Искры

Глава 21. Ева

Любэ – Конь

– Так какой у нас план? – спрашиваю я, дергая Данилу за рукав. – Заявимся и что скажем?

Но он упрямо прет вперед, и мне приходится почти бежать, чтобы не отставать.

– Скажем, что хотим посмотреть, как тут все устроено.

– В смысле?

– Ну, ты же не думала, что я возьму тебя с собой, если задумал что-то опасное? Будем действовать ювелирно.

– Это как?

Адамов бросает на меня загадочный взгляд.

– Импровизировать, – и подмигивает.

Клянусь богом, у меня бабочки порхают в животе, когда он так делает. И вообще. Данила возится со мной вовсе не из-за моей бесценной роли в расследовании, ведь я больше путаюсь под ногами, а потому, что ему хочется быть со мной рядом. И мысль об этом заставляет сердце выпрыгивать из груди.

– Добрый день! – встречает нас прямо на дороге приятная женщина. На вид ей за пятьдесят, и в безразмерном платье-палатке она выглядит просто огромной. – Добро пожаловать в микрорайон «Солнечная деревня»! Аккуратнее, там скользко. Не переживайте, скоро мы сдаем первую линию домов, так что в мае планируем положить асфальт. Я – Ирина.

– Валерий, – представляется Данила, пожимая ей руку. Затем поворачивается ко мне. – А это Евлампия, моя супруга.

Я бросаю на него ошалелый взгляд. Но тут же беру себя в руки и изображаю улыбку.

– Здрасьте.

– Ого, какое красивое имя, – протягивает мне ладонь Ирина.

– Да, – отвечаю я, прочистив горло. – Повезло так повезло.

– А как вы зовете ее ласково? Ева?

– Она предпочитает Лампа, – отвечает за меня Адамов.

– Хах, оригинально, – замечает женщина.

– Мы любим все необычное. – Данила притягивает меня к себе, обняв за талию. – Сейчас вот решили присмотреть домик за городом. В мегаполисе, сами знаете, воздух ужасный. А мы… – Он смотрит на меня с невообразимой нежностью. «Вот гад! Ему бы в кино играть вместо Дубровского». – Мы ожидаем малыша. Поэтому вопрос экологичности встал очень остро. Да, милая?

– Да, Валерочка, – цежу я сквозь зубы.

Он целует меня в нос, и по моей коже пробегают мурашки.

– Вы абсолютно правы! – восклицает Ирина. – Думаю, наш микрорайон подойдет вам идеально. Мы используем только экологически чистые материалы и технологии. Надежность и качество – наш конек! – Она указывает на главное здание при въезде. – Прошу вас в наш офис! Мы все покажем.

– Спасибо.

Валера, то есть Данила, подает мне руку, потому что дорога, раскуроченная строительной техникой, действительно неровная и скользкая. Даже не представляю, как тут будет, когда территорию облагородят. И если они сдержат обещание и действительно это сделают. А то, когда дело касается мошенников, все красиво только на словах. Наверняка и супругам Макаровых также красиво пели про технологии и надежность.

– А воздух тут действительно обалденный, – замечает Адамов.

– Согласна, – поддакиваю я, разглядывая недостроенные и практически готовые дома посреди чистого поля, укрытого снегом.

– Когда у вас срок? – спрашивает Ирина.

– Что? – напрягаюсь я.

– Когда у вас предполагаемая дата родов?

– А-а-а, – тяну я, автоматически поглаживая живот. – Так это…

– В сентябре, – отвечает за меня Данила.

– Точно.

– Значит, вполне возможно устроить все так, чтобы малыш родился уже в новом доме! – радостно сообщает Ирина.

– Серьезно?

– Да, – кивает она и указывает вдаль. – Вот там сейчас будем закладывать фундаменты на новую линию строений, можно уже выбирать дизайн и заключать договор. Кстати, кого ожидаете?

– Мальчика, – говорю я.

– Девочку, – одновременно со мной отвечает Адамов.

Мы переглядываемся.

– Просто на УЗИ не видно, – объясняю я Ирине. – И мы еще сами не знаем.

