Индустриализация

Писатель

Перебравшись в Москву, Фадеев, во-первых, лихорадочно дописывает «Разгром» - отрывки из романа уже были изданы в журнале «Молодая гвардия» и породили массу фанатов-«ждунов».

Во-вторых, начинающий литературный функционер пытается прийти в себя, близко познакомившись с писательской средой – ведь сразу по приезду по рекомендации ЦК ВКП(б) на ноябрьском пленуме ВАПП в 1926 году Александра Фадеева избрали в бюро и секретариат правления.

О том и другом в декабре 1926 года он извещает своего главного конфидента – Землячку.

Дорогая Розалия Самойловиа!

Всего неделя, как я вернулся из Ярославля, где заканчивал повесть (она выйдет в конце декабря или в начале января, — обязательно вышлю Вам ее), и вот уже погряз в такие неприятные писательские дела, что невольно потянуло Вам пожаловаться. …

В верхушке пролетарского литературного движения, за исключением нескольких хороших партийных фигур.... находятся весьма и весьма неприятные лица, частью даже совсем разложенные, мало понимающие и партию, и то, что творится в нашей стране. В этом, с позволения сказать, «активе» развиты самые низкие формы сплетни, подсиживания, чванства и прочих «хороших» вещей. … На пленуме меня избрали оргсекретарем. В основном, конечно, я буду заниматься творчеством—иначе пропадает всякий смысл моего откомандирования с партработы, — но немало времени придется, понятно, уделить организации. …

Что же касается некоторых наших уже выросших сравнительно пролетписателей, их придется как-то примирять и «согласовывать», хотя очень и очень несимпатичные люди есть среди них…

Взлет Фадеева – литературного функционера был невероятно стремителен. В ноябре 1926-го – ВАПП. В январе 1927-го - в совет и исполнительное бюро совета Федерации писателей. В этом же месяце Фадеев становится членом редколлегии журнала «Октябрь». В конце 1927 года – член Международного бюро революционной литературы. В мае 1928 года уже в составе редколлегии знаменитого журнала «На литературном посту». Как подытожил один из его биографов: «Кажется, не было ни одного бюро, правления, секретариата, совета в пролетарской литературной организации и редколлегиях ее журналов, куда бы Фадеев не входил».

Знал бы наш герой, что «примирять и согласовывать» буйную писательскую братию вскоре станет его основной работой, и заниматься этим ему придется всю жизнь…

Борис Слуцкий в своем стихотворном некрологе так обрисовал эту ипостась будущего генерального секретаря Союза писателей СССР:

Был солнцем маленькой планеты,

Где все не пашут и не жнут,

Где все — прозаики, поэты

И критики —

бумагу мнут.

Хитро, толково, мудро правил,

Судил, рядил, карал, марал

И в чем-то Сталину был равен,

Хмельного флота адмирал,

Хмельного войска полководец,

В колхозе пьяном — бригадир.

И клял и чтил его народец,

Которым он руководил.

Но здесь следует понимать важный нюанс – номенклатурные успехи Фадеева объясняются не только, и не столько его организационными способностями и дипломатическими талантами. А в первую очередь – это следствие невероятного успеха его дебютного романа. То есть тогдашний Фадеев в первую голову – писатель, и лишь в десятую – управленец.

Роман «Разгром», вышедший в феврале — марте 1927 года в ленинградском издательстве «Прибой», как сказали бы сегодня – «выстрелил».

Успех был потрясающим – и у читателей, и у критиков, и у коллег.

Я не буду долго рассказывать про «Разгром», я вообще не буду про него рассказывать – это книга, которую надо прочитать самому и самому сделать выводы. К тому же куча умных людей уже рассказала про «Разгром» на порядок лучше и подробнее. Отмечу лишь, что на мой взгляд - это едва ли не единственный роман Фадеева, выдержавший испытание временем, и вводить в школьную программу надо было его, а не «Молодую гвардию». «Разгром» и сегодня выглядит невероятно крутым текстом безо всяких скидок на его вековую давность, а уж тогда, на фоне творений Серафимовича или Тренева – это был реальный прорыв. Газета «Правда», объявившая 11 марта 1927 года роман «победой на фронте нашей пролетарской литературы» в общем-то, нисколько не лукавила.

Едва ли не впервые нарождающаяся советская литература смогла предъявить не только идеологически выдержанную, но и по любым меркам талантливую книгу, с которой не стыдно было выходить что на внутреннюю, что на внешнюю аудитории. И при этом – написанную юным красавцем с безупречной, с точки зрения пропаганды, биографией.

Роман тут же переводят на немецкий, французский, испанский, английский языки, он выходит в Германии и США, а на китайский его толмачит главный тамошний классик, великий Лу Синь. Зарубежные коммунисты ликуют: «Поищите-ка в истории революцию, которая так быстро создала бы свою литературу».

Даже жадный на похвалу Горький в Сорренто восторгается, интересуется у коллег: «Заметили Вы «Разгром»? Очень талантливо сделана книга Фадеева…» и уверяет Ромена Роллана: «Этот год принес нам несколько очень крупных людей, которые подают большие надежды. А именно: Фадеев, автор «Разгрома»…».

Недавний студент Горной академии, провинциальный чиновник и журналист в одночасье становится одной из главных надежд советской литературы.

Неплохо шли дела и двух других членов «ростовского триумвирата». У Ставского изрядный общественный резонанс вызвала книга «Станица», впервые опубликованная в 1928 году. Эта была первая книга о коллективизации в Советском Союзе, причем написанная в весьма необычном жанре.

