Иоанна I

Глава IX. В преддверии войны

На протяжении всего этого времени Климент VI, хоть и с трудом, но пытался повлиять на события в Неаполе. Справедливости ради следует отметить, что отсутствие прогресса не было полностью виной Папы. Климент, конечно, хотел расследовать смерть Андрея и быстро привлечь к ответственности настоящих убийц, но его администрация была просто перегружена другими неотложными проблемами, требовавшими внимания Курии. Из-за конфликта между Францией и Англией и территориальных амбиций императора Священной Римской империи способных легатов не хватало. Первые два кардинала, которым было поручено расследовать убийство Андрей, по пути в Италию были перенаправлены в другие проблемные места и так и не добрались до Неаполя. Когда Папа наконец остановил свой выбор на новом легате, Бертране де Де, кардинале Сен-Марка, который должен был стать его представителем в Неаполе (Эмери категорически отказывался туда возвращаться), тот заболел, и его отъезд пришлось отложить на неопределенное время.

Затем, в начале июня 1346 года, Папа получил тревожное письмо от королевы-матери Венгрии. В нем Елизавета повторяла все свои прежние требования относительно снохи и Неаполитанского королевства, а теперь еще и настаивала на аннулировании брака Марии с Карлом Дураццо (к тому времени у этой пары было уже трое детей, причем, все дочери) и на том, чтобы Иоанне было отказано в разрешении на повторный брак до конца ее жизни. Королева-мать насмехалась над мыслью о том, что кто-то из высокопоставленных лиц понесет наказание за смерть Андрей, если дело будет передано на рассмотрение неаполитанского правосудия, и ясно дала понять, что венгры намерены вмешаться в ситуацию по своему усмотрению. "Это письмо очень напоминало объявление войны"[141].

Письмо Елизаветы вызвало у Папы нешуточную тревогу, и побудило его к действию. Климент VI немедленно отправил посланника в Вишеград, чтобы образумить королеву-мать. Вслед за этим, 17 июля, Папа направил венгерской королеве письмо, в котором заверил Елизавету, что, независимо от ранга, убийцы ее сына будут привлечены к ответственности. Тем не менее, он отказался уступить ее требованиям и предупредил, что если Венгрия предпримет вторжение, королевство будет объявлено врагом Церкви, а это грозило интердиктом.

После этого Папа обратил свое внимание на Неаполь. Вынужденный действовать через местных чиновников, Климент в письме от 3 июня уполномочил главного судью королевства Бертрана дель Бальцо (двоюродного брата графа Уго) действовать от имени Церкви при вынесении максимально строгого приговора подозреваемым, которые будут осуждены за убийство Андрея. 8 июня он обратился с письмом к императрице Константинопольской, королеве Иоанне, Роберту и Людовику Тарентским и Карлу Дураццо, призывая каждого члена королевской семьи сделать все возможное для содействия усилиям верховного судьи в скорейшем и верном наказании убийц. Очевидно, что намерение Папы состояло в том, чтобы умиротворить венгров путем публичной демонстрации верховенства закона и неотвратимости возмездия, так как публичная расправа, предпринятая и поддержанная неаполитанской короной, считалась лучшим способом устранить повод для венгерского вторжения. Однако, помня о том, что последствия таких диких расправ иногда очень трудно сдержать, особенно после бунтов в марте, Климент, 4 июня, тайно предупредил Бертрана дель Бальцо, чтобы тот воздержался от наказания любого члена королевской семьи, подозреваемого в участии в убийстве Андрея. Вместо этого верховный судья должен был передать все материалы по этому делу в Авиньон. Папа оставил за собой право судить и наказывать лиц, занимающих высокое положение.

