого студенты получали ученую степень. Что делать потом — принять постриг в одном из монашеских орденов, стать ли священником, Иньиго пока не загадывал. Настраивал он себя крайне серьезно и на этот раз преуспел, несмотря на очередные искушения в виде чудных видений. Как только бесы стали вновь смущать его и отвлекать от учебы, Иньиго повторил тот же маневр, что и несколько лет назад в Барселоне: клятвенно пообещал своему магистру Пенье, что никакая сила не отвлечет его от занятий, пока у него есть хотя бы хлеб и вода.

Благодаря щедрой милостыне во Фландрии кое-какие запасы у него имелись, и больше он уже не рисковал доверять свои сбережения кому попало. Преследовать его пока перестали, ибо не находили причины. На улицах он по-прежнему не проповедовал, а со студентами занимался теперь почти официально, под прикрытием ректора. Доктор Фраго из Арагона, профессор Священного Писания в Сорбонне, знавший нашего героя, как-то раз даже выразил удивление, что скандального баска теперь «никто не донимает». Иньиго объяснил, почему до него никому нет дела: сейчас он не говорит с людьми о вещах Божественных. Но вот когда ученая степень будет получена…

Несмотря на временный уход в тень, Лойола, конечно, оставался собой, все тем же пылким и великодушным сумасбродом, который очаровывал людей и в то же время невыносимо раздражал их.

Показателен случай, о котором сам отец Игнатий вспоминал в «Автобиографии». В Париже внезапно появилась чума. До крупной эпидемии дело не дошло, но заболевшие имелись. Доктору Фраго пришлось спешно приискивать себе новое жилище: там, где он жил, уже умерло несколько человек. Лойола отправился с доктором, чтобы помочь в поисках, но чума оказалась быстрее. В доме, куда они пришли, чтобы снять доктору комнату, лежал больной. Посетители поспешили было покинуть опасное место, но тут Иньиго охватило сострадание к страждущему. Он вернулся, начал утешать несчастного — и случайно коснулся его язв. Испугавшись, он выскочил на улицу, поминутно оглядывая руку. Чрезвычайно развитое воображение сделало свое дело: вскоре рука сильно разболелась. Лойола уже почти считал себя мертвецом, но, зная за собой особую впечатлительность, все же надеялся на благоприятный исход. Наконец он разозлился на себя и свое недоверие к Богу и, чтобы прекратить все это малодушие, сунул руку в рот, сказав себе при этом: «Если у тебя чума на руке, то вот она и во рту». В ту же минуту боли в руке утихли.

Продолжение истории закономерно: узнав, что Лойола был в чумном доме и даже притрагивался к зачумленному, товарищи не пустили его в комнату и выгнали из коллегии. Несколько дней искателю приключений пришлось скитаться по ночлежкам. Студентов можно понять: в условиях скученности и постоянного контакта всех со всеми эпидемия вспыхивала практически мгновенно. Непонятно, на что рассчитывал Лойола, позволив себе неосторожно дотронуться до заразного больного, но в этом был весь он. Не священник, не врач, просто христианин, сочувствующий страданию другого человека… и тем самым подвергающий нешуточной опасности не только себя, но и своих товарищей по коллегии и по комнате. Кстати, чумой он так и не заболел.

Несмотря на систематические и упорные занятия в течение трех лет, Лойоле не удалось достичь блестящих результатов. Удивительный факт: будучи основателем самого «интеллектуального» католического ордена, Лойола имел очень скромные интеллектуальные способности. Как это могло совмещаться с сильнейшей интуитивной проницательностью и способностью к интроспекции?

Скорее всего, его бесспорная гениальность, признаваемая даже врагами, состояла в гармоничном союзе двух начал: крайней чувствительности и педантичной скрупулезности. Он мог начать рыдать от избытка чувств, увидев звездное небо или цветущий луг, а потом классифицировать разновидности своих состояний. В его записях есть отчеты о разных видах слез, пролитых во время мессы.

Какой же интеллектуальный багаж удалось в итоге приобрести нашему герою в Парижском университете? Изучая логику и практикуясь в долгих, иногда продолжающихся целый день диспутах, Иньиго научился формулировать свою мысль с исчерпывающей точностью и полнотой, а также грамотно подбирать необходимые аргументы в ее защиту. Теперь он мог подкрепить свои озарения нужным количеством авторитетных цитат. Его кругозор существенно расширился, к природной харизме и убедительности наконец прибавилась ученость.

На первом курсе магистр Пенья читал и разбирал со своими учениками «Органон» — корпус философских текстов Аристотеля. Второй курс предполагал изучение аристотелевской же «Логики». Иньиго, как и прочие студиозусы, постигал эту науку, сидя на полу аудитории. В те времена скамей для слушателей почти нигде не ставили. Пол просто засыпали соломой — приходи да садись.

В конце второго года обучения студенты сдавали экзамены на степень бакалавра. И тут Лойола вдруг сильно засомневался, стоит ли ее получать. Как же так? Разве не за ученой степенью гонялся он столько лет по разным городам?