– Придумали имена?

– Ээ… – задумывается мой «Валерий».

– Не можем выбрать между Мефодием и Протоклом, – решаю помочь ему я, – если будет мальчик. Но точно знаем, что, если будет дочь, назовем Едропьей. Чудесное имя, правда, Валерочка?

– И с отчеством хорошо сочетается, – обреченно кивает он.

– И с фамилией Лопата, – очаровательно улыбаюсь я.

Данила, судя по выражению лица, не разделяет моей радости.

– Ребята, вы такие необычные, – говорит Ирина, обернувшись к нам на пороге здания. – Красивые, яркие, сразу видно – влюбленные.

– Мы… – хочу уже возмутиться я, но Адамов переплетает наши пальцы. – Да. Что есть, то есть.

– Смотреть на вас – одно удовольствие, – признается женщина. – Надеюсь, мы тоже сможем удивить вас, и именно наша компания построит для вас дом мечты!

* * *

– Мог и предупредить, – говорю я, когда Данила открывает мне дверцу машины.

Нас никто не может слышать, но он все равно оборачивается в сторону здания, в котором располагается офис продаж.

– Тогда не было бы так весело, – произносит он, усмехнувшись.

– Весело? Ты сказал, будто мы ждем ребенка! – напоминаю ему, садясь в машину.

– А ты, что мы назовем дочь Едропьей! – смеется Данила.

Обожаю его улыбку – так и запишите.

– Я не мастер импровизации! Я переволновалась!

Он закрывает дверцу, обходит автомобиль и садится за руль.

– Ладно, стоит признать, мы отлично сыграли.

– И чуть не подписали договор, – замечаю я, пристегнувшись. – У этой Ирины дар убеждения, она продаст все что угодно, кому угодно!

На секунду от мысли, что у нас с Данилой мог быть общий дом, у меня сводит живот.

– Да, – соглашается он, трогая машину с места. – Особенно эффектно они демонстративно подожгли кусок бруса, чтобы продемонстрировать работу защитных составов. Я еле сдержался, чтобы не прочесть им лекцию по технике пожарной безопасности.

– А я чуть не бросилась к огнетушителю! – признаюсь я.

– Заметь, как легко они обсуждают материалы, технологии и гарантии. Человек с улицы, не имеющий представления о требованиях к строительству, доверится им не глядя.

– И как ненавязчиво выманивают предоплату. Если бы у нас были паспорта на Валерия и Евлампию, мы бы уже диктовали им данные и подписывали бы договор.

– Лопата, – произносит с усмешкой Адамов.

– Чего?

– Валерий и Евлампия Лопата, – говорит он.

– Точно, – осеняет меня. – Я так хотела отомстить тебе за Евлампию, что даже не подумала, как нелепо это звучит!

И мы начинаем хохотать. Смеемся, как безумные. До слез.

– Едропья Лопата! – восклицает Данила, когда мы почти успокаиваемся, и это провоцирует новый приступ дикого хохота. – Боже, да они наверняка посчитали нас сумасшедшими!

– Какая разница? – хихикаю я. – Ну, чудики, что с того. Лишь бы были при деньгах.

– Заметила, что они очень неохотно провели нас по территории? – спрашивает Адамов.

– Кстати, да, – отвечаю я, кивнув. – Разрешили пройтись только возле ближайших домиков и пустили только внутрь первого из них.

– Я видел людей, – признается он. – Вдали, на третьей линии. Строителей. Возможно, туда не пускают, чтобы посторонние не увидели объект на стадии отделки. Заштукатурят опасный утеплитель, зашьют проводку в кабель-каналы, спрячут другие косяки, сдадут дом жильцам, и готово.

– Эти дома строят те же люди, которые реконструировали торговые центры. Если они используют те же методы, то эти строения – пороховые бочки, – задумчиво протягиваю я. Теперь мне не до смеха. – Но как это проверить? Как доказать?

– Я подумаю, – обещает Данила. – Куда тебя везти?

Я бросаю взгляд на часы, затем на поворот впереди.

