Инсинуации

P.S

Первый после операции год оказался невероятно прекрасным и поразительно тяжёлым. Это было испытание болью, стыдом и любовью, покуда неподвижная Элис часами смотрела, как текло лекарство из двух полных капельниц. Она тренировала в себе силу духа и стойкость, когда увеличивать дозу морфина было уже слишком опасно. Ну а Джеральд, который впервые оказался не в силах хоть как-то помочь, ложился рядом, гладил по волосам и нашёптывал смешные глупости. Иногда выбалтывал правительственные тайны и обязательно читал наизусть Лонгфелло. Он шутил, что не позволит погрязнуть в страданиях, раз в их истории Гайавата умудрился спасти свою Миннегагу. Элис по-доброму огрызалась и просила умерить эго, с которым в одной палате делалось тесно.

Восстановление шло очень медленно. Не помогло даже возвращение в родную квартиру. Сказывалась катастрофическая худоба и год, полный тревог. Пережившее операцию тело напрочь отвергало делать что-то ещё и оставалось беспомощным, вызывая у Элис приступы злости, когда Джеральд пытался помочь. Щёки стыдливо горели, когда с абсолютно невозмутимым лицом, Риверс усаживал её в ванную и аккуратно мыл голову или промакивал грубый шрам. Это было так унизительно! Чересчур откровенно! Элис отчаянно сомневалась, что их чувства готовы к чему-то подобному. Ей, как и каждой девушке, хотелось видеть в глазах любимого человека если не восхищение, то хотя бы радость. Однако проклятое сердце лишило её даже этого.

С мёртвой точки дело сдвинулось лишь в октябре, когда деятельный О’Нили, о чьём неизбежном приезде все позабыли, взял жизнь двоих одиночек под свой контроль. Он объявился на пороге квартиры в один из вечеров, и Элис не представляла, как объяснить всё случившееся ошеломлённому лучшему другу. К счастью, квохчущая часть победила в Джо ту, что усиленно шептала разбить Джеральду нос, и он с воодушевлением взялся за роль сиделки. С упорством застрявшего во льдах танкера Джошуа ломал сопротивление Элис, запихивал в неё тарелку за тарелкой своей стряпни и два раза в день выводил гулять по Изи-стрит.

О’Нили провёл с ними две недели и даже умудрился ни разу не поругаться с Риверсом, который разрывался между работой и Эл. За это время боли почти ушли, и теперь приходили лишь изредка стойкими приступами. Она даже смогла набрать вес. Так что обратно в Бостон Джо улетел со спокойной душой и умопомрачительными новостями. А через день Элис нашла спрятанную в шкаф футболку с надписью: «Моё сердце любит Иисуса».

Ещё через месяц Элис смогла осилить три мили пешком и перестала быть бледно-синюшным подобием человека. Разумеется, она не стала красавицей, да и шрам по-прежнему раздражал: он чесался, немел и неприятно тянул. Один его вид доводил Элис до бешенства, что однажды вообще вылилось в истерический приступ ярости.

Всё случилось ещё в больнице. В то утро с неё впервые сняли бинты, позволив взглянуть на себя в зеркало, и это оказалось ошибкой. Элис понятия не имела, где нашла силы, но разбила в мелкую пыль всё, что подвернулось. Она сдёрнула, казалось, намертво прибитые к груди датчики и провалилась в оглушительную истерику. Прибежавший на шум Джеральд ничего не сказал. Он молча вынес её из палаты и долго сидел с Эл на руках в глухом коридоре, давая возможность выплеснуть скопившееся отчаяние. И позже, лёжа в его тёплых и крепких объятиях, Элис заметила, как внимательно он разглядывал длинную полосу. Тёмный шрам тянулся от самых ключиц до солнечного сплетения. Повинуясь внезапной стеснительности, она попыталась спрятать его за простынёй, но Джеральд остановил.

– Не надо, не закрывай, – проговорил он и провёл кончиками пальцев по грубой нити недавно сросшейся кожи. – Знаю, ты никогда его не полюбишь, но это напоминание мне.

