Искры

Глава 23. Ева

Рита Дакота – Нежность

– Я слышала, как вы с отцом вспоминали сегодня тех ребят, что погибли, – говорю я, когда машина выезжает на шоссе.

Нам удалось смыться из дома незамеченными, и, надеюсь, Адамов успеет вернуть меня обратно до завтрака, иначе Батя сильно удивится, обнаружив, что гости исчезли.

– Моих сослуживцев? – спрашивает Данила.

– Да, – мне приходится прочистить горло прежде, чем продолжить. – Прости, если тебе больно говорить об этом.

– Твой отец знал многих из них, – вместо ответа замечает он. – Некоторых лично принимал на работу.

– Он со мной такие вещи не обсуждает. Предпочитает не говорить о грустном. Но я знаю, что именно из-за подобных трагедий отец и не хочет, чтобы я служила в части. Он боится потерять меня, как терял друзей, коллег и подчиненных.

– У нас такая работа. Мы соглашаемся на нее, зная, что каждый день будем рисковать своей жизнью ради спасения других. Конечно, твой отец не хочет тебе такой участи.

– Значит, ты из-за этого перешел в дознаватели? Потому что так и не оправился от потери?

Данила молчит. Делает глубокий вдох, затем шумно выдыхает и пожимает плечами.

– Штатному психологу я говорю, что оправился, – тихо произносит он. – Но даже ему ясно, что от такого никогда не оправиться до конца. Я перешел в тот момент, когда почувствовал себя бесполезным. Когда понял, что не смогу работать без того, чтобы не вспоминать своих ребят. Не смогу работать в другой команде. Мне просто нужна была передышка. Предложили попробовать перейти, я согласился.

– Но тебе ведь нравится то, что ты сейчас делаешь?

– Нравится. Бывает, не хватает адреналина, как на боевых выездах, но это компенсируется удовлетворением от раскрытого дела. Хотя… – он качает головой, – многое здесь тоже по-дурацки устроено. Большая нагрузка, куча выездов, бумажных дел, справок, отчетов, какой-то ерунды, отнимающей время. Выполняешь работу за десятерых, не высыпаешься, но при этом ограничен рамками, если хочешь сделать больше в каком-то конкретном случае. Иногда ощущаю, будто занимаюсь мышиной возней, топчусь на месте. – Данила бросает на меня короткий взгляд. – С другой стороны, мои погибшие товарищи и этого не могут сделать. У них ничего больше нет.

– Что произошло в тот день?

– Взорвались чертовы газовые баллоны.

– Мне очень жаль, – говорю тихо.

– Все говорят, мне повезло. Я даже не успел войти. Шел последним, спасла кирпичная стена. Меня сбило с ног ударной волной, но на теле ни царапинки. Странно называть такое везением. Всю оставшуюся жизнь я проживу с ощущением, что, будь тогда расторопнее с рукавом, и разделил бы их участь. Мы всегда были вместе, всегда друг за друга горой. И в тот день тоже должны были…

– Я понимаю это чувство. – Мой голос звучит словно чужой. – Когда казалось, что Артём не выживет, моей единственной мыслью было: почему я не была рядом с ним, когда все произошло? Мы должны держаться друг друга, не отходить далеко. Я все прокручивала в голове каждую секунду и пыталась понять, как так вышло, что он отстал. Хотя в том аду было крайне сложно ориентироваться, никто и не ждал, что весь расчет пойдет держась за руки, как в детском саду. Мы выполняли задание, искали пострадавших, боролись с огнем, и на месте Артёма мог оказаться кто угодно. Любой из нас! Даже я.

– Вот поэтому я легко могу понять твоего отца. Одна часть меня гордится тобой, другая готова все отдать за то, чтобы ты никогда не ступала в огонь.

Я смотрю на него и не знаю, что сказать. Жаль, у меня нет сверхспособности, позволяющей читать мысли. Данила кажется искренним, но я ужасно боюсь ему по-настоящему довериться. Кажется, будто по объятому пламенем дому гулять безопаснее, чем позволить себе поверить в то, что этот парень не разобьет мое сердце снова.

* * *

Через полчаса мы уже крадемся по извилистой темной дороге в сторону стройки. Машину пришлось бросить в трехстах метрах, чтобы нас никто не заметил. «Солнечная деревня» еще спит: в домах, что уже достроены, темно. В офисе продаж тоже, горит лишь пара фонарей вдоль дороги. Мы направляемся к дальним строениям – тем, что только возводятся и в которых идет отделка. Если удастся что-то найти и сделать фото, будет просто отлично.

– Что-то не видно охраны, – оглядываюсь я по сторонам.

На въезде стоит несколько бытовок, в их окнах темно.

– Может, спят? – шепчет Данила.

– Или они не тратятся на такую мелочь, как охрана, – предполагаю я. – Кто полезет в такую глухомань, кроме нас?

– Кто-то все равно должен быть, так что не расслабляйся.

Лунного света достаточно для того, чтобы неплохо ориентироваться, но, подойдя к одному из домов, Данила включает фонарик, чтобы осмотреть фасад.

– Этот дом каркасный, – объясняет он, рассматривая стену. – Вот здесь, под отделкой, будет скапливаться конденсат. И если он не сгорит, то сгниет через пару лет. Намеренно или нет, но эти ребята пренебрегают любыми строительными нормами.

– Посмотрим внутри? – предлагаю я.

Адамов направляет фонарик на дверь, обтянутую полиэтиленом.

– Проникновение со взломом? У меня нехорошее предчувствие.

– Поздно отступать. – Я поднимаюсь по ступеням, поворачиваю ручку, и… дверь поддается. – Прошу!

– Жди снаружи, – командует Данила, входя внутрь.

– Еще чего! Тут такой дубак! – пытаюсь сопротивляться я. – О, кстати, разве это не тот утеплитель? – указываю на гору прямоугольных панелей, наваленных справа от двери. Вхожу следом и закрываю дверь. – Самое время оглядеться. Интересно, они уже провели сюда электричество? Ух ты, симпатичная отделка!

– Посмотрю проводку, – шдается Данила, отправляясь исследовать дом.

– А я пока сделаю фоточки, – говорю я, подсвечивая себе телефоном. – Похоже, они используют коридор как склад. Тут какие-то коробки, я пофоткаю все, что внутри.

Открываю, разглядываю стройматериалы, делаю снимки, периодически прислушиваюсь к шагам Данилы в соседней комнате, как внезапно шум с другой стороны заставляет меня вздрогнуть. Кто-то поднимается по ступеням!

– Данила! – шепотом ору я.

И в этот момент дверь открывается, и мне в лицо ударяет свет фонарика. С трудом получается разглядеть того, кто на пороге. Их четверо. Какие-то мятые, сонные мужики в телогрейках. Они наперебой начинают разговаривать на непонятном мне языке, что-то возмущенно кричат, машут руками, тычут в меня пальцами, и я пячусь назад в ту сторону, где скрылся Адамов.

