Император Пограничья 16

Глава 6

Ошмётки мёртвой плоти разлетелись по тронному залу, забрызгав стены, пол и меня самого. Чёрный ихор стекал по лицу, пропитывал одежду. Я брезгливо утёрся рукавом, снимая с щеки кусок некротической ткани.

Фимбулвинтер медленно остывал в моей руке. Руны на клинке ещё мерцали голубоватым светом, но уже тускнели, впитывая остатки холода обратно в металл.

Я стоял посреди разрушенного тронного зала, тяжело дыша. Лёгкие горели, мышцы ныли после затяжного боя. Живая броня под одеждой потрескивала, восстанавливая форму. Удар Кощея в грудь оставил глубокую вмятину, даже рёбра треснули, а без защиты и вовсе бы сломались к чертям.

Маяк Жизни продолжал пульсировать за моей спиной. Шесть гигантских кристаллов излучали тёплое золотистое сияние, заливая зал потоками целительной энергии, которая снимала усталость и заживляла раны. Под его защитой армия оставалась неуязвимой для ментальной магии — главного оружия мёртвого князя.

Бывшего мёртвого князя.

Я опустил взгляд на то, что осталось от Бранимира Чернышёва. Обугленные куски плоти, осколки чёрной брони, лужи застывающего ихора и, конечно, драгоценный клинок из Теневого тарселита. Триста лет это существо существовал благодаря порталу. Теперь и он, и его иллюзорное княжество обратились в прах.

Снаружи доносились звуки боя — выстрелы, крики, рёв тварей. Но характер звуков изменился. Больше не было той организованной ярости, с которой Бездушные атаковали раньше. Теперь это были хаотичные вопли дезорганизованной массы.

Амулет связи на моей груди завибрировал.

— Ваше Светлость, — голос майора Молчанова звучал хрипло от усталости, но в нём слышалось торжество. — Орда снаружи разгромлена. Остатки тварей бегут на север. Преследовать?

— Да, но только до кромки леса. Дальше пусть уходят.

Не хватало ещё потерять Стрельцов в чащобах.

— Понял. Выполняю.

Остальным командирам я передал приказ сосредоточиться на зачистке города. Следовало проверить каждый подвал, каждый угол.

Я медленно побрёл к выходу из тронного зала, переступая через обломки камня и куски мёртвой плоти.

Гаврилов Посад наконец стал тем, чем должен был стать три века назад — мёртвым городом. Не некрополем, пульсирующим чужой волей, а обычными руинами под открытым небом. Здания больше не шевелились, улицы не перестраивались, двери не захлопывались сами собой. Просто старые камни, покрытые копотью и трещинами.

К обеду бой был окончен полностью, и до самого вечера армия занималась не самой приятной работой — трупы тварей оттаскивали к воротам, складывая в огромные кучи. Позже их вытащат за пределы стен в огромные ямы, созданным геомантами, и сожгут — нельзя оставлять некротическую плоть гнить, иначе земля пропитается скверной.

Федот подошёл с докладом о потерях. Цифры резали слух: сорок три погибших, больше сотни раненых. Среди убитых и известных мне людей — геомантка Мария Сомова и Пётр, гвардеец из второй волны, прошедший усиление под руководством Зарецкого.

Я нашёл Василису возле импровизированного лазарета, откуда доносилась ругань Джованни. Девушка сидела на каменной ступени, обхватив колени руками. Плечи девушки мелко подрагивали.

Рядом с ней лежало тело, накрытое солдатской шинелью. Из-под грубой ткани виднелись пряди волос цвета тёмной меди.

Я опустился рядом с Голицыной, не говоря ни слова. Иногда молчание значит больше, чем любые утешения.

— Она меня прикрывала, — голос Василисы был глухим, надтреснутым. — Когда Жнец ударил телекинезом. Маша отбросила меня, защитила от волны. Если бы не она…

Геомантка не договорила. Слёзы катились по её щекам, оставляя светлые дорожки на запылённом лице.

— Мы вместе учились, — продолжила она после паузы. — В Смоленской академии. Она была лучшей в расчётах магоструктур. Когда декан украл её исследование и выгнал из академии, я предложила помочь, но она запретила вмешиваться. Не хотела, чтобы все думали, что Маша дружит со мной из-за громкого имени моего отца. А потом ты предложил ей работу, и она снова улыбалась. Говорила, что наконец-то занимается настоящим делом…

Василиса всхлипнула.

