Искатели сбитых самолетов

Путешествие с происшествиями

— Оставьте ваше дикарское путешествие, поживите у нас в культурных условиях. Посмотрите, как живут теперешние пионеры. Я вас приглашаю.

— Спасибо, Лада.

— Зовите меня Владлена Сергеевна. На место уезжающего в армию Свет Ивановича меня выдвинули старшей пионервожатой.

— Ах, вот как, поздравляю!

— Спасибо, для меня пионерработа — это все! При звуках горна я словно куда-то лечу… А как завижу ребят в красных галстуках, выстроившихся на линейке, так на глазах слезы! Вы переживали такое? Вам это знакомо?

— У нас большинство вожатых были парни, девушки редкость, — уклончиво ответил я.

— А теперь у нас ребята — вот такие студенты на время, как Свет Иванович, главная сила мы, — гордо выпрямилась Лада.

— Красивое у вас имя, — сказал я, любуясь ее тонкой, стройной фигурой, не знавшей, верно, тяжелого труда, — Владлена, в нем слышится «в лад с Лениным».

— В лад с Лениным, ой как хорошо! А вы знаете, у меня и отчество не простое. Я Сергеевна в честь Сергея Мироновича Кирова. У нас в детском доме имени Кирова всех подкидышей называли Сергеевнами. Правда, интересно?

Мы уже шли в гору, мимо громадных сосен, по тропинкам, устланным хвойными иглами. Вожатая то и дело останавливалась и, танцуя на одной ножке, высыпала песок из сандалет.

— Летом лучше босиком, — заметил я.

— Ой, что вы, по сосновым иголкам-то? По каменным плитам?

Я топаю в своих рыбацких сапогах по ровным каменистым дорожкам уже на территории лагеря.

Странно выглядит моя фигура среди статуэток гипсовых пионеров и фонтанов. Дворники, подметающие дорожки, косятся на меня. Нянечки в белых халатах, пробегая мимо, отворачиваются.

У меня такое впечатление, будто мы идем по санаторию для больных и выздоравливающих. А может быть, это пансион для престарелых коммунаров, заслуживших почетный отдых?

— Хорошо у нас, культурно, — улыбается Владлена Сергеевна.

И вдруг лицо ее принимает строгое выражение. Она заметила бегущего мальчишку в тельняшке. Тут же подозвала.

— Ты опять опаздываешь к завтраку?

— Извините, немножко… помогал Егорычу.

— Вот полюбуйтесь, каков! Не пионер, а морячок какой-то! Как он вам нравится?

Я не успел ответить — разглядывал фонтан в это время.

Вожатая бросила на ходу мальчишке:

— Поделишься своим опытом сегодня на совете отряда.

Я подмигнул Морячку — ему есть что поведать на совете отряда: хотя бы о старом моряке, который в одиночку таскает казенное имущество, когда мимо топают сотни резвых бездельников.

Мы прошли по каменистым дорожкам, мимо цветочных клумб, к дому-терему с крышей, украшенной цветными стеклами. Здесь за столами, накрытыми снежными скатертями, сидели дети в белых рубашках и красных галстуках — все одинаковые, только мальчишки были стрижены наголо, а у девчонок торчали косички с белыми бантами.

Официантки в наколках и белых передниках разносили пищу.

— Это уже второй завтрак, — подчеркнула моя провожатая, — у нас четырехразовое питание.

По незаметному кивку ее головы мне быстро организовали угощение за отдельным столиком.

— А как у вас было организовано питание, в ваше время? — разделяя со мной обильную еду, осведомилась как бы невзначай Владлена Сергеевна.

— Мы картошке, испеченной в золе костра, были рады.

— Как золушки! А наш пионерлагерь показательный. Над нами шефы дышат не надышатся. Все лучшее нам.

После завтрака старшая пионервожатая повела меня осматривать лагерь.

Здесь было чему порадоваться. Аккуратные домики с резными петухами на громоотводах. Никелированные кровати. Полотняные простыни. Пуховые подушки. Одеяла из верблюжьей шерсти.

Как же побогатела родная страна! Нам, первым пионерам, такое и не снилось.

— Мы задумали сделать этот лагерь идеальным, чтобы не только наши равнялись, иностранцам можно было бы показать!

— А зачем это?

