Индустриализация

Кирш и Кирп

Все три соредактора журнала Северо-Кавказской ассоциации пролетарских писателей «Лава» были биографическими братьями.

С высоты птичьего полета – между Ставским, Фадеевым и Киршоном отличий нет вообще. Ровесники – 1900, 1901 и 1902 года рождения. Все рано ушли в революцию и стали большевиками раньше, чем прожили второй десяток лет. Все трое - активные участники Гражданской войны – причем прошли ее не писарями в штабах и не ораторами в агитвагонах. После войны, так и не получив толком образования, все стали сначала политработниками, а затем – успешными писателями и литературными функционерами.

Но вот при более близком знакомстве всплывают нюансы.

Начнем с младшего.

Владимир Михайлович Киршон родился 19 августа 1902 года в городе Нальчике, в интеллигентной семьеприсяжного поверенного, выпускника юридического факультета Санкт-Петербургского университета Михаила Львовича Киршона. Мама – Ольга Петровна Киршон, в девичестве Зайцева, после окончания Бестужевских высших женских курсов работала фельдшерицей.

Детство Володи прошло в Санкт-Петербурге. Родители были изрядными леваками и активно участвовали в революционном движении. Отец частенько защищал на процессах революционеров, мать дважды отбывала тюремное заключение в Петропавловской крепости, один раз с маленьким Володей.

При этом адвокатом отец был весьма профессиональным и знающим, процессы обычно выигрывал, поэтому семья не бедствовала. Скажем честно - Фадеев, иногда в запальчивости обзывавший Киршона «барчуком», имел к этому определенные основания. Вот его детская фотография.

Согласитесь – барчук барчуком.

Когда пришел срок, мальчика естественно, отправили в хорошую гимназию – получать хорошее образование. Юноша прекрасно закончил шесть классов, а потом случилась революция.

Вот он в последний спокойный год – 1916-й - вместе с сестрой Валей. Через два года этот мальчишка станет бойцом на Гражданской войне.

После Февраля гимназист Киршон бросил учебу и окунулся в манящую стихию революции. Обеспокоенные активностью старшего сына и опасаясь угрозы голода, в 1917 году Киршоны принимают решение – отправить детей с матерью на юг, к родственникам в Кисловодск, где Киршона-младшего сдали в Кисловодскую гимназию.

Поучившись там в 17-18 годах, 15-летний Володя выкидывает кунштюк, который от него никто не ждал – записался добровольцем в команду бронепоезда «Варяг» при отряде красных партизан Н. С. Янышевского. Красный бронепоезд с боями прорвался во Владикавказ, а в середине января 1919 года вернулся в Кисловодск. После того, как Кисловодск был захвачен белыми, мать очень боялась, что кто-нибудь стуканет о красноармейском прошлом сына в контрразведку. Поэтому отправила сына к родственникам в Ростов, оттуда тот удрал в Харьков, где снова вступил в РККА – рядовым бойцом 11-й армии.

Воевал честно, в 1920 году в 18-летнем возрасте стал членом РКП(б) и после бегства Врангеля из Крыма и окончания войны был откомандирован в Москву на двухгодичные курсы Рабоче-крестьянского коммунистического университета (РККУ).

В время учебы в университете имени Я.М. Свердлова прославился неуемной творческой энергией. Перевел на русский язык французскую песню времен Великой Французской революции «Наша Карманьола», которая стала очень популярной в среде рабочей молодежи, прилипчивый припев звучал повсюду:

Жарь, жарь, жарь,

Буржуя на фонарь

Жарь, жарь, жарь скорей

Хватило б только фонарей.

На волне успеха Киршон даже сделал сценарий «Наша Карманьола» и издал его в 1923 году. Но успех песни не шел из головы, поэтому Володя сосредоточился на сочинении песен, многих из которых даже стали недолгими хитами - «Мы — фабричные ребята» или «Мировой пожар горит, буржуазия дрожит!»