– Знаешь… а отвези меня к Бате. Сможешь? Мы все равно за городом, отсюда километров двадцать, наверное.

– Конечно, – отвечает он.

– Там вот, – я указываю на отворот, – нужно повернуть.

– Знаю, – кивает Данила.

Я поворачиваюсь к нему, смотрю с удивлением.

– Ты был в его новом доме?

– Да.

– Ух ты.

– Там целая ферма. Петровичу теперь скучать некогда.

– Точно, – растерянно говорю я. – Он купил ее, чтобы было где держать Огонька. – И тут наконец до меня доходит: – О… так ты приезжал к нему? К Огоньку?

Адамов кивает.

– Это ведь я забрал коня у цыган. Он был грязным и тощим. Увидев его, я уже не мог пройти мимо.

– Батя никогда не говорил. Упоминал только, что один из его ребят привел коня в часть, а потом приехали цыгане, начались разборки, пришлось вызывать полицию…

– Он тогда не выдал ни меня, ни коня, – с улыбкой признается Данила. – Закрыл Огонька в гараже семьдесят первой части и устроил все так, что, когда полицейские открыли ворота, внутри уже никого не было. Правда, ему впопыхах пришлось прикрыть кучку навоза, бросив на пол свою боевку, но это были мелочи! Он у тебя мировой мужик, реально. А сколько еще моих косяков ему приходилось покрывать, только один бог знает!

– И почему у меня так и не получилось сложить дважды два? – Я изумленно трясу головой. – Вряд ли кто-то, кроме тебя, мог учудить подобное. Украсть коня – с ума сойти! – На мое лицо невольно прорывается улыбка. – Знаешь, отец ведь и не собирался оставлять его себе. Он устроил Огонька в одну из местных конюшен, платил за содержание, а мы с братьями приезжали по выходным, чтобы ухаживать и видеться с ним. Это было лучшее время: я словно расцветала от общения с Огоньком. Он невероятно умный и добрый.

– Это правда, – соглашается Данила.

– Мне сейчас даже стыдно стало, – признаюсь я, глядя на заснеженные поля и деревья за окном. – С тех пор как я пошла против воли Бати и поступила в академию, у нас с ним были довольно натянутые отношения. Во мне кипела обида за то, что он не поддержал меня, и мне хотелось во что бы то ни стало доказать ему его неправоту. Я переехала в город, оставив не только его, но и Огонька. Демонстрируя свою независимость и силу, бросила их обоих. А ведь если бы не отец, у меня не было бы семьи. Никого бы не было в целом мире.

– По-моему, ты плохо знаешь Петровича. То, что он отговаривал тебя от поступления в академию, еще не значит, что…

– Понимаю, – говорю я, перебивая Данилу. – Просто мне хотелось, чтобы он обрадовался моему решению. Мне так нужна была его поддержка! Я в тот момент чувствовала, что иду против всего мира со своим решением стать пожарным!

– И он тобой гордится. У вас больше нет причин ссориться. Ты ведь знаешь, что все, что он делает, это для твоего блага? Даже когда ворчит. – Адамов задумывается о чем-то и делает глубокий вдох. – Я обязан всем твоему отцу. Он бесчисленное количество раз орал на меня, злился, взывал к моей совести, угрожал и наказывал. Но без всех этих выволочек моя башка так и не встала бы на место.

– О чем ты?