– О чём? – тихо спросила она, заворожённо следя за потемневшими глазами.

– О том, что мог сдаться так и не успев понять, сколько ты уже для меня значила. Напоминание, что в этот раз я играл сам против себя.

– И ради чего?

– Я выиграл тебя у вселенной, разве этого мало? – Джеральд казался искренне удивлённым. Элис же усмехнулась и ехидно ответила:

– Никогда не думала, что ты романтик. Особенно после того медведя.

– Понятия не имею, как такое случилось, – тихо рассмеялся он, признав её правоту, и с наслаждением продолжил: – А ведь мне нравилась моя жизнь. Она казалась такой упорядоченной и предсказуемой. Это было легко. Но потом пришла ты. Перевернула, порвала, перемешала, поменяла цвета местами, чтобы показать, как я заблуждался.

Элис отстранилась и посмотрела на него, собираясь озвучить то, что не давало покоя.

– Пускай ты изменил отношение ко мне, но всё равно остался самим собой. Я дам тебе год, десять, двадцать, да хоть всю свою жизнь, но я не смогу делить тебя с другими.

Джеральд прикрыл глаза, словно взвешивал все возможные последствия.

– М-м-м, пожалуй, деление совсем не тот способ размножения, который я предпочитаю, – медленно проговорил он и поднял бровь, а Элис внезапно захотелось эту бровь расцеловать. О боже! Ну что за невыносимый наглец?

– С тобой невозможно говорить серьёзно!

– Не вижу смысла всерьёз воспринимать ту чушь, что доносится из твоего рта. – Он перевернулся набок и чуть приподнялся на локте, заглядывая Элис в глаза. – В моей жизни есть ты. Временами хаотичная, иногда деспотичная, но восхитительно естественная, с самым трезвым взглядом на жизнь, который я когда-либо встречал. А ещё ты невыразимо прекрасна. Так зачем мне кто-то другой? Я совершенно счастлив.

– Знаешь, твоя репутация не совсем согласуется с подобными заявлениями.

Он рассмеялся и снова упал на спину.

– Будем считать, что я искал свою женщину самым примитивным, но действенным способом – перебором.

– Долго бы пришлось, – хмыкнула Эл, ткнув весельчака под рёбра.

– Всю жизнь. Но мне повезло.

Элис ничего не ответила, лишь улыбнулась и поцеловала Джеральда в кончик его потрясающего носа. После чего уткнулась ему в шею и полной грудью вдохнула тот единственный, присущий лишь её мужчине запах.

На каких условиях Хильда согласилась сохранить место, Элис не подозревала до тех пор, пока не увидела в ноутбуке Джеральда свою же программу. Это произошло случайно, совершенно неожиданно, а потому сокрушительно. Впервые самостоятельно доковыляв до обеденного стола, она едва удержалась, чтобы не сломать несчастный компьютер. Спустя четыре недели после операции эмоции ещё штормило. Так что, приперев оторопевшего от неожиданности Джеральда к стенке, Элис выслушала захватывающую историю его хитрых манипуляций, а потом, держась за больную грудину, орала и требовала отвезти её к Ротчер. Ей было сложно понять, почему влюблённый чудак не придумал иного, как продать себя Хильде. Разумеется, рыжая стерва не отказала и была на двадцать пятом небе от счастья, заполучив к себе вместе с Элис и Риверса.

Впрочем, работать с Джеральдом оказалось удивительно просто. Он не делал поблажек, оставался ехидным и требовательным, но никогда не вмешивался, дав Элис возможность построить рабочие взаимоотношения. Даже лаборатория Искусственного Интеллекта перестала устраивать сцены, приняв уважительное отношение своего начальника к молодой, но дерзкой коллеге. О том, какие отношения связывали гениального Риверса и подающую надежды мисс Чейн, знали только трое. Но они благоразумно хранили тайну их личной жизни до того дня, когда Элис неожиданно сменила фамилию. Удивительно, как Джеральд умудрялся проворачивать такие дела, но то была одна из многих вещей, за которые Эл его обожала.

