Иоанна I

Глава V. Наследие Роберта Мудрого

Для Иоанны потеря единственного по настоящему близкого человека, которого она когда-либо знала, должна была стать катастрофой. Роберт Мудрый был ее самым главным и самым преданным защитником, ограждавшим ее от темных интриг тех, кто хотел использовать ее в своих целях. С первых дней ее жизни он демонстрировал веру в то, что Иоанна сможет соответствовать требованиям предъявляемые к монарху.

Хотя почти до последнего вздоха Роберт Мудрый заверял, что Андрей не будет иметь никакого влияния на управление королевством, король, должно быть, оставил устное распоряжение, чтобы мужа Иоанны возвели в рыцарское достоинство и ее брак был заключен немедленно. 22 января, всего через два дня после смерти Роберта, когда тело короля, окруженное свечами, все еще лежало в церкви Санта-Кьяра, Андрей был поспешно посвящен в рыцари во время церемонии в Кастель-Нуово. Свидетелями посвящения герцога Калабрийского в рыцарское достоинство стали всего три человека, являвшиеся старшими членами правящего Совета. Один из них был нотариусом, а другой — вице-сенешалем Раймундом ди Катания, одним из сыновей Филиппы. Поскольку двор официально находился в трауре, обошлись без пиров и пышных публичных торжеств, которые обычно сопровождали такие церемонии, но, очевидно, даже этот сокращенный обряд посвящения служил своей цели. Ведь "в день среды, 22 января [1343 года], как велел недавно умерший король Роберт… Андрей… законно явился к двери [Иоанны] в Кастель-Нуово, овладел ею и познал ее плотски"[71], сообщает Chronicle of Parthénope (Хроника Парфенопа), одна из официальных хроник того периода. То, что члены правящего Совета и, в частности, Иоанна согласились на это так скоро после смерти Роберта, убедительно свидетельствует о том, что все вовлеченные в это дело люди на самом деле просто выполняли последние повеления старого короля.

Горе и привязанность Иоанны к своему деду можно оценить по размеру и великолепию гробницы, которую она для него построила. По приказу молодой королевы два флорентийских скульптора возвели массивную мраморную усыпальницу, которая сохранилась до наших дней в церкви Санта-Кьяра. Памятник высотой в три этажа был больше и грандиознее любого другого реликвария в огромной церкви. Высеченная в подражание склепу императора или Папы, гробница изображала Роберта в окружении его семьи, включая Иоанну, которая представлена сидящей на троне во второй нише, что было "придумано, чтобы заглушить сомнения в том, что Роберт был узурпатором"[72]. Сам Роберт был окружен двумя фигурами, изображающими святых Франциска и Клару Ассизскую, что указывало на его приверженность францисканскому ордену. Таким образом, Иоанна сделала все, чтобы слава ее деда пережила его смерть[73]. Масштаб заказа также являлся заявлением о намерении Иоанны продолжать строительство в великой традиции своих предков и оставить свой собственный след в королевстве посредством возведение впечатляющих памятников зодчества.

Но ее горе от потери деда не помешало Иоанне, понять опасность, которой его последняя воля и завещание подвергали ее и ее королевство. Невозможно было судить о политических и военных последствиях открытого отказа Андрею в праве голоса в управлении страной. Король Людовик и его мать Елизавета, несомненно, опротестовали бы это решение перед Папой и, возможно, даже попытались бы убедить папство предпочесть права Людовика на Неаполитанское королевство, как старшего сына Шаробера. Над королевством нависла бы угроза вторжения, если семья Андрея не добьется своего. Венгры могли в любой момент собрать внушительную армию, а Людовик был деятелен и обучен военному делу.

Иоанна, напротив, была сильно ограничена своим полом и требованием, управлять обязательно консультируясь с созданным для этого Советом по каждому вопросу. Ведь даже если бы Совет согласился на ее просьбу о созыве армии, кто бы тогда ее возглавил? Иоанна не могла сделать это сама, а короля не было. Без Андрея у нее не было защитника, полководца, который мог бы заставить враждебные и соперничающие группировки внутри ее семьи объединиться, чтобы противостоять угрозе. Она также не могла заполучить достойного военачальника через брак, поскольку уже была замужем. Таким образом, Роберт Мудрый своей последней волей и завещанием с первых дней правления Иоанны подорвал ее позиции и сделал уязвимой для нападения.