В 1923 году Володя Киршон заканчивает курсы Коммунистического университета и проректор Клавдия Ивановна Кирсанова, жена главного безбожника страны Емельяна Ярославского, писанная красавица в молодости и убежденная большевичка, 11 лет отсидевшая в тюрьмах, на каторге и в ссылке, самолично пишет характеристику выпускнику-активисту:

«Активен, хорошо разбирается в вопросах партжизни, выдержан, дисциплинирован».

Как дипломированного специалиста, Владимира Киршона направляют в Ростов, там он получает комнату в коммуналке в знаменитом ростовском «Доме Зворыкина», где до революции жил градоначальник генерал-майор Иван Николаевич Зворыкин.

Работать Киршона отрядили заведующим учебной частью ростовской совпартшколы.

Но, как и Фадееву, активная партработа не мешала ему творить – сочинять пьесы, стихи и песни. Киршон ставит революционно-агитационные пьесы собственного сочинения и продолжает писать комсомольские песни – такие, как «Посмотрите как нелепо расплылася рожа НЭПа».

В 1923 году завуч совпартшколы даже написал для киностудии «Пролеткино» сценарий одного из первых советских шпионско-приключенческих фильмов «Борьба за ультиматум». Причем в соавторстве с Михаилом Бойтлером, также известным как Бойтлер-Гарден.

Это был человек весьма бурной биографии – один из пионеров велосипедного спорта в нашей стране, чемпион Российской империи по велоспорту 1905, 1907 и 1917 годов, а также победитель первого чемпионата РСФСР по велоспорту (1918). При этом он был еще и хорошим боксером (серебряный призер первого чемпионата РСФСР по боксу в легком весе 1918 года) и профессионально занимался конькобежным спортом.

Спортивные успехи не помешали Михаилу Бойтлеру стать известным киношником. Он писал сценарии, а также руководил известным всей Москве кинотеатром на Малой Дмитровке, 6, где ныне располагается театр Ленком. Прославился дикой инновационностью, в частности, создал при кинотеатре знаменитый «Ночной клуб», также известный как «Заячья академия», где тусила вся кинематографическая молодежь Советской России - Сергей Эйзенштейн, Дзига Вертов, Лев Кулешов и многие другие.

Да, еще Бойтлер был автором первых советских учебников по рекламе.

Репрессии, как ни странно, пережил благополучно, после войны работал старшим преподавателем на физтехе МГУ и руководил студенческими велопробегами. В 1951 году его питомцами был установлен Всесоюзный вузовский рекорд по дальности и трудности перехода большой группой (маршрут: Москва — Минск — Киев — Одесса — Ялта — Симферополь — Харьков — Курск — Москва. Это 4050 км меньше чем за два месяца).

Но вернемся к Киршону.

Его фонтанирующая творческая активность привела к тому, что в своих литературных пристрастиях он определился гораздо раньше Фадеева – и в том же 1923 году Владимир Михайлович Киршон стал инициатором и создателем Ассоциации пролетарских писателей в Ростове-на-Дону.

Выглядел 21-летний начинающий литературный функционер в те годы примерно вот так.

А через несколько месяцев после создания в Ростовскую АПП вступил Владимир Петрович Ставский.

Владимир Кирш и Владимир Кирп встретились.

Почему Владимир Кирп?

Сейчас расскажу.

Еврейская фамилия у Ставского появилась не вследствие происхождения, как у полукровки Киршона.

Вообще-то Ставский был Кирпичников.

Владимир Петрович Кирпичников. Сын пензенского столяра, стопроцентный русский, взявший псевдоним в память о друге, спасшем ему жизнь и погибшем в Гражданскую. Как в песне, помните – «за себя и за того парня».

При всем сходстве биографий Владимир Ставский был человеком совсем другой породы, нежели Владимир Киршон.

Никаких «барчуковских» фотографий у него не было и быть не могло. Отец умер, когда сыну было всего несколько лет, и Володю с братом тянула мать, Мария Григорьевна, портниха. Как писал сам Ставский в автобиографии: «Жили мы в нужде. Насколько мы унижались, видно из того, что в летнее время сбор ягод и грибов в лесу давал серьезное подкрепление нашему бюджету».

