Иоанна I

Глава II. Двор Роберта Мудрого

Ни кто не повлиял на жизнь Иоанны так как это сделали ее дедушка и бабушка — король Роберт и королева Санция. С пятилетнего возраста Иоанна жила с этими двумя сильными, харизматичными, но совершенно непохожими друг на друга людьми и их многочисленным двором обосновавшемся в большом неаполитанском замке-дворце Кастель-Нуово. Все, что будущая королева Неаполя должна была понять о любви, жизни, поведении, образовании, литературе, религии, благочестии и особенно об обязанностях королевской власти и роли государя в обществе, сформировалось в этот период либо благодаря непосредственным наставлениям ее бабушки и дедушки, либо благодаря наблюдению за их поведением. Ни одна школа не могла предложить более основательную подготовку к царствованию, чем королевский двор Неаполя. Роберт и Санция обладали характерами сочетавшими в себе непримиримые противоречия: приверженность к пышности и одновременно к строгости, светкости и религиозности, сладострастию и целомудренности, благородству и вероломству.

Роберт был человеком с блестящей репутацией, им восхищались во всей Европе за его ученость, за его мастерство в расширении своих владений за счет соседей (и императора) и за его способность управлять такими отдаленными и непохожими друг на друга территориями, как Южная Италия и Прованс. Его повсеместно называли Робертом Мудрым — прозвище, данное не из-за уважения к его суждениям, а скорее за его способность сочинить и произнести около трехсот проповедей на латыни, талант, который был явно не характерен для его коллег-монархов восседавших на других тронах Европы. Но как пишет Боккаччо в детстве Роберт предпочитал бросаться камнями, а не учиться. Один из современников, хорошо знавший королевскую семью, дошел до того, что назвал его тупицей. Роберт отказывался учиться читать, пока кому-то из домочадцев не пришла в голову идея обучать его не благочестивым псалмам из обычного псалтыря, по которым большинство средневековых детей учились грамоте, а забавным и нравоучительным басням Эзопа. И это сработало; Роберт научился читать и, в конце концов, пристрастился к книгам. За время своего правления он собрал огромную библиотеку и был известен своим покровительством ученым и писателям. "Кто в Италии, да и во всей Европе, был более выдающийся, чем Роберт?"[17] — писал Петрарка своему другу в 1339 году.

Жизнь Роберта изменилась навсегда, когда его отец, Карл Хромой (впоследствии король Неаполя Карл II), старший сын основателя династии Карла Анжуйского, проиграл битву за Сицилию и попал в плен к королю Арагона. Желая освободиться из плена, Карл Хромой в 1288 году поручил трем своим младшим сыновьям — четырнадцатилетнему Людовику, десятилетнему Роберту и семилетнему Раймунду Беренгеру — занять его место в плену до тех пор, пока не будет заключен договор.

Мальчиков перевезли в Куирану, одинокую крепость на холме в Арагоне. (Старший сын Карла, Карл Мартел, наследник Неаполитанского трона, и другой сын, Филипп, впоследствии принц Тарентский, были избавлены от этого испытания). За детьми день и ночь следила вооруженная охрана. Расходы на питание и одежду мальчиков легли на плечи Карла, который часто забывал присылать им деньги на содержание. Смотритель замка, в котором они были заключены, холодный, бесчувственный человек, выполнял свои обязанности без всякого сострадания к узникам. "Он, кажется, пытался запугать детей, говоря им, что если король Арагона прикажет сбросить их со стен Куирана, то он с готовностью выполнит приказ — мрачная шутка, которая кажется совершенно излишней жестокостью"[18]. В течение семи лет, братья оставались в этом месте и в этих условиях вызывавших "слезы и ужас у Роберта и Раймунда Беренгера, особенно у первого, который из трех мальчиков, похоже, наиболее остро ощущал тяготы свое нахождения в Арагоне"[19].

В поисках утешения Роберт обратился к своему старшему брату Людовику и единственному взрослому, проявившему к нему доброту, — францисканскому монаху по имени Франциск ле Брюн, который был воспитателем детей с раннего детства и из сострадания сопровождал в Арагон, чтобы взять на себя заботу об их обучении. Франциск принадлежал к течению в францисканском братстве под названием спиритуалы — мистикам, которые относились к обету бедности гораздо серьезнее, чем остальные члены их ордена. После семи лет обучения у Франциска старший брат Роберта, Людовик, приобрел склонность к ночному возлежанию на холодном полу в пароксизме экстатической молитвы, был тайно пострижен в монахи и рукоположен в священники. Не будучи готовым зайти так далеко, Роберт сохранил привязанность к спиритуалам, которая пережила его арагонское заточение. Несомненно, что в тюрьме он выучил и латынь на которой так блестяще писал свои проповеди.