О том, что и Иоанна, и правящий Совет знали о непростом положении, в которое ее поставил дед, свидетельствует быстрота, с которой она назначила одного из своих самых знатных вассалов, Уго дель Бальцо, графа Авеллино, своим послом при папском дворе. Протокол требовал, чтобы новая королева Неаполя совершила официальное принесение оммажа Папе за свое королевство, и Иоанна наделила графа полномочиями выступать в качестве ее представителя на этой церемонии. Она также поручила Уго обратиться к понтифику, Клименту VI, с просьбой разрешить Андрею короноваться королем.

Прося об этой коронации, Иоанна не собиралась даровать своему мужу правление королевством или разделить с ним власть, а просто хотела оказать ему честь, присвоив титул, сопоставимый с ее собственным. Более того, время составления этого прошения (Уго дель Бальцо был отправлен в Авиньон 25 января, всего через пять дней после кончины Роберта, с полного одобрения Санции и правящего Совета) указывает на то, что эта сделка была заключена еще до смерти короля. Трудно поверить, что Андрей добровольно поклялся бы соблюдать условия завещания, если бы он и его советники не получили неких тайных заверений.

К сожалению, рациональная дипломатическая попытка Иоанны, призванная восстановить прежний статус-кво и тем самым предотвратить возможные протесты со стороны семьи Андрея, была далеко не единственным проектом, исходящей из Неаполя и попавшим в коварное окружение папского двора.

На протяжении долгих лет ухудшения состояния короля Роберта Агнесса Перигорская не переставала мечтать о том, чтобы ее старший сын, Карл, герцог Дураццо, взошел на неаполитанский трон. Поэтому Агнесса выражала полную лояльность короне, предложив кандидатуру Карла на должность командующего армии для одного из ежегодных вторжений на Сицилию и старалась войти в доверие к Санции и двум юным принцессам. И хотя внешне ее усилия не увенчались успехом — старый король не наградил ее сына и никак не поощрял его интерес к трону, — тем не менее Агнесса быстро поняла, что, объявив Марию альтернативной наследницей, Роберт Мудрый оставил возможность ее сыну заполучить власть. Если бы Иоанна умерла бездетной или была бы свергнута Папой или венграми, Мария унаследовала бы королевство. Это делало четырнадцатилетнюю сестру Иоанны, которая, согласно тому же завещанию, стала чрезвычайно богатой, весьма привлекательной невестой. Роберт постановил, что его вторая внучка должна выйти замуж за наследника французского трона, но Агнесса так же отчаянно пыталась предотвратить этот брак, как и продвинуть своего старшего сына. Филипп VI, король Франции, был братом Екатерины Валуа и таким образом, перспектива брака Марии с французским принцем ставила интересы дома Таранто выше, чем дома Дураццо.

Переписка между двумя королевскими дворами указывает на то, что некоторые предварительные переговоры с французами уже состоялись, но согласование деталей столь важного брачного союза, как хорошо знала Агнесса, потребует времени. Пока судьба Марии оставалась в таком неопределенном состоянии, можно было самостоятельно обратиться к Папе с просьбой о выдаче принцессы замуж. Это мог сделать только человек с хорошими связями в Священной коллегии, который был бы в столь близких отношениях с новым Папой (Бенедикт XII умер предыдущей весной), что мог бы убедить его действовать в пользу заинтересованной стороны. К счастью для нее у Агнессы был такой человек ― ее брат кардинал Эли де Талейран Перигорский.