Тем не менее Володя учился в бесплатном реальном училище, и учителя его хвалили. На стене бывшего реального училища в Пензе в советское время висела доска: «Здесь в 1911 — 1915 гг. учился Ставский (Кирпичников) Владимир Петрович, видный советский писатель и журналист». Как сейчас – не знаю.

Он успел закончить шесть классов, прежде чем хорошая жизнь закончилось. В 1915-м году умирает мать. Об учебе больше не может быть и речи, чтобы выжить, 15-летний сирота устраивается разнорабочим на строительство артиллерийского завода, позже крепкого подростка переводят в молотобойцы. В 1916—1917 годах Володя Кирпичников - рабочий писчебумажной фабрики купца П. В. Сергеева.

В отличие от немного легкомысленного фантазера Киршона, Ставский был очень жестким человеком. Оно и неудивительно – с его пройденной школой выживания и военной юностью. В 1918 году он вступает в ВКП (б) и уходит на фронт – тогда еще в Красную Гвардию.

В 18 лет он уже командир Рузаевского отряда по борьбе с контрреволюцией, со своими бойцами подавляет бунты в уездах. В конце мая 1918 года восстал Чехословацкий корпус в Пензе, и красный командир Кирпичников насмерть бьется с белочехами. Во время этой почти безнадежной зарубы и погиб настоящий Ставский, а краском Кирпичников был тяжело ранен.

После выздоровления – в РККА, на Восточном, Южном и Кавказском фронтах Гражданской войны, разведчик. «В. Кирпичников, несмотря на невероятно трудную обстановку, проявил беззаветную преданность Революции, храбрость и умение... и представил весьма ценные сведения о флоте и армии противника, рискуя жизнью на каждом шагу» - это из приказа Реввоенсовета Кавфронта о награждении Ставского золотыми часами. Часы он вскоре сдаст в фонд помощи голодающим.

Потом был особый отдел ВЧК фронта, в общем, жизнь сделала все, чтобы убедить Владимира Ставского – если враг не сдается, его уничтожают.

И это лучшее, что можно сделать с врагом.

Эту веру он пронесет через всю свою жизнь. Владимиру Ставскому можно предъявить множество претензий и счетов, но цельность его натуры – бесспорна. Он был словно удачно отлит из железа – цельный и однородный, ни каверны, ни раковины. Никогда этот чрезвычайно опасный человек не испытывал и тени сомнений в правоте дела Революции, и всегда точно знал, что нужно делать со всеми ее врагами.

В его сердце не было жалости, но была любовь.

Он очень любил книги. Только они были отдушиной в его незавидной, в общем-то, жизни. Только с книгой в руках он мог ненадолго выскользнуть из свинцовой жестоковыйной реальности в другой, лучший мир.

Именно поэтому он не остался в органах, хотя уговаривали, и уволился из ростовского ВЧК в конце 1922 года.

Владимир Ставский решил стать писателем.

Именно к этому времени и относится его первая фотокарточка, на которой В. Ставский (слева) снялся со своим другом Г. Туктановым.

Первое время после увольнения Ставский работал грузчиком и писал заметки в газеты и журналы. Надо сказать, что талант – пусть и небольшой – ему был отпущен, поэтому с 1923-го бывший краском Ставский «на литературной работе»: заведующий отделом рабкоров газеты «Трудовой Дон», затем редактор журнала «На подъеме». Партийную работу, разумеется, не бросал, с 1925 года – инструктор крайкома ВКП(б).

В 1924-м у него выходит первая книга – сборник очерков «Прошли».

Когда Киршон организовывает в Ростове-на-Дону РАПП, Владимир Ставский без раздумий вступает в Ассоциацию пролетарских писателей, а вскоре становится секретарем ростовского отделения. Как мне представляется – потому что среди этих пролетарских писателей Ставский был как бы не единственным потомственным пролетарием.