В 1295 году, с помощью папства, между Неаполем и Арагоном было достигнуто соглашение. Папа признал и короновал Карла Хромого королем Сицилии, и остров был официально возвращен под власть Анжуйской династии. Арагонскому королю Хайме II, потерю острова, компенсировали передачей двух других — Сардинии и Корсики. Чтобы закрепить сделку и предотвратить конфликты в будущем, была достигнута договоренность о двойном перекрестном браке: Хайме II должен был жениться на сестре Роберта Бланке, а старший брат Роберта Людовик — на сестре Хайме II Иоланде. После заключения этих двух браков заложники должны были быть освобождены.

Карл Хромой сам отправился сопровождать свою дочь Бланку в Испанию, где обнаружил, что, находясь в плену, Людовик дал обет безбрачия и развил в себе такое отвращение к женщинам, что не мог есть в их присутствии и даже не поцеловал свою мать после семилетней разлуки. Карл был вынужден в последнюю минуту внести изменения в брачные планы и с неохотой отправил Роберта к алтарю вместо старшего брата. Ничего не поделаешь, кто-то должен был жениться на Иоланде.

Роберт вернулся в Неаполь в компании отца, братьев и Иоланды. Их приезд был очень радостным, но за время отсутствия Роберта многое изменилось. Его младший брат Филипп, самый близкий к нему по возрасту, стал уже взрослым, и братьям пришлось заново знакомиться. Избежавший плена, Филипп успел произвести на отца впечатление как способный военачальник и государственный деятель, и в награду Карл одарил его титулом принца Тарентского и должностью генерального викария Сицилии. Филипп не был единственным братом, с которыми Роберту пришлось встретиться. За время его плена родители значительно расширили семью и теперь у Роберта было еще три новых брата и три новые сестры.

Не обошли семью стороной и трагедии. За полгода до возвращения Роберта от болезни умерли его старший брат Карл Мартел, наследник трона, и его жена Клеменция. По праву первородства, согласно которому наследство передавалось через первенца, старший сын Карла Мартела, Шаробер (Карл Роберт), после смерти своего отца, должен был быть признан новым кронпринцем Неаполя. Но осиротевшему Шароберу было всего семь лет, когда умер его отец, и Карл Хромой посчитал, что Неаполю нужен сильный взрослый человек для наследования трона. Сицилийцы же, с которыми не посоветовались во время переговоров между Неаполем и Арагоном, восстали против навязанных им условий и избрали своим королем младшего брата Хайме II, Федериго III. Федериго, уязвленный таким ударом по престижу старшего брата, принял эту честь, собрал армию и занялся укреплением своего положения на острове. Карл Хромой не для того вел два десятилетия кропотливых переговоров, чтобы отдать Сицилию новому претенденту из Арагонского дома. Вызов, брошенный Федериго III неаполитанской власти, должен был быть принят, и конечно же не семилетним ребенком.

Как второй сын, Людовик был естественным кандидатом на роль наследника своего отца, но тот будучи глубоко религиозным человеком не захотел этого делать. Карл приказал ему облачиться в роскошные одеяния из дорогих тканей, но Людовик предпочел носить простую белую монашескую рясу с капюшоном. Отец настаивал, чтобы он ездил верхом на коне, но францисканцы-спиритуалы должны были ходить пешком и обязательно босиком и Людовик не впадая в крайность выбрал себе в качестве средства передвижения не лошадь, а смирного мула. Когда Людовик категорически отказался есть с серебряных тарелок, которые использовались во время пиров, король Карл наконец сдался. На церемонии в Кастель-Нуово, в 1296 году, Людовик публично отказался от своих прав трон в пользу Роберта и вскоре после этого был принят в лоно Церкви. Чтобы убрать с дороги ставшего ненужным Шаробера, Карл передал ему права на королевство Венгрия, которые было частью приданого жены Карла, Марии, и отправил его подрастать и управлять своим новым королевством, выделив ему небольшую армию. Одобрение Папы узаконило то, что в противном случае могло быть расценено как беспринципная узурпация прав Шаробера, и таким образом Роберт, маленький метатель камней, стал наследником Неаполитанского трона.

