Император Пограничья 16

Глава 15

Праздничная неделя в Москве оказалась на удивление продуктивной. Каждый бал, каждый приём, каждая светская беседа превращалась в возможность расширить круг влияния. Я использовал эти дни с холодной методичностью — так, как когда-то использовал дипломатические миссии в прошлой жизни.

Князь Вяземский из Арзамаса оказался человеком практичным. Его княжество граничило с землями, где Общество Призрения особенно активно набирало беспризорников в свои «приюты». Когда я показал ему копии документов, изъятых во Владимире, его взгляд стал цепким и расчётливым.

«Значит, у них есть компромат на половину моих бояр, — процедил он, листая бумаги. — И рычаги влияния, о которых я даже не подозревал». Вскоре мы обменялись рукопожатием, скрепляющим негласный союз. Я не писал иллюзий относительно морали Вяземского — он просто понимал, что организация, способная шантажировать аристократов целого княжества, рано или поздно доберётся и до него.

Маркграф Невельский с Дальнего Востока долго качал головой, листая бумаги. «У нас тоже есть их филиал. Приют для сирот при церкви Святого Николая». Его голос звучал глухо. «Я проверю».

Татищев из Уральскограда, Бабичев из Черноречья, даже осторожный Мамлеев из Казани — каждый уносил с собой тень сомнения, посеянную моими словами. Гильдия Целителей десятилетиями строила репутацию защитников народного здоровья, но фундамент этой репутации оказался гнилым. И князья, прежде судившие о нашем конфликте только по газетным заголовкам, начинали понимать истинную картину.

К середине недели я мог с уверенностью сказать: Гильдия потеряла монополию на правду. Теперь её защитники в Боярской думе уже не могли просто отмахнуться от обвинений как от клеветы провинциального выскочки.

Но были и другие наблюдения — менее приятные.

На третий день после первого приёма, где я столкнулся с Шереметьевым, я заметил странность. Василиса избегала меня. Не демонстративно — она была слишком хорошо воспитана для открытого пренебрежения. Но стоило мне направиться в её сторону, как геомантка вдруг вспоминала о срочном деле, недомогании или официальном мероприятии, на котором должна присутствовать как княжна.

Я поделился наблюдениями с Полиной, и она подтвердила мои догадки.

— Я тоже заметила, — гидромантка нахмурилась, теребя кружевной манжет платья. — Она и меня избегает. Раньше мы каждый вечер болтали перед сном, а теперь… Словно стена выросла.

— Когда это началось?

Белозёрова задумалась, прикусив губу.

— Первый вечер. Да, точно! Помнишь, ей принесли записку? — Полина глянула на Черкассного. — Василиса прочитала текст и вскоре куда-то ушла. Сказала, что нужно кое-кого навестить. А когда вернулась… — девушка развела руками, — … её будто подменили.

Записка. Я мысленно отметил эту деталь.

— Тимур, тогда здесь нужна твоя помощь.

Бывший агент Демидовых выслушал задание без лишних вопросов. Он понимал такие вещи — слежка, сбор информации, работа с источниками. Его прошлое шпиона и диверсанта сейчас оказалось как нельзя кстати.

— Разузнай, с кем она встречалась в тот вечер. Куда ходила. С кем говорила. В этом дворце полно слуг, и многие считают их чем-то вроде мебели, а не людей. Высоки шансы, что они в курсе произошедшего.

Тимур коротко кивнул и растворился в толпе гостей.

Результаты пришли на пятый день.

Мы стояли в саду имения Голицына после охоты — я, Ярослава и Полина. Вечернее солнце золотило кроны яблонь, воздух пах цветами и свежескошенной травой. Вдалеке слышался гомон гостей, звон бокалов, приглушённая музыка.

— Она встречалась с Герасимом Строгановым, — понизив голос, сообщил я девушкам информацию, полученную от Тимура. — Наедине. В малой библиотеке.

— Откуда информация? — уточнила Ярослава.

— Один из слуг видел, как они выходили. Тимур убедил его… открыть свою душу.

— Герасим?.. — Ярослава нахмурилась. — Кем он приходится Елене?

— Её старший брат.

Я потёр переносицу, выстраивая в голове логическую цепочку.