Брат Агнессы был одним из самых влиятельных кардиналов при папском дворе в Авиньоне и предком того Талейрана, который четыре века спустя станет выдающимся государственным деятелем во времена Французской революции и Наполеона. Петрарка так писал о кардинале: "Сам он это отрицает, но все утверждают, что он создал двух Пап подряд"[74]. Первым из них был новый Папа, Климент VI, избрание которого в предыдущем году, умело срежиссированное Талейраном, заняло всего четыре дня. Своим выдающимся положением кардинал Перигорский был обязан как своей матери, которая пользовалась внимание предыдущего Папы, Климента V ("ибо открыто говорили, что у него была любовница графиня Перигорская, прекраснейшая дама"[75], — сообщает хронист Джованни Виллани), так и безоговорочной преданности его семьи французской короне. Графство Перигор располагалось на линии фронта юго-западного театра Столетней войны. Оно находилось в той части французского королевства, на суверенитет над которой претендовали и Эдуард III, и Филипп VI. Король Франции понимал, что не может позволить себе потерять верность вассала, который так последовательно боролся с посягательствами его врага, и поэтому он постарался вознаградить перигорское семейство посредством пожалования новых владений и других знаков королевской благосклонности, включая демонстративное продвижение кардинала по карьерной лестнице. "Вероятно, именно этой тесной связью с французской короной объясняется заметное положение Талейрана в Коллегии кардиналов и его растущая репутация лидера французской партии, которая в ней преобладала"[76].

Уверенная в том, что ее брат имеет неоспоримое влияние при папском дворе, Агнесса организовала заговор с целью обойти предсмертные распоряжения короля Роберта. В этом она, похоже, обрела добровольную сообщницу в лице принцессы Марии. Мария, вероятно, не была в восторге от того, что ей придется покинуть дом своего детства в Неаполе, чтобы выйти замуж за далекого короля Венгрии, также ее не устраивала перспектива ожидать предложения, которое, возможно, никогда не поступит, от французской королевской семьи. Ее кузен Карл Дураццо лез из кожи вон, чтобы понравиться юной принцессе, и, похоже, его усилия увенчались успехом. С точки зрения Марии, конечно, лучше было остаться в Неаполе и выйти замуж за принца, которого она знала и с которым выросла, чем доверить свою судьбу совершенно незнакомому человеку.

Поддержка Санцией этого брака, а Агнесса втянула в заговор и вдову короля Роберта, также вполне объяснима. Вдовствующая королева не любила и не доверяла надменной Екатерине Валуа и предпочитала общество герцогини Дураццо, с которой была в довольно близких отношениях. Позже Санции назовет Агнессу и ее сыновей в числе исполнителей своего завещания — честь, которой, как известно, не удостоились члены дома Таранто. Брак между Марией и Карлом Дураццо снизил бы влияние императрицы в королевстве, и Санция, очевидно, была готова рискнуть вызвать гнев своих родственников из дома Таранто, чтобы достичь этой цели.

Поскольку Санция и Мария были за этот брак, Агнессе не составило труда убедить в его выгодности и Иоанну. Согласие молодой королевы на этот брак, которое хронист Доменико да Гравина приписывает влиянию Санции, также является явным свидетельством того, что Марию не принуждали к браку, а она сама активно выражала желание выйти замуж за Карла. Иоанна и Мария были очень близки. Они были почти ровесницами и вместе осиротели. Они были подругами по играм, сколько себя помнили; воспитывались в одном замке, ели одну и ту же пищу, слушали одни и те же церковные службы. В первые несколько месяцев после смерти Роберта Иоанна старалась угодить сестре, устраивая в ее честь пиры и играя с ней в азартные игры. Вряд ли Иоанна стала бы одобрять брачный союз с домом Дураццо, зная о неизбежной реакции дома Таранто, если бы Мария этого не пожелала.

Заручившись тайным согласием обеих королев (но не правящего Совета), Агнесса поспешила воплотить свой замысел в реальность. Герцогиня Дураццо оказалась чрезвычайно ловким заговорщиком. Она понимала, что константинопольская императрица через своего брата, короля Франции, вполне способна предотвратить любой брак, противоречащий интересам ее сыновей, даже тот, который одобрил сам Папа. Поэтому разрешение на брак Марии должно было быть тщательно сформулировано, чтобы предоставить Агнессе полную свободу действовать в одностороннем порядке, если это потребуется. За такие милости приходится платить, поэтому, обращаясь к брату, герцогиня Дураццо не стала полагаться только на семейные чувства и предложила Талейрану 22.000 флоринов (все приданое, которое ей еще причиталось в связи с замужеством), если он устроит свадьбу ее сына.