Разумеется, такое нарушение правил первородства не осталось незамеченным братьями Роберта, а затем и их женами. Ведь если третий сын смог стать королем, то почему бы четвертому или пятому, а то и шестому тоже не претендовать на корону?

Другой влиятельной личностью при неаполитанском дворе в годы становления Иоанны была ее неродная бабушка, вторая жена Роберта, Санция Майоркская. Иоланда умерла в 1302 году после всего пяти лет замужества (брак был заключен в 1295 году, но церемония состоялась только в 1297 году). Но Иоланда все же успела выполнить свой супружеский долг, родив мужу двух сыновей в качестве потенциальных наследников: Людовика, который умер в 1310 году, и Карла, будущего отца Иоанны. Сразу после смерти Иоланды Карл Хромой стал искать новую жену для Роберта и остановил выбор на Санции. На его решение (как, впрочем, и на большинство его решений) сильно повлияло его навязчивое стремление отвоевать Сицилию у Федериго III. Санция была старшей дочерью короля Майорки, дяди короля Арагона. Женив Роберта с Санции, Карл Хромой получил нового союзника в борьбе за Сицилию. В идеале он рассчитывал, что в будущем Роберт и его новый тесть начнут наступление на Федериго с двух сторон: из Неаполя с востока и с Майорки с запада. Роберт должным образом женился на Санции в 1304 году, а когда, в 1309 году, Карл Хромой умер, эта пара была коронована как король и королева Неаполя, Иерусалима и Сицилии при полной поддержке Папы из Авиньона.

Довольно быстро после своего второго брака Роберт, понял, что, хотя Анжуйская династия, в лице его тестя, несомненно, получила военного союзника, а Неаполь — королеву, сам он настоящей женой не обзавелся. Самой очевидной и непреодолимой чертой характера Санции была ее крайняя набожность. Новая королева Неаполя происходила из семьи, которая была заражена той же привязанностью к францисканцам-спиритуалам, что и старший брат Роберта Людовик. К большому огорчению короля Майорки, трое из четырех его сыновей и братьев Санции в конце концов отказались от своих прав на его корону, чтобы присоединиться к монахам-подвижникам.

Как и ее братья, Санция приняла дело спиритуалов и, поскольку она была женщиной, дело их филиала — клариссинок (Орден святой Клары), религиозного движения, основанного в 1253 году святой Кларой Ассизской. Клариссинки были монахинями, которые полностью удалились от общества, посвятив себя жизни в бедности, отречении от всех мирских благ и самопожертвовании. Сестры-клариссинки не владели никакой собственностью, полагаясь на те средства, которые могли выпросить у братьев-монахов. Клариссинки коротко стригли волосы, носили серые одежды из грубой материи и сандалии на босу ногу в подражание Святому Франциску. Они регулярно постились, никогда не ели мяса и жили, отгородившись от мира, в монастырях с высокими стенами. Самым экстравагантным было строгое правило, касающееся разговоров. Женщины, поступавшие в монастырь клариссинок, давали обет молчания. Разговаривать разрешалось только один час в день, и никогда по пятницам или во время трапезы.

Санция не скрывала своего влечения к ордену клариссинок. Еще в 1312 году она обратилась к Папе с просьбой разрешить ей окружить себя этими монахинями во внутренней часовне своих покоев в Кастель-Нуово. Папа в ответном письме разрешил ей приютить двух таких клариссинок, а позже их число было увеличено до трех. Проникнуть за этот человеческий барьер святости с целью зачатия детей, должно быть, было непросто. С таким же успехом Роберт мог бы жениться на самом короле Майорки. Со временем ситуация не улучшилась. В 1316 году Санция попросила Папу о разводе, чтобы самой стать клариссинкой и удалиться в монастырь. Она повторила просьбу в следующем году, и тогда, чтобы подкрепить свои доводы, обвинила Роберта в супружеской измене. Папа дважды ответил Санции вежливым отказом в ее просьбе и увещеваниями уделять больше внимания своему мужу. Он также выражал порицание Роберту за его неверность жене. Ни для кого в Неаполе не стало сюрпризом, что у королевской пары не было детей.

Вместо деторождения Санция посвятила себя францисканцам-спиритуалам, называя их своими "сыновьями", а себя — их "матерью"[20]. Она считала себя их защитницей и стремилась сделать Неаполь убежищем для этого движения. Став королевой, она первым делом убедила Роберта начать перестройку церкви Санта-Кьяра, которую отец Иоанны, Карл, впоследствии назвал конюшней. Санция планировала создать на базе Санта-Кьяры двойной монастырь: один для францисканцев (или, как их называли, Меньших Братьев) и один для клариссинок.

