Индустриализация

Год разбитых розовых очков

Когда вы собираете большую сумму денег – вы всегда кого-нибудь грабите. Если не других людей – то самих себя. Это просто вы недополучаете то, что могли бы получить, живя в свое удовольствие. Да, вы это делаете добровольно, да, после покупки ваша жизнь почти наверняка резко улучшится – но временного ухудшения жизни на период сбора денег и отдачи долгов это не отменяет.

Когда Советская Россия копила деньги на индустриализацию, главным ограбленным должно было стать крестьянство. Больше просто некого было грабить. Именно деревня должна была вытащить на своих плечах прорыв в экономике. Именно она, недополучая денег за выращенный хлеб, должна была оплатить новые заводы и современные станки.

Но с самого начала все пошло не по плану. В исторической литературе это именуется «кризис хлебозаготовок 1927 года». Если очень коротко – в последние два месяца 1927 года государственные хлебозаготовки сократились по сравнению с тем же периодом 1926 года в два раза.

В два раза!

Это фактически ставило крест на планах накопить зерна, продать буржуям, а на выручку купить заводы.

Падение было невероятным, особенно с учетом того обстоятельства, что урожай был хотя и хуже прошлогоднего, но не принципиально хуже: 1926/27 — 78 393 тысяч тонн; 1927/28 — 76 696 тысяч.

О причинах этого падения позже, пока же важно отметить, что у государства практически не оказалось рычагов для решения этой проблемы.

Напомню – после того, как НЭП в 1921 году заменил продразверстку продналогом, определенное количество хлеба крестьянин должен был сдать государству, а всем остальным урожаем распоряжаться по своему усмотрению. Как правило, хлеб крестьяне продавали, и с 1923/24 основная часть хлебного запаса закупалась на свободном рынке.

И вот в 1927 году крестьяне отказывались сдавать свои излишки по закупочным ценам государства – посчитав их низким. Они предпочли дождаться частных заготовителей, цены которых традиционно были выше. Именно поэтому в первые годы нэпа доля частных заготовителей постоянно росла: в 1922-23 годах они скупили 26% хлеба, а в 1924/25 гг. — уже 43% от общего объема заготовок.

В 1925 году было принято решение об индустриализации, и частников принялись «прикручивать», но именно катастрофическое падение заготовок в конце 1927 года окончательно доказало очевидную вещь – если в стране останутся работающие рыночные механизмы, про проект проведения индустриализации за счет экспорта зерна можно забыть.

Государству не удастся покупать столько зерна по низким ценам.

Сразу скажу, что в первые месяцы 1928 года ситуацию удалось выправить, и общие показатели заготовки зерна оказались вполне приличными, на уровне прошлого года.

Но именно те катастрофические последние месяцы 1927 года окончательно подписали смертный приговор НЭПу в том виде, в котором он тогда существовал.

Когда сельское хозяйство, розничная торговля, сфера услуг, пищевая и легкая промышленность находились в основном в частных руках, а государство удерживало за собой тяжелую промышленность, транспорт, банки, оптовую и международную торговлю - «командные высоты», как их тогда называли.

Публицисты часто говорят про разгон НЭПа, но это не так – НЭП никто особо не разгонял. Как считают многие видные экономисты, к концу 20-х этот Тяни-Толкай просто исчерпал себя и находился в глубочайшем кризисе.

Эта половинчатая система, когда весь мелкий бизнес был в частных руках, но весь «крупняк» оставался у государства, никого больше не устраивала. Задачи, стоявшие перед страной, требовали определиться с путем развития: либо вы разрешаете крупный бизнес и тем самым окончательно реставрируете капитализм, либо полностью забираете управление экономикой в руки государства.

Сочетать уже не получится, слишком в жестких обстоятельствах оказалась страна.