– Кто? – наконец спрашивает один из них по-русски.

– Э-э… Пожнадзор! – брякаю я.

Но, видимо, это слово им ни о чем не говорит, потому что неизвестные начинают еще громче орать мне что-то на своем языке. Похоже, это трудяги с Ближнего Востока. Наверняка живут тут и работают за копейки. Угораздило же нарваться! Но лучше так, чем вооруженная охрана.

– Ладно, мне пора, ребята, – говорю я, щурясь от света, направленного мне в глаза.

Но не успеваю сделать и шага, как один из них грубо хватает меня за рукав.

– Эй, – гремит за спиной голос Адамова.

Но тот не отпускает. Дергает меня с еще большей силой, что-то ворчит на своем. Я пытаюсь вырваться, а другие непрошеные гости машут руками, и… дальше, как в замедленной съемке, я вижу, как кулак Данилы пролетает рядом со мной и опускается на лицо моего обидчика.

Никогда не думала, что резко выброшенный вперед кулак рассекает воздух с такой нешуточной скоростью, что раздается свист.

* * *

Кабинет Рустама Айдаровича.

Жалюзи опущены, кондиционер гонит теплый воздух, но меня все равно слегка знобит: от волнения, усталости и голода. Уже обед, а мы все еще в самом эпицентре разборок. Приехали сюда прямо из отделения полиции, куда загремели вместе с избитыми гастарбайтерами, заставшими нас во время незаконного обыска, пытавшимися запереть нас в доме до приезда своего начальства и вызвавшими в итоге полицию.

Как оказалось, рабочие со стройки находились в стране незаконно, но это, конечно, не избавляет нас от праведного гнева наших собственных шефов.

– Ты что, не читал должностных инструкций, Адамов? – орет его начальник Максим Савельич, вытерев блестящую лысину платком. – Как мы обычно поступаем в таких ситуациях?

Рустам Айдарович отрешенно смотрит в окно и курит. Я сижу, опустив взгляд в пол и втянув голову в плечи.

– Я передал материалы в органы, они в курсе, – в который раз спокойно отвечает Данила. Он, надо заметить, выглядит увереннее меня. – Им не хватало оснований для обысков.

– Ох, ну, теперь-то они обыщут! – взвизгивает Максим Савельич, краснея от злости. – Ты, конечно, молодец!

– Виноват, – произносит Адамов совершенно равнодушно.

– Сейчас Зеньков приедет. От него еще наслушаешься, что полез не в свое дело. – Он всплескивает руками и оглядывает нас обоих. – И что нам с вами делать?

– Вольская тут вообще ни при чем, – вдруг говорит Данила, встав и вытянувшись перед начальником во весь рост. – Она просто подвезла меня до места.

– Я… – вскакиваю со стула, собираясь возмутиться.

Но Адамов перебивает:

– Беру всю вину на себя, Максим Савельич. Ева вообще не в курсе, зачем мне понадобилось ехать на объект.

Я смотрю на него во все глаза. Нет, так нельзя. Он не может так поступить. Зачем Данила это делает? Но он так выразительно сдвигает брови на переносице, что я застываю, так и не проронив ни слова в его защиту.

– Давайте ее уже отпустим, – предлагает Рустам Айдарович, явно пользуясь ситуацией. – Можешь быть свободна, Вольская.

– Н-но… – заикаюсь я.

Он жестом показывает мне убираться.

Я беру куртку и телефон. Бросаю последний взгляд на Данилу, но тот не смотрит в мою сторону. Глядит куда-то в стену перед собой. Максим Савельич кажется карликом рядом с ним, ему приходится смотреть на подчиненного снизу вверх и упирать руки в бока, чтобы выглядеть угрожающе.

Все молчат, ждут, когда я выйду. И мне ничего не остается, кроме как повиноваться. На негнущихся ногах я выхожу за дверь. Делаю несколько шагов и опираюсь на перила. Озноб переходит в крупную дрожь. Меня колотит.

Словно во сне я вижу, как по лестнице ко мне поднимается Батя. Представляю, каково ему было узнать о моих проблемах, проснувшись от звонка Рустама. Сейчас будет читать нотации.

Но вместо того, чтобы ругать, отец заключает меня в объятия. Предательские слезы тут же набегают на глаза.

– Рустам тебе все рассказал?

– Да, – отвечает отец.

– Данила сказал, что я ни при чем. Он взял всю вину на себя. Что теперь будет? Его уволят?

– Этот парень – мастер косячить и влипать в неприятности, – произносит Батя, поглаживая меня по спине. – Но есть и плюсы. Если он делает это, то ради блага. И всегда выкручивается – в этом у него дар.

– Мы должны были, пап. Нам нужно было узнать, – всхлипываю я. – Иначе никто ничего бы не делал, чтобы остановить этих людей.

– Я знаю. Знаю, – успокаивает он меня. – Ну, что ты. Все наладится. Поехали домой, позавтракаем?

– А… – я бросаю взгляд на дверь.

– Он разберется.

– Хорошо.

Я позволяю себя увести.

На выходе из части вижу, как другая смена гоняет актера Дубровского с манекеном на плече вверх и вниз по лестнице. Заметив меня, Никита машет рукой. Я машу ему в ответ. Ребята из сменного караула бросаются к нам, чтобы пожать руку моему отцу. Даже для тех, кто намного младше, он авторитет и легенда. Мне же в этот момент остается чувствовать себя лишь абсолютно бестолковой и бесполезной.

О чем я только думала, когда решила стать пожарным? Все и всегда будут сравнивать меня с Батей и ожидать, что покажу себя не хуже. Но это не просто задачка со звездочкой. Это невыполнимо. Невозможно.

Садясь в машину отца, я чувствую себя совершенно разбитой.

* * *

Остаток дня проходит как в тумане. Поездка на кладбище к маме, уборка в конюшне, прогулка с Огоньком по окрестностям усадьбы, чаепитие с Батей, барбекю во дворе, потом вечерний видеосозвон с братом Ванькой в его редкий выходной. В промежутках между делами, которыми отвлекает меня отец, я пишу Даниле сообщения – одно за другим, но он, ожидаемо, не отвечает. Наконец, в восьмом часу приходит короткий ответ.

Придурок

Все нормально

И все?

Наверное, дела совсем плохи.

Тебя не уволят?

Ответное сообщение приходит только через десять минут.

Придурок

Нет, но меня отстранили.

На день

Выходит, легко

отделался?

Это ведь хорошо?

Я боялась худшего

Придурок

Да, повезло

Так коротко и сухо, что мне становится не по себе. Либо он показывает, что ему не до меня, и намекает, чтобы отстала. Либо этот день вымотал его окончательно. Этот сдержанный тон больше подходит той версии Данилы, которую он являет посторонним, но ведь со мной он был другим все эти дни?