На самом деле, ей не нужно было это кольцо или статус. Их с Джеральдом связывало нечто такое, что было намного глубже и куда интимнее, нежели просто бумага с печатью. Внутри Элис билось сердце, собранное, взращённое и оберегаемое его руками, тогда как она сама день за днём нежно и осторожно снимала швы с его собственного. Так что Элис плевала на стереотипы и предрассудки, счастливая уже от того, что каждый день засыпала и открывала глаза рядом с самым удивительным человеком.

Одним из самых ярких воспоминаний Элис о жизни в солнечной Калифорнии, оказался день, когда она положила перед Джеральдом ключи от его любимой машины. На это у неё ушли все силы и едва восстановившиеся нервы, но оно того стоило. И пусть пришлось долго уговаривать Курта, чтобы тот пригнал оставленного в Бостоне монстра. Всё решилось, когда Эл подключила Генриетту. Спустя месяц тайных звонков и переписок, золотые кубики брелока тяжело стукнули по столу, и Джеральд застыл. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он поднял голову, и обращённый на Элис взгляд сказал больше, чем тысяча слов. Она обожала этого мужчину, и это было взаимно.

А так их жизнь походила на сотни других. Порой им не хватало денег. Без раздумий продав бостонскую квартиру и разом порвав с Пентагоном, Джеральд ни капли не сожалел о сделанном, но иногда приходилось трудно. Не считая самой операции, лекарства, осмотры и реабилитация пять долгих лет огромной чёрной дырой сжирали весь их доход. И Элис не знала, смеяться, а может быть, плакать, когда Джеральд покупал самые невероятные подарки, привычно не подумав о стоимости. Он совершенно не умел экономить, и было не трудно понять, почему. Его жизнь складывалась таким образом, что сначала не было ничего, а потом всего стало слишком уж много, не оставив ни единого шанса для бережливости. Он стремился окружить Элис вещественными доказательствами своей любви пока не в силах понять, что для счастья нужен только он сам. Здесь и сейчас, через год и сто лет, уставший или восторженно-вдохновлённый новой идеей, снова споткнувшийся о триггер и до дрожи в руках наслаждающийся ею в постели. И она почти самоубийственно отдавала ему всю себя, верила себе и ему, любила в самые тяжёлые минуты, когда понятия не имела, чем им платить по счетам. А пережив с ним два рецидива неожиданно воскресших воспоминаний, Элис наконец поняла, почему Риверс выбрал её. С ней до такой степени не работало его притворство и личины, что он перестал обманывать сам себя. Элис стала миром, который день за днём спасал Джеральда от катастрофы.

Проведённые в Калифорнии годы навсегда остались в их памяти бесконечной чередой маленьких, но таких важных событий. Элис старательно складывала в шкатулку воспоминаний тысячу мелочей. Например, попытки приготовить горячий шоколад, когда в два часа ночи под хохот и слащавые песенки Кэтти Перри они отмывали ставшую крапчатой кухню. А ещё безумные гонки по всему побережью, и потуги белого Корги угнаться за чёрным гордым красавцем. Как истинный джентльмен Джеральд шёл на уступки, не разгоняя в полную мощь лёгких железного Мерседеса, но тут же проигрывал, стоило им свернуть на узкие улочки Маунтин-Вью. Им было весело, им было грустно, им было легко и было тревожно. У них была жизнь, которой они наслаждались с отдачей дорвавшихся до счастья людей.

