Инсинуации

27

Они смотрели друг на друга и наверняка вспоминали каждое его появление. Земля крутилась, звёзды гасли и перерождались, менялись часовые пояса и стирались дорожные мили, но Джеральд по-прежнему искал и находил Элис.

– Привет, – произнёс он, дождавшись, пока в перепачканной высохшим тестом руке обречённо погас телефон.

Не было улыбок, смешков или коронного поднятия левой брови. Только серьёзный взгляд, и Эл поняла, что просто так он сегодня уже не уйдёт.

– Как ты узнал мой адрес?

– Ты спрашиваешь об этом бывшего хакера? – Джеральд скривил губы в подобии усмешки, но глаза оставались тревожными и будто бы что-то ищущими. Он не шевелился, и Элис могла видеть, как, выдавая растущее напряжение, на его шее забился пульс.

Джеральд абсурдно не походил сам на себя. Ни голос, ни стиснутые на ключах пальцы, ни весь его внешний вид не дотягивали до обычных стандартов. Несмотря на жару, он был одет в обычные синие джинсы, свитер, кроссовки… Святые угодники! Джеральд Риверс в кроссовках! Элис ошарашенно выдохнула. Что-то было не так. Она снова окинула его взглядом. Куда делась идеальная щетина, которая так… Захотелось нервно хихикнуть, но она удержалась.

Махнув рукой, Элис круто развернулась и направилась обратно в комнату. На ходу она подхватила из валявшейся на кресле сумки верный Ругер, а потом демонстративно выложила на кухонный стол оружие и шуруповёрт. Уперевшись бедром в угол стола, Эл посмотрела на Джеральда. А тот успел пройти в центр гостиной и теперь осторожно оглядывался. Его взгляд скользнул по мозаичным цветочным горшкам, споткнулся о засыпанную мукой разделочную доску и, наконец, застопорился на стене, где висела одинокая статья Спрингера. Элис не успела повесить остальные картины, ибо всё время находила что-то важнее… Вот карниз, например. В этот момент стоявшая у окна гардина медленно скользнула вбок и с металлическим грохотом упала на пол, вынудив вздрогнуть обоих. Громкий звук разорвал повисшее молчание, и Элис заговорила:

– Если ты намерен вести душеспасительные беседы, то у меня есть шуруповёрт и пистолет. Я могу просверлить тебе глаз или выстрелить в голову, что выбираешь?

Страшно не было. Какие бы сюрпризы ни приготовил в очередной раз неуправляемый темперамент Джеральда, беззащитное время прошло. Сейчас их разделял только стол или вытянутая рука. Однако в этой комнате Элис стоило бояться только себя.

– Что угодно, только выслушай меня сначала, пожалуйста, – быстро проговорил Риверс.

– Генри намекала, что ты стал подозрительно вежлив. С чего бы это?

На покрытом рыжеватой бородой лице появилась тень улыбки.

– Так иногда случается, когда осознаёшь степень своей ублюдочности.

– Ого!

Скрестив руки на груди, Элис опёрлась спиной на кухонный гарнитур. Такие заявления лучше выслушивать сидя и в обнимку с успокоительным, а не рядом с огнестрельным оружием. Джеральду осталось лишь извиниться, и Элис Чейн видела всё в этой жизни.

– Эл, я…

– Не называй меня так.

Тревожный взгляд метнулся вверх, чуть задержавшись на губах со следами масляной смазки от саморезов, и упёрся в хромированный бок вытяжного шкафа. Джеральд всё ещё не мог посмотреть ей в глаза.

– А твои друзья могли.

– Друзья. Не ты.

Больно! Господи, как же больно это говорить. Как хочется изо всех сил крикнуть, что она прощает… простила! Что сама виновата не меньше, что безумно хотела бы всё изменить, что едва не сошла с ума! Что мечтала, ждала и скучала. Безумно, наивно. Но…

– Ясно.

Слово упало, и они снова замолчали, не зная, что делать дальше. Наконец, сунув в задний карман джинсов ключи, на которых отчего-то не позвякивали золотистые кубики, Риверс снял очки и немного дёргано протёр их краем свитера.

– Мне нужно, чтобы ты выслушала меня очень внимательно.

– Валяй.

Взлохматив нервной рукой и без того находящиеся в полном беспорядке волосы, Джеральд открыл было рот, но…

Писк будильника резко прервал их. Подпрыгнув на месте, Элис метнулась к плите, но успела услышать, как Джеральд шумно втянул воздух сквозь сжатые зубы. И удивилась, когда поняла, что он нервничал. Право слово, извиняться никто не любил, но не отнимется же язык? Раздул из мухи слона.

– Ты научилась готовить?

– М-м-м, нет…

– Но пирог выглядит вполне съедобно, – неуклюже пошутил Риверс, а от промелькнувшего в голосе удивления вдруг стало обидно.

– Я живу одна и неспособна питаться святым духом! Приходится идти на жертвы, даже если я рискую безопасностью всего района.

Элис сердито повернулась к посудному шкафу и потянулась к тарелкам на верхней полке. Подцепив кончиками пальцев посуду, она с облегчением выдохнула, приблизила ту к себе, а потом повернулась. Да так и замерла с блюдом в руках. Боже!

Джеральд смотрел на неё взглядом, скрыть который было уже невозможно. И, господи, он скучал! Действительно скучал! В его широко распахнутых глазах стояла такая глухая и непроглядная тоска, что Эл отвернулась. И попыталась сосредоточиться на пироге, но Джеральд стоял перед ней и с болезненной жадностью ловил любое движение. Как она тянулась к тарелкам, как отрезала куски пирога, как выкладывала их на голубую эмаль блюда. Он словно восстанавливал её образ из памяти, придавал чёткость и резкость нарисованным ещё в декабре линиям и радовался каждой новой или старой детали. А Элис запоздало думала, что стоило бы переодеться во что-то чистое или вести себя чуть гостеприимнее, но было уже слишком поздно. Она не сердилась и теперь отчаянно не хотела признаваться себе, что под взглядом из прошлого едва могла сдержать дурацкие слёзы. Не стоило ему приезжать…

– Ну, надеюсь, не отравимся, – едва слышно пробормотала Элис и постаралась, чтобы голос звучал ровно. Она поставила на стол пирог и достала две вилки. – Садись. Чай будешь? Извини, «Зелёную Фею» я готовить не пробовала, да и не из чего.

Джеральд побледнел и дёрнулся так, словно в него прилетел противень. Бросив на Эл настороженный взгляд, он сел напротив и для приличия сковырнул дольку медового яблока. Пожав плечами, Элис принялась за свой кусок и… Ох, чёрт! У неё всё-таки получилось!

– Это был не мой коктейль, – неожиданно произнёс Джеральд, и голос его прозвучал до странного хрипло.

– Мне плевать, – соврала Элис и фальшиво улыбнулась.

– Знаю, выглядит так, будто я пытаюсь оправдаться…

– Именно.

– Но мне нужно, чтобы ты понимала, – я не хотел тебя пугать. Моё поведение было недопустимо. – Джеральд впервые поднял на неё взгляд, и Элис кивнула. Что же, извинения прозвучали, но явно не те, что она ожидала услышать.

– Если так посмотреть, то это мне следовало просить прощения. Я помешала вам.

– Нет. Мешать было нечему.

– Хватит. – Элис спокойно посмотрела ему в глаза. – Зачем ты приехал?

Риверс посмотрел на свои руки, то ли набираясь смелости довести Эл, наконец, до инфаркта, то ли действительно подбирал слова. А она молча наблюдала за ним, но дёрнулась, когда услышала чёткое:

– Я хочу, чтобы ты сделала операцию.

– Что, прости?

Бред какой-то.

– Я хочу, чтобы ты сделала операцию, – медленно, почти по слогам повторил Джеральд.

