Рассказывал мне Пижон потом долго всю эту историю. В конце концов у меня создалась некоторая картина жизни ребят, оставшихся в тылу у немцев.
Большинство ленинградских пионеров из идеального лагеря все же выехали вместе с эшелонами раненых. Но многие были захвачены бомбежкой (шли беспрерывные налеты, не успеешь забраться в вагоны, как снова тревога и снова беги в лес, прячься в щели) и оказались отрезанными от наших.
В ту ночь, которая казалась такой благодатной, темной, небо покрылось набежавшими с Ильменя облаками. Ребята сидели на опушке притихшие. Даже Владлена Сергеевна молчала. Вдруг в беззвездном небе стали сами собой загораться голубые луны. Казалось, между лесом и облаками летит какой-то волшебник и развешивает невиданные украшения. И хотя все понимали, что это планирует с выключенными моторами фашистский самолет-осветитель, ребята не могли пошевельнуться. Они замерли, как загипнотизированные.
Первой опомнилась Владлена Сергеевна. Раскрыв руки, четко видимая при свете искусственных лун, она бросилась в черный лес с криком:
— За мной! Все за мной!
Ее крик заглушили летевшие следом за осветителями бомбардировщики.
Ночная бомбежка намного страшней дневной. Днем хоть видишь небо и знаешь, какие самолеты пикируют далеко, а какие близко. А ночью кажется, каждая бомба летит на тебя.
А когда еще включают воющие сирены да начинают поливать с черного неба трассирующими пулями, словно огненным ливнем, на самых неробких людей нападает такой страх, что не усидишь ни в какой щели. Бежать, только бежать!
И ребята бежали. Поднимались, падали, вскочив, снова, бежали. И так всю ночь.
А вокруг рвалось, грохало, гудело. Багровое пламя всплескивалось до облаков. И громовые удары раскалывали землю.
— Не бойтесь, ребята, я здесь! Я с вами! — Владлена Сергеевна бежала, не разбирая дороги, держа кого-то за руки, стараясь не потерять своих подопечных. Ее била лихорадка.
Как они наткнулись на какой-то стожок сена, как упали возле него — никто не помнит. Очнулась вожатая уже утром, солнце припекает и в высокой траве мирно трещат кузнечики. Как будто ни войны, ни бомбежки.
Огляделась. Присмотрелась… Вот лесные сестры спят, крепко обнявшись. А это братья Файеровы рядышком… Торопка и Яша-бродяша… И длинные ноги Семы Журавейского — какой ужас! — все в крови, в синяках. А где же любимчики из ее отряда — Игорьки и Светланы?
Владлена Сергеевна вскочила, а ноги ее сами подогнулись. Ой, что же стало с ее сандалетами? Верха целы, а подметки словно срезаны. И ее нежные подошвы все исколоты, изранены. Наступить больно… Колючки, занозы. Застонав, Владлена Сергеевна закрыла глаза.
— Полундра! — вдруг раздался низкий голос Морячка. — Он ведь специально вырабатывал эту морскую хрипловатость, подражая морским волкам.
— Возьмите, оденьтесь. — Морячок сбросил с плеча свой матросский бушлат и дал вожатой.
Тут только Владлена Сергеевна обнаружила, что платье ее все в лохмотьях. Пришлось накинуть на себя бушлат.
— А где же мои ребята? — прошептала она, словно про себя, соображая, как она могла растерять свой отряд.
Морячок усмехнулся:
— Мы их сеном прикрыли от комаров и простуды…
— Да вот они, живы, дышат, Игорек-первый, Игорек-второй, Светлана-третья… Но здесь не все! — На ее вопросительный взгляд Морячок ответил только пожатием плеч.
Какое несчастье! Они остались где-то там, погибли, может быть, с другими вожатыми убежали. Кто знает, живы ли они?
Как в насмешку, судьба подбросила ей самых непослушных и недисциплинированных: Морячка, Яшу, Файеровых… Эти везде первыми выскочат, им хоть бы что. Что же она будет с ними делать одна, когда целым коллективом вожатых не справлялись?
Проснулись уцелевшие Игорьки и Светлана-третья. И сразу захныкали, рассматривая ссадины, царапины, укусы.
— Ну, ладно вам, а то фрицы услышат и снова прилетят! — припугнул Морячок.
— Да, да, посидим тихо. Мы же в своем, советском лесу. Здесь есть отвечающие за него люди. Лесники, лесничие, лесорубы… Они сюда придут, нас найдут, — машинально повторяла вожатая.
— Сюда не придут, стожок старый, забытый, гнилью пахнет, — сказали лесные сестры, отряхивая с себя сено.
