Трудный хлеб

Не каждый европейский пекарь возьмется испечь хороший черный хлеб из русской муки.

И когда новоиспеченный помещик фон Бутеноп взялся поставлять свежий хлеб германской армии, он потребовал, чтобы ему дали пекарей чехов: они это могут. И вот два пожилых толстяка, обличьем схожие с бравым солдатом Швейком, попали в его распоряжение.

Пекари оказались отличные. Молчаливые, покладистые, только трубочками попыхивали, делая свое дело. И хлеб у них получался отличный. Да и булочки к господскому столу хорошие.

С русскими не якшаются, помещика приветствуют по-фашистски, выбрасывая руку вверх, и не совсем чисто, но все-таки выкрикивают «хайль Гитлер». Только вот все время перемигиваются да покрякивают, словно о чем-то переговариваются без слов. И словно все ждут, будто что-то должно случиться. А что может случиться с русским помещиком, которого охраняют германские штыки?

Он не только получил свое имение, наследие предков и быстро приумножил его, но даже наследника ему судьба преподнесла. Да, фон Бутеноп очень опасался, что останется без потомства. Оба его сына холостыми отправились на войну, они могут погибнуть бездетными. Кому же продолжить славный род Бутенопов?

Найденыш оказался настоящим немецким ребенком — беленький, голубоглазый. Родители его, обрусевшие немцы-ленинградцы. А это значило, что мальчика можно считать круглым сиротой — всех жителей этого города вместе с его домами Гитлер приказал стереть с лица земли.

Когда помещик убедился, что мальчик послушен и покладист, он отправил в Берлин, в имперскую канцелярию, прошение разрешить ему усыновить ребенка германской крови.

Не дожидаясь официального решения, помещик уже объявил его своим приемным сыном. Нового барчука все баловали, как могли.

Мальчик был ко всем добр, вел себя покладисто и звался внушительно — Геракл.

Но вдруг однажды произошло непостижимое. Пес, который был умен и зол, как дьявол, который прекрасно знал маленького Геракла, этот пес вдруг набросился на мальчика.

В тот день на усадьбу были пригнаны бывшие колхозники расчищать заросли крапивы в саду, и среди них — целая толпа деревенских мальчишек.

Потом рассказывали, будто к юному барчуку приблизился какой-то мальчишка и попытался с ним поиграть в прятки. Очевидно, Геракл соскучился по сверстникам и забежал к ним за кусты жасмина.

И вдруг Рекс, мирно дремавший у ног своей барыни, вскочил и набросился на Геракла. Не на мальчика в рваной одежде, а на барчука!

Старуха, услышав крик, глазам своим не поверила. Недолго думая, она схватилась за пистолет, вскочила с необыкновенной резвостью и в голову собаке разрядила целую обойму.

— Умри, взбунтовавшийся раб!

Рекс подполз к ней, проскулив что-то в свое оправдание, но старуха оттолкнула его ногой.

А мальчишку после этой передряги словно подменили. Стал дерзить старшим. Не желал читать бабушке на ночь скучные романы. Кричал по-русски, что он забыл немецкий язык. Капризничал. Однажды устроил целый скандал из-за какого-то висельника. Русского старика, заподозренного в связях с партизанами, хотели повесить посреди села для острастки всем, кто вздумает помогать беглым русским военнопленным. Барчук в разгар экзекуции бросился на солдат, приводивших приговор в исполнение. Стал брыкаться, кусаться крича:

— Оставьте! Я запрещаю кого-либо трогать в нашем селе!

Никому бы такое не сошло. Но ребенок есть ребенок, к тому же фольксдойч, барчук. И фон Бутеноп упросил гитлеровских солдат отменить казнь. Те отпустили старика под ответственность помещика.

…Выпекая каждое утро горы душистого хлеба для фашистских солдат и офицеров, чехи по-прежнему изготовляли несколько сдобных булочек для капризника фольксдойча. Но иногда он мог швырнуть их прочь, затопать ногами и потребовать, чтобы вначале накормили простым хлебом голодных деревенских мальчишек. Вот отчаянный!

Будет что порассказать потом внукам, когда попадут домой, думали чехи, наблюдая всю эту историю и слушая болтовню по этому поводу разноплеменной прислуги. И считали, что это их не касается.

Но вдруг юный наследник фон Бутенопа стал проявлять к чехам интерес. То забежит посмотреть, как тесто месят. То заглянет, как хлебы сажают. То просит свежевыпеченной корочкой угостить. И сам угощает то сигарами, то трубочным табаком из запасов своего названного фатера.

Подозрительно.

Чехи все больше настораживались.

А мальчишка стал вдруг заговаривать о том, что чехи и русские — братья. Что у них общие враги и общие друзья. Ого, куда гнет! Да за одно слушание таких речей гитлеровцы повесить могут.

Однажды в неурочную пору, на раннем рассвете, когда хлеб еще не испекся, этот хитрец стал вдруг просить пекарей одолжить ему хлеба, да не одну буханку, а целую выпечку! Тут, слова не говоря, один чех дал ему пощечину, а другой пинка. Пусть жалуется тому, кто его послал честность чехов проверять!

Мальчишка, однако, никому не пожаловался. И как ни в чем не бывало снова за свое. Является и уговаривает — чехи должны помочь своим братьям русским… А сам-то он фольксдойч!

Ну и снова его честные чехи выставили за дверь. В следующий раз явился в окно. И снова начинает просить хлеба для каких-то детей, будто спрятавшихся от немцев в лесу.

Чехам не верится, но уже любопытно, что это за мальчишка такой?

— Это не барчук, — произнес, наконец, один пекарь, не вынимая трубки изо рта.

— Нет, барчук бы такого не вынес.

И однажды одолжили парню одну буханку. И попросили свою землячку горничную Любушу проследить, что будет делать с черным хлебом этот Бутенопик, заевшийся бубликами.

Хитрая Любуша проследила. Мальчишка темной ночью, прокравшись в овраг, встретил там русского старика, спасенного им от виселицы, и, плача, жаловался ему на жестокость чехов, которые бьют его как Сидорову козу да еще жаловаться велят тому, кто его подсылает. А старик утешал его, говорил, что чехи люди аккуратные, у них семь раз примерь, потом отрежь и тут уж ничего не поделаешь, надо терпеть, но свою линию держать до победы.

— Ничем их не проймешь, — пожаловался старику мальчишка. — Фашистские прихвостни — чуть что, выбрасывают руку вперед и — «хайль Гитлер!».

Чехи молча переглянулись, когда им все это рассказала Любуша.

А в следующий раз, когда мальчишка снова явился, то пекари, приветствуя его по-фашистски, вдруг немного сжали выброшенные вперед ладони, просунув между указательным и средним пальцами большой.

Мальчишка заметил это и повторил жест в точности.

— Сообразительный, — сказал один пекарь, пыхнув клубом дыма из трубки.

— Пожалуй, не простак. С таким дело иметь можно.

Вот и все. И впервые не надавали ему пинков и затрещин.

Загрузка...