– М-м-м… А я хочу климат-контроль в машину.

Она по-прежнему не представляла, чего хотел Риверс. А тот на секунду сжал переносицу пальцами и следующую фразу произнёс таким тоном, словно говорил с душевнобольной.

– Ты не поняла. Я хочу, чтобы завтра мы поехали в Сан-Франциско, где тебе сделают операцию на сердце.

Слова прозвучали, но Элис отказывалась их понимать. Какая-то чушь.

– Совсем рехнулся? – только и смогла выговорить Эл. – Это очень несмешная шутка.

– Я не шучу.

– Абсурд!

– Но почему? Я всего лишь хочу…

– Ты вообще не имеешь право что-либо хотеть! – взвилась она, всё же не сдержавшись и отталкивая прочь блюдо с недоеденным пирогом. – Тебе было известно о моём диагнозе, не отрицай, но ты наплевал.

– Предполагалось, что ты расскажешь сама.

– И что изменилось бы? Ты собирался позабавиться и повеселиться, но, извини, игрушка оказалась сломанной ещё до покупки.

– Одно слово, Элис! Хватило бы одного слова.

– О, конечно! Это же так просто, точно спросить «молоко или сливки». – Элис отвернулась. – Ты знал, а теперь пытаешься откупиться.

– Нет! – Джеральд не выдержал. Он сорвал очки с явным намерением швырнуть их куда подальше, однако взял себя в руки. – Нет. Больше нет. Пожалуйста, не думай обо мне так.

– А как? Я хотела тебе сказать. Собиралась поговорить в тот вечер, когда ты вернулся!

Голос сорвался, и в кухне стало тихо.

– Давай не будем об этом. По крайней мере, сейчас, – спокойно проговорил Риверс и с силой сплёл пальцы в замок.

Нетрудно было догадаться, какие именно воспоминания заставили две морщинки между бровей залечь ещё глубже, но продолжать конфликт он не хотел. И Элис почувствовала, как сквозь раздражение тонкими стебельками вновь пустил ростки стыд. Джеральд тем временем продолжил:

– Тебе нужна операция, не отпирайся. Можешь не переживать ни о работе, ни о чём-либо ещё. Я всё уладил. Нужно только твоё согласие…

– Что?! Улажено? Согласие? Ты идиот?! Думаешь, всё так просто? Пришёл, разрезал, сшил, ушёл? Купил мне врача с циркулярной пилой, закрыл галочку в очередном списке и молодец? Раз-два и нет проблем? Ай, молодец! Герой! Решил почувствовать себя святым? А тебе известно, сколько нужно времени на реабилитацию? Сколько придётся вложить сил и… денег? Как жить после того, как под пение ангелов ты вспорешь мне грудь, а потом снова свалишь? Да я полгода потом буду неспособна даже до магазина дойти! О, прекрасно! Премного благодарна за такой щедрый подарок, который мне не позволит принять ни совесть, ни воспитание, ни чувство самосохранения. И это я ещё не говорю о стоимости…

– Тихо!

Голос Джеральда зазвучал так, что Элис мгновенно заткнулась. Разом захлопнула рот и прервала гневные речи, проклиная выработанный годами рефлекс. Она смотрела, как сжались в кулаки и тут же расслабились руки, когда Джеральд поборол вспышку гнева, и медленно выдохнула. Считал до десяти? Пел песенки? Похвальный самоконтроль, раньше Эл схлопотала бы и за меньшее. А следующие его слова прозвучали так спокойно и уверенно, словно он рассказывал основы программирования нейронных сетей, а не успокаивал разъярённую женщину.

– Столько вопросов. Давай, я начну с конца? Тебя беспокоила стоимость, но цена операции меня не интересует. Совсем. И больше эту тему я обсуждать не намерен. Идём дальше. Да, мы обсудили все возможные последствия и проблемы. При разговоре присутствовали доктор Пайпер и профессор Харрис, который будет тебя оперировать. Так что я полностью информирован обо всех возможных проблемах. Да, Хильда знает о моих планах и согласна оставить тебя на определённых условиях, которые, в данный момент, тебя не касаются. И нет, ты не будешь одна. Не смей даже думать об этом, потому что я буду рядом столько, сколько… Пока буду тебе нужен, или пока не пустишь мне пулю в лоб, как и обещала.

Джеральд вдруг натянуто усмехнулся, а Элис смотрела на него диким взглядом, не решаясь поверить.

– Ты безумен… Я нахожусь рядом с безумцем! – прошептала она, вскакивая из-за стола.

В полном смятении Элис заметалась по комнате, пытаясь вырваться из липкой паутины надежды, в которую её закутывал этот невыносимый человек. Слишком внезапно! Она не готова ни к таким новостям, ни к разговору. Вот всегда с ним так! Резко. Открыто. На что она надеялась? Что Джеральд скажет банальную вежливость и уберётся вон? Идиотка!

Элис споткнулась о злополучную гардину, и из лёгких словно выпустили весь воздух. Растревоженное сердце слишком чувствительно заныло, вынудив остановиться, руки невольно потянулись к грудине. И в этот момент на Элис словно рухнули все бессонные ночи и переживания. Хватит. Хватит игр неизвестно во что. Пора заканчивать фарс.

– Джеральд, – начала Элис, осторожно подбирая слова. – Я понятия не имею, что с тобой случилось, и кем ты себя возомнил. Героем, спасителем, да хоть самим Мессией! Пережил ли клиническую смерть, повредился рассудком или, наконец, нашёл в себе хоть какие-то зачатки любви к ближнему. Но я не верю тебе. Не верю, что сможешь выдержать. Не верю, что тебе это на самом деле нужно. Подумай! И подумай очень хорошо. Между нами было одновременно и слишком много, и слишком мало, чтобы Джеральд Риверс шёл на такие жертвы. Понимаешь ли ты, что тебя ждёт? Сомневаюсь! Это уродливо и очень больно! Зачем тебе такие проблемы?

Элис повернулась, и от наполненного непреклонной решительностью взгляда, которым Риверс посмотрел на неё снизу вверх, она почувствовала, что задыхается.

– Я понимаю, – хрипло проговорил он и поднялся. – Ты вправе так обо мне думать, у тебя есть причины. Но дай мне год. Прошу тебя, Элис, всего лишь год, и я докажу, что больше не подведу. Год и можешь делать всё, что захочешь. Ты ничего не будешь должна, ничем не обязана. Просто… просто позволь провести с тобой эти месяцы. Помнишь, когда-то ты стояла передо мной и просила дать тебе время? Теперь моя очередь вымаливать второй шанс и плевать, насколько сильно это меня унизит. Жизнь дана тебе, неважно кем, богом или вселенной, но позволь сохранить её для тебя. Дай мне шанс исправить то, что я натворил. Пожалуйста.

Джеральд подошёл, не осмеливаясь коснуться, хотя она всей своей кожей чувствовала его острую и отчаянную потребность. Так близко! Трепетно, нежно и совсем рядом. Ему оставалось сделать одно движение, и вот его рука на её талии. Он обязательно (да-да, она знала это точно) уткнётся носом в короткие пряди волос. Вдохнёт их запах, поцелует макушку. Элис читала это в его глазах, ощущала с каждой секундой невыносимо сильно растущую гравитацию между ними. Но Джеральд не шевелился. Как бы ему ни хотелось дотронуться… прижать к себе, задыхаясь от месяцев разлуки, он этого не сделал. Боялся, что она опять отшатнётся? Не дозволено, пока не разрешит? Пока не простит и не поверит? Ох, Джеральд… Она больше не могла притворяться. Хотелось уткнуться лбом в его плечо и забыть все тревоги. Но нельзя. Слишком страшно начинать всё сначала, потому что теперь она совершенно одна. Но кое-что ей всё же нужно произнести вслух. Для себя, для него, для них обоих.