Однако время шло, и с каждым днём становилось понятнее, как угнетал Риверса монотонный темп Эймса. Не спасал даже объём задач, из-за которых Джеральд едва наскребал несколько часов сна. Элис видела, насколько не хватало его натуре цейтнота и неразрешимых головоломок, эйфории от предстоящей отгадки и адреналинового поиска идеального решения. Джеральд был закован в строгие рамки шаблонного кодирования и, несмотря на все старания, медленно выгорал. Какое-то время спасал Стэнфорд. Вернувшись на работу, Элис настояла, чтобы её гениальный профессор вернулся к преподаванию. Но когда через пять лет контракт с NASA закончился, она положила перед мужем билеты и заявила, что двери космического агентства для них отныне закрыты.

Они перебрались в Вашингтон, округ Колумбия, где Джеральд на удивление легко вернулся в Пентагон. Ну а Элис устроилась в небольшую компанию, что занималась разработками в области биоинженерии, и через несколько лет уже стояла на сцене и держала вместе с коллегами награду за выдающиеся применения науки. Они были по-настоящему счастливы, и Джеральд гордился, безумно гордился женой.

Сам он работал по-прежнему много. Иногда сутками просиживал в своём кабинете, где творил, полностью игнорируя жизнь. В такие дни Элис старалась ему не мешать. Она оставляла на его столе завтрак, а вечером убирала пустую посуду и возвращалась с ужином на двоих. Джеральд рассказывал о новом проекте, она – об очередном эксперименте и новостях. У них не было друг от друга секретов. И хоть Элис так и не научилась готовить, но со свойственным ей упрямством не оставляла попыток. Для своего мужа она сделала бы что угодно. А он? Глупый вопрос. Ради неё вот уже много лет Джеральд молча двигал земную твердь.

Элис с надеждой смотрела, как постепенно Риверс пускал её в свою жизнь; как тяжело, но неотвратимо позволял перейти ту грань внутренней безопасности, которую однажды так жестоко сломали. Он обустраивал их первый собственный дом и становился мягче, спокойнее. Однако вместе с миром и бытом пришли и проблемы.

Освободившись от постоянного напряжения, Джеральд неожиданно для обоих рухнул в пучину кошмаров. Воспоминания ломились с наглостью и беспринципностью солдафона. Они просачивались подобно дыму в самые узкие щели, и их смрад был повсюду. Иногда Эл казалось, что спасения нет. Но она продолжала верить в своего мужа даже тогда, когда он сам опускал руки, не в силах справиться с памятью. В такие минуты он уезжал прочь или углублялся в работу, не позволяя себе приближаться к обеспокоенной Эл. Но день за днём, из одной страшной ночи в другую она помогала ему проходить через все вспышки отчаяния и агрессии. И когда им начало было казаться, что всё налаживается, произошлоэто.

Был вечер пятницы, когда Джеральд вернулся после изнуряющего перелёта из Ирака, куда его в очередной раз привели дела Министерства Обороны. Элис с грустным смешком думала, что в Багдаде ещё не скоро станет спокойно. Но такие командировки давно стали рутиной, и она привыкла к дикому графику и своей постоянной тревоге. Однако сегодня что-то незаметно изменилось. Ещё с порога она ощутила исходившее напряжение, потому что за семь лет совместной жизни отточила чутьё чуть ли не до пророческого дара. Коротко поцеловав, Джеральд крепко прижал Элис к себе и с преувеличенным вниманием расспрашивал о самочувствии. Она размеренно ему отвечала, терпела, наблюдала и ждала. И когда он будто бы невзначай бросил, на первый взгляд, ничего не значащее: «Побудь со мной», поняла – случилось.

Они в полной тишине лежали на диване в гостиной. Джеральд устроился в объятиях Элис и задумчиво перебирал давным-давно отросшие пряди. Прозрачные глаза невидяще смотрели в стену. Уже давно миновала полночь. Да что там, стрелка часов приближалась к трём утра, и неимоверно хотелось спать. Но Элис лишь крепче сжимала руки, не позволяя себе даже секунды на слабость. Она ждала. Она должна. Это то немногое, что ей удавалось дарить мужу – быть рядом, быть только его. В любое время дня или ночи, независимо от того, хочется спать, есть или же умереть. Наконец, он очнулся, слегка пошевелился и прикоснулся губами к её макушке. Условный знак, что она могла спросить. Если хотела.