Спасибо, что

заступился. Ты не был

обязан

Придурок

Все в порядке. Мне одним

выговором больше, одним

меньше – никакой разницы,

а по твоей карьере это

ударило бы больнее

Что теперь будет

с расследованием?

Мне хочется написать совсем о другом. Хочется спросить, можно ли приехать к нему прямо сейчас, но я никогда не буду делать первый шаг. Даже если желание настолько сильное, что меня разрывает изнутри.

Придурок

Этим займутся другие люди

Я сижу и смотрю на экран мобильного. Жду, что Данила напишет что-то еще. Перечитываю его старые сообщения, в которых он просит, чтобы я определилась, чего хочу. «Только скажи, что у тебя никого нет. И что ты готова. И я покажу, как могу любить».

На самом деле он уже показал достаточно для того, чтобы сделать выводы. Осталось решить, готова я ему поверить, или нет.

– Звонил Рустам, – голос отца заставляет меня подскочить на стуле.

Я поднимаю на него взгляд.

– Полковник Зеньков, к всеобщему удивлению, не стал рьяно критиковать ваше рвение и не настаивает на привлечении Данилы к дисциплинарной ответственности. Они все утрясли. Он пообещал, что делом активно займутся в органах.

– Это радует, – выдавливаю я под мерный треск поленьев в камине.

Смотрю на огонь, затем на экран мобильного. Адамов уже не в сети. Почему мне от этого так тоскливо?

– Данила опять легко отделался, но ему нужно пересмотреть свой подход к работе, – Батя садится в кресло напротив. – Он воспринимает дела слишком близко, как что-то личное.

– Ты же знаешь, что это неплохо, – замечаю я.

– Но по службе продвигается быстрее тот, кто работает аккуратно, не лезет в самое пекло и просто показывает хорошую статистику, – с улыбкой говорит он.

– С такими со скуки сдохнуть можно.

– Да, но такие скучные сотрудники быстрее остальных обзаводятся машинами и дачами, а также регулярно летают на отдых в жаркие страны.

– А как же помощь людям?

– Всем не поможешь, – произносит Батя с ухмылкой.

И в этот момент я понимаю, что он просто меня проверяет.

– Ты всегда помогал, когда мог, – улыбаюсь я. – И Адамов перенял эту черту у тебя.

– Как и ты.

У меня перехватывает дыхание, на сердце опускается тяжесть.

– Я совсем на тебя не похожа.

– Внешне? Может быть. Я не такой изящный и породистый, – разводит руками отец. – Но внутри у тебя тот же стержень. А еще ты упрямая, решительная и прямолинейная. И никогда не уступишь, пока не добьешься своего. Поэтому я и горжусь тобой, Ева.

– Правда? – Во мне снова включается маленькая недоверчивая девочка.

Батя расплывается в доброй улыбке.

– Ну, конечно. Начальство тебя хвалит, сослуживцы ценят. Что еще нужно? Я прихожу к вам в часть, гордо расправив плечи, и все без умолку трещат о тебе. Взять хотя бы ваших близнецов – Бибу и Бобу: они могут говорить о тебе бесконечно. Равняются на тебя в плане серьезного отношения к профессии. Если это не показатель, то что это?

– Больше всего я боюсь сделать что-то, за что тебе будет стыдно, – почти шепотом произношу я. – Ты ведь легенда. Знаешь, как сложно быть твоей дочерью?

– Ну, прости, – смеется он.

Я встаю, подхожу к креслу и наклоняюсь, чтобы обнять его.

– Я такая дурочка, папа, – всхлипываю ему в шею.

– А вот это уже явно не в меня, – говорит он, похлопывая меня по спине.

Я смеюсь сквозь слезы.

– Все так перемешалось у меня в голове. Запуталось. И я… не могу понять, чего хочу, – признаюсь ему.

– Мне самому догадаться, что ты имеешь в виду? Или ты мне подскажешь, чтобы я мог дать хотя бы минимально полезный совет?

Я выпрямляюсь, смахиваю слезы со щек и прочищаю горло.

– Да не бери в голову. Это так, – подхожу к камину и подставляю ладони. Языки пламени тянутся к ним, пытаясь лизнуть, – мысли вслух.

– Это я попросил его держаться от тебя подальше.

– Что? – оборачиваюсь к нему. – Ты о чем?

– Тогда, когда ты заканчивала школу, – говорит отец, тяжело вздохнув. – Это я велел Даниле не приближаться к тебе.

Я смотрю на него, хлопая ресницами.

– Прости, – выдыхает он, пожимая плечами. – Ты можешь меня ненавидеть, но и сейчас я думаю, что был тогда прав.

– Как ты… – Я делаю вдох и зажмуриваюсь на мгновение. – Откуда ты узнал, что мы…

– Это было слишком очевидно. Вы двое. Как вы смотрели друг на друга, подолгу разговаривали, смеялись. То, как менялось твое поведение, когда Данила оказывался рядом. Отец не может не заметить такое. Я чувствовал ответственность за твою жизнь. Тебе нужно было думать о будущем, а не крутить любовь с непутевым парнем. Пойми меня, пожалуйста, как отца. Вам нужно было подождать немного. Остыть. И я попросил его дать тебе время, хотя бы чтобы разобраться с учебой.

– Ты попросил Данилу не приближаться ко мне?

– Я попросил его не встречаться с тобой, пока ты не поступишь в институт. Не хотел, чтобы ты отвлекалась от учебы.

Я снова перевожу взгляд на огонь. Поленья трещат, от них расходятся искры. Сердце у меня в груди бьется в беспокойном, рваном ритме.

– Прости, я делал то, что считал нужным. Как твой отец, – слышится голос Бати.

Лавина чувств обрушивается на меня, грозясь раздавить. Узнай я об этом семь лет назад, со скандалом ушла бы из дома. А сейчас… Сейчас я даже не понимаю, что чувствую.

– Я не злюсь, – тихо отвечаю ему спустя минуту. – И не жалею, что не стала художницей. Я решила стать пожарным, чтобы доказать вам с Данилой, что вы оба ошибались на мой счет. И это лучшее решение в моей жизни.

– Я не знаю, что произошло между вами тогда.

– Ничего особенного. Данила тебя послушал, – говорю я, массируя виски. Затем откидываю волосы назад. – Он тебя безмерно уважает.

– А что между вами сейчас?

Я с трудом выдерживаю его взгляд, но чувствую, что в моих глазах стоят слезы.

– Не знаю.

– Так спроси свое сердце, – пожимает плечами Батя. – Это не особо точный прибор, но именно его показаниями я руководствовался, когда увидел тебя впервые.

Уголки моих губ приподнимаются в грустной улыбке.

– Отвезешь меня домой? – спрашиваю я, взглянув на часы.

– Конечно.

– Только по дороге заедем в тот большой универмаг, что за заправкой. Там вроде был отдел с туристическими и походными безделушками. Мне кое-что нужно, – ловлю на себе его озадаченный взгляд. – Не спрашивай.