– Ты не виноват. По крайней мере, далеко не во всём.

– Неправда…

– Подожди! – Она вскинула руку, остановив попытку самобичевания. – Это бы всё равно произошло. Позже или раньше, но приступ был неизбежен. В этом году я столько раз была на грани… Мы никогда не узнаем, где была последняя капля. Я не оправдываю тебя. Ты был непростительно груб и жесток. Да что там, ты конченый мудак. Но Джеральд… Не твоя рука втыкала шприц с героином в руку моей матери. Поэтому прошу тебя, не надо. Не обрекай себя на год жизни рядом с искалеченным человеком, который предал твоё доверие точно так же, как и ты его. Нам будет невыносимо тяжело. Сутками вместе. Без шансов куда-то вырваться или отдохнуть друг от друга. Это не та жизнь, о которой должен думать молодой мужчина. Ты привык к другому. Я-то переживу, но ты не справишься. Тебе нужна твоя свобода, твоя работа… Пентагон, Массачусетс, Коэн…

Её прервал тихий смех. Стянув очки и спрятав лицо в ладонях, Джеральд глухо застонал, а потом вцепился в волосы и посмотрел на Эл шальным взглядом. На его лице плавала дикая усмешка.

– Глупая женщина! – пробормотал он и протянул руку, не касаясь очерчивая пальцами короткие пряди волос. – Удивительно рациональная, но удивительно глупая! Яхочу провести с тобой этот год! Этот, следующий, всё столетие, если позволишь… Проклятье, что я делаю не так? Как ещё надо признаться в любви, чтобы ты перестала думать обо всей чепухе? Мне повторить? Я…

– Что?

Широко раскрыв глаза, она неверяще посмотрела в напряжённое лицо Джеральда и на секунду зажмурилась! Невозможно… Невероятно! Как?! Неужели в ту ночь на заднем дворе у «Вальхаллы» она обменяла своё сердце на сердце для Железного Дровосека? Потому что он их сберёг – эти чувства, что озвучил так грубо. Джеральд очистил их от грязи и мишуры слов, чтобы осознанно и упорно растить. Все эти месяцы он оберегал их от бурь и непогод, пока сама Элис безрезультатно старалась задавить последнюю память о нём. Господи…

Вдруг стало отчаянно страшно от того, как Джеральд пытался взахлёб отыскать в себе что-то человеческое, а потом вдруг нашёл в ней – единственном существе, с которым не осталось ни тайны, ни даже крошечной лжи. И невозможные ни в одной из множества реальностей чувства стали той тропинкой, по которой он готов был рискнуть пройти. А она?

– Что… – повторила она.

– Ты слышала.

– О боже…

– Твоё решение, Элис?

Она металась. Весь её опыт и здравый смысл вопили, что это слишком рискованно! Диких зверей приручают специальные дамочки с кожаными плётками и шёлковыми путами. Но Джеральд за каким-то чёртом хотел принадлежать ей: девчонке без имени, младше его на десять лет и отчаянно влюблённой в своего профессора. Чушь, бред, абсурд! Так не бывает, люди не меняются, роковые красавцы-гении не выбирают дурнушек и не спасают им жизни, попутно признаваясь в глубоких чувствах. Нет, но… Пора признаться себе – она его не забудет. Закопает глубоко в памяти, похоронит под новой жизнью, но каждого следующего будет сравнивать только с ним. Элис знала себя. А ведь был ещё Коэн. Наставник, который не терял надежды и неистово жаждал спасения для любимого сына. Может ли она поверить ему? Им обоим? Хочет ли?

У Элис не было ни одной веской причины, ни одного достойного аргумента, кроме того, что больное, почти порванное на куски сердце до безумия этого хотело. Но…

– Хорошо. Пусть будет по-твоему. Да.

Похоже, Джеральд даже не дышал, пока ждал вердикт женщины, обезумевшей от счастья и тщательно это скрывавшей. Он резко выдохнул, прикрыл глаза и пробормотал что-то очень похожее на молитву. Вероятно, Ктулху, потому что на Иисуса он не надеялся уже очень давно.

– Я приеду завтра к семи утра. Будь готова, – отрывисто и тихо произнёс Риверс.

Всё.

А следующее, что он сделал: молча взял отложенный в сторону и давно позабытый шуруповёрт, поднял упавший карниз и за пару минут прикрутил тот к стене, даже не воспользовавшись табуретом. После чего, не прощаясь, он вышел в ночь, оставив растерянную Эл в одиночестве. Осознавать всё случившееся.

Остаток вечера она провела в самом настоящем ступоре, так и не решившись собрать вещи. Как только за невероятным гостем закрылась дверь, Элис машинально спрятала почти нетронутый пирог, вылила в раковину остывший чай и сунула тарелки в посудомоечную машину. Голова не знала, чем занималось тело, а пыталась разобрать ворох свалившихся новостей. Эл машинально помылась в душе, а потом столь же бездумно улеглась на кровать и уставилась в потолок.

Ярким квадратом на штукатурке отражался блеск уличного фонаря, который жалюзи делили на полосы. Элис знала их наизусть. Сорок три светлых и на одну больше – тёмных. Искажённая перспективой трапеция. Сна не было. Идея о снотворном промелькнула и тут же издохла, придавленная аргументом, что до назначенного Джеральдом часа оставалось меньше трёхсот минут. А если Эл не хотела весь следующий день страдать от мигрени, значит, придётся справляться самой. Либо не справляться вообще.

Когда небо за окном начало светлеть, Элис выбралась из скомканной кровати. Устав от бессмысленных попыток заснуть, она направилась в ванную и наскоро натянула спортивный костюм. Она передумала. С первыми лучами солнца вчерашнее решение показалось идиотским и поспешным. Слишком рискованно! Элис понятия не имела, как вообще согласилась на подобную авантюру, но намеревалась послать Джеральда со всеми его скаутскими идеями глубоко и надолго. Операцией стоимостью в три его Мерседеса не разбрасываются, словно прошлогодними яблоками. Она не имела права на такую щедрость.

Убедив саму себя, что использует чистейший здравый смысл, а вовсе не трусит, Элис спустилась по лестнице, активировала электронный браслет и приготовилась насладиться утренним городом во время пробежки. На работу ей было к восьми.

Звонок в дверь раздался одновременно с тихим звяканьем Солнечной системы, что потонул в обезумевшем риффе. Марс и Венера сошлись в одной точке.

«…She-e-e-er heart attack

Re-e-e-e-al cardiac…»

Завывали хором Queen, плавая невероятными гармониями во влажном воздухе калифорнийского утра. Риверс был, как всегда, точен. Вздохнув и отставив чашку с какао, Элис тяжело поднялась с высокого табурета и отправилась встречать мужчину, который наверняка будет очень… очень недоволен. Открыв дверь, она молча впустила враз помрачневшего гостя и вернулась к подобию завтрака. А тот сделал несколько шагов и традиционно замер чётко по центру, прислушиваясь.

«Hey-hey-hey-hey it was the D.N.A.

Hey-hey-hey-hey that made me this way…»

Песню, конечно, нельзя было назвать удачным выбором в случае Элис, но с чувством самоиронии у неё всегда было в порядке. Молча разглядывая напряжённо застывшего Риверса, она закинула в рот шоколадные шарики сухого завтрака. Элис не посчитала нужным поздороваться или, какое святотатство, прервать пение старины Фредди. К покойным легендам надо проявлять уважение!

«…She-e-e-er heart attack

Re-e-e-e-al cardiac…»71

Они вслушивались в текст ещё долгие полторы минуты, прежде чем песня резко закончилась. Отправив в рот последнюю горсть хлопьев, Элис выключила плеер и посмотрела на стоически ожидавшего финала Джеральда. Чудеса, да и только.

