Иоанна I

Глава XV. В поисках наследника

Четырнадцать лет в темной, тесной тюремной камере не способствуют к появлению самых здоровых или хорошо приспособленных к жизни брачных партнеров.

Неаполь все еще переживал последствия чумы, когда в мае туда прибыл Хайме Майоркский. Ослабленный физически после долгого заключения, король столкнулся с гнетущей жарой итальянского южного лета. О том, что здоровье Хайме оставляло желать лучшего, должно быть, хорошо знали в королевстве, и до того, как жених и невеста успели познакомиться, Роберт Тарентский затеял новый мятеж. В середине июня император Константинополя, при поддержке своего брата Филиппа, захватил один замок, используя в качестве предлога спор о собственности, которая, как утверждала Мария, все еще причиталась ей в качестве приданого.

В принципе задача по усмирению Роберта и Филиппа должна была бы лечь бы на плечи нового мужа Иоанны, но Хайме был слишком болен, чтобы возглавить армию. "Сир король страдает от терциевой лихорадки. Врачи увеличили количество предписаний, учитывая эпидемию, которая уже привела к смерти многих людей"[265], — сообщал Урбану архиепископ Неаполитанский в письме от 1 июля 1363 года. К 5 июля состояние Хайме стало улучшаться. "Но я сомневаюсь, что он поправится, потому что его здоровье весьма неважное. Он спал с королевой, несмотря на то, что принимал лекарства от болезни, так что этот третий приступ лихорадки истощил его, в результате чего 2 июля у него случился четвертый приступ"[266], — сообщал архиепископ Папе в очередном письме.

К счастью, примерно в это же время, Роберт Тарентский также серьезно заболел, и Иоанна смогла разрешить кризис, передав Марии три города и замок, тем самым удовлетворив Филиппа, и политически отколов его от его больного брата. Хотя угроза войны была устранена, константинопольский император продолжал вмешиваться в управление государством. "Он уже четыре раза выступал на заседания Совета, — писал архиепископ Неаполя епископу Авиньона 3 сентября, — особенно когда встал вопрос об отмене пожалований, неразумно сделанных королевой, ибо она очень бедна и не имеет средств, чтобы выплатить долг [Церкви]. [Роберт] осложняет все настолько, что дела остаются почти безнадежными, и все люди считают, что если бы советы графа Нолы [другого советника Иоанны] были соблюдены в сборе и сбережении средств и в некоторых других вопросах, денег у королевы было бы гораздо больше"[267].

Плохое здоровье Хайме Майоркского было лишь одной из составляющих гораздо более серьезной проблемы, с которой столкнулась Иоанна. С самого начала их супружества королева обнаружила, что ее новый муж психически неуравновешен и склонен к приступам агрессии. Хотя Хайме подписал брачный контракт, в котором специально отказался от посягательств на власть своей жены или вмешательства в ее управление страной, уже через несколько дней после прибытия в Неаполь он начал требовать, чтобы ему уступили управление королевством. Когда Иоанна отказала, он впал в ярость, невразумительно разглагольствуя и угрожая как своей жене, так и всему королевству. "Королева, хотя и была поражена его поведением, не набралась смелости открыть это другим и рассказала только мне с большой неохотой. Она боится своего мужа-короля и страшится его как дьявола, поскольку не только длительное заключение повлияло на здравость его рассудка, но и потому, что он, по словам врачей, эксцентричен по натуре и походит на сумасшедшего, о чем свидетельствуют его слова и поступки, но было бы гораздо хуже, если бы он злоупотреблял вином… В частности, нам не удалось, учитывая его недуг, убедить его спать в отдельной от королевы постели, и несмотря на сильные приступы лихорадки, обильное потоотделение, клизмы и другие неудобства, он отказался это сделать"[268], — доносил позже архиепископ Папе.

Иоанна скрывала эти приступы агрессии и пыталась быть терпеливой, но Хайме упорствовал, дойдя до сговора со своим зятем, Джованни II Палеологом, маркизом Монферратским, чтобы призвать Белую компанию Джона Хоквуда в Неаполь для поддержки восстания против королевы. Белая компания прибыла в Тоскану в июле и была нанята пизанцами на шесть месяцев за 150.000 флоринов для войны против Флоренции, своего извечного противника. К сентябрю Хоквуд одержал значительную победу в сражении при Инчизе, взяв в плен многих флорентийских дворян. Угроза вторжения этой компании, состоявшей, по данным Маттео Виллани, из 3.500 хорошо вооруженных всадников и 2.000 пехотинцев, постоянно висела над Неаполитанским королевством, особенно когда выяснилось, что наемники в декабре уже проникли на север страны и от дальнейшего продвижения на юг их удержал только сильный снегопад. "Королева уже давно подозревает, что ее муж ответственен за набеги вольных компаний, и по этой причине сегодня между ними происходит скандальный разлад"[269], — писал архиепископ Неаполя епископу Авиньона 18 января 1364 года.