— Во-первых, от общения с иностранными делегациями у ребят развивается интернационализм… Ну, а потом… сами знаете… знаете… — И тут на лице Владлены Сергеевны появилось хитроватое выражение. — Ребятам польза очень даже большая! Уж это я по себе знаю. У нас в образцово-показательном детском доме имени Кирова, бывало, перед каждым посещением иностранцев — и суп наварней и второе вкусней, а на третье не только компот, а еще и мороженое! А к чаю, бывало, и горяченькие бублики первый сорт… А когда особо важные гости из какой-нибудь богатой страны, так еще и торты и кексы… Ну и нам кое-что дополнительно подкинут… Понятно?

Она смешно сморщила нос, маленький, облупленный, загорелый. И тут же пояснила:

— У меня на солнце всегда кончик носа лупится. Беда просто… И не у меня одной, как вы заметили. Такие уж мы тонкокожие, ленинградцы.

И по ее улыбке и по тому, как она произносила это слово, можно было понять, что и эта тонкокожесть относится к достоинствам ленинградцев.

Показывая лучшее, что есть в лагере, Владлена Сергеевна привела меня в уголок живой природы. Это был целый павильон, как в зоопарке. Аквариум был полон разноцветных рыбок, в террариуме по песку ползали громадные черепахи. На пальмах, посаженных в кадках, сновали крикливые синие и желтые попугайчики.

В колесе вертелись две белки. На них смотрела из клетки с презрительной гримасой обезьянка.

В двери сунулся тот самый мальчишка, который ночью был у меня в гостях.

— Ты что, Яша? Чего это у тебя в руках?

— Птичик.

— Какой еще птичик?

— А я не знаю… Из гнезда, наверно, выпал. Не ест, не пьет. Больной, что ли? Испугался. Вон как сердце бьется! — И мальчишка приложил комочек пуха и перьев к своему уху.

— Брось, брось сейчас. Фу, какая бескультурность! На нем, наверное, букашки… Зараза! — Правильные черты вожатой исказила гримаса отвращения, и она мгновенно вытолкнула мальчишку, захлопнув дверь в живой уголок.

Но дверь почему-то отскочила и стукнула ее пониже спины. Это обезьянка просунула в щель ивовый прутик, отчего дверь и спружинила.

Проказница с злорадным кряканьем запрыгала в клетке. Сконфуженная вожатая вырвала из щели прут и погрозила обезьянке.

— Вы понимаете, — пояснила она свою строгость, — у нас животные очень ценные. Приобретены через зоомагазин за большие суммы… Все прошли карантин, не заразные, чистые… А тут этот непроверенный птичик!

Я хотел сказать о знакомстве с этим добрым мальчишкой, но вожатая сама стала о нем говорить:

— Это тоже выдающийся деятель… Сегодня мы будем слушать на совете дружины, как он рассматривал поющего соловья, ночью один бродил по лесу…

Очевидно, по плану, разработанному для гостей, знакомящихся с жизнью и достижениями идеального пионерского лагеря, вожатая привела меня в авиамодельный уголок.

— По определению педцентра, изучающего ребячьи интересы, большинство мальчишек увлекается авиамоделизмом. Мы это учли, вот посмотрите.

Здесь было что посмотреть… Как в музее авиации! Под куполом круглого павильона висела модель первого летательного аппарата, а в центре стояла модель самолета Чкалова, перелетевшего в Америку через Северный полюс.

У стен, на столах, на верстаках стояли тиски, станочки. Серьезный дядя в комбинезоне, откидывая копну седых волос, вытачивал какую-то деталь. Двое мальчишек приставали к нему, повторяя:

— Ну, дайте нам! Мы хотим сами!

Вожатая шепнула мне:

— Наши авиамодели всегда берут первенство на всех межлагерных состязаниях. Нам так повезло, так повезло… Мы только чудом заполучили в инструктора авиамоделизма этого инженера-конструктора. Ему врачи прописали по состоянию здоровья провести лето в сосновом лесу. И наш директор его цап-царап! Вот так же и аннотатора.

— Кого?

— Ну, библиотекарь-аннотатор. Есть такие ученые-специалисты, которые аннотируют, то есть определяют ценность книг, описывают, что в них есть, чего нет и стоит ли их рекомендовать для детского чтения.

Вожатая повлекла меня в павильон под вывеской «Читай-домик», причудливо разрисованный художниками.

И здесь среди летящих Черноморов, сказочных теремов на фоне дуба, под которым бродил кот ученый, увидел я женщину в очках. Она что-то читала при свете настольной лампы, отгородившись от назойливого солнца плотной гардиной.

— Волшебно, не правда ли? — шепнула, боясь спугнуть тишину, моя провожатая.

На низких диванах я разглядел ребят, уткнувшихся в книжки. Они сидели тихо, как завороженные.

— Чем это они так увлеклись?