– Почему ты не одета? – спросил он терпеливо, разглядывая её мокрые волосы и натянутые после душа домашние штаны с футболкой.

– Потому что я никуда не еду.

Скрестив руки на груди, она приготовилась к крику, но Риверс молчал. С минуту он мысленно проковыривал в ней дыру, сжав губы в почти невидимую нить, и когда Элис уже дымилась от взгляда чудовищных глаз, отвернулся. Оглядевшись по сторонам, он уверенным шагом направился прямиком в спальню. На ходу Джеральд подхватил рюкзак Эл и грубо вытряхнул его содержимое на пол.

– Что, чёрт возьми, ты творишь?!

– По-моему, это очевидно, – ехидно заметил Джеральд, поочерёдно открывая комоды и шкафы. Добравшись до нижнего белья, он бесцеремонно вывалил содержимое ящика прямиком на кровать. Фанерный короб с глухим стуком отправился на пол. Схватив пару трусов и маек, Риверс запихнул их в рюкзак и занялся одеждой.

– Да ты охренел! – воскликнула Элис, но тут наглец сунул ей в руки джинсы и кофту.

– Одевайся.

– И не подумаю! – возмутилась она, с вызовом уставившись в спокойные глаза.

– Значит, поедешь так. – Джеральд аккуратно поправил очки.

– А если нет?

– У тебя пять минут. Либо переодеваешься, либо отправляешься прямо в пижаме. Ещё вопросы?

Аккуратно прикрыв за собой дверь, Риверс оставил её с охапкой тряпок в руках и в полном ступоре. Обалдеть…

Из комнаты Элис вышла причёсанная и готовая если не ко всему, то ко многому, потому что успела натянуть кроссовки. На кухне вовсю хозяйничал Джеральд, допивая её какао и поедая сухой завтрак прямо из картонной коробки. Отряхнув руки, он подхватил рюкзак и с самым брезгливым выражением лица кинул туда зарядку от телефона. Галантно пропустив жертву доминирования вперёд, Риверс дождался, пока она запрёт дверь, и Цербером двинулся за ней следом по лестнице. Однако, едва спустившись, Эл замерла. Она смотрела на уродливую машину и не понимала, что здесь делал мерзко зелёный пикап, вместо любимого чёрного монстра. Огромный Додж занимал чуть ли не всю ширину улицы, чем вынуждал совершать чудеса маневрирования в попытке его объехать. Элис осторожно подошла к страшиле, понимая, что едва сможет дотянуться до зеркала.

– А где… – пробормотала она.

Так странно. Без эксцентричного Мерседеса Джеральд был… не Джеральд.

– У Сэма. Не хотел тратить время на чепуху и взял первое, что подвернулось рядом с аэропортом, – отмахнулся Риверс, а ей внезапно стало обидно за преданного железного друга. Но Элис смолчала.

– Твоя гигантомания опасно быстро прогрессирует. Не думал обратиться к специалистам?

– Повтори вопрос, когда дойду до грузовых Катерпиллеров, – раздался машинальный ответ.

Риверс закинул вещи на заднее сиденье, открыл пассажирскую дверь и протянул ладонь, намереваясь упростить посадку. Однако замер, заметив колебания Элис. Щека дёрнулась, и он быстро спрятал за спиной руки, а потом вовсе отступил, возвращая иллюзию безопасности.

– Позволишь помочь или будем веселить улицу?

Не сумев выдать вразумительный ответ, Элис кивнула, но так и не двинулась с места. А уставший ждать Джеральд сжал зубы и осторожно подхватил её за талию, усаживая в потёртое кресло. Он ни на секунду не позволил себе большего, держал, казалось, одними кончиками пальцев, но сердца обоих всё равно пустились в галоп. У одного от первого за долгие месяцы прикосновения, у другой от дёрнувшейся паники. Но мгновение прошло, тихо хлопнула сначала одна, потом вторая дверь, а двигатель, издав душераздирающий скрежет, выпустил в экологически чистый воздух Калифорнии чёрную взвесь газов. Элис повернулась к окну. Господи, она действительно это сделает?

На шоссе выехали в неловком молчании. Точнее, молчал Джеральд. Элис же судорожно пыталась угнаться за улетавшими вперёд событиями, и ей было не до пространных бесед. Они снова куда-то ехали. И чем дальше катил от дома старый Додж, тем сильнее росло ощущение, что вся их история – одна сплошная дорога с неясным итогом; бесконечное число миль и дорожного полотна. Менялись времена года, пейзажи, а Джеральд Риверс и Элис Чейн всё ехали… ехали.

– Почему ты делаешь это? – наконец задала она мучивший вопрос. И Джеральд, наверняка ожидавший чего-то подобного, ответил не задумываясь.

– Потому что хочу.

– Одного твоего желания мало.

– Потому что самое важное находится гораздо ближе, чем за один световой год от Солнца, – вздохнул Риверс.

– Потому что… Что? – Осознание накатило отрезвляющей волной. – Ты! Ты попросил Спрингера…

– Нет. – Пальцы с силой стиснули потрёпанную жизнью оплётку руля, но мгновенно расслабились. – Послушай, я даже…

– Зачем! Ну зачем? – перебила она, не обращая внимания на попытки Джеральда объясниться. – Это моя жизнь, моя работа! Я так хотела хоть чего-то добиться сама. Думала, что в кои-то веки действительно нашла старшего друга и наставника, за которым не кроется целый Капитолий из скрытых мотивов.

– Я ничего не просил, – покачал головой Риверс.

– А в чём тогда причина? Какой смысл Спрингеру возиться с девчонкой, которая не представляет для него даже научного интереса?

– Они с Сэмом старые приятели.

– О господи, – простонала Элис и спрятала лицо в ладонях.

– Но дело не в этом.

– Нет?!

– Нет. Когда ты улетела, стало паршиво. – Джеральд помолчал, а потом неожиданно сардонически рассмеялся. – О чём я… Дерьмо! Это оказалось почти невыносимо! Я больше не видел тебя, не знал как ты и что с тобой. У меня была тысяча дел, решалась сотня срочных задач и проблем, которые отнимали всё моё время. Я старался не думать, пытался заняться тем, что критически важно. Искал врача, договаривался… Ничего не работало. К середине июля меня едва не трясло от неизвестности, так что я сдался. Написал Джону письмо, с пустыми, никому не нужными уточнениями по его проекту, и вскользь спросил о тебе. Одна фраза. Даже имя твоё не называл. Не знаю, это ему подсказало, или он успел поговорить с кем. А может, всё просто… И я окончательно теряю голову, если дело касается тебя, и совершаю промах за промахом.

– Он всё понял, – тихо произнесла Элис, поднимая на Риверса взгляд. Господи, можно ли было любить этого человека ещё сильнее и вопреки? Наверное, нет. Наверное, это последняя стадия её безумия.

– Скорее, напрямую спросил Сэма, а потом и Ротчер.

– Старый маразматик, – проворчала она.

– Он может позволить себе многое, но я благодарен ему.

– Канаверал тоже его идея? – Вопрос был формальным. Элис и без того знала ответ.

– Из письма Спрингера я понял, что надо спешить. И когда в августе мне нужно было прилететь в Эймс, он предложил ход с Флоридой.

– Проклятые заговорщики.

– Твоя прошлая реакция многому меня научила. – Он улыбнулся через силу. – Но ты опять сломала все мои планы. Сначала очень долго сопротивлялась, а потом вернулась раньше времени.

– Я всерьёз думала, что у меня галлюцинации. И всё равно… почему? Зачем тебе это? – Элис взмахнула рукой, словно указывала на приближающуюся развязку перед въездом в южную часть Сан-Франциско.

– Потому что хочу и могу. Ожидала услышать какой-то другой ответ?

– Нет, – вздохнула она. – Но всё так же считаю, что ты не понимаешь проблемы.