* * *

– Ты? – удивленно округляет глаза Илья, открыв мне дверь своей квартиры.

– Держи, – я вручаю ему удочку и, не дожидаясь, пока на меня посыплются вопросы, разворачиваюсь и иду к себе.

– Бро, ты не выглядишь счастливой, – растерянно произносит друг.

– Спокойной ночи, – говорю я, толкая дверь.

– Может, по пивку? У меня пицца есть!

Но я скрываюсь в квартире, не дослушав его до конца. Он заслужил чертову удочку, но мне сейчас не хочется выслушивать злорадства. В глубине души я всегда знала, что у меня не получится просто переспать с Адамовым и ничего при этом не почувствовать. Ощущение, что придется потом страдать, следовало за мной неотступно. Но решить, готова ли я ему довериться и построить с ним отношения, оказалось еще сложнее, чем все время делать вид, что отношусь к нему несерьезно.

– Да что еще? – ворчу я, слыша стук в дверь.

Открываю. Передо мной Илюха босиком, в одних пижамных брюках. С удочкой в руке. Смущенно чешет репу. Вздыхая, я ловлю себя на мысли, что меня перестали возбуждать любые мужские торсы, кроме Адамова. Это нехорошо.

– Поговорим? – улыбается друг.

– Нет.

– Что-то случилось?

– С чего ты взял?

– Это явно не ПМС, ведь ты вернулась с удочкой, а значит…

– Да, – отвечаю я спокойным и ровным тоном.

– Вы переспали, – констатирует он.

– Я не планирую делать об этом объявление, так что держи язык за зубами.

– Ты явно не рада, – хмурится Илья. – Секс не впечатлил?

– Нет.

– Значит, наоборот?

– Ты вроде уже спал? – говорю я, намекая на то, что ему пора идти.

– Ох ты ж… – сыплет ругательства он и закрывает себе рот ладонью. – Ты влюбилась в него! Опять! И злишься на себя за это.

– Все, вали, я хочу побыть одна.

Моя попытка закрыть дверь перед его носом заканчивается провалом.

– У меня есть выпивка и еда. – Он протискивается в мою прихожую и ставит удочку у стены.

– Я не хочу сейчас ничего.

– Все настолько плохо? – испуганно таращится Илья.

– Блин, Илюха, – раздраженно бросаю я. – Столько всего случилось за сутки, я хочу просто лежать лицом в подушку.

– Дело вообще не в удочке! – вдруг начинает тараторить друг. – Что, я не могу себе удочку купить? Могу. Эту я собирался Тёме подарить. А спорил с тобой потому, что знал – у вас это по-любому случится! То, как ты смотришь на Данилу, а он на тебя… Жаль, что понадобились пожары, чтобы вы снова встретились.

– Ладно, ладно. Я поняла, – жестом указываю ему на дверь. – Разберусь.

– Может, я лезу не в свое дело… – говорит Илья, подняв вверх палец. – Но ты должна перестать себя грызть. Позвони ему.

– Да, Илья, – я вкладываю в его руку злосчастную удочку. – Ты прав. Ты лезешь не в свое дело.

– У тебя хотя бы есть реальный повод, чтобы переживать? – спрашивает он, когда его выталкивают за порог. – Или ты, как обычно, просто не можешь переступить через свою гордость?

Я захлопываю дверь, и его голос остается снаружи. Шумно выдыхаю. Если бы я только сама понимала, что чувствую! Меня бомбардируют изнутри все чувства сразу!

Я хочу Данилу. Возможно, даже люблю его.

И я до ужаса боюсь этого, ведь открыть свое сердце означает снова стать уязвимой и испытывать боль. Если жизнь меня чему и научила, так это не сдаваться и не проигрывать. Быть сильной до конца. Это может казаться глупым, но я не могу признаться Адамову, что нуждаюсь в нем. Не могу написать обычное, тупое «согласна» в сообщении. Не могу, глядя ему в глаза, сказать: «Ты мне нужен».

Я никому такого не говорила. Никогда.

И я не сдаюсь на милость мужчин.

– Господи, какая же ты идиотка! – говорю своему отражению в зеркале.

Я хочу Данилу.

Хочу раздеть его и покрыть поцелуями. Облизать. Искусать. Оставить отметины на его смуглой коже.

Хочу спорить с ним до хрипоты и слышать в ответ его язвительные шутки. Хочу его всего. Его ослепительные светлые глаза, мягкие губы, обаятельную улыбку. Его колючую русую бороду, сильные объятия и доброе сердце. Хочу целоваться с ним до умопомрачения – так, чтобы закипала кровь в венах. И принадлежать только ему. Хочу.

Но я клялась больше никому не верить.

* * *

– Алло!

Я так торопилась к телефону после утреннего душа, что нажала «Принять вызов», не разобравшись, кто звонит.

– Привет, – звучит мужской голос.

Сердце падает. Это не Данила. Его голос я узнала бы из тысячи.

– Кто это? – спрашиваю я.

– Денис.

Какой еще… А-а! Парень из приложения. Что ему могло понадобиться?

– А, привет, – сухо говорю я.

– Как дела? – интересуется он.

– Нормально.

– Чем сегодня занимаешься?

– Да вот… работаю, – вру я.

– Молодец, – хвалит Денис. – Работа – это хорошо, но нужно иногда отдыхать. Чем планируешь заняться вечером?

– Ты прав, – соглашаюсь я. – Нужно отдыхать. Поэтому я пойду сегодня куда-нибудь с подругами. Спасибо за идею!

И без зазрения совести сбрасываю вызов.

Меня аж передергивает от мысли, что мы с ним могли встретиться снова. Так и вижу, как посреди прогулки из кустов выпрыгивает его мамашка. Мы убегаем от нее, но с другой стороны, прямо навстречу к нам несется его бывшая. Вот смех.

Я проверяю сообщения. Данила ничего не писал. Улыбка сползает с моего лица. «Это к лучшему, – уговариваю я себя. – Он исчез, пока ты не успела к нему привыкнуть».

Но, черт, как же обидно! Особенно после его признаний в любви! Разве он не должен обивать порог моей квартиры, умоляя дать ему еще один шанс? Похоже, это я упустила все свои шансы, изображая свободолюбивую девицу, и Данила просто устал от моих отказов и передумал.

Закутавшись в халат, я собираю с пола разбросанную после утренней пробежки одежду, когда внезапно раздается стук в дверь.

Кого еще принесло?

– Скорая помощь! – раздается из-за двери.

Открываю. На пороге стоят Саша, Лера и Даша.

– Я не вызывала, – бормочу я.

– Мы ее теряем! – вопит Лера, прорываясь в квартиру. – Реанимационный набор! Скорее!

В руках у нее две бутылки просекко. Следом, хихикая, входят девчонки. Я успеваю заметить, что они несут пакеты с эмблемой популярной сети доставки питания.

– Это ты кавалерию вызвал? – рычу я, заметив Илью, высунувшегося из-за двери своей квартиры.