— Надо куда-то идти, ближе к цивилизации, — во весь рост поднялся длинный Сема Журавейский. За плечами у него был парусиновый портфель, привязанный, как ранец.
В другое время Владлена Сергеевна рассмеялась бы: вот настоящий историк, не расстается и тут с записями и документами! Но она поморщилась.
— Ну куда же я пойду с такими ногами?
— Да, с такими пробоинами далеко не уплывешь, — согласился Морячок.
— А мы сейчас починим. — И Яша-бродяша взял ногу Владлены Сергеевны и принялся ловко вытаскивать занозы. Та не отнимала ног, только слегка вскрикивала.
— А теперь чистотелом примочим, и все заживет, все пройдет. — Сорвав какую-то траву с желтыми цветами, Яша стал выдавливать ее сок на ранки и царапины.
Лесные сестры забинтовали ей ноги, разорвав какой-то платок, а Марат отдал свои бутсы, которые она у него однажды отобрала вместе с футбольным мячом.
— Пошли, пошли куда-нибудь, — сказал Морячок, — при кораблекрушении хуже всего бездействие… Главный закон — греби, куда-нибудь да выгребешь.
— Но куда идти, в какую сторону? Лес кругом. Даже не поймешь, откуда мы сюда попали.
— К станции надо идти, — сказал Жура, — чтобы присоединиться к своим.
— Конечно же, туда, где коллектив, — прошептала потерявшая голос Владлена Сергеевна.
— А в какой она стороне? Даже наши следы трава скрыла, роса ее подняла и сомкнула… Ни следочка, как в море, — вздохнул Морячок.
— Надо посмотреть, где дым, я вчера оглядывался — станция здорово горела, — сказал Марат.
Братья Файеровы по-обезьяньи вскарабкались на самую вершину высокого дерева, но никакого дыма не увидели.
— Нам надо идти, — заявил Яша, — куда вороны летают.
— Брось смеяться.
— Я не смеюсь, я уже давно наблюдаю, рано утром вороны летят на кормежку к человеческому жилью… Вон, вон, смотрите, как торопятся.
Вороны тянулись в сторону солнца.
— Ну, ладно, пошли куда-нибудь, если прямо пойдем, все равно к людям придем, — сказал Марат, — не умирать же здесь с голода.
Владлена Сергеевна не возражала — ведь она не могла предложить ничего другого.
И вскоре все поплелись за самозваным вожаком.
Непривычная к тяжелой обуви, Владлена Сергеевна едва волочила ноги. Лесные сестры — то Рима, то Нина — несколько раз спрашивали, удобно ли ей, не надо ли переобуться и потуже забинтовать ноги? Но ей было очень непривычно, что дети заботятся о ней (ведь это она должна о них заботиться), и Владлена Сергеевна стыдилась признаться, что ноги болят, что пятки стерты.
Она даже стеснялась есть букетики земляники, которые ей дарили дети.
А когда Торопка вдруг подскочил к ней и предложил опираться на палку, вожатая отшатнулась.
— Да это же конек-горбунок, — настаивал Торопка, — смотрите, у меня такой же! — И, вскочив верхом на изогнутый сучок, ускакал, обгоняя растянувшуюся цепочку.
— Вожатая верхом на палочке, — горько усмехнулась Владлена Сергеевна. Но когда оперлась на его подарок — шагать стало легче. В голове мелькнула мысль: а ведь хорошо этим фантазерам, которые могут вырезать себе лошадку — вон скачет впереди всех верхом… А обыкновенным ребятам каково!
Ее сердце замирало, когда слышала стоны и жалобы несчастных «братцев-кроликов» Игорьков и Толика.
«Вожатая за ребят, как орлица за орлят… Вот вам и орлица… хромая утка какая-то!» — терзалась Владлена Сергеевна.
Долго шла эта процессия через кочки и болота. В глухом лесу обнаружили сгнивший бревенчатый настил, к нему вела давно заброшенная дорога. Никуда она не шла дальше, обрываясь в овраге. Потерялось чувство времени.
«Вот лягу и останусь здесь. И если никто не поможет, никто не поднимет, пускай, значит я больше не нужна ребятам». Владлена Сергеевна готова была так и сделать, как вдруг раздался крик: «Жилье! Жилье!»
Собрав остатки сил, ребята прибавили шагу и увидели дубовый частокол вокруг холма, а на холме замшелую крышу дома с покосившейся трубой.
— Ну, все, — счастливо улыбнулась Владлена Сергеевна, — если есть здесь хоть один советский человек, он обязан о нас позаботиться!
Обгоняя её, ребята бросились к покосившимся воротам, приминая заросли полыни.
Но странно, ни одна собака не залаяла на нежданных гостей.
Только вороны, слетев с высоких веток, гаркнули: «Здра! Здра! Здра!»