Иоанна как можно дольше пыталась скрыть психически нестабильное состояние мужа от всех, кроме самых близких советников, но тайна все равно открылась, 4 января 1364 года, когда Хайме устроил публичную сцену с насилием, вызвавшую большой скандал при дворе и во всей столице. Вынужденная признать, что ее третий брак стал катастрофой, королева обратилась с длинным письмом к Папе, которое раскрывает всю глубину ее отчаяния. "Святейший отец, важность этого вопроса вынуждает меня с величайшей тревогой открыть Вам то, что я хотела бы, чтобы Небеса позволили мне хранить в тайне. Через восемь дней после того, как с Божьего соизволения и согласия Вашего Святейшества я сочеталась со своим супругом узами брака, он начал совершать безумные поступки, о которых я поначалу не слишком беспокоилась, полагая, что они вызваны его молодостью и последствиями долгого заключения, которое могло затуманить его рассудок. Но через несколько дней, заболев лихорадкой, он совершил еще более возмутительные поступки, так что, по совету врачей, я приказала убрал из его апартаментов оружие, камни, деревянные дубинки и все подобные предметы, которые он мог бы взять в руки. Но и об этом я умолчала, полагая, что причиной тому стало его заболевание. Позже, узнав его получше, я стала замечать, что каждый месяц, иногда при смене фаз луны, а иногда сразу после полнолуния, у него случаются приступы безумия, с некоторыми периодами прояснения рассудка"[270], — с тревогой сообщала Иоанна Папе.

Королева заметила, что в попытках вылечить Хайме обращались ко многим известным врачам. Она сама тщательно следила за его питанием, что, очевидно, означало ограничение потребления фруктов, поскольку архиепископ Неаполя также заметил Папе, что Хайме часто переедал, что приводило к "поносу и рвоте"[271]. Тем не менее, несмотря на очевидное отсутствие улучшений у мужа и понимание грозящей ей опасности, Иоанна хоть и с опаской но продолжала делить с Хайме постель, о чем она откровенно сообщила Урбану.

"Но совсем недавно, однажды утром, при последней смене фазы луны, он внезапно, как лунатик, скрежеща зубами, начал говорить, что намерен провести реформы правосудия королевства, как, помнится, я уже писала Вам, и что он осуществит все задуманные им меры, невзирая на меня, и что я должна немедленно представить ему отчет обо всех пожалованиях и привилегиях, поскольку он хочет знать все. Я согласилась, чтобы сдержать его приступ безумия, и, чтобы угодить ему и вопреки данному мне совету, отдала приказ представить ему этот отчет. Но злоупотребляя моими добрыми намерениями, он перешел на высокомерный тон и заявил, что все бенефициарии, пользовавшиеся, до сегодняшнего дня, какими бы то ни было привилегиями, будут без промедления их лишены"[272], — продолжала Иоанна в своем письме. Когда Иоанна указала на то, что в их брачном контракте есть несколько пунктов, запрещающих Хайме вмешиваться в государственные дела, и что, подписав этот документ, который был узаконен папской буллой, он согласился с этими условиями, Хайме пришел в ярость. "Выслушав мой ответ с большим нетерпением, он ответил, как часто делал это публично, со многими жестами презрения, что если бы он мог быть господином и повелителем, то никогда не отказался бы от этой власти ни ради Папы, ни ради Церкви, поскольку ему все равно, как им повиноваться. Я посоветовала ему не говорить так на людях. Он повернулся ко мне и сказал, что сделает то, что должен сделать. Я спросил его, что он намерен сделать, а он ответил, что даже готов ударить ножом по телу Христа. Дело в том, мой дорогой отец и господин, что он уже разослал пятьдесят писем с обещаниями пожалований своим знакомым на три тысячи, две тысячи, тысячу флоринов и больше, которые каждый год должны будут выплачиваться из королевской казны".

Затем Иоанна рассказала об инциденте, вызвавшем такой большой скандал при дворе и во всем королевстве. "Несмотря на то что свидетелей было много, я терпеливо переносила нанесенное мне оскорбление и, чтобы не случилось ничего худшего, приказала никому ничего не предпринимать, притворившись, будто он сделал это не со злым умыслом, а шутки ради, и что он не собирался так сильно меня задеть. Он повернулся ко мне и стал сыпать оскорблениями, порочащими мою репутацию, говоря вслух, что я убила своего мужа, что я никчемная куртизанка, что я держу возле себя сводников, которые приводят ко мне мужчин по ночам, и что его месть будет достойна подражания… Я поняла, что такие вещи нельзя держать в тайне и что о них уже говорят во всем городе. Очень быстро прославленный император Константинопольский, принц Ахайский и Тарентский, узнав об этом, прислал ко мне этой ночью императрицу, свою жену, и герцогиню Андрийскую, свою сестру, чтобы они составили мне компанию. Они спали со мной в моей комнате, проявляя большую заботу с надеждой, что приступ безумия моего мужа пройдет, но утром мы нашли его в еще худшем состоянии. Итак, вечером второго дня тот же император прибыл ко мне лично, вместе с моей сестрой, женой сеньора Филиппа Тарентского, в сопровождении немалого числа вооруженных людей, но не для того, чтобы совершить какой-либо неподобающий поступок, а чтобы пресечь дерзость знакомых [спутников] короля, если бы они посмели нагло себя вести… Наконец, мы решили, что мы с моим господином и мужем никогда не будем встречаться наедине в постели или в комнате, пока не определим полностью, что нужно сделать для обеспечения моей безопасности… Что касается меня, то я открыто вхожу днем, в соответствующие часы и с соответствующим эскортом, из своей комнаты в комнату, где он живет, чтобы утешить его, оказывая ему все положенные почести и принося приятные подарки", — печально заключила Иоанна.