– Ты очень плохо выглядела. Подумал, тебе нужна помощь, – оправдывается он.

– Предатель! – говорю я, вздохнув, и закрываю дверь.

В гостиной тем временем Балабося уже развила бурную деятельность.

– Сестра, подготовьте место для операции! – командует она.

Сашка достает из кладовой рулон пузырчатой пленки и раскатывает по полу.

– Инструменты! – требует Лера.

Дашка раскидывает по устланному пленкой полу подушки, ставит в середину пакет и начинает выкладывать из него коробки с едой и закусками.

– Дефибриллятор! – вопит Балабося, вскрывая бутылку просекко. – Цепляйте к пациенту электроды! – Она наливает вино в бокал, поднесенный Сашей, затем вручает его мне. – Разряд!

Я беру бокал за тонкую ножку, но не спешу пить. Оглядываю подруг по очереди. И только после внушительной паузы четко произношу:

– У меня. Все. Хорошо.

– Она бредит, – ставит диагноз Лера, прищурив один глаз.

– Согласна, – кивает Саша. – Нужно срочно вводить лекарство.

– Не знаю, что сказал вам Илья, но у меня действительно все в порядке, – с улыбкой уверяю я.

– Если ищешь хороший мост, чтобы спрыгнуть, я знаю парочку, – деловито говорит Лера. – Пушкинский неплох, но Большой каменный намного живописнее.

– Только покалечится, – хмурится Даша. – Если хочешь, чтоб верняк, нужно что-то повыше.

– Да у меня правда все отлично! – восклицаю я жалобно.

– Никогда не играй в покер, ладно? – просит Саша. – У тебя там без шансов.

– Спасибо, что пришли поддержать, но…

– Ты глотни, и сразу полегчает, – говорит Лера, поглаживая меня по плечу.

Сдавшись, я делаю глоток. Затем выпиваю весь бокал залпом.

– А теперь садись и рассказывай.

– Да, блин.

– Для непослушных пациентов у нас есть смирительная рубашка и укольчик, – угрожает она.

– Ну, если доктор настаивает.

Я сажусь на пол, делаю вдох, обессиленно выдыхаю и начинаю рассказывать. Про расследование, про отель, про признания Адамова и про ночь в отцовском доме. А заканчиваю все тем, как сдержанно Данила отвечал на мои сообщения после головомойки у начальства.

– Во всем виноваты мужчины, – заключает Даша. – Сначала нам приходится доказывать, что мы сильные, а потом у нас не получается вовремя остановиться. Ты не можешь переступить через себя и сказать, что он тебе нужен. Гордость – коварная штука.

– Да, – соглашается Саша. Она кусает бутерброд. – Пока все его внимание было приковано к тебе, ты дразнила его, давая понять, что у тебя куча вариантов. А теперь, когда ему надоело, ты растерялась: а где же мой самый главный поклонник, который был так предан и терпел все отказы?

– Выходит, я перегнула палку? – обреченно бормочу я. – Ему надоела неопределенность?

– Боже мой, да у мужиков все проще, чем мы привыкли представлять! – решительно прерывает меня Лера. – Пока вы строите тут теории, отчего Адамов вдруг охладел к своей Еве, он тупо дрыхнет у себя дома! Компенсирует накопленный недосып. Кувыркался всю ночь, а потом весь день получал люлей от начальства – конечно, он выдохся! А вы тут со своим анализом, напридумывали всякого, сопли жуете. – Она оглядывает наш импровизированный стол, хватает что-то и протягивает мне. – Вот, что тебе нужно.

– Яблоко? – спрашиваю я, уставившись на предмет в ее руке.

– Да, – кивает Балабося. – То самое райское яблочко, которым соблазнила Ева Адама.

– Если я его съем, мне полегчает?

– Блин, тебе бы тоже выспаться. Включай голову! – Она по очереди оглядывает нас всех. – Что, никто не понял? Яблоко. Ева должна предложить ему согрешить.

– Напоминаю, что Еву с Адамом за это изгнали из рая, – неодобрительно качает головой Даша.

Лера меряет ее взглядом, исполненным раздражения.

– Пусть сначала позвонит ему и предложит увидеться. А там будет видно. К чему сейчас нагнетать, гадая, по какой причине Данила вчера не сорвался к ней по первому зову?

Она берет с дивана мой мобильный и протягивает его мне.

– Ты думаешь, это хорошая идея? Позвонить ему самой? То есть… сделать первый шаг? Я…

– Ты, видимо, из девятнадцатого века, да? – хмурится Лера. – Сейчас уже можно звонить мужчинам первой. Особенно тем, кто признавался тебе в любви.

– Я не уверена, что готова.

– Значит, нужно больше успокоительного. – Она подливает мне еще вина в бокал.

– Погоди, не дави на нее, – вмешивается Саша. – Вы ведь все равно встретитесь завтра на службе?

– Да, – отвечаю я.

– Ну, вот. Увидишь его и поймешь, какой у него настрой. Передумал, так передумал. Пусть валит на все четыре стороны, даже вида не подавай, что он тебе интересен.

– А что ты чувствуешь? – спрашивает Даша. – Ты его любишь?

Я замираю. Мне даже вдох сделать больно. Все попытки убедить себя в том, что он мне безразличен, были чудовищной, нелепой ложью.

– Я думала, что ненавижу его. Потому что это чувство было таким сильным… Я могла жить, не вспоминая о Даниле неделями, но, когда он снова появился в моей жизни, мне стало так плохо… и так хорошо одновременно. Будто я ожила. И каждый раз, когда он оказывался рядом, мне хотелось говорить ему что-то колкое и язвительное. Хотелось ударить его, ущипнуть, укусить, оттолкнуть – годилось любое действие, позволяющее к нему прикоснуться. А когда мы были вместе, мне хотелось раствориться в нем, прорасти в него, схватиться так крепко, чтобы больше никогда не отпускать. Я не чувствовала такого ни к одному мужчине на свете.

Я опускаю взгляд. От мыслей о нашем прошлом и будущем у меня внутри одни зазубрины и занозы. А настоящее настолько запутано, что понять его еще сложнее.

– А ведь вы с ним похожи, – негромко говорит Саша. – Ты рано потеряла родителей, он рос без отца, обоих взял под опеку Петрович, и оба благодаря ему учились справляться с болью и стали сильными. Поэтому вы и нуждаетесь друг в друге. Нет, даже больше. Вы лекарство друг для друга.

– Если ты не доверишься ему, то никогда не узнаешь, что могло бы у вас получиться, – говорит Лера. – Давай, звони ему, я уже хочу познакомиться с этим парнем. К тому же давно не гуляла на чужих свадьбах.

– Ты свою-то никак не можешь организовать! – смеется Саша.

– Просто я не люблю мерзнуть, – отмахивается Балабося. – Мы с Кириллом поженимся летом, сто раз уже сказала!