Как с тем же хлебозаготовками – мы, может быть, и рады сохранить в сельскохозяйственном секторе рыночные отношения, но обстоятельства вынуждают нас действовать иначе. Государству надо получать товарные запасы зерна по невысоким ценам, поэтому конкуренция в хлебозакупках недопустима – и с 1928 года на рынке остался единый заготовитель хлеба, «Союзхлеб». Государству были необходимы управляемые производители зерна, а ими могли стать только колхозы и совхозы. И в 1928 году на селе начинается массированная коллективизация.

Можно ли было стратегию развития по-другому, сохраняя по возможности рыночные отношения, проводить индустриализацию мягче, медленнее, не в такие жесткие сроки и не такой дорогой ценой?

Наверняка да – если бы обстоятельства были иными.

Но именно в 1927 году руководству СССР наглядно продемонстрировали все прелести существования в режиме «осажденной крепости».

Если проблемы с хлебозаготовками в исторической литературе получили название «Хлебной стачки 1927-1928 годов», то внешнеполитические проблемы остались в истории как «Военная тревога 1927 года».

СССР пережил очень серьезный внешнеполитический кризис, едва не обернувшийся полномасштабной войной между Советским Союзом и Британской империей в коалиции с Польшей, а возможно — и целым блоком восточно-европейских государств.

Все началось из-за событий в Китае, где активно шустрил Коминтерн, поддерживающий китайских коммунистов, которые тогда выступали в союзе с Гоминданом.

В январе китайские войска, при которых находились советские военные советники, тот же В. К. Блюхер, отжимают у англичан их концессии в Ханькоу и Цзюцзяне.

В феврале Британская империя – на тот момент крупнейшее и сильнейшее государство на планете – от имени министра иностранных дел Остина Чемберлена отправляет СССР ноту с требованием прекратить антибританскую пропаганду и военную поддержку гоминьдановского правительства в Китае.

Советский Союз отказывается выполнять требования, и устраивает известную движуху под девизом «Наш ответ Чемберлену».

В апреле гоминдановцы неожиданно устраивают налет на полпредство СССР в Пекине и захватывают документы, свидетельствующие о недвусмысленной поддержке китайских коммунистов Коминтерном.

Лидер Гоминдана Чан Кайши разрывает союз с коммунистами, отдает распоряжение о высылке советских военных советников, и недавние союзники режут коммунистов по всему Китаю.

Резко активизируется белая эмиграция, через границу с Финляндией проникает группа боевиков РОВС, на границе с Польшей ловят двух шпионов, возглавляющий РОВС генерал Врангель устраивает инспекцию по проверке боеготовности эмигрантских военизированных соединений. Ходят упорные слухи, что англичане готовят и финансируют высадку морем десанта «белых» на Кубань – в расчете на последующее восстание уставших жить под красными «казачков».

12 мая уже англичане устраивают налет на советско-английское торговое общество «АРКОС», через которое шла вся торговля Великобритании с СССР. Там также были найдены документы о «подрывной сети Коминтерна, действовавшей против Великобритании и Китая». По подозрению в шпионаже арестованы десятки советских сотрудников.

27 мая Великобритания заявляет о полном разрыве всех торговых и дипломатических отношений с СССР.

Все ждут объявления войны.

1 июня следует ответ Советского Союза: ЦК ВКП(б) выступает с обращением «Ко всем организациям ВКП(б). Ко всем рабочим и крестьянам», где советский народ призывают быть готовым к отражению нападения на страну.

Буквально через несколько дней белогвардейцы проводят серию террористических актов.

4 и 5 июня один за другим происходят два вооруженных инцидента, ликвидированы три террориста РОВС.

6 июня успешный теракт в Москве - неизвестный бросил бомбу в бюро пропусков ОГПУ.

7 июня бывший поданный Российской империи Борис Коверда убивает в Варшаве советского полпреда Войкова, в тот же день в Минске в железнодорожной катастрофе погибает начальник Белорусского ОГПУ Опанский, в правительственном бюллетене советское руководство заявило, что катастрофа была следствием террористического акта врагов революции.