Бертран дель Бальцо взялся за дело и сразу же натолкнулся на серьезное препятствие: константинопольскую императрицу. Объявив, что, если потребуется наказание, оно будет осуществлено по ее усмотрению, Екатерина отказалась выдать Карла и Бертрана д'Артуа под власть верховного судьи. Доменико да Гравина утверждает, что императрица руководствовалась желанием сохранить значительное богатство Артуа, которое было бы конфисковано в случае признания их вины, для себя, а не передавать Церкви. Но, возможно, у нее были и другие мотивы для нежелания сотрудничать с официальным следствием. Весьма вероятно, что Бертран д'Артуа на самом деле был одним из главных организаторов преступления, а показания человека, находящегося под пытками, невозможно было проконтролировать. В таком случае обвинения могли распространиться на родственников и фаворитов Екатерины, не говоря уже ней самой, чего императрица очень хотела избежать. Поэтому до поры до времени Карл и Бертран д'Артуа оставались под защитой императрицы надменно пренебрегавшей требованиями дель Бальцо и укрывались за крепкими стенами ее замка, который, находился всего в десяти милях от Аверсы.

Тем, кто сдался в Кастель-Нуово во время мартовского бунта, повезло меньше. Благодаря признаниям, полученным под угрозой и применением пыток, Бертран дель Бальцо и небольшая комиссия юристов, назначенная ему в помощь, раскрыли еще два заговора против жизни Андрея: один — с целью отравить будущего короля, а другой — с целью убить его с помощью колдовства. Это было весьма полезно для дознавателей, поскольку позволило им, в той или иной форме, распространить подозрения в заговоре с целью убийства Андрея, даже на тех, кто явно в этом не участвовал. К июлю все влиятельные придворные, ранее входившие в круг приближенных Иоанны, были приговорены к смерти и лишены титулов и имущества. Сам верховный судья присвоил себе одно из поместий Санции ди Катанья в Провансе. Первые казни начались в начале августа (хотя два мелких дворянина, чьи родственники клялись в их невиновности, но которые, тем не менее, оказались вовлечены во всеобщее безумие, умерли от болезни и осложнений после пыток еще в заключении). 2 августа Роберт ди Катанья и граф Терлицци были перевезены из замка Капуано на эшафот, специально возведенный на берегу моря недалеко от Кастель-дель-Ово. Доменико да Гравина сообщает:

Но на этом безумие не закончилось. Подражая особенно печально известной казни, которая произошла ранее во Флоренции, Боккаччо продолжает: "Полуобгоревшие трупы вытаскивали из пламени и… некоторые вырывали сердца и легкие, чтобы съесть их. Затем в тела втыкали крюки и тащили их по грязи и сточным канавам по всему городу; и куски этих тел оставались тут и там, разорванные в клочья"[143]. 7 августа это действо повторилось с участием Раймунда ди Катанья и Николо Мелиццано. В день казни каждого придворного, имущество жертвы делилось между его преследователями. Бертран дель Бальцо, в частности, получил большую долю трофеев.

После этого первого раунда казней верховный судья взял небольшой перерыв. Во время этого перерыва, 26 августа 1346 года, произошло чрезвычайное событие, политические последствия которого ощущались при каждом дворе Европы и которое, хотя и произошло далеко от Неаполя, тем не менее оказало сильное влияние на судьбу его королевы. Местом этого потрясения стал маленький городок Креси на северном побережье Франции, недалеко от границы с графством Фландрия.

В течение пяти лет, предшествовавших битве при Креси, Эдуард III, король Англии, добился немалых успехов в войне против французов. В 1342 году Эдуард выступил против Филиппа VI Французского в споре наследников герцогства Бретань, поддержав проанглийского кандидата войсками. Король пересек Ла-Манш и высадил на бретонский берег, для поддержки своего союзника, три отряда, одним из которых командовал сам. В ходе последующих сражений англичане овладели городом Ванн и большей частью побережья, после чего согласились на трехлетнее перемирие с французами. Воодушевленные этими успехами, король Эдуард и его шестнадцатилетний сын Эдуард, принц Уэльский, летом 1346 года высадили армию в Нормандии, разграбили город Кан и не дойдя до Парижа, повернули на север к Понтье. Филипп VI с целью противостоять английскому вторжению, собрал армию, превосходящую по численности армию своего противника и двинулся на перехват. Днем 26 августа эти две армии встретились при Креси.