– Ева, – Даша кладет свою ладонь на мою руку. – Ребята из части – твоя семья. И мы тоже. И твой отец, и братья. Но тебе нужна настоящая семья. Опора. Свой уголок тишины и покоя, – она поднимает бокал. – Слушай свое сердце. И что бы ты ни решила, мы тебя поддержим.

– Да, не торопись с решением, – поддерживает Саша.

– Лично я советую забить сегодня на все и отдыхать! – вмешивается Лера. – Поедем сейчас в спа, сделаем массаж, погреем косточки в сауне. Как вам? Девчачий день, и никаких мыслей о мужчинах!

– У меня есть еще часа три-четыре, пока Лев сидит дома с малышкой, – замечает Саша, взглянув на часы. – Так что я не против.

– Погоди, Лер, – прищуривается Даша, – разве не ты пять минут назад говорила, что нужно действовать? Трясла тут перед нами яблоком.

– Я что, не могу передумать? – вспыхивает Балабося. – Я же девушка! Мое настроение меняется быстрее, чем погода!

– За нас, за девушек, – торжественно объявляет Саша, поднимая бокал. – Таких непостоянных и нерешительных. Последовательных и уверенных в себе!

– Ура!

Мы чокаемся бокалами, пьем и смеемся.

– И за спа, – говорю я, задумчиво лопая пузырьки на пленке большим пальцем. – Мне просто необходимо отвлечься.

Жила ведь как-то раньше без Данилы и жила. Отчего теперь все мысли о нем? И почему так нестерпимо хочется прижаться к его груди, закрыть глаза и не думать больше ни о чем?

* * *

На следующее утро я просыпаюсь в еще более смешанных чувствах. Всю ночь мне снилось, что мы с Адамовым вместе, а теперь я приподнимаюсь на локтях, осматриваю свою пустую комнату и пытаюсь восстановить в памяти события вчерашнего дня. Поход в спа был отличным решением, мы с девочками наговорились, расслабились, потом посидели в ресторане и погуляли по городу. Я вернулась домой уже в сумерках, села на постель и набрала номер Данилы. Мое сердце колотилось как сумасшедшее. От волнения перехватило горло. Но вместо гудков в динамике раздалось сообщение о том, что телефон абонента выключен. И в груди у меня оборвалось.

Я набирала номер еще пару раз, и с каждым разом тревога лишь усиливалась. Адамов явно не хотел никого слышать. Но это никак не вязалось с тем, что он говорил мне в последние дни, и с его поступком, когда он взял всю вину на себя. Может, я загоняюсь, но мне не по себе от того, что он куда-то пропал.

По-быстрому приняв душ, я укладываю волосы в низкую косу, которую на службе удобнее всего прятать под шлем-каску и под боевку, чтобы не опалить. С трудом удерживаясь от желания еще раз набрать номер Данилы, одеваюсь и наношу парфюм – совсем уж странное и непривычное для меня действо. Но мне хочется быть сегодня красивой и влекущей. Я так и не созрела проявить инициативу, но, если Адамов сделает первый шаг, у меня найдется, что ему сказать.

– Никаких вопросов, – предупреждаю я, когда ко мне в машину садится Илья.

– Хорошо, – делает вид, что соглашается он. – Тогда, может, расскажешь, что за история с разборками у начальства? Правда, что вы с Лопатой превысили полномочия?

– Может, перестанешь называть его Лопатой? – прошу я, выезжая с парковки.

– Так это правда?

– А что, слухи уже распространились?

– Парни с другой смены видели, как вам устроили выволочку.

– Громко сказано. Так, слегка отчитали.

– Да брось, говорят, аж полкан из органов приезжал, а Данила за тебя заступился!

– Вот вроде мужики, а сплетничаете хуже девчонок, – вздыхаю я.

– Его могли уволить, – говорит Илья, внимательно наблюдая за моей реакцией.

– Знаю.

– Но вы молодцы.

– Может быть.

– Я бы на твоем месте не ломался. Этот парень явно тебя любит.

– Хватит болтать, – с трудом сдержав улыбку, произношу я.

И делаю музыку громче. Илюха, развалившись на сиденье, довольно улыбается и отбивает ритм на коленках.

В части, как я и подозревала, тут же начинают приставать ко мне с расспросами. Слухи не богаты, известно только, что нам с Адамовым начальство устроило порку, поэтому сослуживцы требуют от меня подробностей. Как могу, избегаю прямых ответов. Рассказываю вкратце, но находятся и те, кто спешит пожурить, и те, кто хвалит за неравнодушие. Мне все равно, кто и что думает. Главное, теперь есть реальный шанс пресечь преступную деятельность мошенников, от чьих рук пострадали люди.

После проверки оборудования и приемки смены ко мне подходит Дубровский.

– Ева, привет, можно тебя?

– Да, конечно, – отвечаю я. – Как раз собиралась в столовую, выпить кофе. Пойдешь?

– Да, но сперва мне нужно… – он прочищает горло, – отойдем?

Под взглядами сослуживцев я отхожу с известным актером в сторонку, к стене. Он все еще выглядит ухоженным и холеным, но, надо признать, форменный полукомбинезон пожарного смотрится на нем отлично. Добавляет мужественности и слегка приземляет – в нем Никита Дубровский еще не простой смертный, но уже не небожитель.

– Хорошо смотришься, – говорю я и киваю наверх, где Харитон сопровождает моих друзей по пути в столовую. – Твоему дублеру не так идет форма.

– Спасибо, – пижонским жестом Дубровский поправляет идеально уложенные волосы.

– Так что ты хотел?

– Ах да, – он достает из кармана визитку и протягивает мне. – Здесь номер продюсера. Позвони ему, у него есть для тебя предложение.

– О чем ты?

– У тебя очень колоритная внешность и… ну, знаешь… такой типаж. В общем, это я рассказал ему о тебе. Показал пару снимков, которые сделал на телефон во время фотосессии, и он по-настоящему впечатлился.

– Я все еще ничего не понимаю, – качаю головой я.

Никита подходит ближе и опирается плечом о стену.

– В общем, я убедил его, что мы должны снять тебя в фильме. Минимум реплик, но хоть помелькаешь тут и там. И он согласился. Здорово, правда?

– Я… я не… – чуть не теряю дар речи я.

– Ты будешь в одном кадре с Никитой Дубровским. – Он выпячивает грудь.

– Ух ты, – произношу я, кашлянув. – Так… ответственно.

– И почетно, – кивает актер, ничуть не смущаясь.

– Даже не знаю.

– Тут нечего думать, – отметает Дубровский любые сомнения. – Это потрясающая возможность! Я не принимаю отказов!

– Ну…

– Послушай, Ева, – он кладет ладонь на мое плечо. – Ты подумай, ладно? Тем более я ничего подобного никогда ни для кого не делал.

– Да?

– Да. Ты… особенная.