Так и случилось, поскольку кардинал Перигорский питал свои собственные устремления в отношении папской Курии. Помимо взятки предложенной Агнессой, кардинал, несомненно, рассчитывал, что выдвижение одного из его племянников в качестве возможного наследника неаполитанского трона может оказаться чрезвычайно полезным в следующий раз, когда Священная коллегия будет призвана избрать нового Папу, и он незамедлительно обратился к Клименту VI с просьбой удовлетворить просьбу сестры.

Климент имел заслуженную репутацию человека с высоким достатком, аристократическим вкусом и легкой щедростью (что, несомненно, сослужило ему хорошую службу среди его собратьев на недавних папских выборах). Двумя любимыми поговорками нового Папы были: "Никто не должен уходить от государя недовольным"[77] и "Понтифик должен делать своих подданных счастливыми"[78]. Климент прекрасно понимал свои обязательства перед кардиналом и не видел причин не исполнить его желания. 26 февраля 1343 года он подписал буллу, разрешавшую сыну Агнессы Карлу жениться на любой женщине, которая ему понравится, если ее родство с герцогом не подпадает под запрещенное Церковью кровосмешения. Таким образом, брак с Марией был санкционирован Папой без фактического раскрытия имени предполагаемой невесты — деталь, которая могла оказаться неудобной в последующих переговорах с королями Франции и Венгрии, которые должно быть были несколько обескуражены таким присвоением столь ценного "имущества". Эта булла и была обнародована в Неаполе.

Но не были обнародованы две дополнительные диспенсации, адресованные дому Дураццо, которые также были подписаны Папой 26 февраля. Первая из них наделяла Агнессу и ее потомство правом по собственному желанию выбирать себе священников и объявляла, что этим священникам позволено совершать любые или все таинства в том месте, которое выберут Дураццо, "даже в запрещенных местах поклонения"[79]. Вторая секретная диспенсация, адресованная только Агнессе, содержала разрешение герцогине Дураццо удалиться в любое время в любой монастырь, который ей понравится.

И снова быстрота, с которой были получены эти папские документы, а они были изданы менее чем через шесть недель после смерти короля Роберта, убедительно свидетельствует о том, что заговор был составлен еще до его кончины. Очевидно, что Агнесса, по крайней мере, хорошо понимала, какой провокацией станет этот брак для ее противницы, императрицы Константинополя, и какой жестокой может быть реакция Екатерины Валуа. Затея с уходом в монастырь носила характер запасного варианта.

Со временем в Неаполь прибыло обтекаемое, но все же официальное папское разрешение на брак Карла с его кузиной, и 26 марта 1343 года Иоанна и Санция устроили официальное празднование помолвки Марии в Кастель-Нуово. Быстрота, с которой Папа санкционировал этот брачный союз, естественно, должна была быть истолкована как знак папской благосклонности и, должно быть, подтолкнула Иоанну и Санцию к мысли, что это подходящий момент, чтобы решить будущее Марии и стабилизировать порядок наследования трона. Все члены правящего Совета, заранее проинформированные о содержании буллы, присутствовали на этой церемонии, в качестве еще одной попытки придать ей легитимность. Но даже авторитет этой делегации не мог скрыть атмосферу угрозы, созданную явным отсутствием константинопольской императрицы и ее выводка. Екатерина была в ярости от того, что ее так перехитрили, и в самых резких выражениях выразила протест против обручения как своей племяннице Иоанне, так и Папе, и, как и предполагала герцогиня Дураццо, императрица призвала короля Франции вмешаться, чтобы добиться отмены разрешения.