Филипп мог похвастаться подавляющим превосходством в численности — примерно 25.000 человек у французов против 8.000 — 12.000 у англичан, но армия Эдуарда более дисциплинированной и, благодаря английскому длинному луку, оружию, которое раньше использовалось только против шотландцев, имела сокрушительное технологическое преимущество. Как отметил известный французский хронист XIV века Жан Фруассар, французские войска устали после длинного перехода, особенно наемные генуэзские арбалетчики, которые в тот день "прошли пешком шесть лиг [примерно пятнадцать миль], полностью вооруженные и неся свои арбалеты"[144]. Англичане же, пришедшие накануне вечером, успели отдохнуть. Эдуарда сформировал из своих войск три баталии и тактически грамотно расставил их на поле битвы, а затем спокойно ожидал подхода врага. Фруассар пишет:[145]

Беспорядочный отход пехоты грозил перерасти в разгром. Взбешенный отступлением арбалетчиков, Филипп VI приказал своей кавалерии атаковать с указанием убивать генуэзцев, если они встанут на пути, что не улучшило моральный дух армии. Ряды французской кавалерии были расстроены отступающими арбалетчиками, прежде чем рыцари успели вступить в бой со своими английскими коллегами. Тем не менее французы храбро сражались, тесня баталию под командованием принца Уэльского. Когда принц послал к отцу гонца с просьбой о помощи, Эдуард III отказался, сказав: "Вернись к тем, кто тебя послал, и передай им от меня, чтобы они не посылали за мной больше в этот день и не ждали, что я приду, пусть будет что будет, пока жив мой сын; и скажи, что я приказываю им позволить мальчику заслужить свои шпоры, ибо я намерен, если будет угодно Богу, чтобы вся слава этого дня досталась ему и тем, кому я его доверил"[146]. К счастью для короля Эдуарда, его сын одержал победу и впредь стал известен как Черный принц, прозванный так как цвет своих доспехов и страх, который внушала французам его свирепая натура.

Когда к концу дня король Франции, с горсткой своих баронов, был вынужден бежать с поля боя, победа англичан отозвалась во всей Европе. Эдуард потерял всего 50 рыцарей, в то время как Филипп, по словам Фруассара, насчитал среди своих погибших "11 принцев, 1.200 рыцарей и около 30.000 простых людей"[147]. "Это была не просто победа, а одна из немногих классических битв в истории. Непомерная мощь Франции, лидера Запада, была унижена армией… более чем на треть меньшей"[148]. Хуже того, Эдуард сразу же решил воспользоваться своим успехом, направив армию на север, во Фландрию, чтобы осадить важный прибрежный город Кале. Внезапно англичане приобрели репутацию непобедимых воинов.

Исход битвы при Креси вызвал серьезное беспокойство в Авиньоне. Священная коллегия, в которой преобладали французские кардиналы, даже не претендовала на нейтралитет, а сам Папа после катастрофы одолжил Филиппу VI 592.000 золотых флоринов. Английский хронист того времени Джон Эргом писал, что Климент "всегда, насколько это было в его силах, был на стороне французов против англичан"[149]. Папство понимало, что баланс сил, который благоприятствовал Франции и так хорошо служил Авиньону в прошлом, неуклонно меняется. Теперь ситуация складывалась в пользу англичан и их союзников, среди которых были и венгры. "В это время Папа Климент и король Франции… находились в сговоре; на другой стороне были король Англии, Людовик Баварский [император Священной Римской империи] и король Венгрии", — сообщает итальянский хронист[150]. Еще в марте Эдуард III отправил эмиссара к Людовику Венгерскому с письмом, в котором поощрял короля к вторжению в Неаполь, написав: "Мы охотно дадим совет и окажем помощь, чтобы отомстить за такое преступление"[151], имея в виду убийство Андрея. Франция, которая уже не контролировала большую часть своего западного побережья и внезапно оказалась перед угрозой утраты города-порта Кале а, возможно, и всей Фландрии, не могла позволить себе потерять своего самого близкого союзника, Неаполитанское королевство. К тому же междоусобная война между Робертом и Людовиком Тарентскими расколола королевство, а это означало, что победа венграм почти гарантирована, если король Людовик решится на вторжение.