— Расскажи мне о ней, — попросил я негромко. — Какой она была?

Голицына подняла на меня заплаканные глаза — в них мелькнуло удивление. Потом что-то дрогнуло в её лице, и она заговорила. О том, как Мария засиживалась в библиотеке до закрытия. Как угощала всех пирожками, которые сама и пекла. Как однажды случайно обрушила потолок в лаборатории, пытаясь доказать профессору ошибку в его расчётах — и оказалась права.

Я слушал, не перебивая. Мёртвых нельзя вернуть, но можно сохранить память о них — живую, настоящую, а не застывший образ на надгробии.

Я положил руку ей на плечо. Не как воевода — как человек, который тоже терял близких.

— Мария погибла, защищая товарищей, — произнёс я негромко. — Это достойная смерть. Не бессмысленная гибель в подворотне или от болезни, а осознанный выбор воина.

— Она не была воином, — возразила Голицына. — Она была учёной. Расчёты, формулы, кристаллические матрицы…

— Она стала воином, когда это потребовалось. Не каждый способен на такое.

Василиса молчала. Потом медленно кивнула, словно что-то для себя решив.

— Я хочу забрать её тело. Похоронить по-человечески, не сжигать. Бздыхи не выпили её. Она не восстанет.

Подумав, я кивнул:

— Хорошо, — медленно выдохнул и добавил, — её имя будет выбито на стеле. Она — одна из нас.

Сбор трофеев занял остаток дня и часть ночи. Дружинники методично потрошили туши тварей, извлекая кристаллы Эссенции. Работа грязная, но необходимая — каждый кристалл означал оружие, доспехи, усиление магов.

Итоговый подсчёт впечатлял: чуть больше десяти тысяч крошечных кристаллов с Трухляков, три тысячи триста шестьдесят семь малых, двадцать девять средних, сорок восемь крупных, одиннадцать гигантских. И один титанический — из ядра Кощея.

Туши тварей оттащили за пределы города и сбросили в заранее вырытые ямы. Когда последний труп упал вниз, пироманты подожгли содержимое. Столбы чёрного дыма поднялись в ночное небо, унося с собой остатки некротической скверны.

Ночь прошла спокойно. Впервые за много дней солдаты спали без кошмаров.

Утром я приказал построить армию на главной площади города.

Солдаты выстроились ровными рядами — усталые, но гордые. Стрельцы в потрёпанных мундирах, дружинники в бригантинах, маги и гвардейцы. Все, кто прошёл через эту компанию и выжил.

Я стоял на ступенях разрушенного дворца, держа в руках длинный свёрток из грубой ткани. Внутри лежал меч Кощея — клинок из Теневого тарселита, реликтового металла, искажающего очертания лезвия в глазах противника. Оружие стоимостью в целое состояние.

— Полковник Огнев! — мой голос разнёсся над площадью. — Шаг вперёд.

Седовласый командир Стрелецкого полка вышел из строя. Три ряда орденских планок на его груди тускло блестели в утреннем свете — свидетельства тридцати лет службы. Усталые льдистые глаза смотрели настороженно.

Я развернул свёрток. Чёрный клинок поглощал солнечные лучи, его очертания слегка размывались, словно меч существовал одновременно в нескольких местах. По рядам солдат пронёсся изумлённый шёпот — многие поняли, что это какое-то Холодное железо, хоть и не узнали конкретный вид.

— Василий Евгеньевич, — произнёс я, протягивая меч рукоятью вперёд. — За образцовое командование в битве за Гаврилов Посад, за мужество и верность долгу — примите этот клинок как знак моего уважения.

Огнев застыл. Его морщинистое лицо выражало смесь изумления и недоверия. Реликтовый меч из Теневого тарселита — подарок, достойный князя, а не простого полковника.

— Ваша Светлость… — начал он хрипло.

— Это ещё не всё, — я поднял руку, прерывая его. — Отныне волей моей и властью князя Угрюмского и Владимирского возвожу вас, Василий Евгеньевич Огнев, в нетитулованное личное дворянское достоинство с названием Огнев-Гаврило-Посадский. Отныне к вам надлежит обращаться «ваше высокородие». Данное достоинство и данный агномен по примеру римлян будут служить вечным подтверждением вашего героического деяния — взятия города и уничтожения Кощея.