Но Агнесса, предвидя такой поворот, была к нему готова. Через два дня, 28 марта, дом Дураццо приступил ко второй, тайной половине своего плана. Одна из фрейлин Марии, молодая женщина по имени Маргарита ди Чеккано, племянница кардинала, стала соучастницей заговора. С помощью Маргариты Карл Дураццо заманил свою юную невесту в западный сад Кастель-Нуово, который примыкал к его родовому поместью. По словам Доменико да Гравины, там он "похитил" ее и увез в свой замок, где уже ждал нанятый священник. Этот священник, наделенный правом в соответствии с одной из секретных диспенсаций, подписанных Папой, поспешно и тайно обвенчал пару. Но столь неортодоксального таинства бракосочетания было недостаточно, и Карл, чтобы отрезать все пути назад, как только священник закончил, принял меры предосторожности и консумировал брак. Или, как сообщал Доменико да Гравина, передавая информацию, которая, очевидно, была общеизвестна в то время, "совокупившись, как говорят, и оставив ее в своем собственном дворце"[80].

Но даже та сексуальная свобод, которая царила в придворной жизни в Неаполе, очевидно, имела свои пределы. Поведение Карла и Марии вызвало в королевстве скандал. Хуже того, оно подтолкнуло дом Таранто отказаться от дипломатических усилий в пользу вооруженного конфликта. Людовик, второй сын Екатерины, преуспевший в военном деле, собрал небольшой отряд из друзей и их сторонников, чтобы нанести ответный удар своему кузену Карлу. Они захватили один из дальних замков герцога Дураццо и некоторые другие его владения и заявили о своем намерении продолжать военные действия. Это побудило Карла и его мать, Агнессу, собрать группу своих вассалов для обороны. Через несколько недель Неаполь оказался на грани гражданской войны.

Если раньше Иоанна не понимала своей ошибки, разрешив помолвку сестры с Карлом, то теперь она это осознала. Она отказалась признать тайную свадьбу, лишила сестру приданого и обратилась с длинным письмом к Папе, горько жалуясь на поведение Агнессы и Карла и на оскорбление, которое они нанесли ее семье. Она настаивала на том, чтобы Папа отменил свое прежнее решение и аннулировал брак. Она горячо упрекала сестру, а поскольку Карл и Мария продолжали вести себя вызывающе, перешла на сторону Екатерины. Король Франции тоже написал Клименту VI письмо, требуя объяснений и компенсации за ущерб, нанесенный интересам его сестры в Неаполе. Даже венгерская королева-мать, подстраховываясь, написав письмо, в котором выразила свое крайнее неудовольствие тем, что диспенсация была выдана в прямом противоречии с первоначальным, одобренным Папой брачным договором ее сына с неаполитанской принцессой — ведь согласно этому документу, в случае смерти Иоанны Мария была обязана выйти замуж за Андрея вместо нее.

В этих обстоятельствах два изречения Климента о том, что всегда нужно делать всех счастливыми, подверглись испытанию. Понтифик сделал все возможное, чтобы успокоить конфликтующие стороны. 29 мая 1343 года он написал Санции и Иоанне, что раздражен их реакцией на брак Марии, поскольку "мы дали разрешение на этот союз ввиду ожидаемой от него пользы"[81]. Десять дней спустя, в ответ на очередное гневное письмо Иоанны, он значительно смягчил свои формулировки и, использовав уже отеческий тон, попросил ее простить Карла и Марию, назвав брак импульсивным поступком, совершенным "по причине их нежного возраста"[82], хотя Карлу было уже двадцать лет. Папа продолжал, обращаясь к Иоанне: "Вы, как ее единственная сестра, вскормленная и воспитанная под одной крышей, должны смягчить эти неосторожные поступки и вернуть ее [Марию] на путь благочестия и добродетели"[83]. Марии же он написал: "Ваш брак радовал и радует нас, но он радовал бы нас еще больше, если бы не эти зловещие происшествия. Ублажайте Иоанну с умом"[84]. Елизавета Венгерская получила весьма неискреннее послание (вариант которого был также отправлен Филиппу VI Французскому): "Что касается договоренности короля Роберта о том, что две его внучки должны быть соединены с двумя вашими сыновьями, то мы этому никогда не противодействовали; но мы предоставили Карлу, герцогу Дураццо, диспенсацию общего характера, по которой он мог жениться на любой знатной даме… однако в ней не было названо никого конкретно. В соответствии с этим разрешением, он женился, о чем мы ничего не знали, на второй дочери Карла, герцога Калабрийского [Марии]"[85].