В «Рассказе паломника» приведено подробное, но довольно туманное объяснение этому факту: «В Париже есть такой обычай: те, кто изучает <свободные> искусства, на третий год, чтобы сделаться бакалавром, «берут камень», как <там> говорят. И, поскольку при этом тратят один эскудо, некоторые очень бедные <студен-ты> не могут этого сделать. Паломник стал сомневаться, стоит ли ему «брать камень». И вот, поскольку он никак не мог разрешить это сильное сомнение, в котором находился, он решил поведать об этом своему магистру. Тот посоветовал ему «взять камень», и он его «взял».

Исследователи до сих пор не пришли к единому мнению по поводу смысла выражения «брать камень» — pigliare la pietra по-итальянски. Сведений о таком обычае не существует. Их не обнаружил даже французский историк Жюль Этьен Жозеф Кишра (1814–1882), написавший «Историю коллежа Святой Варвары». Кишра окончил то же учебное заведение, что и наш герой, и в благодарность своей альма-матер написал фундаментальный трехтомный труд.

Некоторые ученые считают, будто бакалавры сдавали экзамен, сидя на камне. Так действительно делалось в университете португальского города Коимбра. Экзаменующихся сажали на камень с непокрытой головой, ради смирения. Только подобная процедура навряд ли смутила бы Лойолу. Гораздо вероятнее другая версия. Выражение «взять камень» означало «проста-виться», то есть оплатить пирушку преподавателям и соученикам. В таком случае сомнения полунищего Иньиго обоснованы. Тем не менее наш герой последовал совету ради пользы дела не пренебрегать традицией — и в 1532 году стал бакалавром.

После, на третьем курсе, к изучению предлагались «Физика», «Метафизика» и «Этика» отца наук Аристотеля. Изучив эти почтенные труды, а также закалившись в диспутах, студент допускался к экзамену, после которого ему выдавалась лицензия на право «обучать, диспутировать, определять». Далее новоиспеченный лиценциат мог отправляться куда глаза глядят, преподавать или устраивать свою жизнь как ему угодно: лицензия университета открывала перед молодыми людьми широкую дорогу. Но если молодого человека все еще снедала жажда знаний, он мог продолжать образование.

Лойола, получив долгожданную лицензию в 1533 году, так и поступил. Он перешел на более «продвинутый» курс, начав изучать теологию. Еще раньше лиценциатами стали его друзья-соседи, Пьер Фавр и Франциск Ксаверий. Получение лицензии, традиционно обставляемое с большой пышностью, снова ввело всю компанию в немалые расходы. Кроме уплаты необходимых взносов и пошлин полагалось опять благодарить хорошей пирушкой и соучеников, и учителей. А церемония посвящения в магистры ударяла по кошельку больнее стократ. Лойола, подсчитав имеющиеся средства, отложил магистрат на год. Пьер Фавр «взял тайм-аут» и того дольше — на шесть лет. В отличие от них Франциск Ксаверий, сын состоятельных родителей, не имел материальных проблем и стал магистром буквально через несколько дней после получения лицензии. Он прочитал традиционную «первую лекцию» и получил академическую шапочку-биретгу из рук своего учителя как знак того, что отныне он принят в «академическое братство профессоров». Кроме биретты новому магистру полагался диплом на пергаменте с большой печатью. Отныне он мог быть преподавателем в любой коллегии Парижа.

Нашему же герою пришлось снова затянуть пояс потуже и копить денежки. Но своей цели он добился. 14 марта 1535 года Лойола получил заветный диплом, о чем свидетельствует запись в реестре Парижского университета: Dominus Ignatius de Loyola, dioecesis Pampilonensis (магистр Игнатий Лойольский из Памплонского диоцеза).

С этого момента он начинает именовать себя Игнатусом в официальных бумагах. В частных же письмах имя Иньиго будет встречаться еще долго. Подводя итог, следует отметить еще одно удивительное достижение Лойолы, относящееся к годам студенчества. Ему удалось полностью преобразить свой характер. Преодолев холерический темперамент, из горячего баска, Дон Кихота, мгновенно готового на гнев, крик и необдуманные действия, он постепенно превратился в сдержанного и осмотрительного мудреца. Те, кто познакомился с Игнатием Лойолой в позднюю пору его жизни, никогда бы не подумали, что этот сдержанный, отстраненный и в то же время властный и разумный руководитель огромной организации в молодости был самым отчаянным сумасбродом.

Вот такую великую победу одержал над собой храбрый рыцарь, посвятивший себя Христу. Теперь безвестный мавр из Страны Басков, которого наш герой когда-то чуть было не зарубил мечом, встретившись с ним, наверное, поддался бы убедительной логике его проповеди и уверовал бы наконец в непорочность Богородицы. Но и этим не оканчивается список достижений Лойолы в парижский период. Последним, и самым весомым, стала компания его новых друзей, с которыми он познакомился в Париже. Именно из них в будущем Игнатий Лойола сформировал ядро нового ордена.