Я хлопаю глазами. Неужели эти приемы с кем-то срабатывают? Назвал девушку особенной, выбил для нее короткую роль в кино, и вот она уже расплылась лужей перед твоими ногами?

– Спасибо, – только и получается выдавить у меня. – Круто.

Прячу визитку в карман.

– Но я хотел поговорить не об этом, – продолжает Никита, поглаживая мое плечо.

– А о чем? – кошусь на его пальцы.

– Может, поужинаем завтра вечером? – томно спрашивает он, наклонившись к моему лицу. – Я знаю одно уютное местечко…

– Боюсь, завтра вечером у нее другие планы, – раздается у меня за спиной.

Сердце делает в груди кульбит.

Я вижу, как вытягивается лицо Дубровского при взгляде на того, кто стоит у меня за спиной.

– Привет, – Адамов протягивает ему руку, – Данила.

Растерянный Дубровский смотрит на меня, затем на него и все-таки пожимает протянутую ему ладонь.

– Никита.

Я поворачиваюсь. И весь остальной мир перестает существовать. Данила несет любовь ко мне открыто, словно надпись на футболке. Он буквально светится, глядя на меня. Такой красивый. И любимый.

– А ты… – все же решается задать глупый вопрос Дубровский. – Вы…

– А я… – Адамов смотрит на меня с улыбкой. – А кто я?

Я дьявольски усмехаюсь. По мере того как во мне растет желание продолжить игру с подначиванием Данилы, увеличивается и потребность заявить во всеуслышание о том, чего больше всего хочется сердцу. Видя, как в ожидании прищурился Адамов, я ощущаю прилив нежности. Он такой милый. Хватит над ним издеваться.

Да, я хочу этого.

– Данила – мой парень, – произношу я.

Оказывается, это было проще простого. А теперь будь что будет.

– Черт, чувак, прости, – мнется Дубровский. – Не знал.

– Да ничего. – Данила кладет ладонь мне на талию и притягивает к себе. – Ева у меня красотка, к ней постоянно кто-то пытается подкатить. Только успевай разбираться.

Брови Никиты подпрыгивают вверх.

– Ладно, мне пора. Счастливо, ребят!

– Разве у него не было невесты? – спрашивает Данила, глядя Дубровскому вслед.

– Какая-то певица, – усмехаюсь я. Затем поднимаю на Адамова взгляд. – Что-то не припомню тот момент, когда я согласилась стать твоей девушкой.

– Да? Это было как раз между… и … – шепчет он мне на ухо.

– Разве? – краснею я.

Моя душа от счастья взлетает до небес.

– Сто процентов.

– Допустим.

– Давай договорим у меня в кабинете, – предлагает Данила, убирая руку с моей талии, когда замечает, как на нас уставились водилы в гараже.

– Хорошо, – отвечаю я, откашлявшись.

Мы идем по коридору, и внутри меня все ликует. Ноги будто плывут над землей.

– Ты побрился, – говорю я шепотом.

Кончики наших пальцев то и дело как будто случайно соприкасаются при ходьбе. Моя кожа горит от этих прикосновений. Я еле удерживаюсь от того, чтобы не переплести наши руки открыто. Но оставим это для следующей стадии наших отношений.

– Да, – бросает на меня хитрый взгляд Адамов.

Боже, как же ему идет улыбаться! Я рада, что он стал делать это чаще.

– Ты говорил, что…

– Да. Кажется, дело сдвинулось. В «Солнечной деревне» провели инспекцию, и теперь им придется отозвать десятки готовых к продаже домов. На складе в ангаре тоже был обыск, задержали несколько человек. Все только начинается, но я уверен, что их прижмут как следует.

– Это потрясающе! – восклицаю я.

– Нет, потрясающе другое. – Данила открывает кабинет, подталкивает меня внутрь и прикрывает дверь. – Ты здесь, а я ужасно соскучился.

Не говоря больше ни слова, он накрывает мои губы своими. Я дрожу от волнения и возбуждения, и мне кажется, что все вокруг тоже дрожит. Даже чертов пол и стены. Пару секунд я наслаждаюсь прикосновением его губ (боже, он такой вкусный, как мой любимый мятный чай), а затем целую его яростнее. И Данила отвечает: его язык все решительнее движется у меня во рту. Он запускает пальцы в мои волосы, и мне впервые плевать, что кто-то портит мою прическу.

Я буквально повисаю на нем. Целую его с жаром, прижимаюсь к нему всем телом, постанываю, глажу пальцами его гладкие щеки, шею, царапаю ему спину. А Данила обнимает меня так крепко, словно боится, что я от него ускользну. Это похоже на сумасшествие. Ведь очень быстро нам становится мало одних лишь поцелуев.

– Я тебе звонила, – признаюсь я, оторвавшись, чтобы глотнуть воздуха.

– Прости, потерял вчера чертов телефон, – объясняет Данила, сжимая ладонями мою задницу. – Видимо, оставил где-то.

– Хотела увидеться.

– Я все равно был занят. Объездил все школы и училища, составил списки ребят из зоны риска, которые могут оказаться причастны к поджогам. А вечером у меня была важная встреча.

– Я хотела сказать, что согласна, – выдыхаю ему в губы.

– Я это и так знаю.

– Откуда?

– Иногда в глазах больше ответов, чем в словах.

Я целую его, закрываю глаза и тону в нашей близости и единении. Данила подхватывает меня, когда я начинаю слабеть, и усаживает на свой стол прямо поверх каких-то папок с документами.

Боже, что мы делаем?

– Подожди, ты же не собираешься… – спрашиваю я, обвивая его талию ногами.

– Нет, нет. Нет, – повторяет он, прокладывая дорожку из поцелуев на моей шее. – Здесь нельзя. Мое личное дело не выдержит еще одного выговора.

– Но мы еще не пробовали на твоем рабочем столе, – хихикаю я, прижимаясь к нему плотнее.

Здравый смысл против, но вот тело Данилы точно за, и я понимаю это по твердой выпуклости под его ширинкой, настойчиво упирающейся мне между ног.

– Не умею тебе отказывать, – шепчет он.

В этом-то и суть: стоит нам прикоснуться друг к другу, и мы уже не в силах остановиться. Только плохо ли это? Если мы отпустим свои чувства на волю, все усложнится? Или, наоборот, станет намного проще?

Мы не успеваем проверить, потому что раздается стук в дверь. Данила моментально отстраняется, я спрыгиваю со стола, и в следующий миг дверь открывается. На пороге появляется Инга.

– Данила Сергеич. – Она на секунду застывает, наблюдая за бумагами, которые разлетаются по кабинету после того, как я нечаянно стащила их своей задницей со стола. – Э… привет.

Девушка оглядывает нас обоих по очереди и смущенно прочищает горло.

– Простите, если помешала. – Она достает что-то из кармана и передает Адамову. – Твой телефон, ты забыл вчера.

У меня внутри все оседает.

– Да? Где он был? – спрашивает Данила, взяв его и повертев в руке.