То, что Роберт Тарентский, который шесть месяцев назад угрожал Иоанне мятежом, должен был в трудную минуту прийти королеве на помощь, говорит о том, насколько серьезно при дворе воспринималась угроза со стороны короля Майорки и вольных компаний. Изолировав Хайме, семья Иоанны, известная в истории своими раздорами, кажется, наконец нашла предмет, по которому все могли договориться.

Разлад с мужем и опасность, которую представляло возможное вторжение Белой компании, были далеко не единственными проблемами, с которыми столкнулась Иоанна в этот период. В то время как она пыталась сдержать и скрыть вспышки безумия Хайме (ведь если бы о них стало широко известно, это только усугубило бы и так непростую ситуацию), королева также столкнулась с кризисом на Сицилии.

Несмотря на договор и коронацию 1356 года, власть над островом так и не была полностью установлена. Каталонская партия оставалась в оппозиции, постепенно набирая силу, хотя стратегически важный город Мессина под управлением сына Никколо Аччаюоли оставался верен Неаполю. Еще в 1359 году Иоанна признала, что у нее нет военных ресурсов, необходимых для прочной победы на Сицилии, и что, следовательно, необходимо заключить какое-то дипломатическое соглашение с каталонцами и их наследным монархом Федериго III, если она хочет продолжать оказывать влияние на остров. Поэтому она предложила выдать младшую дочь Марии, Маргариту, замуж за Федериго III, стремясь таким образом отколоть каталонцев от их традиционного союзника — Арагона. Иоанна особенно стремилась поскорее заключить этот договор, пока Неаполь еще удерживал Мессину, поскольку обладание этим городом давало ей тактическое преимущество, позволявшее добиваться гораздо более выгодных условий. Но каталонские советники, окружавшие Федериго Простого, отвергли неаполитанское предложение и вместо этого, в 1361 году, тайно привезли на Сицилию Констанцию, дочь короля Арагона, чтобы выдать ее замуж за Федериго, надеясь, что этот брак побудит ее отца прислать армию, и свергнуть неаполитанское правительство в Мессине.

Однако желанная арагонская военная поддержка так и не была получена, что омрачило перспективы каталонцев. Партия как раз рассматривала возможность возобновления мирных переговоров с Неаполем, когда летом 1363 года на острове вновь вспыхнула чума, унесшая жизнь молодой жены Федериго. Внезапно брачный союз с неаполитанской королевской семьей снова стал актуален, и на этот раз обе стороны ухватились за эту возможность. Единственная проблема заключалась в том, что Федериго хотел заполучить в жены не Маргариту, а ее старшую сестру Жанну.

Жанна, герцогиня Дураццо, была старшей дочерью Марии и вероятной наследницей трона, в связи с бездетность королевы, сложилась ситуация, которая не имела особых перспектив на улучшение, учитывая текущее состояние третьего брака Иоанны. Поскольку Жанна была еще и самой богатой женщиной в королевстве, она представляла собой наиболее привлекательную потенциальную невесту и стала объектом целого ряда матримониальных интриг. Одна из этих интриг, несомненно, самая вредная для неаполитанских интересов, зародилась при папском дворе.

Кардинал Ги Булонский не забыл, что еще в 1355 году Филипп Тарентский обещал выдать Жанну замуж за брата Ги, Жоффруа, в обмен на активную поддержку интересов дома Таранто перед Иннокентием VI. К неудовольствию Ги, этот брак между представителем его семьи и герцогиней Дураццо так и не был реализован, поскольку Людовик Тарентский, по мнению кардинала, отказался от обещания Филиппа, оговорив впоследствии, что Жоффруа может заполучить Жанну, но не ее деньги и владения. Когда Людовик умер, а Урбан V занял папский трон, Ги задумал возродить проект этого брачного союза, заменив Жоффруа в качестве потенциального жениха своим племянником Аймоном Женевским. Чтобы на этот раз ему не помешала политика неаполитанского двора, кардинал, желая найти союзника на месте, тайно привлек архиепископа Неаполитанского в качестве своего личного поверенного в этом деле, поручив прелату деликатную задачу по заключению сделки.

Архиепископу пришлось потрудиться. Аймон, который был настолько беден, что архиепископу пришлось внести свои собственные деньги в качестве залога за кредит в 700 флоринов, чтобы профинансировать поездку жениха в Неаполь, был наименее впечатляющим из претендентов на руку Жанны. Помимо Федериго III, герцогиню Дураццо жаждали заполучить в жены Людовик Наваррский, брат короля Наварры Карла Злого, и Людовик II, герцог Бурбонский, чья мать, Изабелла Валуа, была сестрой матери Иоанны. "Людовика Наваррского здесь очень хвалят, — писал обеспокоенный архиепископ кардиналу Ги Булонскому 5 июля 1363 года, — а мадам [Жанна] до сих пор склонялась к нему и была в восторге от него, пока не услышала, что наш кандидат красивее, но в этом она не желает никому верить, пока сама его не увидит… И поэтому я бы во что бы то ни стало хотел, чтобы он [Аймон] поскорее приехал сюда, ибо мадам тайно сообщила мне, что будет ждать его в течение двух месяцев, и за это время она не обручится ни с кем другим, ни даже после этого, кроме мессира Людовика, и то только после того, как все обсудит со мной"[273]. Далее архиепископ предложил кардиналу обеспечить епископскую должность для канцлера Жанны и каким-либо другим способом подкупить брата канцлера, сенешаля Жанны, поскольку архиепископ считал, что поддержка этих двух людей будет способствовать счастливому завершению "дела о браке"[274].