— А тем, что задано по школьной программе…

— А сами могут выбрать что-нибудь?

— Нет, что вы, аннотаторша следит, чтобы они не своевольничали.

Я присмотрелся к стражу книжных богатств. Это была строгая женщина с бровями, сросшимися у переносицы. Она даже не взглянула на нас, занятая аннотированием какой-то вновь поступившей книги.

— Сколько было сегодня посещений? — прошептала ей моя провожатая, словно тайный пароль, на ухо.

— Сорок процентов от общего числа детединиц, — прозвучал строгий ответ.

— О, прекрасно, — довольно улыбнулась Владлена Сергеевна. И, увлекая меня дальше, объяснила: — Она из главного бибколлектора. У нее все книжки в голове, все помнит, какая вредная, какая полезная. Вот недавно отобрала я у ребят одну, без обложки, без названия. — Кто автор — неизвестно. А написан ужас какой-то. Слышу, мальчишки читают, спрятавшись в кустах: «А что, Толька, если бы налетели аэропланы, надвинулись танки, орудия, собрались бы белые со всего света и разбили бы они Красную Армию. Мы с тобой тогда как?» Представляете себе, ведь известно, в случае чего мы будем воевать на чужой территории, малой кровью, а в этой книжке ребята собираются бежать в горы и леса, каково? Так она сразу узнала, кто писал, по литературному почерку. Да, да… Недавно этот же автор еще чудней выдумал — написал книжку, в которой призывает ребят заботиться о взрослых! То есть все наоборот, чем у нас принято… Представляете, что могут возомнить о себе ребята, если они такого начитаются? Ну, наша аннотаторша от влияния таких авторов нас сбережет!

А то ведь что получается, мы только и говорим: дорогие дети, благодарите партию, правительство, комсомол, профсоюзы, месткомы, которые о вас заботятся, создают вам счастливое детство… А тут нате вам…

Нет, у нас даже музей лагеря на этой основе создается. История подбирается в документах и фотографиях. Когда что было решено, какие были постановления о строительстве, как закладывали первый камень, какие подарки для ребят сюда возили. Кто гипсовые скульптурки пионеров прислал… Есть копия нашей благодарности за них ленхудфонду под стеклом… Пойдемте, покажу…

— А сами ребята что-нибудь сделали для своего лагеря?

— Что вы, у нас запрещен детский труд!

Мы принялись разглядывать фотографии, развешанные по стенам большой прохладной комнаты.

Вдруг какой-то долговязый парень в очках, при пионерском галстуке, перемигнувшись с вожатой, поднес мне альбом и, вручив ручку, попросил расписаться в книге почетных посетителей.

— Это наш историк Сема Журавейский… Собирает экспонаты, фотографирует… Хотели пригласить на это дело кого-нибудь из членов Союза писателей, но там не собрались никого выделить вовремя, и вот придется задержать еще на один срок Сему…

Парень кивнул в знак согласия задержаться еще на один срок.

Совершенно подавленный обилием достижений, сам не зная почему, я спросил мою провожатую:

— А не скучают ваши ребята во всем этом благополучии?

— Ой, да что вы! Мы так расписали каждый час, что ни минутки не осталось для скуки!

— Ну, а на то, чтобы почудить, посмеяться, вы отвели хоть минутку?

— Будет у нас и это. Наш завхоз уж договорился, чтобы на время ремонта павильона смеха в Ленинградском парке культуры и отдыха нам отдали набор выпуклых и вогнутых зеркал… Представляете, какой хохот будет в лагере, когда ребята увидят в них себя?

— И своих руководителей?

Владлена Сергеевна погрозила мне пальцем — за кого вы нас принимаете!

— Вожатые, конечно, будут смеяться над собой отдельно! — И улыбнулась шутке.

Но тут же нахмурилась — она заметила двух девчонок, крадущихся куда-то за кустами. Одна с узлом на спине, другая с корзинкой в руках.

— Лесные сестры! Рима, Нина, я же вас вижу. Стойте!

Девчонки остановились как вкопанные перед вожатой. Одна поставила на тропинку корзинку, другая уронила узел, и из него высыпались грибы.

— Хороши, вот полюбуйтесь на них, — сказала Владлена Сергеевна.

Я любовался раскрасневшимися лицами крепких, сильных девчонок и их обильной добычей.

— Что это? — пошевелила Лада носком рассыпавшиеся грибы.

— Белые… Боровички.

— Я в этом мало понимаю… Явитесь вечером на совет дружины. Вот там вы объясните про боровички, моховички. И куда вы ходите без спросу.

Владлена Сергеевна повернулась, показывая, что разговор окончен.