Площадь замерла. Я видел, как переглядываются офицеры, как шепчутся солдаты. Расчёт был прост: награда, вручённая публично и с размахом, поднимет боевой дух армии лучше любых речей. Каждый боец увидит, что служба вознаграждается по заслугам, а не по знатности рода. К тому же военная слава, закреплённая в имени, останется с человеком навсегда — это честь, которую не отнимешь.

Огнев принял меч, но на его лице читалось замешательство.

— Простите, ваше Светлость, — он откашлялся. — Что такое нетитулованное личное дворянское достоинство? В Содружестве такого нет.

Я мысленно усмехнулся. Действительно, в нынешнем Содружестве князья крайне редко жаловали титул боярина особо отличившимся простолюдинам. Крайне редко, в первую очередь из-за наследуемой природы этого титула. И даже когда жаловали, к боярам в первом поколении древняя столбовая знать относилась с плохо скрываемым презрением. «Выскочки», «выслуженцы», «люди без корней» — так шептались за спиной у тех, кто получил титул не по праву рождения.

— Личное означает ненаследуемое, — объяснил я достаточно громко, чтобы слышала вся армия. — Оно передаётся от мужа к жене, если она не дворянского происхождения, но не сообщается детям и потомству.

Я сделал паузу, обводя взглядом ряды солдат.

— Сегодня я учреждаю служилое дворянство — аристократию, которая будет получать свой статус и привилегии за военную, государственную или придворную службу. Служба будет вознаграждаться титулами, поместьем или денежным окладом. Если род такого дворянина будет служить несколько поколений, привилегии начнут передаваться по наследству. В таком случае личное дворянство может быть повышено до потомственного.

По рядам прокатился гул голосов. Я видел, как загораются глаза у молодых солдат, как задумчиво хмурятся ветераны. Каждый из них понял главное: отныне путь наверх открыт для любого, кто готов служить.

Это был сигнал. Сигнал всем знатным родам Содружества, что отныне именно служба государю станет способом получить благосклонность и покровительство. Служилое дворянство станет противовесом столбовому — тем древним фамилиям, которые слишком разжирели за прошедшие века, считают себя неуязвимыми и ничего не делают на государственных должностях, кроме набивания собственных карманов.

Огнев — теперь уже Огнев-Гаврило-Посадский — опустился на одно колено, прижав меч к груди.

— Благодарю за честь, ваше Светлость. Клянусь служить верно.

— Встаньте, ваше высокородие, — я протянул ему руку. — У нас ещё много работы.

Василий Евгеньевич вернулся в строй, бережно держа реликтовый клинок. Я достал из-за пазухи свёрнутый лист бумаги — список, который составил на основе докладов офицеров.

— Это ещё не всё, — я развернул бумагу. — Рядовой Уральский — за удержание позиции под ментальной атакой и спасение отделения. Рядовой Блинов — за то, что первым поднялся в контратаку у северных ворот. Старшина Ганичев — за организацию эвакуации раненых под вражеской атакой…

Я зачитывал имена одно за другим — двадцать три человека, отличившихся в бою. Кто-то командовал, кто-то прикрывал товарищей, кто-то вытаскивал раненых из-под огня. Обычные солдаты, совершившие необычные поступки.

— Ордена и знаки отличия будут вручены после возвращения во Владимир, — объявил я, сворачивая список. — Там же будут оформлены соответствующие грамоты и денежные награды для отмеченных.

По рядам пронёсся одобрительный гул. Солдаты переглядывались, хлопали названных товарищей по плечам.

Я выдержал паузу, давая шуму улечься.

— И последнее. Каждый боец, участвовавший в операции по взятию Гаврилова Посада, получит премию в размере пятидесяти рублей. Если боец погиб в бою, награду в размере ста рублей и пожизненную пенсию получит его семья.

Мгновение тишины — а потом площадь взорвалась рёвом. Солдаты кричали, подбрасывали шапки, обнимались. Пятьдесят рублей — это пять месяцев жалованья. Для многих — возможность расплатиться с долгами, помочь семье, отложить на будущее.

Я смотрел на ликующую армию и думал о том, что деньги из княжеской казны потрачены не зря. Эти люди прошли через ад и заслужили награду. А слухи о щедрости князя Владимирского разнесутся по всему Содружеству быстрее любого гонца, обеспечив нам сотни и сотни новобранцев.

Через полчаса я собрал командиров на совещание.