К приезду Фадеева он выглядел примерно вот так:

Приезд Фадеева сделал портрет ростовской писательской организации законченным. Александр сумел как-то уравновесить креативную неуемную фантазию Киршона и суровость литературного служения Ставского. Вообще, умение выдерживать баланс, гасить конфликты, оставаясь пусть не «своим», но приемлемым вариантом для множества противоборствующих группировок, всегда было одним из главных достоинств Александра Фадеева. Этот истово убежденный большевик, в отличие от большинства своих коллег, никогда не чурался компромиссов и дипломатии, и вскоре стал настоящим мастером создания системы сдержек и противовесов.

Впрочем, дележки власти в литературных кругах Ростова было по минимуму. Делить-то по большому счету было нечего, да и вообще, все эти дрязги и подсиживания – полная ерунда в сравнении с по-настоящему важными вещами.

Не забывайте, всем этим писателям и поэтам было двадцать с копейками лет. Творческие люди, добровольные служители Вечности, только что свалившие с плеч многолетнюю страшную войну. Ростов, жара, июль, солнце в зените, синева небес и жизнь бесконечна, «левый, левый, левый берег Дона», арбузы и домашнее вино.

Помните «Поэтов» Блока?

За городом вырос пустынный квартал

На почве болотной и зыбкой.

Там жили поэты, - и каждый встречал

Другого надменной улыбкой.

Напрасно и день светозарный вставал

Над этим печальным болотом;

Его обитатель свой день посвящал

Вину и усердным работам.

Когда напивались, то в дружбе клялись,

Болтали цинично и прямо.

Под утро их рвало. Потом, запершись,

Работали тупо и рьяно.

Потом вылезали из будок, как псы,

Смотрели, как море горело.

И золотом каждой прохожей косы

Пленялись со знанием дела…

Жизнь поэтов примерно одинакова во все эпохи и при любой географии. Ростов-на-Дону 1920-х вовсе не был исключением. Вот что вспоминал вышеупомянутый Павел Хрисанфович Максимов в своем очерке «Фадеев в Ростове»:

«Иногда на квартире у меня мы устраивали вечеринки, и на них приходили А. Фадеев, Вл, Ставский, А. Бусыгин и другие - в то время все молодые, начинающие писатели. Моя мать, простая гостеприимная женщина, варила для этого случая большую кастрюлю прекраснейшего борща, жарила уток, угощала солеными арбузами, огурцами, помидорами и прочей вкусной снедью.

Мы все садились к столу, по-братски пировали и шумно, весело и откровенно толковали обо всем на свете. И, конечно же, пели...

Ночевать оставались у меня. Мать расстилала в «зале», на полу войлочную полость (подстилку), всякие ряднушки, старые пальто и т. п., и гости располагались на этой постели все в ряд, покатом, по-солдатски. Встав утром, дружно умывались, фыркали, шутили, смеялись, быстро завтракали, пили чай и шли каждый в свою редакцию на работу».

Посмотрите на эту фотографию 1928 года, оставшуюся в истории под названием «Встреча в Ростове», на этих молодых улыбчивых парней.

Слева направо: Владимир Ставский, Михаил Светлов («Цигель, цигель, ай-лю-лю, «Михаил Светлов» ту-ту!»), Михаил Шолохов (Ставский и Шолохов крепко дружили с молодости и всю жизнь) и двое ростовских журналистов и писателей, активистов местного РАПП: Григорий Кац и Александр Бусыгин. Оба уйдут на фронт добровольцами, оба лягут в землю за Родину в 1941-м под Вязьмой: Каца расстреляют в бою в окружении, а Бусыгин, с прострелянными ногами, будет за пулеметом до последнего прикрывать отход товарищей.

Шолохов так опишет их случайную встречу на фронте: «Тут я увидел Сашу. Он попросил, чтобы я подвез его до политотдела дивизии. … Проскочили мы простреливаемое место благополучно. Довез я Сашу до нужного ему перекрестка. Вылез он из машины, снял с подбородка ремешок каски, откинул ее назад и говорит: «Давай, Миша, попрощаемся!» А голос срывается... Обнялись мы, поцеловались, и ушел Саша в свою редакцию. Больше я его не видел. Погиб Саша Бусыгин».