В ответ на убийство Войкова в СССР казнят 20 ранее арестованных «бывших» - как пойманных боевиков РОВС, незаконно проникших на территорию СССР, так и обычных оставшихся на Родине царских офицеров, арестованных просто «по подозрению».

После расстрела международная обстановка еще более накаляется, в октябре из Парижа выслан советский полпред Х.Г. Раковский, отношения с Польшей находятся на грани военного конфликта, на польской и китайской границе происходят пограничные инциденты.

В Советском Союзе со дня на день ждут новой интервенции «империалистических держав и их прихвостней».

В июле, на внеочередном съезде ВКП(б) Каменев с трибуны прямо заявляет: «Война неизбежна, вероятность войны была видна и три года назад, теперь надо сказать — неизбежность».

В августе напряжение срывается в панику, народ разметает продукты впрок. Пылесошенье магазинов идет так активно, что в декабре на съезде Микоян посетует – мол, страна пережила все трудности «кануна войны без того, чтобы иметь войну».

Меж тем перспективы на войну были, мягко говоря, совсем невеселыми.

В 1927 году численность Рабоче-крестьянской Красной армии составляла 586 тысяч человек – держать под ружьем больше людей не позволяло состояние экономики страны.

Для государства масштаба СССР и в свете тогдашней международной обстановки - это ничтожно мало. Для сравнения - по состоянию на 22 июня 1941 года численность РККА была почти в 10 раз больше - 5 080 977 человек. И это была армия мирного времени, в войну ее развернут до 11 миллионов.

Но люди – это только люди, без вооружения и техники они ничто. А как обстояло дело с этим?

Еще в самом начале «военной тревоги 1927 года» наркомат по военным и морским делам составил заявку для промышленности на поставку боеприпасов в первый год возможных боевых действий. Это была достаточно скромная заявка – воевать собирались не больше полугода, а расход боеприпасов предполагался таким же, как в последний год Гражданской войны.

Но по итогам рассмотрения заявки выяснилось, что, с учетом имевшихся на тот момент производственных мощностей, советская промышленность способна удовлетворить не более 29% потребности армии в снарядах и поставить только 8,2% запрашиваемого количества патронов.

Если называть вещи своими именами, то было очевидным, что страна категорически не готова к любому сколько-нибудь масштабному конфликту – не то что с Великобританией, но даже с Польшей.

Единственное, что могло хоть как-то утешить – это общественные настроения.

Исследователь Александр Яковлевич Лившин в своей работе ««Военная тревога» 1927 года и общественные настроения в Советском Союзе» приходит к выводу, что, несмотря на все обстоятельства, рабочие и крестьяне в большинстве своем были настроены драться за «свою власть» против тех, кто пытается вновь посадить им на шею «капиталистов-мироедов». Особенно он выделяет поколение, к которому принадлежали мои герои:

«Новое поколение молодых коммунистов, которое было сформировано после 1917 года, в конце периода нэпа было гораздо более «радикально Советским», чем их предшественники. Мы можем говорить о подъеме элементов воинственного и левацкого восприятия коммунизма и социализма среди молодежи к концу двадцатых годов».

Но проблема была еще и в том, что среди самих большевиков не было единства. В довершение неприятностей в 1927 году резко усиливается внутриполитическая борьба. Оттесненная от власти «левая оппозиция» пыталась взять реванш и свергнуть «проваливших все, что только можно» конкурентов.

Троцкий объявляет произошедшее «очевидным банкротством сталинской политики». Член ЦК партии Зиновьев в мае, выступая в Колонном зале Дома союзов по случаю 15-летия «Правды», резко критикует Сталина за провалы в Англии и Китае, причем речь транслируется по радио на всю страну.

В сентябре оппозиционеры проводят в Москве и Ленинграде нелегальные сходки, участниками которых стали порядка 20 тысяч коммунистов - сторонников оппозиции.