В итоге кардинал Талейран был вынужден отправить в Неаполь своего камергера, поручив ему двойную задачу: разрешить конфликт в пользу племянника и получить от сестры обещанную взятку в 22.000 флоринов. Камергер, которому помог тот факт, что Мария к тому времени была уже заметно беременна, так что у Иоанны не было иного выбора, кроме как признать брак, прекрасно преуспел в выполнении обоих поручений. 14 июля 1343 года было достигнуто соглашение, по которому Карл, в обмен на передачу части своих земель невесте, был официально признан правительством Иоанны в качестве мужа Марии. Положение Марии как наследницы трона в случае смерти Иоанны бездетной, также было официально подтверждено королевским двором. Екатерина и ее семья получили компенсацию за то, что их так ловко перехитрили, в виде выплаты Роберту Тарентскому значительной денежной суммы из королевской казны. Точно так же Иоанна согласилась выплатить значительное приданое Марии, хотя на самом деле королева годами откладывала выплату этих денег своей сестре, что, возможно, свидетельствует о глубоком недоверии, которое она питала к своему новому зятю и его семье. Агнесса же, напротив, выйдя победительницей в этом поединке, быстро расплатилась с курьером присланным братом-кардиналом и передала Талейрану длинное, весьма лестное письмо, в котором искренне благодарила его за многочисленные услуги, которые он оказал ее семье.

Однако за этот успех Агнессе пришлось заплатить немалую цену. Все доброе отношение королевы к герцогини Дураццо, которое та успела завоевать до этого инцидента, было уничтожено ее вероломством. После июльского соглашения Иоанна намеренно стала привлекать советников не входящих в окружение дома Дураццо, в частности Роберта ди Кампанья, еще одного сына Филиппы ди Катанья, и Карла д'Артуа, внебрачного сына Роберта Мудрого. Обоих повысили в должности с увеличением жалованья, чтобы обеспечить их верность королеве. Семья Дураццо оказалась отрезанной от власти этими новыми политическими фаворитами, и даже старый союзник Агнессы Санция не смогла ей помочь. Хотя Иоанна не винила свою бабушку в неудачном браке Марии, как это было с Агнессой, результат научил молодую королеву не полагаться на политическую хватку Санции.

Иоанне пришлось в первый же год своего правления преодолевать семейную междоусобицу, международные интриги и едва не начавшуюся гражданскую войну, что было бы непосильной задачей для любого нового правителя, тем более для того, кому было всего семнадцать лет. Но брак Марии, при всех его глубоких политических последствиях, оказался лишь прелюдией к еще большим неприятностям. Менее чем через две недели после официального признания Иоанной брака Марии в Неаполе неожиданно возникла проблема еще большего масштаба. 25 июля 1343 года в столицу торжественно въехала процессия из четырехсот венгерских дворян, рыцарей и придворных, сопровождаемых толпой слуг и большим обозом. Возглавляла эту грозную делегацию свекровь Иоанны, вдовствующая королева Венгрии, Елизавета.