— Либо Строгановы получили намёки о том, что произошло на самом деле, и пытались расколоть Василису, выбить признание, — произнёс я вслух. — Либо у них есть доказательства. И они чего-то хотят.

— Шантажируют? — Полина побледнела.

— Скорее всего.

— Но почему тогда она не пришла к нам? — воскликнула гидромантка, и в её голосе звучало искреннее непонимание. — Мы бы помогли! Ты бы помог!

Я помолчал, подбирая слова. Некоторые вещи сложно объяснить тем, кто не прожил достаточно долго.

— Убийство Елены стало для Василисы источником боли. Не потому, что она жалеет о случившемся — мачеха заслужила свою участь. Просто Василиса выросла, неся на плечах груз, который не должна была нести.

Ярослава посмотрела на меня с пониманием. Она сама командовала отрядом с двадцати лет, знала цену ответственности за других.

— После смерти матери Василиса осталась старшей, — продолжил я. — Единственной дочерью князя, на которую легли все ожидания рода и забота о младшем брате. Она привыкла справляться сама. Не просить. Не жаловаться. Не перекладывать свои проблемы на других.

— Но это же глупо! — выпалила Полина.

— Это больно, — поправил я. — Ей тяжело просить о помощи. Полагаю, она считает, что должна справиться сама, не хочет ставить нас в неудобное положение, нагружать своими бедами. Особенно после всего, что мы уже для неё сделали.

Белозёрова прижала ладонь к губам. В её глазах заблестели слёзы.

Была и ещё одна причина. Та, которую я не стал озвучивать.

После нашего с ней откровенного разговора, а именно после того, как я сказал, что не могу ответить ей взаимностью, княжна вероятно считает, что между нами вырос какой-то барьер. Ведь такие вещи не проходят бесследно. Возможно, теперь Василиса чувствует, что не имеет права просить меня о помощи. Или просто не хочет — из гордости, из нежелания снова оказаться в положении просительницы перед человеком, который отверг её чувства. Сложная, болезненная ситуация между нами делает любую просьбу вдвойне тяжёлой.

— Бедная Василиса…

Ярослава молча сжала кулаки. Она сама десять лет несла клятву мести, не прося ни у кого помощи.

Мои размышления прервал громкий голос, разнёсшийся по саду:

— Князь Платонов!

Я обернулся.

Ко мне стремительно приближался высокий светловолосый мужчина в льняном бежевом костюме. Широкие плечи, уверенная походка, шрам на левой скуле. На груди поблёскивала серебряная застёжка в форме круглолистного колокольчика.

— Я наблюдал за вами всю неделю, — его голос звенел от праведного гнева. — И вижу: вы неподобающе обращаетесь с тремя благородными женщинами.

Сигурд.

На мгновение я позволил себе отвлечься. Так звали моего отца — Сигурд Железный Кулак. Тысячу лет назад он выковал Фимбулвинтер и погиб, прикрывая отход беженцев от орды Бездушных. Суровый человек, который редко говорил о чувствах, но всегда демонстрировал поступками, как дороги ему все три сына.

Тепло и горечь переплелись в груди — мимолётное, но отчётливое чувство. Чужой человек, носящий имя моего отца. Странно, как такая мелочь может тронуть.

Я посмотрел на кронпринца иначе. Прямая спина, честный гнев в глазах. Воин, а не интриган. Человек, который верит в то, что говорит.

Это располагало к нему, даже несмотря на абсурдность обвинений.

— … обе эти женщины зависят от вас, — продолжал кронпринц. — И вы нагло пользуетесь этим!

Полина и Ярослава замерли по обе стороны от меня — я как раз обнимал их за плечи, когда этот северянин решил устроить сцену. Дружеский жест, который легко истолковать превратно.

— Это не так, — спокойно ответил я.

— Тогда объясните своё непристойное поведение! — Сигурд шагнул ближе. — Три незамужние знатные дамы живут с вами под одной крышей. Что это, если не позор?

Вокруг нас начала собираться толпа. Десятки глаз — жадных, любопытных, злорадных. Где-то звякнул упавший бокал.

Обвинения звучали как полная ахинея. Чушь, высосанная из пальца. Но… Я посмотрел на ситуацию чужими глазами — глазами человека, который не знает меня, не знает обстоятельств, который видит только внешнюю картину. Три незамужние девицы. Один мужчина. Общая крыша. Новогодний поцелуй на балу.