– Говори.

Вместо ответа Джеральд протянул руку, нащупал пульт на спинке дивана, и большая плазма на стене коротко мигнула приветствием. Несколько щелчков по кнопке каналов, а затем перед ними предстал диктор одного из круглосуточных новостных вещаний.

– …президентом были озвучены основные пункты новой реформы в сфере космической программы. Чем это может обернуться, пока не известно, однако ряд учёных крайне скептически…– Она вопросительно взглянула на Джеральда, но тот лишь отрицательно покачал головой. Ясно. Надо ждать дальше. –…и к другим новостям. Американская ассоциация учителей огласила нового лауреата престижнейшей премии. Медаль Эрстеда получил профессор Кеннет Бэрк за исключительное, обширное и устойчивое влияние на преподавание физики. Напомним, профессор Бэрк хорошо известен, как основатель именитой частной школы для одарённых детей. Только из этих стен вышло самое большое число выпускников, достигших потрясающих высот на научном поприще…

Риверс резко выключил звук и отбросил пульт. Полюбовавшись ещё немного на мерзкую рожу диктора, Элис вздохнула. Кажется, пора. Резко сев, она повернулась к мужу. Тот продолжал бездумно наблюдать, как размером с половину стены проклятый Бэрк счастливо лепетал в бороду.

– Джеральд, – мягко, но уверенно позвала она. Однако добилась лишь повёрнутого в свою сторону лица – глаза всё ещё впивались в изображение на экране. Элис вздохнула и выключила телевизор. На этот раз сработало. – Джеральд. Это нужно сделать.

– …

Она ясно могла видеть, как напряглась его челюсть и побелел под короткой щетиной старый шрам.

–Это не унижение. Не теперь. Ты оттягивал тридцать лет.

– Мне это не нужно. – Голос был холоден и пуст, но Элис не дала себя обмануть.

– Нет. Нужно. Нужно даже больше, чем другим пострадавшим. – Она ласково взяла в ладони его лицо и поцеловала уже навсегда поселившиеся в уголках глаз морщинки. Пальцы зарылись в слишком рано тронутые сединой волосы, играясь с жёсткими прядями. – Пришло время отпустить прошлое. Навсегда. Пусть оно сгорит. Да, не стану врать, будет больно. Но сейчас ты не один, я не оставлю тебя бороться со всем миром. Мы сделаем это вместе.

Джеральд прикрыл веки, молча сдаваясь и признавая её правоту. Впервые за все годы он действительно был кэтомуготов.

Но будь Элис проклята, если знала, в какой гадюшник их втравливала. Однако проблема была и требовала решения. Эл взяла на себя самую неприятную часть, как когда-то поступил ради неё Джеральд: разыскивала других пострадавших, убеждала дать показания, встречалась с семьями и специалистами. Ей было плевать на собственные унижения. Да что таить! Честная и гордая Элис уже готовилась пойти на подкуп, когда усилия всё же начали приносить плоды. У неё ушёл год, чтобы суд, наконец, состоялся. Тяжёлый, мучительный, выжавший из них последние силы и едва ли не душу. Слушания длились не один месяц и окончательно вскрыли гноившийся долгие годы душевный тайник. Это оказалось выматывающе для обоих. Элис умудрилась загнать себя так, что сердце снова очнулось. Но как бы ей ни было трудно, Джеральду приходилось гораздо сложнее. Он тщательно это скрывал, но без споров согласился поработать с психологом, что сняло с Элис хотя бы одну проблему. На пару недель она вздохнула с облегчением, прежде чем вновь нырнула в ночи кошмаров.