Отчаянно пытаясь предотвратить новую войну, Климент удвоил свои усилия по предотвращению венгерского вторжения, проводя политику умиротворения. Первые казни предполагаемых заговорщиков и убийц, какими бы дикими и жестокими они ни были, не удовлетворили родственников Андрея, поэтому были необходимы новые, более жесткие меры. Папа потребовал исполнения смертного приговора для остальных придворных, обвиненных верховным судьей, и пригрозил константинопольской императрице отлучением от Церкви, если она не выдаст Карла и Бертрана д'Артуа. В это время Климент также начал выдвигать идею о том, что младенца Карла Мартела следует забрать у его матери Иоанны и отвезти не в Венгрию, как требовала вдовствующая королева Елизавета, а в Авиньон. Если это было компромиссом, то в другом Папа полностью подчинился требованиям венгерской королевы. 28 августа, а затем еще раз 31-го, Климент прямо ответил на скептицизм Елизаветы в отношении готовности папства осудить членов неаполитанской королевской семьи за убийство ее сына, предоставив своему легату кардиналу Бертрану де Де, который наконец достаточно оправился от болезни, чтобы покинуть Авиньон и отправиться в Неаполь, полномочия вести судебное преследование, выносить приговор и, наконец, казнить Иоанну или любого члена королевской семьи, признанного виновным в заговоре с целью убийства Андрея.

В XIV веке государи не вели дневников, не публиковали мемуаров, не открывали приближенному хронисту свои сокровенные переживания и планы, чтобы те донесли их до потомков. Их мотивы нужно выводить из поступков, а это способ довольно неточный. Но даже по этим весьма недостоверным догадкам, похоже, что именно осенью 1346 года Иоанна пережила переломный момент.

Ей было двадцать лет, она была матерью и вдовой, ей противостояли могущественные противники, а ее королевство раздирали горькие раздоры. Ее лишили самых близких советников и заставили беспомощно наблюдать со стороны, как ее бывшие доверенные лица терпели мучения. Женщина, которую она называла матерью, окровавленная и несчастная, томилась в промозглой тьме подземелья вместе со своей внучкой, близкой подругой Иоанны, Санцией ди Катанья. Хотя королеве до сих пор удавалось оградить этих женщин от мучительного конца, она должна была понимать, что речь идет скорее об отсрочке, чем о смягчении наказания. Дальнейшая судьба самой Иоанны также была предельно ясна: без постороннего вмешательства она потеряет сначала ребенка, затем королевство (ведь она понимала, что, если Папа не сделает этого, ничто, кроме ее низложения в их пользу, не предотвратит вторжения венгров) и, в конце концов, свою жизнь. В сложившихся обстоятельствах парализующее волю отчаяние было бы естественной реакцией на предстоящие испытания.

Но Иоанна была государыней в тот период истории, когда это понятие еще что-то значило, и она черпала в нем силы. Королева воплощала собой мужество, настойчивость и, прежде всего, непоколебимую веру в свои права, способности и предназначение. Как правительнице, ей были доступны правовые инструменты, и она их использовала. Похоже, она наконец поняла, что не может позволить папству, или венграм, или Роберту Тарентскому, или Карлу Дураццо, или даже Людовику Тарентскому диктовать или навязывать ей политическую линию. Чтобы сохранить свои прерогативы, она должна была взять инициативу в свои руки.

Поскольку рядом не осталось никого, кому бы она могла доверять, Иоанна вспомнила то чему ее учили, чтобы разработать собственный план. Безопасность ее ребенка и страны требовала объединить раздробленное королевство и представить венгров интервентами. В сентябре Иоанна сделала первый шаг к этой цели, установив официальную линию преемственности на церемонии, где наследник трона, Карл Мартел, получил оммаж от баронства и был официально возведен в герцоги Калабрийские, как ранее поступил Роберт Мудрый узаконив ее притязания на трон, когда она была еще ребенком. В письме Клименту от 18 сентября королева предложила заключить помолвку своего сына с одной из принцесс Франции, чтобы обеспечить интересы этого королевства в Неаполе и тем самым получить более значимого союзника против венгров, обещая прислать со специальным гонцом "определенное количество серебра в качестве компенсации за эти многочисленные послабления"[152].