— Три роты остаются здесь, — объявил я, оглядывая усталые лица. — Триста человек под командованием майора Молчанова. Половина артиллерии — десять орудий. Задача: удерживать Гаврилов Посад до получения иных приказов.

Молчанов коротко кивнул.

Да, город длительное время был мёртв и к тому же подвергся масштабному артобстрелу, но это не имело значения. Стены ещё стояли, фундаменты крепки, строительного материала хватает. При должных усилиях Гаврилов Посад можно восстановить — и превратить в форпост на границе Пограничья.

Стратегически позиция была идеальной. Перекрёсток дорог, контроль над которым позволит защитить десятки новых деревень в округе. Отсюда патрули смогут выходить на север и восток, перехватывая стаи Бездушных задолго до того, как те доберутся до обжитых земель. А со временем — когда прибудут переселенцы, когда заработают мастерские и потянутся торговые караваны — город станет вторым Угрюмом, увеличив территорию моего княжества.

Людские княжества слишком долго съёживались, уступая земли тварям и запустению. Пора менять эту тенденцию.

— Начните расчистку завалов, — добавил я, обращаясь к Молчанову. — Составьте опись уцелевших зданий. Через месяц сюда прибудут строители и первые поселенцы.

Майор вскинул бровь, но вопросов задавать не стал. Только козырнул и отошёл отдавать распоряжения.

Остальная армия выступила к полудню. Колонна растянулась по тракту, двигаясь на восток. Грузовики везли раненых и трофеи, пехота шагала по обочинам, артиллерийские упряжки громыхали на ухабах.

К закату на второй день марша мы достигли окрестностей Суздаля.

У городских ворот нас встретил офицер в мундире суздальской гвардии. Молодой, с аккуратными усиками и нервным взглядом.

— Ваше Светлость, — он отдал честь, — князь Суздальский приглашает вас на беседу. Если, разумеется, вы располагаете временем.

Я удивлённо переглянулся с Федотом.

Суздаль формально не участвовал в операции против Гаврилова Посада, хотя угроза Бездушных касалась и его земель. Интересно, чего хочет местный князь. Поблагодарить за избавление от соседства с некрополем? Или прощупать позиции нового хозяина Владимира?

— Передайте Его Светлости, — ответил я, — что я приму приглашение. Через час.

Офицер поклонился и умчался обратно в город.

Что ж, посмотрим, о чём желает побеседовать суздальский владыка. В политике, как и в бою, важно знать намерения соседей — особенно тех, кто предпочитает наблюдать со стороны, пока другие проливают кровь.

Я подозвал полковника Огнева.

— Армия встаёт на стоянку здесь, у южных ворот, — распорядился я, указывая на широкий луг вдоль дороги. — Разбить лагерь, выставить караулы, накормить людей горячим. Местные наверняка не откажутся продать провизию — отправьте интенданта договориться. Платить честно, гнилье не покупать.

Огнев коротко кивнул:

— Сделаем, Ваша Светлость. Сколько времени у нас?

— Два-три часа, не больше. Я хочу до темноты выйти на владимирский тракт.

— Раненых разместить в обозных повозках или запросить помощь у суздальских лекарей? — уточнил собеседник.

— Наши справятся. Не хочу быть обязанным местному князю больше, чем необходимо.

Полковник понимающе хмыкнул.

Я повернулся к Ярославе:

— Составишь мне компанию?

Засекина усмехнулась, поправляя эспадрон на поясе:

— С радостью.

Мы направились к воротам Суздаля, оставив армию разворачивать походный лагерь. Местный дворец оказался под стать самому городу — древним, немного обветшалым, но сохранившим следы былого величия. Белокаменные стены с резными наличниками, позолоченные маковки домовой церкви, широкое крыльцо с истёртыми ступенями. Всё это помнило времена, когда Суздаль был центром могущественного княжества, а не крошечным осколком между Владимиром и Пограничьем.

Нас провели в трапезную — просторный зал с низкими сводчатыми потолками и узкими окнами. Стены украшали потемневшие от времени гобелены с охотничьими сценами, а в углу потрескивал камин, хотя весеннее солнце уже припекало.

Князь Яков Никонорович Тюфякин поднялся нам навстречу — и я мысленно отметил, что фамилия соответствовала владельцу с пугающей точностью. Рыхлый, оплывший мужчина лет пятидесяти с мягким одутловатым лицом, водянистыми глазами и покатыми плечами. Редкие волосы были тщательно зачёсаны набок, прикрывая обширную лысину. Пухлые руки с короткими пальцами нервно теребили карманы пиджака.