Спиритуалы, безусловно, нуждались в помощи, поскольку их бескомпромиссная позиция в отношении бедности противоречила официальной церковной политике, которая заключалась в накоплении как можно большего богатства в кратчайшие сроки. Особенно это касалось Папы Иоанна XXII, чей понтификат совпал с первыми двадцатью годами замужества Санции. Известный тем, что нещадно облагал налогами свою паству, продавал церковные должности тому, кто больше заплатит, и раздавал кардинальские шапки, членам своей семьи, Иоанн спал на подушке, отороченной мехом, и устраивал шикарные пиры, отчеты о которых сохранились в хрониках того времени. Например, на свадьбе одной из двоюродных племянниц Папы гости поглотили "4.012 хлебов, 83 вола, 551 овцу, 8 свиней, 4 кабана, большое количество рыбы разных видов, 200 каплунов, 690 кур, 580 куропаток, 270 кроликов, 40 ржанок, 37 уток, 50 голубей, 4 журавлей, 2 фазанов, 2 павлинов, 292 мелких птицы, 3 фунта сыра, 3.000 яиц, 2.000 яблок, груш и других фруктов; они выпили 11 бочек вина"[21].

Очевидно, что спартанский образ жизни спиритуалов и их настойчивое утверждение, что Христос хотел, чтобы апостолы (и, следовательно, Церковь) жили в бедности, были для папства неприемлемы. С точки зрения Иоанн XXII их движение было не только постыдным, но и опасным. Многие люди начали с опаской смотреть на папский образ жизни и присоединялись к голосам призывавшим к реформам Церкви. Чтобы подавить эту оппозицию, Иоанн XXII издал ряд булл, в которых настаивал на том, что Христос и апостолы не были против владения собственностью и объявляли еретическим убеждение в обратном. Затем, чтобы подчеркнуть твердость своей позиции, Иоанн приказал в мае 1318 года сжечь на костре в Марселе четырех спиритуалов, отказавшихся отречься от своих убеждений.

Однако действия Папы возымели обратный эффект: вместо того чтобы подавить движение спиритуалов, он закалил волю его лидеров и усилил призывы к реформам. Благочестивые францисканцы стекались в Неаполь; Кастель-Нуово был заполнен монахами; одним из руководителей движения был духовник самой королевы Санции. Старшего брата королевы, Хайме Майоркского, одетого в потрепанную хламиду, часто можно было увидеть просящим милостыню на улицах старого города. В окружении Санции даже поговаривали о том, чтобы свергнуть Иоанна XXII и заменить, ее братом Хайме. Поощряемая своими последователями, Санция активно включилась в дебаты о реформах, написав письма как Папе, так и генералу ордена францисканцев. Роберт, находившийся, во время своего пребывания в Арагоне, под сильным влиянием своего наставника-францисканца, и почитавший своего старшего брата, который должен был стать святым за воплощение духовных ценностей спиритуалов, поддержал программу своей жены.

Несмотря на то что она, безусловно, была искренна в своих убеждениях, бешеную деятельность Санции на благо спиритуалов несомненный пронизывал оттенок честолюбия. Вполне вероятно, что королева стремилась к святости. Намек на это содержится в одном из ее писем к генералу францисканцев, в котором она призывает орден принять проповедуемую спиритуалами концепцию бедности. "Я… считаю величайшей милостью, если Бог дозволит мне умереть и стать мученицей за это дело"[22], — писала Санция. Несколькими строками ниже она пошла еще дальше и намекнула на божественное вдохновение, которое, в крайнем случае, могло бы заменить чудо, которое, как знала королева, было необходимым условием для признания святости. "В четверг, 18 апреля, я вошла в маленькую часовню рядом с моими покоями в Кастель-Нуово в Неаполе, где при свете трех свечей до рассвета, при закрытой двери, наедине с телом Христа, которое находилось на алтаре, я предалась ему и после этого начала писать так, как указал мне Господь, без всякого совета, человеческого или земного… написано моей собственной рукой в вышеупомянутый день в Кастель-Нуово… в 1331 году".

Санция, после смерти их родителей, взяла на себя ответственность за воспитание Иоанны и ее младшей сестры. Если учесть, что ей пришлось выслушать три сотни проповедей деда, а ее бабушка в это время занималась духовной индоктринацией, то неудивительно, что Иоанна освоила латынь. Было бы, удивительно, если бы она ее не выучила.