– Я никому не рассказывал, но Батя спас меня от тюрьмы. Мать растила меня одна, и ее авторитета не хватало на то, чтобы заставить меня слушаться. В шестнадцать я связался с подростковой бандой, и мы избили мужика на улице. Вывернули его карманы, забрали деньги, напились. Я был в хлам, когда нас задержали. Сейчас мерзко даже думать, что мама видела меня в таком состоянии, когда ее вызвали в отделение. Мне угрожали статьей, и я уже готов был к такому развитию событий, но вмешался Петрович. Они с матерью учились вместе, и она не знала, к кому еще обратиться за помощью, кроме как с своему однокласснику. Его авторитет и связи сделали свое дело: меня отпустили под его поручительство, и вот уж он-то меня не жалел, в отличие от матери. Суровая школа жизни Петровича открыла для меня новые горизонты: курс для юных пожарных, летний военный лагерь для подростков, где тот был воспитателем, ранние подъемы, марафоны, строевая подготовка, качалка, полоса препятствий, триатлон. Я ненавидел и боялся его. Уважал и был благодарен. Сбегал, возвращался, снова сбегал. Потом он устроил меня к себе в часть и заставил пойти учиться. И только спустя пять лет, когда позади было уже бесчисленное количество конфликтов с ним, я вдруг понял, что другой судьбы и не хотел бы. Так моя ненависть к нему переросла в любовь. Батя был моим наставником, тренером, начальником, и он, в конце концов, заменил мне отца. Такое не проходит бесследно. И пусть мы видимся нечасто, но мы всегда на связи.

– Вот почему он так быстро узнал про обрушение в торговом центре, – осеняет меня. – Ты позвонил ему.

– Да. Но какая разница? Чуть позже ему бы сообщил Рустам. Так положено – обзванивать всех близких пострадавших. Разве тебе не приятно, что отец тут же примчался в больницу?

– Я и сама не знаю, – отвечаю я честно. – Часть меня была рада, другая часть – все еще обижена. А третьей части меня все еще кажется, что я этого не заслуживаю.

– Чего именно?

– Всего этого. – Я улыбаюсь, но душевная боль такая сильная, что улыбка выходит вымученной и нескладной. – Петрович не обязан был брать в семью оставшуюся после пожара сиротой девочку. У него были свои дети, которых тоже трудно растить без жены – ее звали Натальей, она скончалась от рака за пару лет до этого, и я никогда ее не знала. У меня не было других родственников, поэтому меня направили бы в детский дом. А вместо этого я получила собственную комнату, теплую постель, заботу и уход. Теперь мои обиды выглядят как неблагодарность, но это из-за того, что я ужасно боюсь разочаровать отца. Он столько вложил в меня…

– Дети не обязаны во всем соответствовать ожиданиям родителей.

– Родным прощается многое, а вот приемным? Я все еще чувствую себя гостьей в их доме. Переживаю, чтобы не быть в тягость.

– Дурочка, он любит тебя как родную. Сто процентов! – восклицает Данила.

И кладет свою ладонь на мою руку. Всего лишь на мгновение, но этот жест согревает.

– И будет любить, несмотря ни на что. Так уж устроено родительство, – добавляет он. – Уверен, Петрович будет самым лучшим дедушкой для Едропьи!

– Во дурак, – отмахиваюсь я, и мы хохочем.

* * *

– Спасибо, что подвез, – говорю я, выходя из машины у ворот усадьбы. Наклоняюсь и пристально смотрю в его прозрачные, как воды океана, светло-зеленые глаза. – Может… зайдешь проведать Огонька?

– Если ты так настаиваешь, – он с радостью покидает машину.

Вот черт. Теперь я действительно волнуюсь. Что скажет отец, увидев нас вместе?

Мы входим во двор, и тут же натыкаемся на него. Батя сидит на ступенях крыльца, будто знал, что придем, и поджидал нас. Взгляд с прищуром из-под тронутых сединой бровей, напряженная складка морщин на лбу, натруженные руки, сцепленные в замок на груди.

– Так-так… – загадочно произносит он, расцепляя пальцы и упирая руки в бока.

Ух, так он выглядит еще строже. Я бросаю взгляд на Адамова, тот расправил плечи, старается выглядеть непринужденно, но на его лице очень четко читается волнение.

– Привет, Петрович. – Он первым собирается с духом и отправляется в пасть к тигру. Подходит, протягивает Бате руку.

Но тот не спешит ее пожимать. Обводит его настороженным взглядом, затем медленно поднимается, оглядывает Данилу, уже возвышаясь над ним, а потом… делает шаг, пожимает его ладонь и сгребает Адамова в свои объятия.

– Какие люди! – Батя хлопает его по спине. – Молодец, что приехал, сынок!

Фух. Ну, ладно.