Да, я понимал, как это могло выглядеть.

И понимал ещё кое-что: кто-то очень постарался, чтобы шведский принц увидел именно эту картину. Кто-то подбросил ему полуправду, приправленную ядом домыслов.

Я холодно смотрел на Сигурда. Оценивал.

Наивный дурак? Нет. В его глазах не было глупости — только праведное возмущение. Он искренне верил, что защищает честь женщин. Смелый воин, воспитанный на сагах о героях, спасающих дев от драконов.

Вот только дракона здесь не было. Только ветряные мельницы.

— Я вызываю вас на дуэль, — отчеканил Сигурд. — За бесчестье. За то, что вы опозорили благородных женщин.

Если откажусь от вызова — потеряю репутацию. Трус, прячущийся за спинами женщин. Если соглашусь — придётся драться с человеком, против которого я ничего не имею. Более того, с человеком, который носит имя моего отца.

Полина рванулась вперёд:

— Принц, вы не понимаете! Всё совсем не так, как вы думаете! Прохор никогда…

Ярослава схватила её за локоть и дёрнула назад.

— Остынь, — прошипела командир «Северных Волков». — После того как вызов брошен, это уже не важно. Теперь либо драться, либо…

Она не договорила. Не было нужды.

Князь Голицын протолкался сквозь толпу, хмурясь так, что морщины прорезали его лоб глубокими бороздами. Публичное обвинение на его балу. Скандал, который разнесётся по всему Содружеству.

Сбоку раздался сдавленный возглас. Василиса — бледная, с расширенными глазами — застыла на краю толпы. На её лице читался ужас.

Ярослава и Полина смотрели на меня с напряжением — что я отвечу?

Я сделал шаг вперёд. Толпа затаила дыхание.

— Принц Сигурд, — мой голос разнёсся по саду, ровный и холодный. — Вы хотели защитить честь дам. Благородный порыв. Но своими словами вы сами оскорбили двух женщин из трёх, намекнув на связь между ними и мной, которой не существует. Тем самым вы запятнали их репутацию куда сильнее, чем это мог бы сделать я.

Сигурд дёрнулся, будто от пощёчины. На его скулах проступил румянец.

— Тем не менее, — продолжил я, — вызов принят.

— Завтра, — отрезал кронпринц. — Восемь утра.

Я молча кивнул.

Голицын попытался вмешаться:

— Господа, возможно, стоит обсудить…

— Поздно, Дмитрий Валерьянович, — равнодушно отозвался я. — Вызов принят.

Князь замолчал, понимая бессмысленность уговоров.

Толпа взорвалась шёпотом. Я ловил обрывки фраз: «…три дуэли за четверть часа…», «…шведский принц против владимирского…», «…Ферзен, Строганов, теперь Платонов…».

Три дуэли?..

Я скользнул взглядом по толпе, выхватывая детали. Кантемир Ферзен стоял в стороне, бледный, с перекошенным лицом. Герасим Строганов — чуть поодаль, и его обычная невозмутимость дала трещину.

Значит, прежде чем добраться до меня, этот северный рыцарь успел вызвать ещё двоих. Интересно. То ли принц решил устроить показательную чистку московского света, то ли кто-то очень умело направлял его гнев от цели к цели.

Сигурд развернулся и зашагал прочь. Его спина была напряжена, как натянутая тетива.

Я проводил его взглядом, думая об отце.

Завтра в восемь.

Что ж. Завтра в восемь я узнаю, насколько хорош этот северянин с оружием в руках. А потом разберусь, кто дёргает его за ниточки.

Утренний туман ещё стелился над дворцовым парком, когда мы собрались на огороженной площадке. Семь часов — время, когда приличные люди собираются на работу, а дуэлянты уже готовятся проливать кровь.

Я стоял среди свидетелей, отмечая присутствующих. Князь Голицын — хмурый, с тенями под глазами, явно не выспавшийся после вчерашнего скандала — три вызова на дуэль за одно мероприятие. Удружил ему Сигурд, конечно, знатно… Рядом с ним несколько князей, которых любопытство выгнало из тёплых постелей: Оболенский, Вяземский, Тюфякин, ещё пара знакомых лиц. Ярослава застыла справа от меня, напряжённая как струна. Василиса — бледная, с воспалёнными глазами — настояла на присутствии, несмотря на мои возражения.