Однако, несмотря на все старания бабушки, годы становления Иоанны были далеко не спокойными. При Неаполитанском дворе действовали другие мощные силы, о которых Иоанна не могла не знать даже будучи ребенком. Ведь с атмосферой жесткого аскетизма, которую насаждала Санция, соперничал слишком материальный и явно менее добродетельный мир королевского окружения. В XIV веке дворы государей были заполнены членами правящей семьи, и Неаполь не был исключением. Среди множества родственников, которые вращались в блестящем светском вихре столицы, выделялась одна женщина, а именно тетя Иоанны, Екатерина Валуа, вдова младшего брата Роберта Мудрого, Филиппа, принца Тарентского.

Екатерина была старшей единокровной сестрой матери Иоанны (отцом обеих был Карл Валуа). Екатерина вышла замуж за Филиппа в 1313 году, когда Филиппу было тридцать пять лет, а ей — всего десять и была его второй женой. С первой он развелся по сфабрикованному обвинению в супружеской измене после пятнадцати лет брака и шестерых нажитых детей, чтобы жениться на Екатерине, у которой было то, чего он очень хотел. Она была единственной наследницей титула императрицы Константинополя.

В том, как десятилетняя французская принцесса унаследовала законные права на столицу Византии, возможно, самый желанный город в истории, проявилась специфическая средневековая изворотливость. За столетие до этого, в 1204 году, армия Четвертого крестового похода, направлявшаяся в Святую землю, чтобы освободить Иерусалим, вместо этого разграбила Константинополь, хотя это был христианский город, а греки фактически являлись верными союзниками Папы в борьбе с мусульманами. За три дня крестоносцы, призванные защищать христианский мир, успели уничтожить многовековое наследие самой прекрасной культуры, какую мог создать цивилизованный мир. Очевидец этого разгула грабежа и насилия, Никита Хониат, так описывал бесчинства крестоносцев: "Они уничтожали святые образа и бросали священные реликвии Мучеников в такие места, которые мне стыдно назвать, разбрасывая повсюду тело и проливая кровь Христову… Что касается осквернения ими великого собора, то они разобрали его главный алтарь и поделили между собой все ценные предметы, находившиеся там… И они ввели лошадей и мулов, чтобы им сподручней было увезти священные сосуды, кафедру, двери и предметы обстановки; когда некоторые из этих животных случайно оскальзывались и падали, то крестоносцы протыкали их своими мечами, оскверняя собор их кровью и калом"[23]. Закончив грабить, рыцари-крестоносцы, многие из которых были младшими сыновьями знатных семей Франции, решили остаться и править городом по своему усмотрению. Они избрали одного из своей компании императором, а затем разделили территории к западу и югу от столицы между собой в порядке убывания знатности. Так была основана Латинская империя, названная так по официальному языку западной Церкви.

Грекам потребовалось почти шестьдесят лет, чтобы отвоевать Константинополь, и в 1261 году им это удалось, заставив последнего латинского императора Балдуина II бежать из города в такой спешке, что он оставил там свои личные вещи. Добравшись до Италии, Балдуин II заключил сделку с прадедом Иоанны Карлом Анжуйским, по которой изгнанный император уступил Карлу княжество (принципат) Ахайя на полуострове Пелопоннес в обмен на помощь Карла в восстановлении его на троне империи. Хотя запланированное вторжение так и не состоялось, так как флот Карла был уничтожен особенно сильным штормом, Ахайя все же осталась в руках Анжуйской династии. В 1294 году Карл Хромой передал это княжество своему сыну Филиппу, принцу Тарентскому. Наследование Ахайи несло в себе невысказанную надежду на то, что Филипп расширит владения семьи на востоке. Так он и сделал, собрав армию и завоевав важный город Дураццо на побережье Албании. В оживленном и укрепленном порту, Дураццо начиналась Эгнатиева дорога (Via Egnatia), главный дорога с востока на запад Византии, которая вела прямо в Константинополь. "Теперь мы говорим об Албании, которая с южной стороны находится рядом с Грецией", — писал европейский хронист, вероятно, член ордена доминиканцев, в 1308 году в сочинении под названием An Anonymous Description of Eastern Europe (Анонимное описание Восточной Европы):

Овладев Дураццо, Филипп явно продемонстрировал свое стремление отвоевать столицу Латинской империи.