Я подхожу ближе.

– Папа, – говорю, когда он выпускает Данилу из своих объятий.

– Дочка. – Батя укутывает меня в покрывало из своих сильных рук.

И я погружаюсь в его запах: древесный – после колки дров, травяной – от свежезаваренного чая и запаха хлеба, который он печет сам и делает это лучше всех на свете. До Бати у меня не было отца, поэтому его запах ассоциируется с безопасностью, нежностью и уютом. Я снова превращаюсь в маленькую девочку, которая часто забиралась ему на плечи и смотрела на мир с высоты его роста, ощущая себя защищенной и умиротворенной.

– Я уж думал, забыла дорогу домой! – укоряет меня Батя, расцепляя наши объятия.

– Ну, прости, – пищу я еле слышно. Шмыгаю носом и бросаю взгляд на Адамова. Вид у него усталый, но глаза наполнены светом. – Данила вот… подвез меня.

– Ну, и отлично, – говорит отец. – Вы как раз к обеду. В духовке стоит утка, – он смотрит на часы, – через полчаса будет готова.

– Может, мы тогда пока в конюшню заглянем? – спрашиваю я, кивнув в сторону дворовых построек.

– Огонек будет рад, он соскучился. – Батя оглядывает нас с головы до ног. – Только наденьте сапоги, стоят в теплушке.

– Хорошо!

Мне приходится буквально подтолкнуть Адамова, потому что тот кажется слегка растерянным.

– Петрович напрягся, увидев нас с тобой, да? – бормочет он, когда мы отходим на приличное расстояние.

Я оборачиваюсь, Батя все еще смотрит нам вслед, не отрываясь.

– Мне показалось, наоборот, – отвечаю я. – Он подозрительно вежлив.

– Значит, мне конец. Он все понял.

– Ты о чем?

– Что у нас отношения. Теперь мне предстоит серьезный разговор с ним.

– Нет у нас никаких отношений, Адамов, – напоминаю я. – Мы просто переспали. Так и скажи ему, если спросит.

– И он подвесит меня за яйца в амбаре!

– Мы уже взрослые люди. Делаем, что хотим.

– Меня спасет только клятва в том, что я не касался тебя даже пальцем, – качает головой Данила. Оборачивается, убеждается в том, что с нас все еще не сводят глаз, и дергает плечами. – Придется начать издалека – о том, как ты мне всегда нравилась, как я тебя уважаю, и только потом просить разрешения с тобой встречаться. Уверен, он даст мне ногой под зад, припомнив все косяки, и скажет, что я неподходящая для тебя партия.

– Ты в своем уме? – Я кошусь на него из-под ресниц. – Не надо ничего у него просить. Я все равно с тобой встречаться не буду.

– Это мы еще посмотрим, – уверенно говорит он.

Я толкаю его в бок. Вот упрямец! Хотя это мне в нем и нравится.

– Батя точно срисовал нас, – шепчет Данила, обернувшись еще раз.

– Конечно, он ведь не дурак, – хихикаю я. – С чего бы тебе подвозить меня, если между нами ничего не было?

– Так, значит, ты специально притащила меня сюда, чтобы подставить под удар? – Он подталкивает меня плечом.

– А ты как думал?

Мы словно двое подростков, которым нужно все время касаться друг друга, потому что их тянет словно магнитом.

– Только будь осторожен, – предупреждаю я Адамова, когда мы проходим через амбар, – Батя настолько гостеприимен, что стирает вещи гостей, чтобы те задерживались подольше. Не бросай где попало свои кроссовки!

– Уверен, он постарается избавиться от меня быстрее, – усмехается Данила. Он останавливается у стены, которую я расписала, еще учась в академии. На ней яркие цветы, зеленые стебли и лианы, убегающие под потолок. – Приезжая, чтобы проведать Огонька, я все время гадал, когда же ты ее закончишь.