Послушавшись совета архиепископа, Аймон поспешно отправился на юг и 15 ноября прибыл в Аверсу, где остановился королевский двор. Его любезно встретили члены королевской семьи, включая Иоанну, которая дала ему аудиенцию, и сама Жанна; после этого все приняли участие в пиру и танцах, наспех организованных в честь свадьбы одной из служанок Иоанны. На следующий день Аймона удостоил обедом Хайме Майоркский, у которого, видимо, был один из лучших дней, и претендент снова танцевал с Жанной. Аймон произвел на Жанну чрезвычайно хорошее впечатление, особенно после того, как подарил ей дорогие украшения (приобретенные на деньги архиепископа) в знак своего расположения. Неизвестно, был ли он на самом деле красивее Людовика Наваррского, поскольку тот, занимавший более высокое положение в обществе, отказался приехать в Неаполь, чтобы просто посвататься к Жанне. Должно быть, Аймон был достаточно симпатичен, потому что слишком внимательное отношение герцогини к гостю из Женевы породило слух, что она уже тайно вышла за него замуж. На следующий день королева Иоанна сама высказала это подозрение архиепископу, который опроверг сплетни и потребовал принять решение по сватовству Аймона. "На следующий день я обратился к королеве, — писал архиепископ кардиналу Булонскому 23 ноября, — в присутствии всего ее Совета… Королева тогда наконец кое-что сказала. Ее ответ, в сущности, сводится к тому, что сицилийское предприятие все еще висит над нами, и в случае, если этот брак не состоится, остается вопрос о герцоге [Людовике] Бурбонском, ее близком родственнике… Но если этот брак также не состоится и если наш господин Папа одобрит кандидатуру мессира Аймона, она, со своей стороны, будет удовлетворена, и поэтому, как я полагаю, она напишет нашему господину Папе"[275]. Другими словами, в гонке за руку герцогини Аймон был на третьем месте.

К несчастью для архиепископа, вмешательство кардинала Булонского в брачные планы герцогини к этому времени стало известно кардиналу Талейрану Перигорскому, который не собирался выдавать свою внучатую племянницу, возможно, будущую королеву Неаполя, замуж за обедневшего племянника своего главного соперника. Талейран не стал возиться с представителями на месте, а отправился прямиком к Урбану. В результате архиепископу пришлось с сожалением сообщить кардиналу Булонскому, что Жанна получила "письмо, которое господин Перигорский [Талейран] недавно написал ей, в котором, среди прочего, как я узнал, сообщил, что брак с сицилийским кандидатом одобрен нашим господином Папой, и в случае, если этот брак не состоится, он сам пошлет архиепископа Патраса для переговоров в пользу герцога Бурбонского, и он побуждает мадам остановиться на том или другом из них, несмотря на то, что этот отъявленный мошенник, архиепископ Неаполитанский, которого все, кто его знает, считают таковым, интригует ради какого-то другого кандидата, который не соответствует ее высокому положению принцессы королевской крови, и что ей ни в коем случае нельзя склонять к такому браку"[276].

Урбан тоже написал и Жанне, и королеве Иоанне. Жанне Папа выразил решительное одобрение ее предполагаемому браку с королем Сицилии "как средство вернуть Федериго к послушанию и преданности Святой Римской Церкви"[277] и предупредил ее, чтобы она не связывала себя обязательствами ни с кем другим. "Ваш родной дядя [Талейран], который является человеком большого благоразумия и любит вас как отец… будет мудро направлять и помогать Вам в этом деле, как и в других ваших начинаниях", — отмечал Урбан в письме от 28 ноября. В письме к Иоанне, написанном в тот же день, Папа пошел еще дальше: "Поскольку было бы неуместно, чтобы знаменитый титул дома Дураццо… перешел в чужие руки, на что, как нам стало известно, делается попытка [речь идет о предполагаемом браке с Аймоном], мы желаем и повелеваем Вам, чтобы, если вышеупомянутая герцогиня пожелает передать город и герцогство другому лицу, не принадлежащему к вышеупомянутому дому, вы ни в коем случае не соглашались на это, но прямо запретили ей это делать и препятствовали этому всеми силами"[278].