Но у принца Тарентского неожиданно появился серьезный соперник. Это был младший брат могущественного короля Франции, Филиппа IV Красивого, Карл Валуа, не имевший собственного королевства и отчаянно желавший его заполучить любым способом. В 1301 году Карл оттеснил с дороги нескольких других претендентов, чтобы жениться на внучке императора Балдуина II, которая унаследовала притязания на Константинополь. К сожалению, в 1308 году, когда Карл готовился к вторжению в Грецию, его жена умерла, и титул императрицы перешел к их старшей дочери, Екатерине. Но даже такой видный и влиятельный член французской королевской семьи, как Карл, не мог надеяться получить папское разрешение на брак с собственной дочерью, поэтому он с неохотой уступил свою мечту об империи Филиппу Тарентскому, которому в 1313 году отдал руку десятилетней Екатерины.

В 1331 году Екатерине было двадцать восемь лет, она недавно овдовела, и с ней приходилось считаться, когда, только что осиротевшие Иоанна и ее сестра Мария впервые познакомились с ней в Кастель-Нуово. Проницательная, обладающая высоким интеллектом и жизнелюбивая, Екатерина в высшей степени осознавала свое высокое происхождение и носила свой титул императрицы Константинополя так, словно это была редкая сказочна жемчужина. Даже смерть мужа, Филиппа, в 1331 году не помешала ей упорно продолжать попытки отвоевать Латинскую империю для себя и своих трех маленьких сыновей: Роберта, Людовика и Филиппа. Ряд неумелых политических шагов оставил Византийскую империю уязвимой для нападения с запада, и это положение дел было хорошо известно в Италии. Кроме того, Екатерина привыкла добиваться своего. Ее великолепный двор, находившийся неподалеку от Кастель-Нуово, был абсолютно мирским и соперничал с королевским. Для Екатерины была чужда та духовная, полная отречения и целомудрия жизнь, которую вела королева Санция. Константинопольская императрица предпочитала земные удовольствия. Она одевалась по-королевски пышно, как и подобало даме ее положения, и склонность к роскоши была не единственным ее пороком. Екатерина наслаждалась обществом мужчин и не скрывала своих любовных похождений. Менее чем через год после смерти мужа она уже публично встречалась с двадцатитрехлетним феноменом по имени Никколо Аччаюоли.

Флорентиец Никколо приехал в Неаполь вместе с отцом, чтобы представлять финансовые интересы своей семьи. Аччаюоли владели третьим по величине коммерческим предприятием в Италии — одной из суперкомпаний, как их со временем стали называть, — что делало ее третьим по величине деловым концерном в мире. Интересы семьи были весьма разнообразны: оптовая и розничная торговля (Аччаюоли были одной из трех избранных компаний, получивших контракт на управление монополией Неаполитанского королевства на экспорт зерна), транспортные перевозки, банковское дело, производство тканей, управление сетью магазинов и лавок, импорт предметов искусства и редких специй с Дальнего Востока — список можно продолжать до бесконечности. Филиалы дома Аччаюоли имелись почти в каждом королевстве Европы, включая папский двор в Авиньоне, а высшие руководители компании давали приватные советы по сбору налогов и сведению счетов каждому средневековому монарху. Неаполитанский королевский двор был особенно подходящим местом для младшего члена семьи Аччаюоли, такого как Никколо, стремившегося самоутвердиться в мире. Самым ценным клиентом семьи был Роберт Мудрый, которому требовались все новые и новые займы для покрытия стремительно растущих расходов, вызванных его неоднократными попытками вернуть Сицилию.

В те времена представители суперкомпаний, особенно тех, что имели дело с королевскими особами, были призваны оказывать им полный спектр услуг, включая, но не ограничиваясь, выдачей кредитов, поиском экзотических предметов роскоши, приглянувшихся королевской фаворитке, выведыванием конфиденциальной информации и опасной игрой в шпионы. Даже по этим стандартам Никколо был исключительно предприимчивым человеком. Филиппо Виллани, лично знавший его, называл Никколо "очень красивым и удивительно пронырливым человеком"[25]. Когда Никколо впервые прибыл в Неаполь, продолжает Виллани, он "держал лавку, полную не хлама, а ценных товаров, привезенных из многих мест, и планировал сделать много дел". Екатерина Валуа, с которой он познакомился благодаря своим связям при дворе, была одним из его самых дорогих клиентов. Задумав восстановить Латинскую империю, Екатерина была вовлечена в особенно сложную сделку со своим шурином Иоанном (еще одним младшим братом Роберта Мудрого). Иоанн согласился уступить старшему сыну Екатерины Роберту свое право на княжество Ахайя, которое он ранее купил за 10.000 унций золота у ее покойного мужа Филиппа, в обмен на наличные деньги. Выступая в качестве представителя Екатерины, Никколо блестяще провел переговоры. Он выторговал у Иоанна 5.000 унций, подсластив сделку предложением герцогства Дураццо взамен наличных, а затем добился еще большего восхищения императрицы, организовав ей кредит на все 5.000 у семейного банка Аччаюоли. Его изворотливость в этом деле настолько впечатлили Екатерину, что она сделала Никколо своим главным советником и даже назначила его воспитателем своих юных сыновей.