— Прекрасная идея — обсудить на совете отряда, как лучше собирать грибы, — сказал я. — Это хорошо, что вы развиваете самодеятельность ребят. Ведь это же основа основ пионерии!

— О, по самодеятельности мы впереди всех! У нас внутри лагеря отряд соревнуется с отрядом, потом выступаем на межлагерных соревнованиях… И призы берем. Все призы наши! — воскликнула Владлена Сергеевна.

— Значит, каждый отряд выдумывает что-нибудь свое и получается интересное разнообразие?

— Ну что вы, если пустить это дело на самотек, может получиться однообразие. У ребят не хватит фантазии придумать все разнообразно. А у нас над этим специалисты из нескольких учреждений думали. Дом народного творчества и другие. Пойдемте посмотрим, что мы готовим…

Мы быстро пошли в дальний угол парка.

Вскоре из-за кустарников донесся знакомый мотив из «Трех поросенков», и мы увидели кучку ребят под высокой елью, а затем прислонившегося к ее стволу баяниста.

— Видите, где уединились мои милые «братцы-кролики», чтобы приготовить свой номер.

— Сюрприз, запланированный заранее, еще в Ленинграде?

— Да, конечно, но ведь это знаем-то только мы, руководство, а для ребят это тайна.

Владлена Сергеевна сделала баянисту знак продолжать, и мы остановились в тени рябинника. Баян заиграл громче, руководительница номера энергично подала команду.

Три девочки изображали трех веселых поросят, строивших домики — один травяной, другой лубяной, третий каменный. А здоровенный толстый мальчишка представлял страшного волка. Был он такой увалистый, добродушный, что я улыбнулся.

— Вы не смейтесь, этот вечер у нас посвящен оборонной теме, которая нам очень нужна. Волк у нас будет означать Гитлера… Лубяные и травяные домики, которые он легко разрушил, сами понимаете, намек на слабые буржуазные государства. А каменный — страна особая, об него волк обломает свои фашистские зубы!

лихо пропели артисты, изображающие веселых поросят.

Владлена Сергеевна довольно улыбнулась.

И вдруг у подножья развесистой ели что-то зашипело по-змеиному, зарычало по-звериному, с визгом понеслось по стволу и как трахнет — только дым пошел.

И волк, и поросята, и все участники оборонного представления бросились к вожатой. А она, опомнившись, закричала:

— Держи, лови!

По кустам удирал какой-то белоголовый мальчишка.

— Вот так сюрприз, — пробормотал я.

— И ничего особенного — хулиганство этих противных мальчишек! Кто это сделал, Тезка?

— Нет, Герка!

— Нет, Тезка!

Затеялся непонятный спор.

Наконец вожатая мне объяснила:

— Есть у нас братья-близнецы Файеровы — Тезей и Геракл, — ну совершенно неразличимые по внешности. То есть как две капли воды. Вручая их нам, родители предупредили, что Тезка отчаянный шалун и озорник, а Гера, наоборот, тихоня. Но мы не записали, кто из них кто, а на лбу у них не помечено… И теперь не можем различить Герку от Тезки… А они этим пользуются и притворяются то одним, то другим, вы понимаете?

— Вот и сейчас, кто это сделал? — указала она на подпаленный ствол елки. — Конечно, не тихоня, а озорник. И если бы мы застали проказника на месте преступления, мы бы точно знали, что это Тезка! Мы бы его как-нибудь пометили…

— Гм, он мог назваться и Геркой!

— Озорник — тихоней?

— Возможно!

— Но и тихоня мог назваться озорником! Брат его мог подговорить!

— Вот так задача! Гордиев узел какой-то!

— А вот мы их попросим честно размежеваться на совете дружины, — погрозилась вожатая вслед исчезнувшему Тезею… или Гераклу.

— Владлена Сергеевна, а ведь ребята здорово проявили свою самодеятельность. Они показали, как надо изгонять фашистских волков, — трах-бах, при помощи артиллерии, а не каких-то песенок.

— Ой, ну вас, мне не до шуток…

— Но для ребят это все естественно, война так война!

— А бертолетову соль из аптеки таскать? А сахар? И толочь все это с углем, изобретать самодельный порох, это тоже естественно?

— Каюсь, тоже изобретал порох в этом возрасте…

— Ну, знаете, теперь дети воспитываются на всем готовом, изобретать им ни к чему!

Вожатая вдруг взглянула на часы:

— Ах, мы опаздываем на рыбчас!

И бросилась к реке.