Но Жанна, которой к тому времени уже исполнилось двадцать лет и которую больше интересовала сексуальная привлекательность, чем государственная политика, не хотела выходить замуж за короля Сицилии, который, как она слышала, был не так привлекателен, как Аймон или Людовик Наваррский, и к тому же получил прозвище Простой. Чтобы продвинуть свои собственные планы, герцогиня предприняла шаги, чтобы сорвать предполагаемый брачный союз. Втайне она отправила одного из своих слуг на Сицилию, чтобы "узнать о некоторых вещах, а именно, правда ли говорят, что состоянии королевства плачевно, король как и покойная королева бедны, а также поподробни о личности упомянутого короля"[279], писал архиепископ Неаполитанский. Однако миссия слуги не ограничивалась шпионажем, что выяснилось, когда он был взят под стражу в Мессине людьми, верными Иоанне и великому сенешалю. Жанна Дураццо также передала вместе с ним письмо Федериго III, в котором предупреждала короля Сицилии, что Никколо Аччаюоли нельзя доверять в мирных переговорах, поскольку он намерен захватить остров Мальта для себя самого "и некоторые другие вещи… касающиеся города Мессины, в ущерб упомянутой мадам королеве"[280], сообщал архиепископ.

Иоанна, хотя, конечно, и была намерена заключить сицилийский брак, чтобы спасти единственное великое внешнеполитическое достижение своего правления, тем не менее до сих пор терпела скандальное отношение своей племянницы. ("Я бы сама вышла за него [короля Сицилии], если бы могла!"[281] — не раз восклицала Иоанна.) Но, то что вскрылось, было настоящей изменой. Королева, которая правильно определила, что причиной упрямства Жанны был архиепископ Неаполитанский, быстро приняла меры, чтобы наказать виновных. 22 декабря 1363 года сенешаль Жанны и другие ее приближенные были арестованы по обвинению в заговоре против короны (или "использовании своего влияния на нее [Жанну] в пользу наших дел",[282] как выразился архиепископ в письме кардиналу Булонскому от 29 декабря). Сама Жанна была помещена под домашний арест в Кастель-дель-Ово. "Упомянутая сеньора герцогиня… все еще находится под строжайшим арестом, причем настолько, что никто, будь то знатный или простой, знакомый или посторонний, не имеет к ней доступа; так что она даже не присутствовала на рождественском богослужении", — писал архиепископ. Хотя сам прелат был защищен своим положением священнослужителя, его обвинили в намеренном подрыве договора с Сицилией, который к тому времени был заключен на весьма выгодных для Неаполя условиях. Между архиепископом и Никколо Аччаюоли шла "открытая война"[283]. Первый опасался, что его корреспонденцию перехватывают и перлюстрируют, и принял меры предосторожности, став использовать шифр. Он также умолял кардинала Булонского попросить Папу назначить легата в королевство, чтобы тот помог ему в его деле.

Для королевы мысль о том, что ее племянница восстанет против брака, который поможет закрепить одну из главных целей всех анжуйских королей и, кроме того, принесет мир и стабильность королевству, была немыслимой. И вот 16 января 1364 года Жанну привезли в дом Роберта Тарентского, где герцогиня Дураццо сдалась перед компанией, состоявшей из ее тети, королевы, ее матери Марии и ее дяди, императора, и согласилась выйти замуж за Федериго III. Казалось, что союз Неаполя с Сицилией все-таки спасен.

А на следующий день неожиданно умер кардинал Талейран Перигорский.

Скорость, с которой папский двор изменил свое мнение о браке Жанны, была поразительной. В одночасье Урбан, который до этого момента был занят умиротворением Талейрана, оказался внезапно освобожден от этой неприятной обязанности, что оставляло широкие возможности для, теперь уже главенствующего в курии, кардинала Ги Булонского. 27 февраля, через десять дней после кончины кардинала Перигорского, Урбан написал Иоанне письмо, в котором приказал ей освободить Жанну из-под стражи, чтобы позволить ей выйти замуж за Аймона, угрожая санкциями, если королева не подчинится его приказу. В конце апреля под нажимом кардинала Урбан подписал буллы, отлучающие и Иоанну, и Марию от Церкви за то, что они не позволили Жанне выйти замуж за того, кого она пожелает, и отправил их архиепископу Неаполитанскому для обнародования. Однако архиепископ не осмелился представить буллы при дворе. "Поскольку нет большего зла, чем злодеяние женщины, особенно этих двух, и по правде говоря, я теперь начинаю бояться, прежде всего потому, что они делают такое приветливое лицо, когда видят меня: с Пасхи королева четыре раза приглашала меня отобедать с ней, и я всегда с оправданиями вынужден был отказываться!"[284] В конце концов, королевству пригрозили интердиктом за отказ разрешить Жанне выйти замуж за Аймона. Как писал кардинал Булонский Никколо Аччаюоли: "И по правде говоря, мой дорогой друг, до сих пор мы не слышали, чтобы в стране какого-либо другого государя в христианском мире людей силой принуждали к браку"[285], — потрясающее заявление, которое, без сомнения, вызвало бы большой интерес у многочисленных владетельных дворов Европы, если бы Курия сочла нужным сообщить им о нем.

После того как брачные договоренности были сорваны, общественное мнение на Сицилии переметнулось от латинской партии к оппозиции. Ободренная очевидной слабостью Неаполя и оскорбленная пренебрежительным отношением Жанны к своему жениху, каталонская партия нанесла удар. 1 июня 1364 года войска Федериго III захватили Мессину, получив помощь изнутри самого города. Падение Мессины положило конец господству латинской партии, перспективному брачному союзу и короткому правлению Иоанны в качестве королевы Сицилии.