Вместо того чтобы прокомментировать это заявление, Джеральд откинулся назад и схватил что-то с заднего сиденья. А в следующую секунду на колени к Элис приземлилась увесистая папка. Она открыла первый файл и принялась листать, чувствуя, как от волнения онемели кончики пальцев. Здесь было всё. Оригиналы анализов, заверенные печатью копии, целые страницы из медицинской карты с комментариями врачей, у которых Элис когда-либо была. Нашлись даже записи о количестве и качестве смеси, которой её кормили в приюте. Это было самое полное жизнеописание Элис Чейн, которое только могло существовать.

– Мне нужно было время, которое поджимало. Я не знал, что именно пригодится Харрису, поэтому решил действовать наверняка. К тому же закон надо нарушать осторожно. – Джеральд усмехнулся.

– Ты читал? – Элис кивнула на исписанные косым почерком доктора Чена страницы.

– Только то, что напрямую касалось сердца. А так… учебники, статьи.

– Не самое лёгкое чтиво на ночь, – нервно откликнулась Элис, не понимая своего отношения. Джеральд снова испытывал на прочность их доверие, однако затем…

– Мне требовалось понять… разобраться, где та мелочь, что убивает тебя. Да, слишком поздно, но я должен был. – Риверс поджал губы и чуть прищурился. – Впрочем, доктор Пайпер всё же указал мне на несколько вещей в твоей карте. И, должен заметить, мне многое не понравилось из того, что ты сотворила с собой.

– Да неужели, – пробормотала Эл. – Например?

– Например, ты с января принимала противозачаточные, – заметил Джеральд таким тоном, словно говорил о дождливой погоде в прошлый четверг. И пускай он не спрашивал, Элис ответила.

– Да.

– Хотя знала, что тебе их нельзя.

И снова это был не вопрос, но она выдохнула:

– Да.

– Не будь Ланге мужем Генри, я свернул бы ему шею за такое вопиющее пренебрежение. Он же знал! Впрочем, вы, мисс Чейн, тоже можете быть очень плохой девочкой, когда захотите.

Джеральд улыбался, но Элис могла поклясться, что вспоминать о Курте и всей той ситуации им будет больно ещё очень долго. И всё же, было что-то лёгкое в его фразе. Нечто, будившее светлые воспоминания об осени прошлого года и невинно пострадавшей машине.

– Идите к чёрту, профессор Риверс, – наигранно проворчала Эл.

В Сан-Франциско они въехали в начале девятого и теперь пробирались утренними пробками в сторону района Мишн-Бэй. Элис не имела ни малейшего представления, куда вёз их Джеральд, а потому с любопытством смотрела на опутанный строительными лесами пейзаж. Краны на цементном водопое, ну просто урбанистический National Geographic! Через полчаса, выпустив последний на сегодня залп дизельного выхлопа, Додж остановился около центрального входа нового кампуса. В лучах утреннего солнца тот сиял стеклянными панелями облицовки, и, прищурившись, Элис попыталась разобрать гигантскую аббревиатуру названия. Видимо, исказившее её лицо изумление настолько позабавило Джеральда, что он снизошёл до объяснений.

– Если есть возможность выбрать лучшее, я делаю это, – с наигранным равнодушием сказал он, и Элис почти зарделась, осознав, сколько смысла вложено в короткую фразу.

– Что же тогда не Мэйо? – криво улыбнулась она, скрывая смущение.

– Справедливо опасался, что запихнуть тебя в самолёт будет сложнее, чем в машину. Как видишь, оказался прав.

Ну а в холле, куда они зашли, само понятие хай-тека обретало новое прочтение, реализуясь в совершенно неожиданные сочетания стекла, бетона и матовых стальных поверхностей. На полу лежали холодные ровные квадраты искусственного камня, в металлические кубы были встроены интерактивные экраны, повсюду виднелась нейтральная облицовка под светлый графит, над головой парили воздушные переходы. Было очень по-современному, но как-то бездушно. Будто ни работники, ни пациенты ещё не успели обжить помещение. Это вполне походило на правду, потому что от идеальных стоек ресепшена Элис мерещился лёгкий аромат экологической краски. В этом здании правил милый калифорнийскому сердцу озоноспасительный и природовосстановительный интерьер.

Жестом велев следовать за ним, Джеральд подошёл к первой из центральных информационных стоек, где одна из медсестёр немедленно блеснула фарфоровыми зубками.

– Элис Чейн, плановая госпитализация, – холодно произнёс Риверс, не оставив акуле клиентского сервиса ни единого шанса проявить дружелюбие.

Быстрый стук клавиш по клавиатуре, и в руки Элис опустилась внушительная пачка листов стандартной медицинской анкеты.

– Пожалуйста, мисс Чейн, поднимитесь на четвёртый этаж. Вас встретят и проводят в палату. Профессор Харрис подойдёт минут через двадцать. Желаем вам приятного лечения в Калифорнийском университете Сан-Франциско, – на одном дыхании выпалила медсестра-регистратор и снова изобразила приветливый оскал.

– Как ты это провернул? – тихо спросила Элис, стоило им немного отойти.

– Мне рассказать тебе, как нарушать закон?

– Нет, я не про карту. Ты говорил, что уже есть врач, который согласен меня оперировать. Но как же консилиум, обследования. Доктор Пайпер говорил, это не решение одного человека.

– Харрис сказал, что собранных мною данных достаточно. Остальное обсудим на месте. У меня нет причин ему не верить.

– С чего вдруг?

– Его посоветовал один знакомый губернатор, чьи родители знали твоего врача лично. Услуга за услугу, – бросил Риверс и хитро взглянул на неё поверх чуть сползших с переносицы очков.

Ошалев от подобных новостей, Элис машинально шагнула в коридор вслед за Джеральдом. А тот довольно уверенно ориентировался в новом здании одного из ведущих медицинских центров страны. Но чем выше их уносил лифт, тем отчётливее Эл понимала, что ещё чуть-чуть и назад дороги не будет. И это поднимало где-то внутри волну паники.

В отделении кардиологии их уже ждала администратор с очередной голливудской улыбкой и зазубренными наизусть алгоритмами общения. Вежливость, тактичность, толерантность. Она было вознамерилась их проводить, но привычно возвышавшийся над толпой Джеральд явно не нуждался в том, чтобы ему показывали дорогу. Так что Элис и дородной медсестре оставалось лишь семенить за его гигантскими шагами до самого конца коридора, где и располагалась палата. А та была непомерно большой и явно потребовала от Джеральда очередной суммы денег. Огромная плазма, деревянная обивка стен, за которой пряталось медицинское оборудование, прекрасный вид на залив… Вряд ли профессор Риверс был бы согласен на меньшее. А затем Элис увидела на полу его вещи и заваленный документами ноутбук на жёлтом диване, отчего в груди тоскливо заныло.

«Джеральд, тебе некуда было идти?»

Однако пока Элис обдумывала эту мысль и старательно заполняла анкету, Риверс исчез. Но вскоре вернулся вместе с крупным мужчиной, чей холодный и цепкий взгляд словно накрутил внутренности на крючок и дёрнул наружу. Профессор, как гласил стандартный бейдж, Кристофер Т. Харрис стоял в дверях, засунув руки в карманы халата, и внимательно слушал что-то тихо говорившего ему Риверса. Элис не знала, о чём была речь, и смиренно ждала, пока на ней, словно рождественской ёлке, развешивали необходимую амуницию больничного жителя. Подтянув ноги к груди, она смотрела на свои босые ступни, а в голову лезли нелепые мысли. Например, что по наитию, данному никак иначе, чем свыше, она накануне сделала педикюр. Именно безупречная синева ногтей казалась особенно важной, пока решался вопрос её жизни.

– Мисс Чейн, – размышления о собственном внешнем виде прервал собранный голос Харриса.