Секунданты заняли свои места. У Ферзена — какой-то родственник. У Сигурда — массивный швед с выправкой телохранителя, молчаливый и внимательный.

Я присмотрелся к кронпринцу. Что-то было не так. Сигурд стоял прямо, держал секиру уверенно, но… Лёгкая бледность. Едва заметная испарина на лбу. Чуть замедленные движения, когда он разминал плечи.

Недомогание? Или нечто большее?..

Ферзен вышел на площадку первым. Без оружия — в руках только магический жезл, на холёном лице самоуверенная ухмылка. Пиромант, если верить слухам. Судя по его позе, он считал исход поединка предрешённым.

— Оружие? — осведомился распорядитель.

— Не понадобится, — бросил Кантемир, и в его голосе звучало презрение. — Против дикаря с топором хватит и магии.

Сигурд не удостоил его ответом. Просто вышел на площадку, закинув на плечо двуручную секиру, и замер в боевой стойке.

Распорядитель поднял руку. Опустил.

Бой начался.

Ферзен ударил первым — стремительно, без предупреждения. Поток пламени хлестнул по площадке, заставив Сигурда отпрыгнуть в сторону. Огонь был ярким, жарким — даже на расстоянии я ощутил волну тепла на лице.

Техничный удар. Быстрый. Кантемир знал своё дело.

Но Эрикссон…

Кронпринц не стал уклоняться от следующей атаки. Вместо этого вокруг него возникло странное свечение — полупрозрачный силуэт, напоминающий очертания огромного медведя. Не трансформация, как у метаморфов вроде Кретовского, скорее каркас, призрачная броня. Огонь ударил в этот каркас и… рассеялся. Разбился, как волна о скалу.

Эйдоломантия. Тотемная магия моего родного края. Я много раз видел её в прошлой жизни. Северяне верили, что духи предков-животных могут наделить воина своими качествами. Не превратить в зверя — а одолжить его силу, скорость, выносливость. Призрачный каркас служил и бронёй, и усилителем одновременно. Медведь давал мощь и защиту. Волк — скорость и выносливость. Рысь — ловкость и точность удара. Лось — упрямую, несокрушимую стойкость.

Редкий дар. В моё время им владели лишь избранные воины из северных кланов — те, кого духи сочли достойными. Приятно было видеть, что традиция не умерла за тысячу лет.

Сигурд рванулся вперёд. Его свободная рука метнулась к земле — короткий жест, почти незаметный. Из утоптанной почвы площадки вырвались корни, толстые как верёвки. Фитомантия. Контроль над растениями, как у Зарецкого.

Я чуть прищурился. Два дара. Эйдоломантия и фитомантия. Редкое сочетание — большинство магов рождаются с одной стихией и проживают с ней всю жизнь. Два дара — это либо благословение крови, либо каприз судьбы. Кроме меня, в нашем роду двумя дарами обладал только Трувор: огонь и лёд. Тимур Черкасский также сочетал воздух и огонь. Покойный Ратмир Железнов, один из руководителей Гильдии Целителей, тоже обладал двойным даром — и это делало его смертельно опасным противником.

Люди с двумя стихиями встречались редко. И почти всегда оставляли след в истории — в ту или иную сторону.

Корни оплели лодыжки Ферзена. Пироманта качнуло, он потерял равновесие на долю секунды. Этого хватило.

Секира обрушилась на магический барьер Кантемира — тот успел выставить защиту в последний момент. Удар. Ещё удар. Сигурд бил с яростью берсерка, и каждый удар сопровождался вспышкой — призрачный силуэт вокруг него менялся. Медведь. Волк. Рысь. Каждая форма давала что-то своё: силу, скорость, точность.

Я наблюдал, анализируя. Впечатляющая техника. Молниеносные переходы между формами. Связки заклинаний, отработанные до автоматизма.

Но что-то было не так.

Посреди атаки Сигурд вдруг замедлился. Всего на мгновение, но я заметил. Он побледнел ещё сильнее, качнулся. Рука с секирой дрогнула.