Судя по всему, Екатерина не ограничивала Никколо хозяйственными обязанностями и заботами по воспитанию своих сыновей. "Открыто говорили, что [Екатерина] включила Никколо Аччаюоли в число своих любовников… и сделала его богатым и влиятельным"[27], — утверждает Виллани.

Свободный образ жизни Екатерины и ее тщеславное поведение вызывали ревность и недовольство представителей другой младшей ветви королевской семьи, а именно Иоанна, который, в результате недавней сделки с невесткой, теперь носил титул герцога Дураццо. Иоанн вторым браком тоже женился на француженке, Агнессе Перигорской, после того, как расторг брак с первой женой, принцессой Ахайи, которая отказалась передать ему свои права на княжество и заключила тайный брак с другим мужчиной, за что и была заключена в замок Кастель-дель-Ово. Агнесса происходила из знатного рода, хотя и не королевского как Екатерина, но все же весьма аристократичного — и ее возмущало безусловное превосходство императрицы. Соперничество между двумя женщинами только усилилось, когда, в 1336 году, Иоанн Дураццо умер, и его земельные владения и титулы перешли к старшему сыну Агнессы, Карлу, которому на момент смерти отца было тринадцать лет. Агнесса обожала Карла и очень стремилась продвинуть его поближе к трону. Она знала, что сыновья Екатерины имеют некоторое преимущество перед ее сыновьями, поскольку их отец был старше и, следовательно, ближе к трону. Но Агнесса, хотя и менее яркая, чем Екатерина, по предприимчивости и расчетливости вполне могла сравниться с императрицей.

Еще один человек занимал важное место в жизни Иоанны в детские годы — ее кормилица, Филиппа ди Катания.

Филиппа служила семье Иоанны почти три десятилетия. Изначально ее наняла бабушка Иоанны Иоланда, когда в 1298 году, сопровождая Роберта Мудрого в одной из его тщетных попыток захватить Сицилию, она обнаружила, что беременна. Военный лагерь был не самым удобным местом для родов, поэтому Иоланда наняла дополнительный персонал из местных женщин. Недалеко находилась Катания, портовый город на восточном побережье Сицилии, и Филиппа, "дочь бедного рыбака"[28], которая, тем не менее, была "привлекательной по манерам и внешности" (по словам Боккаччо, который узнал ее позже), была нанята в качестве няни, хотя "всего за несколько дней до этого она стирала одежду иностранцев".

Обрадованная тем, что ей удалось вырваться из прачечной в будуар, Филиппа с усердием и компетентностью приступила к выполнению своих новых обязанностей. Очаровав свою нанимательницу, Филиппа вскоре стала незаменимой, настолько, что когда военная кампания закончилась, и Роберт был вынужден (как обычно) отступить, Иоланда привезла свою новую няню с собой в Неаполь, где Филиппа "осталась среди других слуг"[29].

После того как Филиппа обосновалась в Неаполе, ее жизнь приняла тот неожиданный оборот, который больше похож сюжет шекспировской драмы. В то время как Филиппа завоевывала доверие Иоланды, кухонный раб-эфиоп, окрещенный Раймундом ди Кампанья (в честь главного повара дворца, который купил африканца у пиратов), также привлек внимание своего работодателя, свекра Иоланды, Карла Хромого. Раймунд так хорошо справлялся с приготовлением блюд для королевских пиров ("на него были возложены почти все обязанности по кухне"[30]), что в итоге получил свободу и заменил своего тезку на посту главного повара. Из кухни Раймунд каким-то образом перебрался в королевский двор и был назначен хранителем королевского гардероба, начав "пользоваться благосклонностью короля и знати и накапливать богатства"[31]. Потом Раймунд превратился из администратора в солдата, а из солдата в полководца. Зная об очевидных способностях Раймунда и желая еще больше вознаградить этого образцового слугу, король Карл решил найти ему жену, как раз в то время когда Иоланда, также желая вознаградить верную служанку (а возможно опасаясь ее женской привлекательности), хотела найти Филиппе мужа. Такое счастливое совпадение королевских интересов нельзя было игнорировать, и поэтому, не потрудившись посоветоваться с придворными, брак был устроен с восхитительной эффективностью. Очень скоро, как заметил Боккаччо, "африканский солдат разделил постель с сицилийской прачкой"[32].