Помните, я рассказывал в первом томе про выступления троцкистов на 10-летие Октябрьской революции? Это был финал этой схватки с троцкистами, желавшими вернуться во власть. Схватки, которую выиграл Сталин, разгромивший в 1927 году левую оппозицию.

Схватка с правой оппозицией во главе с Бухариным начнется ровно через год, в конце 1928-го и завершится победой в апреле 1929-го.

И лишь после этого, получив всю полноту власти, Сталин откроет карты.

Трудный 1927 год – год введения в УК 58-й статьи «за контрреволюционную деятельность» - завершился сравнительно благополучно.

Нам все-таки удалось, выражаясь современным языком, «отпетлять» от войны.

Может быть – повезло. Может быть – та же Великобритания просто решила не пачкаться в крови, и немного подождать, когда нежизнеспособное государство рухнет самостоятельно, спелым яблоком упав им прямо в руки.

Так или иначе – пищи для размышлений «год разбитых розовых очков» дал предостаточно и у выигравшего схватку за власть Сталина было время подумать над его уроками.

И если Бухарин и его сторонники считали случившееся последствиями неудачного управления государством, то Сталин увидел еще и злую волю врагов за стенами «осажденной крепости» и врагов внутри страны. Не случайно именно в 1927 году он сформулировал и озвучил на июльском пленуме свою знаменитую теорию «обострения классовой борьбы»:

«…по мере нашего продвижения вперед, сопротивление капиталистических элементов будет возрастать, классовая борьба будет обостряться, а Советская власть, силы которой будут возрастать все больше и больше, будет проводить политику изоляции этих элементов, политику разложения врагов рабочего класса, наконец, политику подавления сопротивления эксплуататоров».

Но перед этим надо будет сделать самое главное, решить самую насущную задачу.

Помните, я говорил выше, что, только разгромив и левую, и правую оппозицию и собрав всю власть в своих руках, Сталин открыл карты? Это произошло на Первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности 4 февраля 1931 года.

Именно на этом не очень важном, вроде бы, форуме Иосиф Виссарионович выступил с речью, в которой неожиданно откровенно и очень жестко обрисовал свое видение ситуации, в которой оказалась страна. Речью, в которой едва ли не впервые прозвучало полузабытое за десятилетие ожидания мировой революции слово «Отечество»:

Иногда спрашивают, нельзя ли несколько замедлить темпы [индустриализации], придержать движение. Нет, нельзя, товарищи! Нельзя снижать темпы! Наоборот, по мере сил и возможностей их надо увеличивать. Этого требуют от нас наши обязательства перед рабочими и крестьянами СССР. Этого требуют от нас наши обязательства перед рабочим классом всего мира.

Задержать темпы – это значит отстать. А отсталых бьют. Но мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим! История старой России состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били за отсталость. <…> Таков уже закон эксплуататоров – бить отсталых и слабых. Волчий закон капитализма. Ты отстал, ты слаб – значит ты не прав, стало быть, тебя можно бить и порабощать. Ты могуч – значит ты прав, стало быть, тебя надо остерегаться.

Вот почему нельзя нам больше отставать.

В прошлом у нас не было и не могло быть Отечества. Но теперь, когда мы свергли капитализм, а власть у нас, у народа, – у нас есть Отечество и мы будем отстаивать его независимость. Хотите ли, чтобы наше социалистическое Отечество было побито и чтобы оно утеряло свою независимость? Но если этого не хотите, вы должны в кратчайший срок ликвидировать его отсталость и развить настоящие большевистские темпы в деле строительства его социалистического хозяйства. Других путей нет. Вот почему Ленин говорил накануне Октября: “Либо смерть, либо догнать и перегнать передовые капиталистические страны”.

Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет.

Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».

Напомню, эти слова были сказаны в 1931 году.

Время пошло.