Я едва успевал за ее порывистыми движениями. Но даже торопясь, она шла только по тропинкам. Ни разу не сократила путь, хотя легко мы могли бы пройти к реке напрямик.

Когда повеяло свежестью от воды, она раздвинула заросли ивняка, как опытный конферансье театральный занавес.

Передо мной возник неправдоподобно чистый песок, за ним — неестественно голубая река и зубчатый зеленый лес, яркий, словно только что нарисованный свежей краской.

— Красиво, да? Как декорация в театре! А река что Невский проспект, верно ведь — пряменькая пряменькая и такая гладкая… блестит, как асфальт!

Да, река в этом месте текла ровно, без омутов и завертей.

Вдоль всего берега стояли, как на линейке, ребята в красных галстуках, держа наперевес удочки… А вдоль строя расхаживал цапельными шагами высокий тощий старик с донкихотской узкой бородой и поправлял их, поучал, как правильно закидывать удочки.

— Инструктор, — с гордостью кивнула Владлена Сергеевна, — его — заполучил наш директор через общество «Рыболов-спортсмен».

— Чему же он их учит? Это же место совсем не рыболовное, ни омута, ни заводей… Да и время-то мертвое, — я посмотрел на солнце, — полдневная заря давно прошла, а вечерняя еще не наступила. Не поймают они ничего!

— Почему?

— Ну, такой уж у рыбы распорядок дня, что ли, — приспосабливаясь к понятиям Владлены, сказал я, — летом она хорошо клюет рано утром, немного в полдень и еще поздно вечером.

— Ну уж это ее дело; мы к рыбьим капризам лагерное расписание приспосабливать не будем! — И тонкие губы ее изобразили презрительность высшего существа к низшей братии. Она взглянула на ровный строй рыболовов, одинаково держащих удочки наперевес, и снова на лице ее появилось довольство.

— Хоть в кино снимай!

Откуда ни возьмись вдали показалась лодка, полная шумной лохматой детворы совсем не пионерского вида. И помчалась вдоль ровного строя рыбаков, сильно шлепая веслами. Задевая лески, обрывая поплавки, пугая рыбу, «неорганизованные» мальчишки кричали какие-то обидные дразнилки.

Не успел я сообразить, что это за «пираты», как на шум выскочил из парка Морячок в своей полосатой тельняшке и с возгласом «Полундра!» кинулся в речку.

Вслед за Морячком в речку попрыгали еще несколько ребят и, вцепившись в борт лодки, пытались ее опрокинуть. А «пираты» в ответ принялись бить мальчишек чем попало по рукам и по головам.

Некоторое время моя спутница стояла окаменев. Но вот она издала воинственный крик и прямо в платье, при часах, кинулась в битву.

В одно мгновение ее пушистая голова очутилась над бортом, и через минуту лодка была опрокинута, а под водой фыркали лохматые головенки.

Но, очутившись в воде, «пираты» продолжали яростное сражение. Оглашая речку визгом, стриженые вцепились в чубы лохматых. Вот они уже явно одерживают верх! Гонят пришельцев!.. И вскоре все было кончено. «Пираты» двинулись к противоположному берегу, таща вслед за собой опрокинутую лодку. А победители шумно возвращались к смешавшемуся строю рыбаков. И впереди — вожатая в мокром платье, облепившем ее стройную фигуру.

— Получили! Больше не полезут! Операция «Разъяренный морж», или «Нападение — лучшая оборона!», — возглашал Морячок.

Вожатая встряхивала головой, и над ней сияли нимбом радуги из брызг.

— Владлена Сергеевна, да вы же чуть не утопили этих озорников — вот уж не ожидал я от вас такой прыти, — сказал я, встретив их на берегу.

— Вожатая за ребят, как орлица за орлят… И ж-жалко, что не утопила! — проговорила она, вся дрожа. Ее тонкая ленинградская кожа покрылась мурашками.

— А часы-то? Ой, часы! — крикнула какая-то девчонка, прижавшись к мокрому платью вожатой.

И тут Владлену Сергеевну окружили толпой сбежавшиеся девчонки, хором жалея подмоченные часы, единственную ценность, которой владела их храбрая вожатая.

— Это все Морячок! Это все из-за Морячка! Это он задирается с деревенскими!

…Этим незапланированным происшествием и закончился лагерный рыбчас. Вслед за тем наступил час обеда. А потом время послеобеденного отдыха, которое называлось страшновато — «мертвый час».

Все ребята были уложены на топчаны, поставленные под высокими соснами. А я, не привыкший отдыхать после обеда, пошел в сторону Ильменя, откуда доносился зовущий крик чаек.