Ферзен тоже заметил. Его глаза вспыхнули торжеством, он выбросил вперёд обе руки — и огненный вихрь закрутился вокруг кронпринца.

Но Сигурд… преодолел. Стиснул зубы, выпрямился. Вокруг него снова возник призрачный каркас — на этот раз похожий на лося с ветвистыми рогами. Огонь разбился о невидимую преграду.

Корни снова рванулись из земли. На этот раз их было больше — целая сеть, оплетающая ноги Кантемира до колен. Пиромант дёрнулся, попытался вырваться, но растения держали крепко.

Сигурд шагнул вперёд. Удар секирой — барьер затрещал. Ещё удар. Ещё.

— Сдавайся! — рявкнул кронпринц.

Ферзен ответил потоком пламени в лицо. Отчаянная контратака — но Сигурд просто прошёл сквозь огонь. Призрачный медведь вокруг него принял удар на себя.

Следующий удар пробил барьер.

И Эрикссон врезал кулаком с зажатой в ней рукоятью прямо по лицо Кантемира.

Хруст.

Я видел, как нос пиромантика сложился набок. Видел, как вылетела пара зубов — белые осколки на фоне алой крови. Видел, как холёное лицо графа Кантемира Ферзена смялось, превратившись в кровавую маску.

Завопив, граф рухнул на спину, закрывая лицо руками. Из-под пальцев текла кровь.

— Сдаюсь… — просипел он. — Сдаюсь!

Сигурд отступил на шаг. Стоял, тяжело дыша. Кулак в крови — чужой и, возможно, своей. Глаза горели яростью берсерка.

Но лицо… Лицо было бледным как снег. Слишком бледным.

Я скользнул взглядом по Василисе. Геомантка смотрела на Сигурда, не отрываясь. В её глазах читалось странное сочетание — страх, восхищение, что-то ещё. Она прижала ладонь к груди, словно пыталась унять бешено бьющееся сердце.

Оппонента унесли. Распорядитель объявил победу кронпринца.

Я смотрел на Сигурда и думал. Бледность. Слабость посреди боя. Испарина. Это не просто недомогание. Либо яд, либо какое-то проклятие. Кто-то очень не хотел, чтобы шведский принц дожил до конца сегодняшнего утра.

Любопытно…

Распорядитель повернулся к следующему дуэлянту:

— Граф Строганов?

Герасим вышел на площадку неторопливо, с ленивой грацией хищника. В руках — Реликтовая сабля. Холодное, расчётливое спокойствие на лице.

Швед-телохранитель, секундант Сигурда, шагнул вперёд:

— Прошу минуту отдыха для моего подопечного. Он…

— Отказываю, — перебил Строганов, даже не взглянув на него. — Правила не предусматривают перерывов между поединками. Если кронпринц не в состоянии драться — пусть капитулирует.

В его голосе звучало презрение. Тонкое, отточенное — презрение человека, который привык давить на слабые места.

Хотя первая дуэль была назначена на семь, фактически бой начался позже. Сначала Ферзен опоздал на десять минут — то ли нервничал, то ли надеялся вывести противника из равновесия ожиданием. Потом секунданты долго урегулировали детали: дистанцию, условия капитуляции, форму дуэли. Сам поединок занял ещё несколько минут. И вот стрелки часов подбирались к половине восьмого — времени второй дуэли.

Сигурд выпрямился. Стиснул рукоять топора так, что побелели костяшки.

— Я готов, — процедил он сквозь зубы.

Они разошлись по разным концам площадки. Сигурд перехватил секиру, Строганов поднял саблю в салюте — формальном, лишённом уважения.

Распорядитель поднял руку.

И тогда я почувствовал это.

Металл. Много металла. На ранге Магистра моя металломантия работала постоянно — фоновое ощущение всего железа, стали, меди в радиусе нескольких сотен метров. Я чувствовал пряжки на ремнях зрителей, монеты в карманах, украшения на дамах.

И я почувствовал оружие.

Три… нет, четыре ствола. На краю парка, в окнах зданий. Люди с винтовками, занимающие позиции.

Стволы поднимаются. Целятся.

Время замедлилось.

Я открыл рот, чтобы крикнуть предупреждение.

И тогда грянули выстрелы.