Но до этого еще целых 13 лет, а это треть отмерянной многим из этого поколения жизни.

А пока – жаркий Ростов, пыльная степь, недвижный Дон, середина двадцатых и неотложная задача по написанию правильной литературы.

Вот только три рыбы оказались слишком крупными для ростовского садка.

Первым в Москву уехал Владимир Киршон – в 1925 году. Отъезжает удачно и практически сразу же входит в руководство «общефедерального» РАПП, становится одним из секретарей и ведущих идеологов этой организации. Киршона, как тогда говорили, «кооптируют» в комиссию по созыву совещания ВАПП (Всероссийская ассоциация пролетарских писателей), и ему вместе с Фурмановым поручается доклад по организационному вопросу.

Вторым выдернули Фадеева. Осенью 1926 года ответсек «Советского юга» и главная надежда ростовской писательской организации «откомандирован», как сказано в документах, «в распоряжение ЦК для работы в Правлении ВАППа».

Максимов в своих воспоминаниях описал это так:

«Слушая выступления А. Фадеева на наших рапповских собраниях и разговаривая с ним, я не раз думал, что он видит гораздо шире, глубже и дальше ростовских вождей и вождиков. «Мы должны понимать, что люди не стоят на месте. Они растут, воспитываются и перевоспитываются нашим обществом, - говорил Фадеев.

... В конце 1926 года мы провожали А. Фадеева на Ростовском вокзале. Он уезжал от нас в Москву. Роман «Разгром» еще не был закончен. (Последние главы А. Фадеев писал уже в Москве). Но о романе много говорили и спорили.

А. Фадеев уезжал из Ростова в Москву в приподнятом настроении, полный сил и надежд. На прощание, когда мы стояли у вагона, я подарил ему на память свою фотокарточку, на обороте которой еще накануне написал, помнится, примерно так: «Фадеев! Ты въезжаешь в Москву на белом коне. Перед тобой открывается широкий литературный путь. Ты будешь большим писателем».

Ставский остался руководить ростовской писательской организацией и Фадеев в письмах отчитывался «дорогому Володе»:

«Сообщи ребятам некоторые результаты по рукописям:

1) Рассказ Кофанова «Капля Солнца» идет во 2-м номере. Другой рассказ на просмотре. Стихи забракованы все.

2) Стихи Каца на просмотре у Полетаева. Некоторые он прочел и не одобряет, но мы еще поспорим; думаю, что часть удастся пустить в «Октябре».

3) Рукопись Мухина-Молотова нигде не обнаружена. Напиши подробно, откуда ты ее извлек и кому лично дал, когда был в Москве. При сем прилагаю справку, данную мне из «Октября». Можешь сообщить ему об этом и скажи, что на его недостойное, комчванское письмо я отвечать не буду, — таким тоном писать без всяких художественных данных и заведомо зная, что руководство «Октября» коренным образом изменено теперь и что я лично работаю в «Октябре» только с января, -- это сплошное безобразие, недостойное даже Мухина-Молотова».

Впрочем, «дорогой Володя» оставался верным себе солдатом партии и литературным процессом не ограничивался – в 1928 году инструктор крайкома Ставский занимался организацией хлебозаготовок в кубанских станицах, за что его многократно анафемствовали в постсоветской России.

Но Москвы Ставский все равно не минул - 16 июля 1928 года Фадеев пишет ему в письме:

«Очень рад, что вопрос с твоим откомандированием уже решился. Со своими сомнениями насчет работы (справишься или нет) ты должен покончить. РАПП мало придется заниматься высокой политикой — больше практическими делами: связь с местами, четкость в работе правления, подбор актива и т. п. С этим ты великолепно справишься, а мы поможем.

Ну, будь здоров. Жму руку. Привет Клаве и всему семейству.

Александр».

В конце 1928 года Владимир Ставский избирается секретарем РАПП и переезжает в Москву.

«Ростовский триумвират» начал свой путь в Большой Литературе.