Их чужие дети (СИ)

Глава 25

Ирина сняла шубу и тихо вздохнула. Страшновато как-то, ей-богу! И хотя Костя сказал, что он всё решил для себя, но это Костя, а это его мама. К тому же ещё и её руководитель. Ну как ей признаться в том, что она не виновата; так сложилось, что Костя, такой родной и нежный, встретился ей уже после того, как она ошибочно приняла глупость за любовь! Но даже если эта ночь и будет единственной, Ирина ни о чём не жалела.

– Ну и долго ты там торчать собираешься? – раздался голос Телегиной, затем что-то грохнуло, послышался звон разбитого стекла, и тот же голос бурчливо произнёс: – Можно подвести итоги года: я лишилась любимого зеркала и у меня дёргается глаз. Ирка, если ты сию же секунду не войдёшь в кабинет, я из тебя всю душу вытрясу!

Ирина подняла брови и толкнула дверь, потому что эта может не только душу вытрясти. Она вошла в кабинет и молча уставилась на заведующую.

– Ничего сказать мне не хочешь? – Телегина положила руки на стол, согласно кивнула на Иринкино мотание головой и добавила: – Врать надо так, чтобы потом сбывалось, поняла? А кстати, ты чего мне на праздник-то дарить собираешься? Всё-таки такого мальчугана оторвала, а? – Ирина усмехнулась и пожала плечами. Лилия Анатольевна вздохнула и тихо спросила: – Ир, а этот козёл, что позавчера приезжал, Димке ничего не сделал? Костя сказал, что малый сильно испугался.

– Нет, спасибо. Костя вовремя успел, потому что тот мне угрожать начал, что сына отберёт. И он ещё долго во дворе нас караулил.

– Ну, предположим, никто у нас пацанёнка не отберёт, мой братец уже подсуетился, его юристы только усмехнулись, когда он им задачу поставил. М-да, влип генерал Телегин по самое «не хочу», вернувшись домой и связавшись с нашей семейкой.

Ирина слегка улыбнулась, услышав «у нас», и мысленно поблагодарила Бога, что Леонид Анатольевич вмешался в эту ситуацию, помня, как быстро он решил вопрос с претензиями Таткиных родственников на квартиру её бабушки. Телегина встала, включила чайник и посмотрела в окно – скорее бы за город, хоть на нормальный снег посмотреть, а не эту серую мешанину из песка, соли и остатков зимних осадков!

– Знаешь, я во время беременности полюбила настольные игры. Мы в скрабл часто играли, и я всё время выигрывала, потому что мой Федя якобы не мог составить слов длиннее, чем «сон» и «дом». А однажды, когда я отошла, то увидела из-за угла, как он выкрал у меня твёрдый знак, с которым трудно составить слово на поле, и заменил его на букву «а». Потом, когда Костик родился, я однажды утром проснулась такая свежая, выспавшаяся и радостно ему сказала: «Как здорово, милый, что сын ночью не плакал», а по его усталому лицу поняла, что плакал. И таких мелочей вспоминается очень много, и я их помню, понимаешь? Потому что из них складывается наша жизнь, наше счастье, семья и любовь.

– А вы в институте познакомились? – Ира присела на диван и положила шубку рядом.

– Да, все ещё удивлялись, что может связывать парня из глубинки и балованную питерскую барышню. И у нас было много моментов, когда мы не понимали друг друга, ссорились, разбегались и возвращались. Но Казанцев – он настоящий, понимаешь? А настоящий мужчина входит в твою жизнь и несмотря на ссоры и проблемы остаётся в ней навсегда. А все остальные – сквозняки. Вот так-то. И мне очень хочется, чтобы вы с Костей тоже были настоящими, иначе никак, Иринка. Понимаешь, счастье – это когда тебя любят за то, что ты есть, и за то, какой есть. Невзирая на то, что у тебя есть. И от любви можно летать, как на крыльях, точно так же от любви можно и задохнуться. И я буду очень рада, если вы будете летать, а не думать, как задержаться на работе и куда пойти с друзьями, только бы не идти домой. И ещё. Никогда ничего не скрывай, говори всё, ну, разумеется, кроме того, что собираешься надеть на ужин или что думаешь подарить. Но это сюрпризы, из которых складываются наши отношения и радости, а серьёзные проблемы решать должны вдвоём. И Димке так будет легче, особенно когда он поймёт, что вы решили быть вместе.