Риверс выступал главным обвинителем, проходил через бесконечные допросы, детекторы лжи, очные ставки. Его имя светилось в каждой передовице и муссировалось всеми дрянными шоу, какие только существовали на телевидении. Им слали тысячи писем, где поровну доставалось словам угрозы и обещаниям поддержки. В какой-то момент всё зашло так далеко, что Джеральд был вынужден нанять охрану для Элис, которая, оставив на время работу, посвятила всю себя решению самой важной в их жизни задачи. Она стучалась в закрытые двери, разговаривала с игнорировавшими её людьми, но шажок за шажком шла к цели. Элис ни на секунду не оставляла Джеральда одного, проходя вместе с ним через каждый отравленный день того тяжёлого года. А когда всё резко закончилось, по-детски разрыдалась, едва за ними закрылась дверь дома. Тварь теперь была навсегда за решёткой, а Элис наконец-то простила себя.

Нельзя сказать, что Джеральд окончательно излечился. Нет. Такие травмы остаются на всю жизнь, но ему стало легче. Закончившийся победой суд сделал своё дело. Всё меньше становилось триггеров воспоминаний, они вместе учились с ними работать и постепенно выкарабкивались в нормальную жизнь.

Ещё через год к ним в Вашингтоне присоединились Джошуа и Арнольд. И, несмотря на всю свою занятость, быстро и легко согласились на возобновление четвергового покера. Джеральд, как и думала Элис, сразу и без стеснения начал выигрывать, а Джо не оставлял надежд поймать его на жульничестве. В это же время по всей стране гремела новость о смерти Хелен Клайтон. Опального сенатора застрелили при штурме убежища, но маленькой компании было плевать. И только в супружеской спальне иногда звучали ехидные шуточки про черепашьи бега. Элис не спрашивала, но была уверена, что и в этот раз правительство не обошлось без помощи её мужа.

Дважды они посещали приют в Вустшире, и оба раза инициатором был Джеральд. Они приезжали, как только обосновались в Вашингтоне. На Рождество. И с удовольствием поучаствовали в благотворительном обеде для прихожан. Следующий их визит состоялся только через несколько лет, после похорон Самюэля Коэна. Дождливым июльским утром они бродили по территории монастыря, Элис развлекала их рассказами о своём детстве и отнюдь не невинных шалостях, а Джеральд молча прощался. Больше никто из них так и не вернулся в Бостон.

Ругались ли они? Конечно! И ещё как! Однако их ссоры становились всё тише, уступая место спокойным взглядам и разговорам. Они учились договариваться, учились принимать друг друга тогда, когда измениться было уже физически невозможно. Два взрослых осиротевших одиночества теперь жили вместе и друг для друга. Разумеется, даже у них встречались очень плохие дни, когда обоих штормило и бросало из стороны в сторону. Тогда Джеральд сажал Элис в машину и гнал Мерседес на окраину Мэрилэнда. Там они сидели на капоте верного монстра, прижавшись друг к другу, и молча смотрели на Чесапикский залив, что так сильно отличался от Массачусетса.

А спустя несколько месяцев после суда над Бэрком, Джеральд отвёз их в клинику пластической хирургии. И это сказало для Элис всё. Его прошлое тоже закончилось и отпустило, позволив уверенно и без опаски взглянуть вперёд. Вопреки всем сказанным за эти годы словам, Джеральд простил себя, когда оказался к этому готов. Шрам исчез. Теперь только тонкая полоса на груди Эл напоминала об операции. И тогда, вернувшись из позабытой всеми банковской ячейки, в ушах засверкали бриллиантовые цветы. А спустя десять лет после встречи в полутёмном зале «Вальхаллы», Элис и Джеральд решились. На худом теле появился шрам кесарева сечения, и друзья хохотали, что с такими отметинами Элис срочно нужна шляпа и наглый попугай на плечо. Но Джеральд не улыбался и каждую ночь дюйм за дюймом благоговейно нацеловывал оставленные жизнью иероглифы, ведь каждый из них отвечал за новый этап и поворот в их судьбе.

Можно ли было сказать, что жили они долго и счастливо? И да, и нет. Они были самой обычной до безумия влюблённой друг в друга парочкой, которая, оступаясь и оскальзываясь, строила своё будущее. Вместе.