Внезапное обрушение Елизаветы на сына и сноху было вызвано тревожными сообщениями об ухудшении политической обстановки в Южной Италии. Папа еще не пересмотрел условия завещания Роберта Мудрого в пользу Андрей, несмотря на сильное давление со стороны Венгрии. Королева-мать понимала, что эта нерешительность в сочетании с очевидным влиянием кардинала Талейрана, проявившимся в браке Марии с Карлом Дураццо, была признаком того, что коронация ее сына отнюдь не гарантирована. Придворные Андрея также информировали вдовствующую королеву о многочисленных группировках, борющихся за власть при неаполитанском дворе, и о неполноценности положения ее сына по сравнению с его женой. Разочарованная тем, что ее агентам не удалось переломить эти тревожные тенденции, мать Андрея приехала в Неаполь, решив воочию оценить нюансы политической ситуации и устранить препятствия на пути к власти своего сына. Будучи опытным политиком, Елизавета не скрывала, каким образом она собирается добиваться своих целей. Еще более устрашающим, чем ее свита, был арсенал ценностей, сопровождавших королеву-мать в ее путешествии. По словам венгерского хрониста Турочи, Елизавета предусмотрительно взяла с собой "на расходы" 27.000 марок серебром и еще 21.000 марок золотом ("что соответствует 1.449.000 флоринов, но предположительно в слитках"[86]), не говоря уже о повозке, наполовину заполненной флоринами. Судя по поразительному количеству этой потенциальной взятки, которая, по некоторым оценкам, равнялась примерно двух-трехлетнему доходу венгерской короны, можно сделать вывод, что Елизавета имела представление о том, с чем ей придется столкнуться.

Почти с того самого момента, как она ступила на итальянскую землю в порту Манфредония на побережье Адриатического моря, королева-мать знала о том, какой непрочное положение занимает ее сын в Неаполитанском королевстве. Когда Андрей из вежливости поехал в Беневенто, чтобы сопроводить мать в ее гостевые покои в Кастель-Нуово, жена его демонстративно не сопровождала. Вместо этого Иоанна, одетая в официальные государственные одежды с короной на голове, как подобает государю, встречающему официального иностранного сановника, приняла свою свекровь несколько дней спустя у Соммы, недалеко от столицы. Это полностью отражало повседневную жизнь королевской четы. За исключением важных государственных церемоний и религиозных праздников, Андрей почти никогда не видел свою жену. Они путешествовали раздельно и если, например, он уезжал в Салерно, то она отправлялась в Резину, молились в разных церквях, ездили на прогулки с разными людьми. Даже когда семейные обязательства требовали совместного визита, как, например, когда в начале лета заболел Роберт Тарентский, Андрей интересовался здоровьем кузена 26 июня, а Иоанна ждала до 30 июня. О количестве ночей, проведенных парой вместе, сведений нет, но, скорее всего, после первой консумации брака Иоанна посчитала, что выполнила свой долг, и постаралась держать своего господина и повелителя на расстоянии в этом, как и во всех других делах, насколько это было возможно. Есть свидетельства, что Андрею приходилось предварительно спрашивать разрешения, чтобы войти в спальню жены.

Отсутствие близости не было единственной особенностью их отношений. Хотя все в Неаполе, включая Иоанну, называли Андрей "королем" (уловка, призванная убедить венгров в том, что все так, как должно быть), было ясно, что на самом деле он таковым не является. Он никогда не был официально коронован, и к этому моменту не представлялось вероятным, что он вообще будет коронован. Андрей не был связан с правительством и, похоже, не был обременен какими-либо обязанностями, даже в том, что касалось расходов. Иоанна оплачивала содержание его двора, вплоть до покупки ножей для кухни и розового мыла. Она покупала ему рубашки и дублеты и оплачивала его поездки на море. Он был обязан ей за серебро, которое носил в кошельке, и должен был отчитываться за свои траты всякий раз, когда превышал свое содержание. И все же до приезда матери нет никаких сведений о том, что Андрей как-то возражал против своего положения, и нетрудно понять, почему. В конце концов, ему было всего пятнадцать лет, у него был досуг, прекрасная одежда и быстрые лошади, и, он жил в королевстве, где было много возможностей для развлечений. Андрей вырос в тени Иоанны и к этому времени уже привык к своей роли.