Рядом с ним стояла супруга — худощавая женщина с поджатыми губами и цепким взглядом. Было очевидно, кто в этой семье принимает решения.

— Прохор Игнатьевич, — Тюфякин изобразил нечто среднее между поклоном и неуклюжим кивком. — Какая честь… Мы, признаться, не ожидали…

Он замялся, и княгиня едва заметно толкнула его локтем.

— Прошу к столу, — закончил хозяин. — С дороги, наверное, проголодались…

Обед был накрыт богато, хотя и без особой изысканности: жареная дичь, пироги, гречка, квашеная капуста, мочёные яблоки. Провинциальная кухня, добротная и сытная. Я заметил, как Ярослава окинула стол оценивающим взглядом — после походных рационов даже такая простая еда выглядела роскошью.

— Мы слышали о вашем походе на Гаврилов Посад, — начал Тюфякин, его голос звучал сочувственно, почти скорбно. — Скажу честно, когда увидел вашу армию у ворот, сразу понял… Три века город стоял неприступным, сколько экспедиций сгинуло в его стенах. Никто ещё не возвращался победителем.

Он покачал головой с видом человека, уже мысленно составляющего соболезнования.

— Отступление — не позор, Прохор Игнатьевич. Против такого врага и сохранить большую часть армии — уже победа. Если вам нужна помощь с ранеными, провиантом для обратного пути, суздальские лекари и склады к вашим услугам…

— Благодарю за заботу, — перебил я, отпивая вино, — но мы не отступаем. Гаврилов Посад взят. Кощей уничтожен. Орда рассеяна.

Тюфякин замер с кубком на полпути ко рту. Его водянистые глаза округлились.

— Простите… что?

— Город наш, — я пожал плечами. — Ничего особенного. Просто убили Кощея и уничтожили его армию. Оставил там солидный гарнизон, а остальные возвращаются во Владимир.

Княгиня выронила вилку. Звон металла о фарфор разнёсся по притихшей трапезной.

— Но… — Тюфякин хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. — Это невозможно… Столько лет… Столько попыток…

— Видимо, предыдущие попытки были недостаточно решительными, — Ярослава усмехнулась, накалывая на вилку кусок мяса. — Или не имели должного командования.

Тюфякин постепенно приходил в себя. Я видел, как за его оплывшим лицом работает мысль — медленно, но неуклонно. Суздаль был зажат между Владимиром и Пограничьем. Годами князь балансировал, стараясь не раздражать сильного соседа и не подставляться под набеги Бездушных. Теперь расклад изменился. Рядом появился правитель, способный уничтожить трёхвековое гнездо Бездушных.

— Прохор Игнатьевич, — голос хозяина окреп. — Суздаль всегда ценил добрососедские отношения с Владимиром. Мы, Тюфякины, состоим в дальнем родстве с Оболенскими — наши предки имели общего пращура. А князь Матвей Филатович, насколько мне известно, в хороших с вами отношениях…

Я кивнул, не перебивая. Пусть выскажется.

— Возможно, — Тюфякин переглянулся с женой, получив одобрительный кивок, — нам стоит укрепить наши связи? Суздаль мог бы стать надёжным союзником Владимира. Не вассалом, разумеется, но… младшим партнёром.

Формально независимый сателлит под моим влиянием. Идея была здравой — каждый такой союзник усиливал позиции Владимира в Содружестве.

— Продолжайте, — произнёс я.

— Мы контролируем участок тракта между Владимиром и Иваново-Вознесенском, — воодушевился князь. — Значительная часть торговли проходит через наши земли. Я готов предложить льготные пошлины для владимирских караванов в обмен на… определённые гарантии безопасности против Бездушных.

Торговый коридор. Снижение издержек для купцов, увеличение товарооборота, укрепление экономических связей. Разумное предложение.

— Это можно обсудить, — согласился я. — Пришлите своего представителя во Владимир с конкретными цифрами.

Тюфякин расплылся в улыбке. Но я видел, что это ещё не всё. Он снова переглянулся с супругой — та едва заметно кивнула.