Оказывается, он успел подойти, а Джеральд молчаливым стражем встал у Эл спиной. От этого ком напряжения внутри немного ослаб, и она смогла сосредоточиться.

– Давайте поговорим откровенно. Когда я задам вопрос, вы должны принять взвешенное и информированное решение. Готовы?

– Да, сэр.

– Что же… – Харрис качнулся с пяток на носки. – У меня была возможность ознакомиться с вашей историей болезни, которую любезно предоставил мистер Риверс. Поскольку она была удивительно обширна, не думаю, что потребуются комментарии от вас лично, но мне хотелось бы внести несколько уточнений. – Ещё раз качнувшись, врач продолжил: – Вы знаете, что с такой аномалией рождается меньше одного процента людей, а до вашего возраста из них доживает в лучшем случае половина. Зная данные рентгенографии, ЭХО и добавив туда весенние события, что крайне негативно сказались на размере предсердия, замечу – ваше везение поистине невероятно.

– Кажется, я и сама начинаю верить в удачу, – проговорила Элис и тут же испуганно обернулась, заметив побледневшее лицо Джеральда. – Ты ни в чём не виноват.

– Позволь решать мне, – тихо, но резко бросил он.

– Так вот, – прервал очередное выяснение отношений доктор Харрис, который мелодично позвякивал чем-то в одном из карманов халата. – Изучив все материалы и результаты прошлых исследований, я вынужден согласиться с выводами не раз курировавшего ваше лечение доктора Пайпера. Операция нужна. Тяжесть порока такова, что я не дам вам больше десяти лет, а при повышенном уровне стресса – меньше пяти. Вопрос в том, какая именно это будет операция. У нас есть два варианта действий: либо мы ставим искусственный клапан, либо проводим его полную пластику. Первый вариант более безопасный, но каждые десять-пятнадцать лет придётся менять износившийся механизм. Во втором случае, если манипуляция будет успешной, вы навсегда избавитесь от дефекта…

– Если будет успешной?..

О, серьёзно, ну почему голос прозвучал так жалко? Позорище! Элис известны все риски, все неудачные попытки и возможные летальные исходы. Она не раз обсуждала это с доктором Пайпером. Так какого чёрта так страшно?

– Окончательно степень повреждения и деформации правого предсердия, которое придётся ушивать, можно оценить, только добравшись до сердца. – Взгляд жёлтых, точно у оборотня, глаз снова зацепился за Элис, вытягивая последние силы. А вервольф в халате улыбнулся и продолжил: – Ваша масса тела меня беспокоит. У организма должен быть запас сил, чтобы справиться с нагрузкой наркоза и последующим восстановлением.

– Но вес не критичен? – напряжённо спросил Джеральд.

– У меня нет анорексии, – по слогам отчеканила Элис, но её никто не слушал. Вместо этого она снова ощутила поползшие от Риверса ледяные иглы, которым он нанизывал внимание Харриса, требуя прямого ответа.

– Нет. Однако будет сложно, – медленно ответил врач и холодно усмехнулся. – Если перед взвешиванием мы накормим мисс Чейн, то убедить комиссию не составит труда. Но природу вы не обманете, мистер Риверс. Риск велик.

– Есть ли у нас какие-то другие варианты?

– Хэй, может быть, стоит обсудить это со мной?

– Никаких. Дальше будет только хуже. Скажу честно, вторая операция сложная и уникальная, потому что редко делается на износившемся сердце взрослых людей. Статистика говорит, что смертность может доходить до пятидесяти процентов, но в случае успеха – уже через год почти полное восстановление нормальной деятельности с минимумом ограничений. Как у обычных людей.

– Ваш оптимизм удивительно заразителен, – мрачно проговорила Элис.

– И на то есть причины. – Харрис улыбнулся, включаясь в мрачноватую игру. – Вы находитесь в Исследовательском центре, где пока каждая из таких манипуляций была успешна. Риск высок, какой бы из вариантов вы ни выбрали, но игра стоит свеч. Сердечная недостаточность прогрессирует. Вам нужен хирург, мисс Чейн, оттягивать и дальше просто опасно.

– Операция будет в любом случае, – твёрдо произнёс Джеральд, в очередной раз проигнорировав любые нормы вежливости.

Элис невольно восхитилась его спокойной уверенностью. Интересно, сколько литературы ему пришлось прочитать, прежде чем принять одно из самых тяжёлых решений? И она вовсе не относила это к себе! Нет. Сколько должно быть в Джеральде смелости, чтобы согласиться на выматывающие бдения около постели больной? Сколько терпения видеть не самые приятные процедуры, а потом учить заново жить? Сколько сил? А если у доктора Харриса не получится? Что тогда будет с ним? Ох, Джеральд… Как же ей найти способ и объяснить, что она виновата сильнее?

– Сколько времени займёт пластика? – после небольшой паузы спросила Элис.

– Думаю, около четырёх часов. Три из них на остановленном сердце, – немедленно отозвался Харрис, который непринуждённо мурлыкал под нос весёлый мотивчик хита Тейлор Свифт.

Элис мысленно выругалась! Нет, это, конечно, не трансплантация, но всё же… В палате тем временем повисла та самая гадкая тишина, когда все с нетерпением ждут последнего слова, не решаясь давить, но давят очень громким молчанием.

– Что скажете, мисс Чейн?

Она уткнулась лбом в колени и ещё раз выругалась. Элис ненавидела принимать решения, но всю свою жизнь занималась именно этим просто потому, что больше было некому. До этого момента.

– Джеральд? – глухо спросила она, обращаясь к белым простыням.

– Элис, – тихо откликнулся он, и одного только этого оказалось достаточно. За год рядом Эл изучила каждый полутон интонаций, чтобы догадаться, какой ответ Риверс хотел бы услышать, и какой выбрал бы сам.

– Значит, пластика, – чётко произнесла она.

Весёлая карусель махины здравоохранения начала свой бесконечный бег практически сразу. Анализы, осмотры, консультации, бесчисленные коридоры и кабинеты, кабинеты, кабинеты… Элис усадили в инвалидное кресло, словно беспомощного старика, и перевозили с этажа на этаж. Менялись стены, двери, люди, голова постепенно начинала трещать от обилия заданных ей вопросов, а вены от постоянных уколов. За первую половину дня она наверняка умудрилась проехать по коридорам университета несколько миль. После рентгена профессор Харрис окончательно повеселел и заверил, что его пациентка может не переживать. Операция почти точно будет успешной, а значит торжественное вскрытие Элис Чейн пройдёт следующим утро. После этого в палату вошёл психолог, а Эл захотелось орать.

Молоденькая девчонка должна была помочь принять факт остановки сердца. Теоретически. Элис очень внимательно выслушала заливавшегося чирикающим монологом знатока психологии, чей блестящий страз в одном из зубов вызвал мигрень, кивнула и выставила докторшу вон. Ей нужен план операции, а не абстрактная философия. На рациональное, вымуштрованное миллионами строчек кода мышление не действовали дурацкие подходы вроде: «вот так выглядит продольная стернотомия» или «давайте потренируем дыхание на счёт». Это всё равно, как предложение помолиться. Кому, если её сердце в руках двух совершенно материальных людей? Алтаря для поклонения рукам хирурга почему-то никто до сих пор не придумал.

Джеральд всё это понимал и ни на минуту не оставлял Элис одну. Он всегда был где-то поблизости и не лез с утешительными беседами, за что Эл готова была простить ему всё, если бы ещё оставалось, что прощать. Лишь один раз Джеральд позволил себе отвлечься на телефон. Когда во время последнего ЭХО хлопающие, неровные звуки наполнили помещение. В тот момент они оба не выдержали и отвернулись. Элис думала, что Риверс уйдёт из палаты. Слишком уж хорошо Джеральд помнил ту ночь в больнице, что сменила их непринуждённое «до» на полное тревог «после». Но вместо этого он достал телефон и смотрел на экран, пока не стихли удары сердца.