Ошеломленная и разъяренная, правящая элита Неаполя ополчилась на архиепископа. 18 июня самые высокопоставленные бароны и придворные, при полном одобрении королевы, направили Папе коллективное письмо в весьма резких формулировках, в которой жаловались на вмешательство в дела королевства и называли архиепископа "великим обманщиком, который совратил одного человека лестью, другого — обещаниями… [который] сумел воспрепятствовать браку герцогини с Федериго, разрушив все надежды на мир и спокойствие в королевстве… [Далее дворяне поклялись] до последнего сопротивляться браку Жанны Дураццо с Аймоном Женевским"[286]. Ги Булонский дал отпор, убедив Урбана прислать папского легата, который прибыл в королевство в начале июля с новыми буллами, отлучающими Иоанну и Марию от Церкви, если Жанна не будет передана под папскую опеку до 20 августа. Буллы были обнародованы в столице 11 июля. Вечером того же дня Иоанна холодно сообщила легату Урбана, что герцогиня Дураццо находится под опекой своей матери, а не королевы. Мария, разгневанная таким вмешательством в то, что она считала частным семейным делом, обрушилась на архиепископа в присутствии папского легата, а затем приказала своим слугам напасть на дворец архиепископа и похитить двух его слуг, которые впоследствии были спасены другими церковниками. Столкнувшись с такой открытой враждебностью, архиепископ счел благоразумным отступить и бежал из королевства. Папский легат дождался крайнего срока — 20 августа, и когда Жанна не была отпущена под его опеку, он объявил отлучение и наложил на королевство интердикт. Затем он тоже бежал.

Наперекор папскому двору Жанна, 23 ноября 1365 года, "по совету королевы Иоанны, ее тетки и… ее матери [Марии]"[287] была обручена с младшим братом Карла Злого Людовиком Наваррским, а в следующем году вышла за него замуж. "18 июня 1366 года Людовик Наваррский вошел в гавань Неаполя с тремя галерами и на следующий день женился на Жанне, герцогине Дураццо, и в ту же ночь переспал с ней"[288], — сообщается в официальной хронике. Со своей стороны, Аймон Женевский, не сумев добиться руки Жанны, отправился, в 1366 году в Константинополь, чтобы принять участие в крестовом походе против турок. Хотя летом 1367 года Аймон благополучно вернулся в Венецию, по дороге домой в Женеву он заболел и умер 30 августа. Мужа Жанны также постигло несчастье: желая утвердить свою власть над владениями своей жены, он нанял вольную компанию наваррских наемников и в 1372 году начал подготовку к нападению на город Дураццо, перешедший в руки врага. Но не успел он прибыть в порт, как заболел или был ранен (сведения разнятся) и вскоре умер.

Однако истинной жертвой вмешательства Святого престола в брачные дела, несомненно, стало Неаполитанское королевство, которое потеряло единственный шанс удержать свои долгожданные территориальные приобретения на Сицилии. К 1372 году Иоанна была вынуждена признать главенство каталонцев на острове и подписать мирный договор с Федериго III. Хотя королеве удалось выторговать ряд условий по которым Федериго III обязался не использовать титул "король Сицилии", который Иоанна оставляла за собой и своими наследниками, а именоваться "королем Тринакрии"; выплачивать ежегодную дань Неаполитанской короне в размере 3.000 унций золота, что составляло около половины суммы, необходимой Иоанне для ежегодной выплаты Церкви в рамках первоначального договора с Карлом Анжуйским, договор, тем не менее, представляло собой окончательный отказ от неаполитанских амбиций на Сицилии. 31 октября 1372 года этот договор был еще более изменен в ущерб Неаполю Папой, который потребовал, чтобы Сицилия перешла под его власть и чтобы и Иоанна, и Федериго принесли Церкви оммаж за остров. Согласие Федериго на это и другие папские условия привело к тому, что 30 марта 1375 года он был коронован как король Сицилии и в дальнейшем пользовался этим титулом, а не титулом короля Тринакрии. Поскольку Иоанна также сохранила за собой титул королевы Сицилии, это могло вызвать некоторую путаницу, но средневековый мир не отличался находчивостью и легко разрешил эту проблему, просто придумав название Королевство обеих Сицилий — гениальное решение, которое сохранялось в течение следующих пятисот лет.

Несмотря на отлучение от церкви, противостояние в связи с браком герцогини Дураццо представляло собой явную аномалию в отношениях королевы с Папой. Почти во всех остальных вопросах Иоанна неуклонно сотрудничала с Урбаном. В основе этого сотрудничества лежали общие цели и понимание сложившейся политической ситуации. Каждый из них признавал в другом сторонника того, что оба считали важнейшей проблемой эпохи: необходимости возвращения папского двора в его прежнюю резиденцию в Италии.