Соединившись таким нетрадиционным образом по воле своих государей, Филиппа и Раймунд, тем не менее, признали и оценили находчивость друг друга и возможности, открывшиеся перед ними в результате их союза. В лице Раймунда Филиппа обрела супруга, столь же трудолюбивого в хозяйстве, сколь и свирепого на поле боя. Одерживая победу за победой и продвигаясь на все более высокие должности, Раймунд не переставал требовать и получать награды. Помня о бедности и беспомощности своей юности, эфиоп с толком управлял своим имуществом и с умом вкладывал деньги. Вскоре Филиппа стала хозяйкой обширного владения, которое включало "города, поместья, виллы, лошадей, многочисленных слуг, богатые одежды и все вещи в изобилии"[33], — отмечает Боккаччо.

Со своей стороны, Раймунд приобрел в лице Филиппы умную и привлекательную жену, которая подарила ему трех сыновей и дочь, а ее политическая хватка и связи помогали ему делать карьеру. После смерти Иоланды Филиппа вернулась в Кастель-Нуово (что подтверждает версию о том, что ее брак был заключен из-за страха Иоланды перед возможной соперницей), чтобы предложить свои услуги новой жене Роберта Мудрого, Санции, и матери Иоанны, Марии Валуа. И снова Филиппа оказалась незаменимой для своих королевских хозяек. "Она [Филиппа] помогала им, служила им и показывала себя всегда готовой к выполнению их приказов. Она готовила и заботилась об их украшениях и различных примочках, демонстрируя, что она идеальная хозяйка… Она превосходила по возрасту других женщин при дворе… и, казалось, по давней привычке она усвоила все обычаи двора"[34]. Благодаря влиянию Филиппы Раймунд стал королевским сенешалем, главным советником самого короля. "Как нелепо видеть африканца выходца из рабской тюрьмы, служившего на кухне, стоящим перед королем Робертом, исполняющим обязанности достойные только дворянина, управляющим двором и издающим законы для власть имущих!"[35] — пишет Боккаччо.

Когда ее муж стал сенешалем, Филиппа тоже была вознаграждена повышением и назначена Марией Валуа опекуном своей дочери Иоанны, наследницы трона. В 1331 году, после смерти Марии, "Филиппа была удостоена чести стать матерью Иоанны"[36]. Хотя выбор Филиппы в качестве приемной матери был опять-таки необычным, но, возможно, учитывая обстоятельства, наиболее подходящим. Для пятилетней Иоанны, обездоленной потерей обоих родителей, Филиппа олицетворяла постоянство и заботу. Пожилая женщина была человеком, которого Иоанна знала с рождения. Филиппа хорошо знала детские причуды принцессы и при необходимости могла уговорить ее выполнять свои обязанности. В эмоциональном плане Филиппа дарила тепло и любовь, на которые была неспособна неродная бабушка Иоанны, Санция, и Иоанна держалась за приемную мать.

Однако в социальном и политическом плане возведение бывшей прачки на столь высокий пост приемной матери наследницы трона было скорее проблематичным. К возвышению Филиппы и ее мужа дворяне относились с ревнивой завистью. Супруги не пытались скрыть свое благосостояние и выставляли напоказ свое богатство, особенно через детей, ведь у Филиппы тоже были сыновья, которых она любила. "Можно подумать, что это дети короля, а не рабыни", — жалуется Боккаччо[37]. На протяжении всех лет детства и юности Иоанны влияние Филиппы при дворе оставалось непревзойденным. По словам Боккаччо, "ничто серьезное, трудное или великое не совершалось без одобрения Роберта, Филиппы и Санции"[38].

Такова была напряженная политическая обстановка, в которую попали Иоанна и ее сестра Мария. И как раз тогда, когда казалось, что ситуация в Неаполе усложнилась до предела, а соперничающие амбициозные придворные группировки (и без того сосредоточенные на Иоанне как на наследнице трона) были готовы перейти к открытой конфронтации, в 1333 году новый, могущественный и очень опасный игрок неожиданно оказался в центре внимания.

Шаробер, король Венгрии, забытый на родине старший сын Карла Мартела, законного наследника Неаполитанского трона, решил напомнить о своих правах.