Он не ушёл даже вечером. И Элис, свернувшись в углу гостевого диванчика, наслаждалась созерцанием профиля Джеральда и даже тем, как в чуть голубоватых линзах отражался экран ноутбука. Это успокаивало. Так они и сидели. Он на одном конце, она на другом, болтая обо всём на свете до самой ночи, пока Эл не выключило из реальности. Вот она ещё неуклюже шутила надсадным юмором напуганного человека, а вот уже неслась во сне по извилистому туннелю.

Элис проснулась в больничной кровати, когда жёлтый карлик только-только приподнимал над заливом свой округлый термоядерный бок. Часы показывали начало шестого. Джеральда в палате не было, но почти свалившаяся с дивана подушка и скомканное одеяло не оставляли сомнений, где невозможный профессор провёл ночь. Элис хмыкнула и потянулась к телефону, намереваясь наплевать на запрет и выклянчить немного еды, однако уже после первых гудков медленно отняла смартфон от уха и прислушалась. Что-то происходило. Посреди обычного гудения вентиляции и отдалённого пиканья аппаратуры она явственно слышала пропущенный через динамик эхокардиографа сердечный ритм. Раздвоенные первые два тона очень знакомо срывались в галоп, добавляя совершенно неуместные удары. О, где-то лежал такой же везунчик, как и она? Что-то рановато для обследований.

Сбросив звонок, Элис вышла в коридор, но всё неожиданно стихло. Руки машинально нажали на кнопку вызова, и чьё-то сердце опять наполнило гудением палату. Чьё-то? Как бы не так! Ворвавшись обратно, она принялась лихорадочно шарить под подушкой Джеральда и не успокоилась, пока не отыскала знакомый смартфон. На экране светилось имя, рождественская фотография из Вустшира, а телефон всё надрывался: «туук-тук-туук-тук…» Бесконечно.

Элис без сил опустилась на кровать. Вдруг до слёз, до истерического крика захотелось узнать – зачем! Зачем Джеральду этот ужас? Зачем память о больном сердце? Потому что от этих неправильных, изломанных звуков веяло могильной сыростью, запахами неотложки и сырым мартовским вечером. От них внутри поднимался такой отчаянный страх за свою жизнь, что Элис не выдержала. Она кинулась к раковине и, вцепившись пальцами в бортики, долго-долго захлёбывалась рвотой вперемешку со всхлипами, пока в голове не осталась одна только мысль. Если ей суждено умереть сегодня, то пусть это случится без боли. Пожалуйста. Только после этого Элис смогла успокоиться, но всё равно вновь и вновь вдавливала кнопку в пластиковую панель телефона и слушала своё сердце.

Дикий концерт не прервался даже с приходом заспанного, взъерошенного, такого невероятно родного Джеральда. Он вошёл в палату и замер, увидев Элис, которая свернулась клубочком посреди огромной кровати.

– Мне охренительно страшно, – прошептала она, глядя ему в глаза и наплевав на ощущение собственного ничтожества. А Джеральд…

В три гигантских шага он оказался рядом, поднял руку, но так и не решился дотронуться. Джеральд ждал и молча просил, чтобы Элис потянулась к нему сама, ведь она ни разу и не дала понять, что уже можно… Что никто, кроме него, ей не нужен. И никогда не был. А потому, осознав это, Элис схватила его руку и уткнулась мокрым от слёз лицом в большую ладонь, что пахла кофе и антисептиком. Это было хорошо и очень правильно. И как-то неуловимо Эл вдруг оказалась у Джеральда на коленях, когда он осторожно обнял слишком лёгкое, слишком маленькое тело. Зарывшись носом в её волосы, он медленно провёл вдоль выпиравших под больничной рубахой острых позвонков и длинными пальцами поймал запястье. Губы коснулись линии пульса, и Джеральд прикрыл глаза, будто считал удары, сравнивал и отчаянно искал ту крошечную разницу, что делало стучавшее рядом с ним сердце до смерти уникальным. Но разве это возможно? Разве может простой человек уловить тот незаметный сбой? Под своей щекой Элис слышала торопливое, но ровное биение, и не сомневалась, что хотя бы один мог.

– Не бойся. Пожалуйста, ничего не бойся, – прошептал он, наконец, прижимая ближе и выключая зазвонивший по новому кругу телефон. – Двадцать три пропущенных. Ты так соскучилась или надеялась уболтать меня на сэндвич с тунцом?

Джеральд улыбнулся, но Элис видела скованность, чувствовала, как напряжены плечи. Его что-то беспокоило, но разве мало у них забот? И всё же она не сдержала нервный смешок. Либо Элис изучили больше, чем ей казалось, либо язык Генриетты длиной с целый Лонг-Айленд.

– Я представляла, как они распилят меня. Как остановят сердце. Выключат, представляешь? Два электрода, одна отмашка, и всё. Пустят кровь через аппарат и будут имитировать жизнь, словно я манекен человека. Дура из психиатрии говорила: «это не смерть». Но как, чёрт побери, если сердце не бьётся? Что это, если не самый настоящий конец? Я буду мертва, пока они не запустят проклятый кусок мяса вновь. Если запустят…

Дослушав до конца сбивчивое бормотание, Джеральд глубоко вздохнул и, видимо, закатил глаза, лишний раз убедившись, что напуганная женщина остаётся напуганной женщиной, даже если её математический IQ близился к двумстам. Однако, не придумав ничего лучше, он воспользовался самым древним, но от этого не менее действенным способом. Риверс обнял тощее тело, поцеловал и сказал глупость:

– Что за бредовые мысли? Ты слишком мало спала, или от голода забарахлил неокортекс? – Он прервался, чтобы разобрать сердитое ворчание, но не смог и решил продолжить. – Да, им придётся на время прервать естественный кровоток, но это не смерть, Элис. Кровь будет идти в обход, но ни на секунду не остановится. Ты же знаешь не хуже меня. Мы вместе читали план. И не ты ли просила показать записи из операционной?

Его губы касались виска, согревали дыханием, и от спокойного голоса становилось чуточку легче.

– Я боюсь умереть.

– Все мы боимся. Мало того, это неизбежно случится, но не сегодня. Не будь я в этом уверен, связал бы и любой ценой затолкал в Мэйо, а может, и в Хопкинс. Ну же. Где твоя всегда восхищавшая меня способность к критическому мышлению? Давай, вспомни цикл, назначь переменные, распиши все этапы и ничего не бойся. Я буду рядом и не оставлю тебя.

– Ты будешь там? – искренне удивилась Элис.

– Да.

– Пообещай!

Она резко повернулась и вцепилась в Джеральда, словно только он удерживал на плаву её почти захлебнувшийся рассудок.

– Я обещаю, что буду там, наверху в операционной, до самого конца, – серьёзно проговорил Риверс. – Я увижу, как ты проснёшься, в очередной раз покажешь мне средний палец и пошлёшь куда подальше.

Элис фыркнула в простую футболку, за которую хваталась всё это время.

– Боюсь, я буду делать это так часто, что у меня пересохнет горло и отвалится рука, ведь ты редкостная зараза. Но я ловлю тебя на слове, профессор.

– Принято.

Джеральд кивнул, и они замолчали. Элис наслаждалась теплом и ощущением короткого мига спокойствия, а он медленно гладил девичью спину, прогоняя круживших над нею призраков.

– Я хотел бы обсудить ещё одну вещь, – внезапно произнёс Риверс.

– М-м-м? – Она даже не сделала попытки пошевелиться, наслаждаясь приятной тяжестью его рук.

– Тот вечер, когда… когда ты попала в больницу.