Эти меры, естественно, вызвали противодействие со стороны противников королевы, среди которых Карл, герцог Дураццо, теперь стал одним из самых опасных. Сотрудничество герцога с Робертом Тарентским было для него выгодным, так как это был способ подорвать авторитет Иоанны в надежде, что она будет смещена в пользу своей сестры. Когда же этого не произошло, и Карл начал понимать, что Иоанна может выйти замуж за одного из его кузенов из дома Таранто и обойти интересы Дураццо, он решился на предательство. Доменико да Гравина утверждает, что герцог написал своему венгерскому кузену королю Людовику еще в июне, обещая свою поддержку и поддержку союзных ему неаполитанских баронов, если король решит напасть, но представляется вероятным, что Карл действительно стал побуждать венгров к вторжению только после того, как Карл Мартел стал герцогом Калабрийским, чего Карл Дураццо требовал от королевы для себя. В любом случае, можно с уверенностью сказать, что к сентябрю Карл Дураццо поддерживал тайные контакты с королем Венгрии, пытаясь улучшить перспективы своей семьи в случае вторжения. Герцог уже заслужил глубокую враждебность Иоанны за свою роль в задержании и пытках Филиппы и Санции и теперь королева считала, что он ставит под угрозу не только ее собственное благополучие, но и благополучие королевства.

Но ничего нельзя было поделать до тех пор, пока Иоанне не удастся отделаться от навязчивых ухаживаний Роберта. Папа, в последний момент, отговорил его брата Людовика от нападения на столицу, пообещав одобрить брак с королевой. "Если Вы прислушаетесь к нашим наставлениям и послушаетесь их, воздержавшись от нынешних беспорядков, мы поступим в отношении Вас настолько благоприятно, насколько это возможно в тех делах, о которых Екатерина, ваша августейшая мать, нам писала", — сообщал Климент[153]. Хотя Роберт видел, что влияние матери работает на пользу его младшего брата, он по-прежнему был полон решимости жениться на королеве. Несмотря на уговоры Иоанны и Папы, предупреждавшего, что его постоянное присутствие в Кастель-Нуово подстрекает венгров, старший принц из дома Таранто упрямо отказывался покинуть замок, и пока Роберт находился там, у Иоанны было мало надежд на объединение королевства.

Однако, 4 октября, после болезни, длившейся всего несколько дней, и через несколько часов после отлучения от Церкви за отказ выдать властям Карла и Бертрана д'Артуа, константинопольская императрица совершенно неожиданно скончалась. Хотя участие императрицы в заговоре против Андрея так и не было доказано, ее влияние на события, последовавшие за убийством, было несомненным. Она и Никколо Аччаюоли вместе выбрали возможного преемника Андрея, защищали, по крайней мере, одного из его убийц и обеспечили победу дома Таранто над домом Дураццо. Безжалостная, целеустремленная, с прагматичным взглядом на политические выгоды, Екатерина по способностям превосходила всех своих сыновей, и после ее смерти обязанности главы дома Таранто пришлось принять на себя Никколо Аччаюоли.

Смерть тети предоставила Иоанне возможность, которую она так долго искала. По приказу королевы похороны Екатерины должны были состояться 8 октября в церкви Сан-Доменико, в самом центре старого Неаполя. Когда, как и ожидалось, Роберт Тарентский выехал из Кастель-Нуово, чтобы отдать последние почести своей матери, Иоанна была уже готова. Согласно Доменико да Гравина и Chronicon Siculum, она со своей стражей быстро выгнала из замка челядь своего кузена, а затем приказала закрыть и запереть ворота. Когда вечером Роберт вернулся, ему было отказано во въезде. Таким образом королева избавилась от одного нежелательного претендента.