– Он всю свою жизнь Костю папой зовёт, потому что других мужчин у него в жизни и не было. Да и у меня тоже, – тихо добавила Ира и опустила голову.

– И никогда, что ли, не влюблялась до этого? Тю, ну ты даёшь! Учись, студент, у меня! Когда я была мелкая, лет семь мне было, наверное, жили мы в квартире на втором этаже, а я была влюблена в мальчика с третьего. Их балкон находился над нашим, и я, когда ложилась спать, красиво выкладывала правую руку поверх одеяла. Для того, чтобы если вдруг мой предмет воздыхания спустится – как, блин, Тарзан на лиане – ко мне в комнату, то ему будет легко надеть мне кольцо на палец. Вот так! А теперь халат напяливай и пошли разгребать нашу ежедневную кучу комиксов и кроссвордов. Надо ещё шарики поубирать, что лаборанты на Новый год надули.

Они подошли к первой процедурной и услышали громкий детский смех. Телегина заглянула в кабинет и усмехнулась. На стуле сидел мальчуган лет пяти и хохотал, держа в руках связку чуть сдувшихся воздушных шаров, а рядом стояла его мама и украдкой вытирала слёзы.

– А что случилось? – шёпотом спросила Ира дежурного лаборанта и улыбающаяся женщина тихо ответила: – Мальчишка на Новый год за десять минут до полуночи поступил в инфекцию в стационар с высокой температурой. Пока осматривали, делали снимок, наступил Новый год, начали греметь салюты, а мальчик сидел в процедурном кабинете и ждал, когда с ним проделают все манипуляции. Он очень расстроился, что всё пропустил и не увидел салют, мама говорит, что плакал очень горько. А сегодня его на контрольный снимок прислали, а тут у нас шарики с праздника по всем кабинетам. Знаете, Ирина Викторовна, я хотела уже их пособирать и выбросить, мешают бегать туда-сюда, а сейчас так довольна, что не успела, честное слово. Мальчишку нашего это очень впечатлило! Он от души хохочет не переставая, а мама сказала, что это настоящее чудо: ребенок впервые за последние дни улыбнулся и начал активно себя вести. Казалось бы, просто шарики, а сколько радости мальчонке принесли.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Лилия Анатольевна внимательно посмотрела на монитор, оценивая детский рентгеновский снимок, улыбнулась маме смеющегося ребёнка и тихо сказала:

– Всё с вашим хохотунчиком хорошо, Рождество будет дома отмечать.

Они с Ириной пошли дальше по отделению, слыша радостный голосок и смех. Лилия Анатольевна осмотрелась по сторонам и тихо начала рассказывать Ирине очередную историю:

– В нашей с Фёдором молодости профком больницы, где мы с ним после института начинали работать, решил провести праздничную пятиминутку для медработников. Мы с мужем были в костюмах Деда Мороза и Снегурочки, поздравляли, подарки и грамоты вручали, эх, жаль, что не премии. После этого я ускакала на рабочее место, костюмы взяла с собой, чтобы потом после суточного дежурства отвезти их в театральную студию, где мы их взяли. В ту мою смену поступил ребёнок с травмой после ДТП, ему года четыре было, вот точь-в-точь наш сегодняшний мальчишка. Он плакал, вырывался, мы никак не могли его успокоить, чтобы сделать снимки. Мама была вся на нервах, а что-то делать нужно было. Тогда я надела костюм Деда Мороза с бородой и шапкой и вышла в процедурный кабинет, где стоял старый рентгеновский аппарат. Мальчик сразу замер, так внимательно на меня посмотрел, будто и правда Деда Мороза ждал. А может, его впечатлило несоответствие ширины плеч костюма и сказочного персонажа в моём лице, иди знай. – Телегина усмехнулась своим воспоминаниям и продолжила: – Я сказала, что если он успокоится и разрешит нам сделать снимки, то получит подарок. И он послушался, а мы быстро сделали всё необходимое. В качестве заслуженного подарка я вручила ему конфеты, которые лежали в ординаторской. Малыш был так рад, что начал меня обнимать и целовать! Иногда так мало надо человеку для счастья, правда? Будь он ребёнком или взрослым, всё равно, нам так хочется чудес. Вот так... А теперь пошли, интерн, нас ждёт гора неписанных историй болезни. Как меня эта неописуемость уже достала, кто бы знал, – пробурчала Телегина.