Джеральд прервался, но Элис прекрасно поняла, о чём была речь, и застыла, неестественно выпрямившись.

– Мне важно, чтобы ты знала. Чтобы понимала… я бы не сделал этого. Никогда. Да, я был отвратительно пьян, зол на тебя и ещё больше на себя, но даже и в мыслях не мог представить, что… Это не оправдывает меня, нет. Но я до мельчайших подробностей помню твой взгляд и…

Она прервала поток сумбурных мыслей, молча приложив палец к тонким губам. И только убедившись, что до неё больше не донесутся воспоминания о том чудовищном дне, Элис осторожно сняла с Джеральда очки, аккуратно сложила и убрала их на подушку. Взяв в ладони узкое лицо Риверса, она сначала медленно поцеловала любимые страшные глаза, а потом коснулась плотно сжатых губ своими.

И в этот момент её наконец осенило.

Элис вдруг поняла, что этот сильный, уверенный, властный, беспринципный, сломанный и вновь собранный, отвратительно наглый, безумно смелый мужчина боялся. Боялся, что в самый волшебный и важный момент его Элис вспомнит тот отвратительный поцелуй на заднем дворе. Боялся, что она отшатнётся и вспомнит, как тогда он мог взять её силой. Прямо там, у ржавых перил и старой кирпичной стены. Сделать своей, ещё не понимая, зачем вообще ему это нужно. Боялся, что в Эл ещё жив тот самый страх, который он видел в больничной палате. И когда этого не произошло, когда худое, угловатое тело прильнуло к нему, Джеральд едва ли мог справиться с нахлынувшим счастьем. Элис чувствовала, как дрожат его руки; как колюче-хаотичными поцелуями он скользил вдоль линии скулы, по тонкой шее, оглаживал выступавшие косточки плеч, ловил ответный трепет и вспоминал каждый изгиб-излом её тела. А затем, окрылённые отчаянной смелостью, пальцы зарылись в рыжие пряди. Джеральд молча целовал кончики коротких волос.

Они долго просидели в объятиях друг друга. Не хотелось говорить. Не хотелось словами портить то тонкое, зыбкое, что впервые возникло с далёкого рождественского вечера. И Элис дремала, нежась в объятиях, пока с деликатным шорохом не открылась дверь.

– Мисс Чейн, – скованно улыбнулась помощница анестезиолога. – Пора.

В гигантской операционной было отвратительно холодно, и от сквозняков Элис била лёгкая дрожь. Её распластанное на столе тело было обвешано датчиками и присосками, словно готовилось к полёту в космос. Где-то за головой тихо жужжал готовый к работе томограф, мониторы весело моргали приветственными надписями, а слева заводился аппарат искусственного кровообращения. Жутковатая махина. Повсюду со стоек свисали серые провода, дисплеи и пульты управления неведомыми механизмами.

Элис подняла взгляд наверх и невольно дёрнулась, увидев свое искривлённое отражение в свинцовой облицовке потолка. Футуристичный дизайн гибридной операционной был на любителя, к которым она себя точно не относила. Опустив глаза, она решила, что наблюдать за броуновским движением в комнате будет лучше для психики. Вокруг суетилось огромное количество переговаривавшихся и шутивших людей – актёры и статисты огромного театра под руководством профессора Харриса готовились играть свои роли. Неожиданно из встроенных в стены динамиков зазвучала музыка, в которой без труда узнавалась депешмодовская «Personal Jesus» почему-то в исполнении Мэрлина Мэнсона. Элис усмехнулась и пробормотала:

– Намёк более чем прозрачен.

– Это музыка доктора Джильди. Он всегда приходит делать наркоз именно под неё, – со смешком ответила стоявшая рядом сестра-анестезист. Та самая, что пару часов назад невольно выдернула Элис из уютного и безопасного кокона, и безапелляционно оставила Джеральда за пределами процедурного кабинета. Дальше мисс Чейн предстояло справляться в одиночку.

– Ясно. Что-то вроде «Имперского марша» у Дарта Вейдера.

Элис не имела ни малейшего представления, как ей удавалось шутить. Хотелось покончить со всем, потому что ожидание утомляло. Вены на обеих руках ныли от подключенных капельниц, бестеневые лампы нависали плотоядными цветками, а на прикрытые хирургические инструменты страшно было смотреть. Но вот толпа всколыхнулась, качнулась ближе к столу, и в поле зрения появилась внушительная фигура профессора Харриса.

– Хоп-хэй, детка, начинаем!

Мимо с пластиковым скрежетом пронёсся стул на колёсиках, где восседал тот самый Джильди. И право слово, с наркозом можно было не утруждаться! Главный анестезиолог мог ушатать любого только лишь своей галлюциногенной одеждой, состоявшей из хаотичных разводов.

Длинно выдохнув, Элис вновь подняла взгляд под потолок, где в полутёмном окне смотровой комнаты, заложив руки за спину, застыл Джеральд. И прежде чем на лицо опустилась маска, она успела одними губами прошептать три самых обычных слова. Элис не знала, увидел ли он, да впрочем, неважно. Этим откровением никого из них уже не удивить.

А потом раздался шёпот:

– Ну а теперь подпевай…

Элис закрыла глаза и поплыла между ударами рабочего барабана, любуясь прекрасным ничто. Она не видела ни данной анестезиологом отмашки, ни блеска хирургических инструментов, ни электродов. Элис не чувствовала игл, не следила за нахмуренным и сосредоточенным лицом доктора Харриса и не замирала испуганно после первой попытки запустить сердце. Не знала она, что за почти шесть часов Джеральд так и не пошевелился, не отвёл взгляда, желая навсегда запомнить тот день, когда всё наконец-то стало правильно.

«…Reach out and touch faith

Your own personal Jesus

Someone to hear your prayers

Someone who cares

Your own personal Jesus

Someone to hear your prayers

Someone who's there…»72

Тело словно налилось бетонной тяжестью и готовилось продавить насквозь то, на чём покоилось. Оно вжималось в поверхность, растекалось жидкими мышцами, распадалось тканями и не желало хоть как-то походить на обычные человеческие формы. Элис плавилась в ощущениях, пока бредущий сквозь галлюцинации мозг не вычленил одну и весьма устойчивую.

Первое, что она услышала, был вдох-выдох механических насосов, которые неутомимо вплёскивали в лёгкие кислородную смесь.

Первое, что почувствовала, – дикую жажду, словно её телепортировали прямо в пустыню.

Первое, что увидела, – склонившегося над ней Джеральда.

Он выглядел плохо. Задранные на лоб очки обнажали залёгшие под глазами ошеломительные синяки. Взлохмаченные волосы явно нуждались не только в расчёске, но ещё и паре капель душа, борода же… Нет, они поговорят об этом позже. Ну, здравствуй…

– Привет.

Усталая улыбка Джеральда оказалась лучшим впечатлением этого дня, если тот ещё не закончился. А потому первое, что поняла Элис, ощутив коснувшийся лба поцелуй, – он не отпустит. Никогда. И в том было счастье.

– Ты в реанимации. Ты справилась. Слышишь? Всё хорошо. Шесть часов, Эл. И ещё два, чтобы разбудить тебя, Белоснежка. Чёрт… Не знаю, понимаешь ты меня или ещё спишь, но знаешь… – Джеральд осторожно улыбнулся. – Думаю, ты будешь рада, что выглядишь, как начинка своих любимых Персеид.

Что?! Разгневанный взгляд дал понять, что его не только услышали, но и прекрасно поняли. И Элис могла бы много сказать в эту минуту. О, в голове вертелось бесчисленные вереницы слов, половина которых была неприемлема. Однако изо рта торчала трубка дыхания, из груди сеткой расползались дренажи и провода, а она была до одурения счастлива. И виновник того, что глаза Элис сияли ярче созведий, нежно целовал её опутанные капельницами руки.