Но она не стала сразу же бросаться в объятия младшего брата Роберта, так как это лишь еще сильнее подстрекнуло бы венгров к вторжению, а Иоанне нужно было время. Вместо этого она прибегла к практике своей бабушки и обратилась к Клименту с просьбой разрешить ей окружить себя четырьмя сестрами из близлежащего монастыря клариссинок. 30 октября Папа удовлетворил эту просьбу. Когда 20 ноября папский легат, кардинал Бертран де Де, после длительного турне по Италии наконец добрался до Неаполя, то он тоже обосновался в Кастель-Нуово.

Хотя первое начинание кардинала было благосклонным — 6 декабря он повторил церемонию возведения Карла Мартела в герцоги Калабрийские, тем самым дав официальное одобрение Церкви политике королевы и узаконив ее сына как наследника трона, — Иоанна понимала, что присутствие легата в Неаполе означает, что она больше не сможет защищать Филиппу и Санцию от казни. Обе женщины уже были осуждены, а у Бертрана де Де были свои инструкции. Если бы королева воспротивилась его указаниям, она рисковала бы вызвать гнев Святого престола в тот момент, когда Неаполитанскому королевству нужны были все союзники, которых оно могло заполучить. У королевы не было иного выбора, кроме как пожертвовать своей приемной матерью и одной из самых близких подруг, несмотря на вполне обоснованную отсутствием доказательств уверенность в том, что они невиновны в преступлении, в котором их обвинили.

29 декабря Филиппу ди Катанья и ее внучку Санцию пытали и сожгли. Боккаччо сообщает, что их обнаженными и "привязанными к столбам, везли в повозках через весь город"[154], но Джованни да Баццано, другой хронист того времени, выражается более определенно. "Санцию, которая перенесла пытки… но спокойно и неоднократно отрицала обвинения, привезли на берег моря недалеко от Кастель-Нуово. Там ее подвесили к венцу мачты галеры, облили серой и кипящей смолой, а затем сбросили в море рядом с судном… Не в силах сопротивляться такой пытке, она призналась"[155]. Филиппа, к счастью, похоже, умерла от пыток задолго до того, как попала на костер, но Санция, более молодая и выносливая, пережила весь этот мучительный процесс: "После этого ее [Санцию] выставляли то тут, то там, растягивали на раскаленных углях и пытали щипцами, пока ее внутренние органы не сгорели и она не испустила последний вздох"[156], — заключает хронист.

Нет никаких сведений о личной реакции Иоанны на мучения, которым подверглись в этот день те, о ком она заботилась больше всего на свете.

Но несмотря на повторяющиеся пытки, ни одна из женщин никогда не назвала королеву соучастницей в убийстве своего мужа.

После прибытия легата события развивались стремительно. Как и следовало ожидать, казнь последней партии осужденных убийц ни в коей мере не остановила венгерскую агрессию. В течение нескольких недель после бесполезной смерти Филиппы и Санции Людовик Венгерский и его младший брат Стефан организовали военный совет с императором Священной Римской империи, королем Польши, сыном короля Богемии и другими многочисленными сеньорами, графами и баронами. Англичане же в это время были заняты осадой города Кале. На встрече 24 января и еще одной позже в феврале присутствующие заключили союз с целью отомстить за смерть Андрея. Каждый из них обещал прибыть на сбор 22 апреля, в день праздника Святого Георгия, с войсками и припасами в ожидании вторжения в Неаполь. 27 марта Людовик Венгерский отправил в Авиньон официальное объявление войны королевству Иоанны.