– Hеописуемость – это баобаб для собаки, Лилия Анатольевна. И истории болезни – это так, работочка любимая.

Телегина резко остановилась и удивлённо посмотрела на Ирину.

– А ты можешь удивить, Ирина Викторовна, – едва сдерживая улыбку проговорила заведующая, но в следующую минуту громко рассмеялась и обняла смущённо потупившую глаза коллегу. – Хорошая ты девочка, Акони, а кто тебя обидит, будет дело со мной иметь. Сын мой, кстати, тоже.

***

Ира хихикнула и спросила:

– Это меня очень радует, Татка, что ты уже у нас огурцом себя ощущаешь. Только куда же нам с Димкой крёстной подарок в канун Рождества принести?

– Пока не знаю, но Вера Андреевна и Леонид Анатольевич обещали меня забрать из больницы к Рождеству. Ира, – вдруг зашептала Таня и как-то неуверенно закончила, – я так счастлива. Понимаешь, обо мне так никто никогда не заботился, только бабушка. А тут, понимаешь, у меня как будто мама с папой появились. Настоящие, понимаешь? И ничего не требуют в ответ, балуют меня, Леонид Анатольевич вчера конфеты привёз, под одеялом прятал, пока Вера Андреевна в палате была! Как дети, право слово. А ещё Паша... Павел Николаевич несколько раз в день ко мне заглядывает. Я... Ир, я думала, что эта болезнь меня сломает, а она самой счастливой сделала, Ир! Я будто сплю и боюсь проснуться, честно.

– Тат, а я, кажется, тоже боюсь проснуться.

Таня помолчала, а потом тихо спросила:

– Ты с Костей, да? Я правильно догадалась? – и услышав короткий нервный смешок в трубке продолжила: – Ой, Ирин, он такой классный! Он самый лучший из мужчин, что мне в жизни встречались! Вот поверь, ты никогда и ни о чём не пожалеешь, если у вас всё получится. А у вас получится, я знаю! Он так на тебя смотрел всегда, когда мы где-то вместе оказывались. И Димку он сыном считает, ведь ты была первой, кого он сам кесарил! Пусть под присмотром Веры Андреевны, но сам!

– Знаешь, Тат, а он мне признался, почему перестал смотреть меня в консультации. Потому что стал видеть во мне не просто беременную тётку чужую, а женщину. Тат, мне с ним так хорошо, как никогда ни с кем не было.

– О да! Ты у нас такая дама опытная! – Таня рассмеялась и ехидно закончила: – Ты сколько со своим поганцем встречалась? Месяц или два? И что ты могла понять тогда, если он только о себе и думал! А Костя – он другой. Он, Ириш, правильный какой-то. Как и мама его, и дядя.

– Ой, Таня, а как мне повезло с Лилией Анатольевной! Я всё боялась, что она меня как дочь приняла, а я теперь с её сыном... А она мне столько добра пожелала, столько всего рассказала и посоветовала!

– Думаю, что и Костя сам бы решил этот вопрос. А Лилия Анатольевна классная, как и Фёдор Константинович. Ириш, – голос Тани изменился, будто она широко улыбнулась, – а ко мне пришли. Я тебе потом перезвоню.

Вошедший в палату к Татке Римский плюхнулся в кресло и мученически закатил глаза:

– Танюшка, давай быстрее выписывайся, а то эти двое, твои кураторы, меня уморят! Они, наверное, решили всех детишек в столице родить в эти праздники! И где только те аисты в том марте летали? Хотя всё верно, – тут же сам и ответил на свой вопрос, – это же праздники, цветы там, подарочки, любовь, то-сё. А как думаешь, – Римский склонил голову набок и улыбнулся, – наш с тобой детёныш может родиться на Новый год?