– Когда-нибудь, – отвечаю я, скользя взглядом по рисунку. – Батя как-то завел очередную шарманку: «Вот, смотри, как ты красиво рисуешь. Может, нужно было после художки в институт, продолжить обучение, а не вот это вот все», и я бросила эту роспись в знак протеста, – я поворачиваюсь к Даниле. – Мы действительно серьезно конфликтовали на эту тему. Он не мог мне запретить и знал это. Но ничто не могло остановить его от того, чтобы продолжать меня отговаривать. Это так обидно, когда в тебя не верят.

– Уверен, дело совсем не в этом, – серьезно говорит Адамов.

– Надевай сапоги, – протягиваю ему пару.

– Съехав от отца, ты осталась совсем одна, – принимает он ее и начинает переодевать обувь.

– Вовсе нет. У меня много друзей. Есть кому поддержать.

– И кому ты жалуешься, когда тебе плохо?

– Жалуюсь? – усмехаюсь я.

– Вот видишь, еще одна причина, по которой мы должны быть вместе, – замечает Данила, надев сапоги и поставив свои белые кроссовки на их место. – Со мной тебе не придется все время быть сильной.

– А может, мне нравится?

– Каждому время от времени нужно побыть слабым, – подмигивает он.

– Только не мне, – бросаю я, направляясь в конюшню.

– До сих пор не могу поверить, что Петрович сделал все своими руками! – слышится его голос за спиной.

Я дрожу в нетерпении от того, что вот-вот встречусь с Огоньком.

– Ванька с Костькой тоже участвовали, у них не было выбора: Батя не был бы собой, если бы не умел подчинить себе молодняк.

– Твои братья – молодцы. Кстати, вы часто видитесь с ними?

– Не так часто, как бы хотелось. Иван, как и я, живет работой: он – востребованный хирург, у него что ни день, то многочасовые операции. Не уверена, что он когда-то найдет себе девушку, которая согласится терпеть его постоянное отсутствие дома. В этой профессии ты полностью отдаешь себя служению людям. А Константин вечно на сборах. Иногда у нас с отцом получается прийти, поболеть за него на играх. И чтобы встретиться нам всем за одним столом, только представь, сколько звезд должно сойтись.

– Зато редкие встречи всегда радостные.

– Да, если никто не заговорит о работе, – усмехаюсь я.

– А братья? Они поддержали твой выбор профессии?

– Они всегда за меня горой.

– Вот видишь.

– Но с отцом не спорят. Помалкивают, если он заводит свою шарманку.

– Могу их понять, – говорит Данила, театрально смахнув со лба несуществующую каплю пота.

– А вот и мой красавец, – произношу я с придыханием, завидев силуэт Огонька в стойле. Ускоряю шаг и замираю, лишь когда останавливаюсь напротив него. – Ну, привет, дорогой.

Клянусь, Огонек встречает меня укоризненным взглядом. А затем фыркает и лезет целоваться. Кладет свою огромную голову мне на плечо и шумно выдыхает. Тычется в меня мягкими губами. Я закрываю глаза и наслаждаюсь его запахом. Глажу его по рыжей морде и чуть не плачу. Нельзя было отдаляться из-за глупых обид на отца, нужно было бывать дома чаще.

– Когда-то только ему я и могла доверить свои переживания, – тихо признаюсь я.

– Меня вы с ним тоже обсуждали? – спрашивает Данила, подойдя ближе и ласково погладив коня по загривку.

– О, много раз. В основном ругали последними словами, – шепчу я игриво. – Да, малыш?

Конь шумно фыркает, словно в подтверждение. Он всегда издает этот забавный звук, когда счастлив.

– Хочешь прогуляться? – наклоняется к его морде Адамов. И тот дергает головой, встрепенувшись. – Тогда давай седлаться.

* * *

Мне нравятся зимние прогулки с Огоньком. Ранняя весна, когда еще лежит пушистый снег, тоже считаются. Никаких мух, воздух свеж и чист, и конь, мягко ступая по снежному покрывалу, чувствует себя первопроходцем. Особенно когда мы сходим с тропы и направляемся к окраине леса. Данила идет рядом, затем остается на тропе, чтобы не увязнуть, и фотографирует нас на мобильный.