Климент отреагировал на это, усилив давление на своего легата, чтобы тот выполнил двойную задачу: забрал Карла Мартела у матери и осудил и казнил кого-либо из членов королевской семьи, предпочтительно саму Иоанну, что, по мнению Папы, еще могло бы остановить короля Венгрии. Бертран де Де, то ли из-за трусости, слабости, некомпетентности, то ли из-за искреннего нежелания преследовать тех, кого он считал невиновными, не смог достичь этих целей. Почти сразу после прибытия, легат доложил Клименту, что "принцы невиновны"[157], но это не удовлетворило понтифика, который заподозрил, что кардинал уклоняется от преследования королевской семьи в Неаполе, опасаясь репрессий. "Очень важно, чтобы Вы провели активное и надежное дознание в отношении королевы и принцев в соответствии с указаниями, которые мы Вам отправили. Наше намерение, конечно, не состоит в том, чтобы подвергать Вашу жизнь какой-либо опасности. Но если это дело не может быть безопасно или практически осуществлено во дворце, или в Неаполе, или в одном из поместий королевы, то совершенно необходимо, чтобы Вы непременно сделали это… и мы верим, что Ваше благоразумие направит Вас"[158], — ответил Климент своему представителю в письме от 17 февраля 1347 года. Что касается первоначального впечатления легата о невиновности королевы и ее семьи, Климент продолжил: "Мы весьма рады это слышать, но тем не менее Вам не следует прекращать дознание".

Кардинал так же безуспешно пытался убедить Иоанну отдать своего ребенка на попечение Церкви. Папа, очевидно, реагируя на информацию, полученную ранее от легата, который имел достаточно времени, чтобы наблюдать за Иоанной с сыном, попытался склонить Бертрана де Де к действию, написав, что если Карл Мартел будет вывезен из королевства, "ничто не вызовет подозрений в отношении королевы, которая любит, заботится и воспитывает своего ребенка с необычной материнской нежностью"[159].

То, что легат не предпринял решительных действий в соответствии с папскими указаниями, сохранило власть Иоанны и позволило ей подготовиться к грядущей войне. Зная, как яростно ее родственники выступают против ее второго брака, и чтобы создать видимость выполнения требований венгров, она в частном письме попросила Климента пока не санкционировать ее брак с Людовиком Тарентским. Она также поддержала легата в его попытках заставить принца Тарентского, который после смерти матери защищал отца и сына д'Артуа, выдать Бертрана верховному судье после того, как 1 марта Карл д'Артуа умер от застарелой подагры. Бертран, один из тех, кому Андрей угрожал смертью, как только стал бы королем, был выдан властям в том же месяце, и человек, который, похоже, спланировал и лично участвовал в убийстве, был в конце концов казнен за это преступление. Прямолинейный и чрезмерно жестокий способ убийства Андрей вполне соответствовал характеру и наклонностям этого вспыльчивого молодого человека. Женщина или государственный деятель старшего поколения наверняка выбрали бы гораздо более тонкий способ, например отравление. Поскольку Бертран был высокого происхождения, являясь прямым потомком (хотя и по внебрачной линии) Роберта Мудрого, он был избавлен от мучений и унижений публичной казни и вместо этого был предан смерти тайно, и по этой причине некоторые хронисты считали, что он вообще избежал наказания, сбежав в Ахайю с помощью Никколо Аччаюоли. Но его смерть, конечно, ни в коей мере не удовлетворила венгров.

Следующим этапом плана Иоанны было объединение королевства, чтобы можно было хотя бы попытаться отразить вторжение. Для этого необходимо было убедить Карла Дураццо сражаться на стороне королевства, и она подкупила его самым ценным своим достоянием — сыном. 18 июня Карл Мартел был помолвлен со своей кузиной Иоанной, дочерью Карла Дураццо и сестры Иоанны, Марии. Всем было понятно, что королева Иоанна в конце концов выйдет замуж за Людовика Тарентского и дом Таранто будет править в нынешнем поколении, но в результате брака детей, член дома Дураццо будет царствовать в следующем, и этого было достаточно, чтобы купить лояльность Карла. 20 июня Людовик Тарентский был назначен генеральным викарием королевства, а 23 июня Карл Дураццо получил должность генерал-капитана армии. Никколо Аччаюоли был немедленно отправлен во Флоренцию с письмом от Иоанны, чтобы набрать у этого союзника войска для предстоящей войны. Оставался только Роберт Тарентский, которому Папа, 4 июля 1347 года, разрешил жениться на богатой Марии Бурбонской, вдове короля Кипра и представительнице одного из самых влиятельных семейств Франции. Мария владела огромными земельными владениями в Ахайе и помогла Роберту, унаследовавшему после смерти матери титул императора Константинополя, сосредоточить свое внимание на Греции.