Таня несколько раз моргнула, потом серьёзно посмотрела на Римского, который смотрел на неё, не отрывая взгляда и сильно сжав пальцы в кулак. Она опустила глаза, разрывая внезапно появившуюся мысленную связь, и тихо прошептала:

– Пишут, что иногда после такого, как со мной случилось, аист может и не прилететь.

– Ерунда! – тут же отозвался Павел и дотронулся кончиком пальца до Таткиного носа. – Ты только захоти, Тат, я тебе аиста обеспечу. А куда это ты намылилась? – тут же строго спросил он, наблюдая, как Таня отбросила одеяло и спустила ноги с кровати.

– Римский, я ведь тоже врач. Почти. А во всех умных книгах написано, что больного надо поднимать как можно раньше, чтобы избежать негативных последствий.

– Так то же в книжках, да и про чужого больного. А тут своё, да ещё и такое слабенькое, а сейчас в таком состоянии своего организма, которое заставляет забыть о собственной заднице и думать о чужой, – пробурчал Павел и подхватил Таню на руки.

– Римский, – с негодованием воскликнула Таня, – поставь меня на пол! Я вполне нормально могу стоять и даже, ты не поверишь, могу ходить!

В этот момент дверь в палату отворилась и послышался строгий голос Симоновой:

– А что здесь происходит?

– Вера Андреевна, скажите ему, чтобы он меня отпустил! Я всё сама могу.

– Ой, Татка, а ты не рано поднялась? – Вера Андреевна взволнованно всплеснула руками и нежно прикоснулась к плечу девушки.

– Вот правду говорят, что лечить своих нельзя! Поверьте, со мной всё в порядке, правда, я не обманываю. Да и выписаться мне надо как можно быстрее, а то моему крестнику некуда подарок принести на Рождество.

– Вот именно из-за этого я и пришла. Павел, посади Татку на кровать. Танюш, нам разрешили тебя забрать на праздники, но с одним условием. Что ты будешь под постоянным контролем.

– Я готов, – отозвался Римский и тут же умолк, обнаружив перед своим носом небольшой, но крепкий хирургический кулачок. Он поцеловал сжатые пальцы и вполне серьёзно продолжил: – Анестезиологическое пособие ещё никто не отменял!

– Ребята, мы с Лёней решили отпраздновать Рождество у нас. Пригласим Лилю с Фёдором, Костя уже согласен. А твой крестник, Татка, тоже будет не против, я думаю. Ты не переживай, Лёня тебя заберёт, отвезёт на машине, ты даже не заметишь дороги!

– Вера Андреевна, – тихо пробормотала Таня, – вам не надо меня уговаривать, я и так соглашусь, это так приятно. И так неожиданно.

Она вдруг шмыгнула носом и в следующую минуту расплакалась, крепко прижатая к белому профессорскому халату. Вера обнимала внезапно обретённую дочь и старалась неглубоко дышать, чтобы не расстроить свою девочку. Римский криво усмехнулся и повернулся к двери.

– А ты куда? – раздался строгий голос Симоновой. – Иди подшамань график, и чтобы завтра мне как штык, понял?

– Я свободен аки птица, – отсалютовал Павел и развёл руки в стороны, – но пока меня мамы с детишками ждут. Тат, прекращай реветь, а то нос покраснеет.

– Как дам сейчас! – одновременно ответили Татка и Вера Андреевна, после чего облегчённо засмеялись. Павел подмигнул и вышел из палаты, Симонова удобнее усадила Таню и внимательно посмотрела на неё: – Танечка, ты не сердишься на нас из-за того, что мы так распоряжаемся твоей жизнью?

Татка покачала головой и тихо ответила:

– Никогда. Никогда никто обо мне так не заботился. И никто не распоряжался. И вы не поверите, как это приятно. Я ни в коем случае не сержусь, наоборот, я очень счастлива. Поверьте мне.

Вера выдохнула и обняла девушку со словами:

– Всё будет хорошо, девочка. Всё будет просто отлично, доченька.