Возвращение в Рим было заветной целью понтификата Урбана. Он считал, что почти все беды, обрушившиеся на Италию, связаны с переездом папского двора в Авиньон, и, конечно, лучшим способом использовать значительные военные достижения кардинала Альборноса было возвращение под власть Папы патримония Святого Петра. Урбан знал, что его план встретит яростное сопротивление как со стороны Священной коллегии кардиналов, большинство членов которой были французами, так и со стороны европейских государей, таких как король Франции, который привык оказывать значительное влияние на церковную политику в силу близости Авиньона к французской столице. Чтобы осуществить свою мечту, Урбану нужны были влиятельные союзники в Италии, готовые оказать материальную поддержку в виде кораблей для переезда папского двора, солдат для охраны его членов и проведения в жизнь его политики после прибытия в Рим.

В этом стремлении у Папы не было более стойкого союзника, чем королева Неаполя. Возвращение папского двора в Италию означало возобновление тесного сотрудничества, которое было характерно для папства во время царствования предыдущих анжуйских королей. Кроме того, сама Иоанна была очень религиозна и по этой причине также желала, чтобы резиденция церковной власти находилась поблизости. Поэтому, хотя они ссорились из-за брака Жанны, и, конечно же, из-за потери Сицилии, этот вопрос никогда не вызывал серьезных разногласий между Иоанной и Урбаном, как подобные споры отдалили Иннокентия VI от Людовика Тарентского.

Напротив, Урбан часто делал все возможное, чтобы помочь Иоанне, чтобы укрепить ее правление. В мае 1364 года, когда королева не смогла собрать деньги на ежегодную дань Церкви (архиепископ Неапольский сообщал, что в целом королевство в том году получило около 290.000 флоринов дохода, но из-за отчуждения многих доменов доля короны в этом доходе была настолько мала, что королева едва могла позволить себе купить хлеб), Урбан простил девять десятых долга, а затем через посредника одолжил Иоанне оставшуюся сумму в 15.000 флоринов. Когда 17 сентября 1364 года тяжело болевший Роберт Тарентский наконец умер, а Филипп Тарентский попытался помешать Иоанне вернуть земли и доходы, из владений его брата, ранее принадлежавшие короне, Урбан вновь поддержал королеву, особенно после того, как она пообещала направить доходы от этих владений на выплату ежегодной дани.

Следующий 1365 год, стал для королевы поворотным. Очевидно, что несмотря на свой страх перед вспышками безумия Хайме, Иоанна возобновила с мужем интимные отношения, что свидетельствует о том, как отчаянно она стремилась произвести на свет собственного наследника трона. В январе 1365 года ее усилия были вознаграждены. Тридцатидевятилетняя королева Неаполя была беременна.

Радость и облегчение Иоанны по поводу зачатия нетрудно представить. Урбан тоже был доволен и в письме от 5 февраля отменил ее отлучение от церкви (все еще действовавшее из-за сопротивления браку Жанны с Аймоном), чтобы оно не мешало предстоящему рождению ребенка. Но в июне ликование сменилось отчаянием, когда у королевы случился выкидыш.

Резкое прерывание беременности, которой так страстно желали, сильно повлияло на Иоанну. Она выдержала испытание сожительства с третьим мужем только потому, что верила, что сможет родить детей от кого-то, кто не является ее близким родственником. Когда же судьба распорядилась иначе, она обратилась к Церкви. Тем летом, как только она оправилась, королева написала Урбану письмо, приглашая его перевести папский двор в Неаполь под ее защиту и предложила ему свой флот в качестве средства передвижения.

Выбор Неаполя, а не Рима, имел свой прецедент. Иоанна знала, что ее прадед Карл Хромой, в 1294 году, побудил Папу Целестина V короноваться в Аквиле и прожить весь свой понтификат (хотя и длившийся пять месяцев) в маленькой комнатке в Кастель-Нуово. Кроме того, королевство Иоанны обещало быть гораздо более безопасным местом, чем Рим, чьи печально известные склонные к бунту жители лишь недавно согласились вновь подчиниться папской власти, да и то лишь под нажимом кардинала Альборноса и его наемников.

При поддержке королевы и императора Священной Римской империи Карла IV, который был обеспокоен тем, что итальянские правители становятся слишком могущественными, и хотел иметь в качестве противовеса сильную папскую власть, Урбан пришел к судьбоносному решению. 1 октября 1365 года он написал Иоанне письмо, в котором благодарил ее за приглашение и предложение помощи и сообщал, что намерен вернуть папский двор в Италию, как только политические условия покажутся ему благоприятными. Хотя было ясно, что Папа намерен поселиться в Риме, а не в Неаполе, Иоанна не выразила разочарования, а только радость — еще одно свидетельство того, что ее мотивы были скорее духовными, чем политическими. "Я сожалею только об одном, — сообщала королева в ответном письме Урбану, — что Создатель не счел нужным создать меня мужчиной; ведь если бы мой пол позволил мне это сделать, то, увидев прибытие моего господина [Папы]… я бы поспешила отправиться пешком, как когда-то апостол Петр, чтобы с благоговением приветствовать его"[289].