Формально это был цикл очерков, фактически же это были «приключения автора в годы коллективизации, написанные им самим».

В «Станице» рассказывается, как автор-рассказчик в январе 1928 года приезжает в кубанскую станицу Вальяновскую (Васюринскую). Одновременно с ним на малую родину возвращается и бывший есаул Дзюба, намеревающийся вместе с поручиком Евгением Шульгой поднять восстание. «Кулаки», как автор их называет, активно реализуют свои планы, привозят оружие, ведут подрывную кампанию. Но и «коллективизатор» Ставский не сидит сложа руки – опираясь на беднейших станичников, он собирает команду, поднимает людей на борьбу, создает колхоз и т.п. Заканчиваются очерки победой станичных пролетариев и арестом кулаков, но есаулу Дзюбе удается бежать.

Эдакая прото-«Поднятая целина», только написанная самим Давыдовым. Кстати, смех-смехом, а Шолохов в своем романе действительно активнейшим образом использовал книгу своего близкого друга, что убедительно показал Марат Мезенцев в своем исследовании «Судьба романов».

С точки зрения литературы «Станица» Ставского – это, разумеется, не фадеевский «Разгром», но это очень яркий документ эпохи.

Причем написанный по горячим следам и написанный честно, без особой деликатности. Да, конечно, писал его убежденный адепт одной из сторон, и объективности в тексте нет даже в зародыше. Но именно не подвергаемая сомнению убежденность Ставского и позволяет ему не стесняться и не деликатничать. Радикал не нуждается в оправдании своей позиции, поэтому рассказывает все как есть: кулаков нужно всех поубивать, потому что если не убивать – то что еще с ними можно делать? Позже подобную прямоту, и да и вообще тексты такой степени откровенности перестанут пропускать:

– Ах, у меня история тяжелая... Осталась я в восемнадцатом году одна с четырьмя маленькими и дочкой девятнадцати лет. Муж с двумя сынами в Красную Армию пошел... Дочку поймали на степу, а ночью кучкой...

– Тетка Софья, твою дочку опоганили, – кликнула мне соседка.

Самое страшное, что довольно быстро понимаешь, что эта ожесточенность – она обоюдная. Противная сторона по локоть в той же самой субстанции, причем дела зашли настолько далеко, что сейчас уже не очень важно – кто там был агрессором, а кто только сопротивлялся. Что красные, что белые казаки - все изгваздались в крови по маковку, и даже в мирные времена для многих чудовище Гражданской войны никуда не делось, оно только притихло и затаилось в углу, ожидая возможности для прыжка.

«Вечером я тихонько шел по двору станичного совета. На балкончике беседовали тыждневые.

– Он и говорит – нанизать их всех на вилы, хай им бис.

Голоса примолкли. Кто-то тихо сказал:

– Тогда надо было воевать, когда наши были... Вот теперь и мучайся. Сейчас самим начинать – ничего не выйдет. Надо ждать, когда придут».

Книга Ставского настолько, как сегодня говорят, «зашла» читателю, что последовали продолжения – сначала документальная повесть «Разбег», а потом «На гребне». Обе книги рассказывали о дальнейшей жизни обитателей станицы Васюринской, где автор продолжал вести партработу. В этой станице, кстати, до сих пор висит вот такая мемориальная доска и отмечают юбилеи Ставского, когда-то рассказавшего о них всей стране.

Книги Владимира Ставского о коллективизации стали настолько популярными, что в статье А. Каменногорского «Герои «Разбега» съезду писателей», вышедшей в 1934 году, накануне Первого съезда Союза писателей СССР, автор сокрушался: «Вот если б герои книг, взволновавших нас, сошли со страниц, и, предъявив мандаты, вошли в зал съезда». Пригласить на съезд герои тогда еще дилогии Ставского рекомендовали Софью Иовну Гринчиху (Гринченко) – ту самую, что рассказывала автору про дочь. Отправляя Гринчиху на съезд, в «маленькой приписочке» станичники попросили, чтобы с ней побеседовал сам писатель Горький: «Говорить найдется о чем, указывают колхозники, потому что оба они – лучшие инспектора по качеству: Софья Иовна в поле, Алексей Максимович среди писателей».

И действительно – одна из главных героинь документальных серии Ставского стала официальной гостьей съезда, вот ее фотография во время встречи с Алексеем Максимовичем.

Что касается Киршона, то он «выстрелил» раньше всех – сразу по переезду из Ростова в Москву.

Неисправимый креативщик нашел себя в драматургии и еще в 1926 году вместе с другом, студентом-медиком Успенским, написал пьесу «Константин Терехин» (она же «Ржавчина»), тут же поставленную Театром им. МГСПС (ныне театр им. Моссовета) и имевшую оглушительный успех.

Как и Ставскому, Киршону успех обеспечила невероятная актуальность темы. Пьеса была написана на основе реального уголовного дела студентов знакомой нам Московской горной академии братьев Кореньковых и даже печаталась с продолжением в журнале «Молодая гвардия» под названием не «Константин Терехин» и не «Ржавчина», а «Кореньковщина».

Понятней не стало?

ОК, поясню проще – пьеса Киршона вышла в разгар всесоюзной дискуссии на тему «Революция и секс» и была написана на материалах этой дискуссии.

Но это, пожалуй, требует отдельного разговора.