Не успели эти кропотливые переговоры с родственниками привести к желаемому результату, как королева столкнулась с реальностью венгерского вторжения. В конце июня в столицу пришло известие, что передовой отряд венгерской армии уже прибыл и угрожает северо-востоку королевства. Авангард под командованием Карла Дураццо был немедленно отправлен в Абруцци с приказом провести разведку и сдерживать продвижение врага до тех пор, пока не будет собрана более мощная армия.

Появление венгерских войск на неаполитанской земле избавило Иоанну от необходимости притворяться, что она уступила требованиям свекрови. 15 августа легат выехал из Кастель-Нуово, а Людовик Тарентский наоборот там поселился. Неделю спустя в час вечерни Иоанна вышла замуж за своего кузена. Времени на получение официального папского одобрения или необходимых разрешений на свадьбу не было. Королева знала, что Климент, все еще надеясь избежать войны, в любом случае встал бы на сторону венгров и отложил или отказал бы ей в разрешении на повторный брак в качестве жеста доброй воли по отношению к семье Андрей, а этого Иоанна не могла себе позволить. Королевству нужен был преданный полководец, и теперь он у нее был, причем самый лучший из имевшихся в ее распоряжении.

В сентябре Карл Дураццо и его люди вернулись в столицу, чтобы доложить о положении на фронте. Новости были мрачными. Передовой отряд венгерской армии объединился с несколькими мятежными баронами с северо-востока королевства. Карл сумел отстоять Аквилею, но все же был вынужден отступить перед превосходящими силами противника.

Вместе Людовиком, Роберт Тарентский и Карл Дураццо занялись сбором армии, скликая своих вассалов и вооружая подданных. Иоанна руководила дипломатическим наступлением и добилась от сицилийцев согласия воздержаться от собственного вторжения в Неаполь, пока королевству угрожают венгры, что было значительным достижением, поскольку перспектива скоординированных действий между этими двумя противниками наверняка обрекла бы королевство на гибель. Но новости из Флоренции были неутешительными. Несмотря на уговоры королевы и влияние семьи Никколо Аччаюоли, коммуна отказалась послать войска, чтобы поддержать своего давнего союзника. Флорентийские старейшины, прагматичные бизнесмены, уже оценили вероятный исход конфликта и предпочли сохранить дружеские отношения с королем Венгрии Людовиком, который, пока никто не стоит у него на пути, не собирался переносить военные действия за пределы неаполитанских границ. Поскольку флорентийская территория не подвергалась риску в этом противостоянии, правительство пришло к выводу, что нет необходимости отвечать на призыв королевы.

Однако отсутствие поддержки со стороны флорентийцев хотя и огорчило, но не сломило королевскую семью. По словам Джованни Виллани, совместными усилиями, возможно, впервые в жизни, Людовику и Роберту Тарентскому, а также Карлу Дураццо удалось собрать армию из более чем 2.500 рыцарей, некоторые из которых прибыли из далекого Прованса, а также уже привычных немецких наемников. Посоветовавшись с Никколо Аччаюоли, Людовик решил, что лучше всего сосредоточить войска в Капуе. Расположенная в двадцати милях к северу от Неаполя, Капуя имела важное стратегическое значение. Большая часть Неаполитанского королевства состояла из болот и топей, и только древняя дорога Via Appia, ведущая из Рима в Таранто, была достаточно надежной, чтобы позволить большой армии со всем ее обозом с осадной техникой и припасами быстро пройти, не боясь застрять в грязи, а Капуя находилась на Via Appia. Дополнительное преимущество города заключалось в том, что с трех сторон он омывался водами реки Вольтурно, что являлось естественным рвом и облегчало его оборону. Капуя уже давно была признана важнейшим компонентом оборонительной системы королевства, и поэтому сменявшие друг друга короли постоянно укрепляли город, так что он стал грозной крепостью.

В декабре Людовик Тарентский с помощью своего брата Роберта и кузена Карла Дураццо собрал армию и отправился в Капую, оставив беременную его ребенком Иоанну в Неаполе пережидать надвигающуюся бурю.