Даже внезапная смерть Никколо Аччаюоли, 8 ноября, не повлияла на планы этого переезда. Или, возможно, кончина великого сенешаля не была такой уж неожиданной. Согласно Маттео Пальмиери, хронисту XV века и одному из ранних биографов Никколо, смерть великого сенешаля была предсказана Святой Бригиттой Шведской, которая той осенью гостила у сестры Никколо, Лапы, в Неаполе. Напуганная пророчеством своей гостьи, Лапа поспешила сообщить об этом брату и застала его на заседании Совета с Иоанной. Он выглядел совершенно здоровым, и Лапа вернулась в свой замок с огромным облегчением, но через несколько дней Никколо заболел и умер. По этой причине Святая Бригитта, Лапа и Иоанна были изображены скорбящими на великолепной фреске Андреа да Фиренце (также известного как Андреа ди Бонаюто) в Испанской капелле флорентийской церкви Санта-Мария-Новелла в 1366 году, на следующий год после смерти Никколо.

Тело великого сенешаля было перевезено во Флоренцию и погребено в Чертозе Галлуццо, пещерном картезианском монастыре, который он построил на доходы от своей весьма прибыльной должности и в котором хранилась большая часть его богатства. Там, в окружении множества драгоценных произведений искусства и библиотеки, не уступающей библиотеке короля Роберта, было установлено надгробное изваяние, изображающее Никколо в полном рыцарском вооружении, а гробница украшена королевскими анжуйскими флер-де-лис (геральдическими лилиями) — честь, обычно оказывавшаяся только ближайшим членам семьи Иоанны. Никколо был похоронен рядом со своим сыном, который не пережил его, и чье столь же великолепное изваяние, по слухам, обошлась его отцу в 50.000 флоринов. Семья Аччаюоли сохранила сказочные богатства Никколо и контроль над княжеством Ахайя вплоть до следующего столетия, являясь представителями вдовы Роберта Тарентского и ее наследников. " Аччаюоли, — напишет позднее Эдуард Гиббон, — был плебеем во Флоренции, могущественный сеньором в Неаполе и государем в Греции"[290].

Потеря человека, который, по крайней мере, по его собственной оценке, имел самое большое влияние в Неаполитанском королевстве, на удивление мало повлияла на состояние дел в стране, не вызвав ни одной из обычных схваток за власть, характерных для большинства средневековых государств. Вместо этого королева, в значительной степени контролировавшая свое правительство, просто заменила Аччаюоли на Никколо Спинелли, бывшего неаполитанского посла при папском дворе. Не обладая несомненным даром саморекламы, присущим Аччаюоли, Спинелли, тем не менее, был чрезвычайно способным администратором, который служил королеве с большим усердием. Следующие несколько лет были одними из самых спокойных, которые королевство знало за последние десятилетия.

Несомненно, во многом это спокойствие было вызвано улучшением экономической ситуации в стране. Иоанна прилагала целенаправленные усилия для укрепления правопорядка и, соответственно, материального благополучия, защищая права простых людей от посягательств аристократии, о чем свидетельствует ее указ в пользу горожан Кьети, изданный 6 августа 1362 года, сразу после смерти Людовика Тарентского:

Кроме того, королева пыталась наладить производство шелка, чтобы компенсировать убытки от торговли зерном. Другими источниками дохода были продажа пиломатериалов из многочисленных лесов королевства и экспорт сладкого вина. Королева не гнушалась оказывать давление на своих торговых партнеров, требуя от них экономических уступок. В 1363 году Никколо Аччаюоли написал флорентийцам от ее имени:

Перераспределение имущества Роберта Тарентского также послужило снятию финансовых проблем с короны, что способствовало установлению в стране стабильности. Поскольку Роберт умер бездетным, его брат Филипп унаследовал титул императора Константинополя, а его жена Мария стала императрицей, хотя вдова Роберта, Мария Бурбонская, сохранила все владения в Ахайе и надменно отказалась признать переход императорского титула, так что некоторое время существовали две императрицы Константинополя. И хотя Филипп Тарентский остался непреклонным, отказавшись принести оммаж Иоанне после того, как она присвоила земли из владений его брата, он не имел достаточной поддержки, чтобы оспорить ее правление, и был фактически оттеснен на второй план.

Первые месяцы 1366 года были для королевы одновременно и радостными и печальными. Хайме Майоркский, раздосадованный тем, что его допускают к государственным делам, в начале января внезапно покинул Неаполь и отправился на поиски союзников, готовых помочь ему вернуть свое бывшее королевство. Его отъезд означал конец надежд королевы на рождение наследника, но боль от этого, несомненно, была сглажена облегчением от отсутствия буйного мужа. За уходом Хайме с неаполитанской политической сцены вскоре последовала потеря еще одного вечного противника Иоанны, ее сестры Марии, которая умерла 20 мая. Мария, всегда вторая, не дожила до свадьбы своей дочери Жанны с Людовиком Наваррским той осенью, но непокорность старшей дочери, очевидно, сблизила ее с Иоанной, о чем свидетельствуют погребальные мероприятия. Марию похоронили в церкви Санта-Кьяра, на почетном месте рядом с королем Робертом. Под ее надгробным изваянием изображающим Марию коронованной и облаченной в императорские одежды, была выбита надпись "imperatrix Constantinopolitana a ducissa Duracii"[293] (императрица Константинополя и герцогиня Дураццо) — прощальный дар королевы, которая позволила сестре обрести после смерти то величие, которого она была лишена при жизни.

Два месяца спустя, 20 июля 1366 года, Урбан V нарушил баланс сил в Европе, публично объявив о своем намерении покинуть Авиньон, чтобы вернуть папский двор на его законное место в Италии.