— Прохор Игнатьевич, — князь откашлялся, и в его голосе появились вкрадчивые нотки. — Позвольте поинтересоваться… Вы ведь ещё не женаты? Человек вашего положения, ваших достижений… Наверняка многие знатные семьи были бы счастливы породниться с вами, — он сделал паузу. — У меня, к слову, есть дочь. Анастасия. Девятнадцать лет, получила отменное образование, хороша собой… Разумеется, я не смею настаивать, но если бы вы когда-нибудь пожелали познакомиться…

— Какая трогательная забота о дочери, — голос Ярославы прозвучал ровно, но я уловил в нём стальные нотки. — Предлагать её человеку, которого видите впервые в жизни. Воистину, отцовская любовь не знает границ.

Княгиня Тюфякина вспыхнула, но промолчала. Её муж растерянно заморгал.

Я положил ладонь на руку Ярославы — жест, который не укрылся от хозяев.

— Я польщён предложением, Яков Никонорович, — произнёс я ровно, — но у меня другие планы. Могу только пожелать семейного счастья вашей дочери. Наверняка вам удастся отыскать ей отличную партию.

Засекина чуть расслабилась, хотя на её скулах всё ещё играл румянец. Тюфякин торопливо закивал:

— Разумеется, разумеется… Я просто подумал… В любом случае, предложение остаётся в силе, если обстоятельства изменятся…

Он налил себе ещё вина — руки слегка дрожали. Отказ явно его расстроил, но не удивил. Похоже, князь привык к неудачам.

— Есть ещё кое-что, — Тюфякин понизил голос, оглянувшись на дверь. — Сведения, которые могут вас заинтересовать.

Я молча ждал.

— Ярославль и Кострома… — он замялся. — Там недовольны вашим возвышением. Князь Шереметьев и князь Щербатов считают вас угрозой устоявшемуся порядку вещей

Ярослава при упоминании фамилии своего кровника окаменела лицом. То, что он проявляет интерес к моей персоне, не сулило ничего хорошего.

— Благодарю за предупреждение, — я кивнул Тюфякину. — Информация ценная.

Князь Суздальский просиял. Он понимал, что только что купил мою благосклонность — и цена оказалась невелика.

Мы покинули дворец через час. Карета тряслась по мощёной улице, направляясь к городским воротам, где ждала армия.

— Шереметьев, — процедила Ярослава, глядя в окно. Её пальцы сжимались в кулаки. — Мразь постепенно выползает из своей норы.

— Мы знали, что рано или поздно это случится, — я накрыл её руку своей. — Пусть выползает. Когда придёт время — разберёмся.

Засекина повернулась ко мне. В её серо-голубых глазах плескалась застарелая боль, но голос прозвучал твёрдо:

— Когда придёт время, я хочу быть рядом.

— Будешь, — пообещал я. — Непременно будешь.

Владимир встретил нас колокольным звоном.

Весть о победе над Кощеем опередила армию. Гонцы, отправленные ещё из Суздаля, донесли новость до столицы. Горожане высыпали на улицы, бросали цветы под копыта лошадей, кричали здравицы. Стрельцы шагали с гордо поднятыми головами, и даже самые усталые распрямляли плечи под восторженными взглядами толпы.

Я ехал впереди колонны, кивая в ответ на приветствия. Рядом держалась Ярослава — её рыжая коса металась на ветру, а на губах играла довольная усмешка. Гвардейцы замыкали строй.

У ворот дворца нас уже ждали. Слуги приняли лошадей, мажордом склонился в глубоком поклоне.

— С возвращением, Ваша Светлость. Позвольте поздравить вас с победой. Ваши покои готовы, горячая вода подана, ужин будет через час…

— Есть ли что-то срочное? — уточнил я.

Мажордом замялся.

— Руководство Кадетского корпуса звонило трижды за время вашего отсутствия. Директор Чаадаев просил связаться с ним немедленно по вашему возвращению. Он… настаивал на срочности.

Я нахмурился. Чаадаев не стал бы беспокоить по пустякам.

— Что ещё?

— Господин Крылов ожидает в приёмной, как услышал о вашем возвращении, — мажордом понизил голос. — Говорит, дело не терпит отлагательств.

Ярослава переглянулась со мной.

— Проводи Григория Мартыновича в мой кабинет, — распорядился я, направляясь к лестнице. — И попроси Жан-Пьера сделать бутербродов.

Горячая ванна и ужин подождут. Что бы ни случилось в моё отсутствие — это явно важнее отдыха.