Снежные насыпи не для новичков, и отец точно не одобрил бы отхождение от привычного маршрута, но он остался в доме, и не увидит нас из окна.

Огонек обожает лес. Прячется среди деревьев, слушает птиц и животных, улавливает шелест листвы и каждый раз так ярко реагирует, что мое сердце замирает от радости. К тому же лошадям нужно двигаться, тренировать мускулатуру, получать физические нагрузки, и он рад каждой прогулке, не ограничивающейся границами площадки или выпаса, специального поля для пастьбы.

– Он великолепен! – восклицает Данила, когда мы возвращаемся к тропе. – Точнее, вы великолепны. Оба, – он по-мальчишески взъерошивает свои волосы и улыбается. – Отлично смотритесь!

От его нежного взгляда у меня кружится голова. Мне хочется сказать, как сильно я его ненавижу и люблю, но слова застревают в горле. Я ощущаю укол вины за то, что позволяю себе чувствовать это.

– Спасибо, – выдавливаю тихо.

Мы подходим ближе, и Адамов гладит коня по морде, затем треплет за холку. И тот совершенно не сопротивляется. Склоняет голову, как верный пес, и тычется ею ему в грудь.

– Я даже не осознавала, как мне не хватало этих прогулок, – признаюсь я.

Ну, вот, это уже диагноз. Говорить с парнем о своих слабостях это точно признак каких-никаких отношений. То, чего планировалось избегать.

– Не вини себя, наверстаешь. – Данила протягивает руку, и я отдаю ему повод. Он снимает его, становится слева, берет коня под уздцы и мягко направляет его дальше по тропе. – Хотя график работы у нас действительно сумасшедший. Сложно найти время для близких.

Теперь я просто сижу в седле, а Адамов ведет коня, и наша прогулка от этого как будто приобретает романтический флер. Как, блин, это работает?

– Я даже не спрашивала… – начинаю я и осекаюсь, поняв, как глупо сейчас это прозвучит.

– О чем?

– Да так. – Мне приходится сглотнуть.

Данила поднимает на меня взгляд, я выпрямляюсь, откидываю назад волосы и смотрю вдаль.

– Говори уже.

Я закусываю губу. Собираюсь с духом.

– Ладно. Я хотела… хотела спросить…

– Ну?

– Ты не упоминал, есть ли у тебя кто-то. И я не спрашивала потому, что не планирую серьезных отношений. Но вдруг у тебя есть девушка? Не хочу, чтобы она узнала и поколотила меня.

Он молчит. Идет и смотрит перед собой. Вот черт. Такое пугающее молчание.

– Я бы не стал предлагать тебе отношения, если бы у меня кто-то был, – наконец произносит Данила и бросает на меня лукавый взгляд. – После того пожара, на котором мы с тобой столкнулись, я расстался с девушкой, с которой мы встречались пару лет. Но не переживай, это были странные, вялотекущие отношения. Мы мало разговаривали, встречались не чаще раза в неделю, и между нами… как бы это сказать… не искрило. Хотя это не отменяет того факта, что я чувствую вину за этот разрыв.

– Ты встречался с ней пару лет и бросил, когда встретил меня?! – восклицаю я.

– Я поступил честно, – говорит он, пожав плечами. – Даже если бы у меня не было ни единого шанса быть с тобой, продолжать отношения с ней я уже не мог.

Меня настолько поражает услышанное, что я замолкаю, погрузившись в свои мысли. Наивная девчонка внутри меня умоляет довериться Даниле, она хочет, чтобы я немедленно вручила ему свое сердце. Но та броня, которой я обросла за эти годы, все еще крепка и остается непробиваемой.

– Больше часа прошло, – замечает Адамов, бросив взгляд на экран мобильного. – Батя, наверное, заждался.

– Ты прав. – Я глажу коня по шее. – Как же быстро летит время.

– Мы можем выйти прогуляться еще раз, после обеда.

– Обещаешь?

Он вскидывает на меня удивленный взгляд. Словно чувствует, что это из меня вырвалась та часть настоящей Евы, которую я старательно прячу от посторонних.

– Конечно.