Однако его мать приехала в Неаполь, чтобы изменить его положение. Сначала она пыталась действовать через Санцию, но та в это лето была больна и предоставила своей внучке-королеве разбираться со всем самой. Иоанна терпеливо выслушала нотации свекрови и не стала возражать ей, надеясь переждать нежданный визит. Аргументы Елизаветы, которые позже использовали ее посланники в Авиньоне, дошли до наших дней:

Внешнее проявление внимания Иоанны, однако, не обмануло ее свекровь. Вдовствующая королева понимала, что жена ее сына одобряет существующий порядок и не сделает ничего, чтобы расширить власть своего мужа в королевстве. Елизавета также не могла найти способ добиться от Иоанны уступок, договорившись с одной из других ветвей ее семьи. Королева-мать вскоре пришла к выводу, что подкупать либо Таранто, либо Дураццо (или обоих) — пустая трата времени, поскольку одна из ветвей наверняка будет противиться тому, что поддерживает другая, независимо от того, насколько привлекательным будет финансовый стимул. Но в скором времени Елизавета все же нашла альтернативу. Вдовствующая королева отправила свои повозки с деньгами и мешки с золотом туда, где, как она знала, можно было получить выгоду за эти деньги, а именно к папскому двору в Авиньоне. Взятку сопровождала престижная делегация, в которую входили епископ, знатный венгерский граф и двоюродный брат Андрея дофин Вьеннский. Всем им Елизавета поручила убедить Папу короновать ее сына королем и наделить его хотя бы частью суверенных полномочий. Затем, убедившись, что сделала все возможное для продвижения интересов Андрея в Неаполе, королева-мать и остатки ее свиты отправились на несколько месяцев в Рим.

Время для осуществления этой затеи не могло быть выбрано более неудачно. Венгерская делегация явилась в Авиньон со своими деньгами, жалобами и требованиями как раз в тот момент, когда Климент VI, решив, что объем корреспонденции, направленной к нему из Неаполя после смерти короля Роберта, стал его утомлять, взвешивал преимущества назначения специального легата в королевство. Привлекательность присутствия на месте событий представителя, уполномоченного действовать от имени понтифика и избавляющего Климента от необходимости лично отвечать на уговоры различных неаполитанских партий, была очевидна. Но с прибытием эмиссаров Елизаветы она стала непреодолимой. Еще одна партия жаждавшая быть услышанной, толпилась в залах и без того переполненного папского дворца, требовала аудиенции, излагала претензии, все из которых должны были быть должным образом зафиксированы и расследованы. В конце концов Климент поручил венгров своим кардиналам и сообщил о своем намерении назначить в Неаполь своего легата.

Эта новость была быстро доведена до сведения двора Иоанны. Перспектива того, что ее правление и королевство окажутся под угрозой из-за появления папского легата, который будет править вместо нее, была неприемлемой. Помимо унижения от того, что Папа публично лишит ее законной власти, существовала реальная угроза того, что легат, кем бы он ни был, нарушит хрупкий баланс сил, существовавший при неаполитанском дворе, в сторону ее мужа. И даже если этого не произойдет, Иоанна и ее подданные, по крайней мере, осознавали, что назначение легата приведет к значительным финансовым трудностям. Папские представители имели заслуженную репутацию тех, кто традиционно выкачивал как можно больше богатств королевства для своих личных нужд и нужд Церкви. Именно это часто было неофициальным мотивом их назначения. По этой же причине легаты вызывали отвращение, а их деятельность вызывали сопротивление по всей Италии. Поэтому 5 сентября 1343 года, после спешных консультаций с правящим Советом, Иоанна направила Папе официальное прошение, которое было представлено Святому престолу Уго дель Бальцо, при поддержке группы неаполитанских советников, включавшей двух графов и доктора гражданского права, с официальным протестом против назначения легата в Неаполитанское королевство, на том основании, что это нарушает первоначальное соглашение 1265 года между Карлом Анжуйским и папством. Такая опора на юридический прецедент полностью соответствовала политике предыдущей администрации. Иоанна знала, что, если бы при Роберте возникла аналогичная угроза его правлению, он поступил бы точно так же.

К сожалению, законность положения монарха в Средние века, каким бы прочным оно ни было, часто подрывалась особыми обстоятельствами, какими, несомненно, являлось выгодное предложение Елизаветы Папе. Иоанна также не могла предположить, насколько влиятельным окажутся венгерские деньги в ближайшие месяцы. Пословица гласит, что беда, когда она случается, не приходит одна. В случае с Иоанной это произошло в октябре, когда суперкомпании одна за другой начали терпеть крах.