– Остался на диване, – усмехается Инга.

– Я уже успел распрощаться с ним. Спасибо.

– Не за что. – Она переводит взгляд на меня, и ее губы растягиваются в улыбке. – Еще увидимся, я сегодня с вами в части и на выездах.

И выходит из кабинета.

На нас обрушивается тишина.

Я чувствую, как немеют мои конечности, и заставляю себя просто дышать. У меня нет сил даже посмотреть на Данилу. Я не хочу этого делать. Мне хочется просто исчезнуть. Стереть из памяти все последние дни и все, что между нами было.

– Ты не так все поняла, – говорит он, подходя ближе.

– Ну, естественно, – надломленно произношу я.

– Ева, я действительно встречался вчера…

– Неважно, – сухо говорю я и ухожу из кабинета прежде, чем Данила успевает меня остановить, схватив за руку.

– Подожди! – кричит он мне в спину уже в коридоре.

Но, к счастью, звучит сигнал тревоги, и я перехожу на бег.

* * *

– Что по этому адресу? – спрашиваю я, прыгая в машину. – Разве это не в промзоне на выезде из города?

– Диспетчер сообщил, что это бывшая автобаза, – говорит Иван Палыч, забираясь в автомобиль последним.

– Выходит, брошенная… – задумчиво протягиваю я.

Машина трогается, воздух оглашает звук сирены.

– Думаешь, поджог? – прищуривается Никита Плахов.

Я рисую в голове карту, это здание и район вполне укладываются в маршрут.

– Вполне вероятно.

– Значит, это наш пироман, – заключает Илья, хмуро глядя в окно.

– Да и по времени тоже сходится, – кивает Плахов. – Обычно он проворачивает свои дела до обеда.

– Пока прогуливает школу, – предполагаю я.

– Вы знаете, что нужно делать на месте, – говорит командир, застегивая боевку.

– Искать в толпе пацана с самокатом? – спрашивает Илья.

– Да. Но я не об этом, – тяжело вздыхает Иван Палыч. – Склады, цеха и автобазы – это хреново минное поле. Никогда не знаешь, на что напорешься и где что рванет. Нужно быть крайне осторожными, ясно?

– Так точно.

Уже на подъезде к адресу мы видим объятое пламенем длинное одноэтажное здание с кучей ворот и несколькими небольшими окнами. Густой черный дым выходит из стыков в стенах, а языки пламени лижут крышу, проникая сквозь щели в подшиве.

– Из здания слышались хлопки, потом все загорелось! – сообщает очевидец, едва мы покидаем машину.

Я проверяю дыхательный аппарат, пока командир беседует с ним. Затем мы с Ильей осматриваем друг на друге защитную экипировку. Уверена, все мысленно думают о природе этих хлопков или взрывов. Возможно, они повторятся, и командир должен сейчас решить, стоит ли нам входить внутрь, или будем лить снаружи.

– Внутри могут находиться люди. Прохожий, кажется, видел кого-то, – говорит Иван Палыч после беседы с очевидцем.

Его задача без паники решить, как поступить, хотя правильного выбора в таких задачках практически не бывает.

– Мы входим, – говорит он после паузы.

И раздает указания каждому из нас. Никита сегодня на насосе и снаряжении. Остальные пойдут в здание.

Я успеваю лишь мельком скользнуть взглядом по толпе и замечаю машину второго расчета и красно-белый автомобиль Адамова, который примчался следом за ними. Мое сердце начинает неистово биться, и я отворачиваюсь. Никакие личные переживания не могут отрывать меня от работы. Достаю пожарный рукав, быстро разматываю и укладываю таким образом, чтобы легче протаскивать его в двери и чтобы он не застрял.

– Готова? – спрашивает Илья, когда мы надеваем маски и каски.

– Всегда, – киваю я, поправив рукав на его боевке, подтянув его поверх перчаток.

Он берет пожарный ствол, я хватаю рукав, и мы входим в здание там, где выломана часть ворот. Ориентироваться в дыму крайне трудно, очень плохо видно. Илья охлаждает воздух под потолком, я бросаю все силы на то, чтобы подтягивать за ним тяжеленный рукав. Затаскиваю достаточное количество для того, чтобы дотянуться до дальней стены, затем добавляю еще немного.

В помещении куча брошенных вещей и старого оборудования. Сразу и не поймешь, что из этого пылает в разных уголках здания. Но очень жарко, и я моментально покрываюсь потом под боевкой.

– Осторожно! – предупреждаю я Илью, заметив углубление в полу впереди справа. – Яма!

– Черт, – останавливается он буквально у края.

– Это боксы автосервиса, здесь куча смотровых ям, смотри под ноги!

И сообщаю по рации для тех, кто входит следом, что тут не безопасно и можно провалиться. Через секунду с потолка обрушивается пылающий кусок обшивки и валится прямо в паре метров от нас. Дышать становится тяжелее, но мы продвигаемся вперед.

– Пожарные! Отзовитесь! – кричит Илья, надеясь, что среди этой кучи хлама может оказаться кто-то живой.

Но мне что-то слабо верится. Мы идем медленно, почти не отрываем ноги от пола, прощупываем сапогами каждый сантиметр пола и заглядываем за каждый выступ или железяку. Становится жарче.

– Стой. Я что-то слышу, – говорю я.

– Где?

– Помолчи.

Он продолжает лить воду, пытаясь сдержать огонь, а я иду по направлению к звуку, продумывая каждый шаг. Если Илье понадобится помощь, мне нужно будет молниеносно вернуться к нему. Я опускаюсь на корточки из-за нестерпимого жара. Проползаю еще пару метров и теперь совершенно отчетливо слышу какой-то жалобный писк.

– Пожарные! – ору я, продвигаясь на звук.

По лицу противно стекает пот. Огонь буквально ревет, мешая мне слышать. И тут руки натыкаются на что-то деревянное. Это доски, которыми обычно закрывают по периметру смотровые ямы. Они старые и ссохшиеся, частью из них уже питается огонь.

– Эй! – слышится снизу.

Боже.

– Я здесь! – кричу я, ложусь возле ямы и бросаюсь лихорадочно разбирать доски.

Поднимаю их и отшвыриваю в сторону. Убрав несколько, вижу в луче фонарика лицо девочки. Она полулежит в темноте на дне ямы.

– Как ты? – прашиваю я, протягивая руку. – Сможешь дотянуться?

– Нога, – стонет девочка и закашливается от дыма.

– Как тебя зовут?

– Дина.

– Сейчас мы тебя вытащим, Дина.

Она тянется ко мне рукой, но я не достаю.

– У меня пострадавшая, пытаюсь эвакуировать, – сообщаю я по рации, ложусь ближе к краю и тянусь к ней.

Не получается. Нужно спрыгнуть вниз, но это очень опасно.

– Илья! – кричу я. Затем придвигаюсь еще ближе к краю. – Дина, слушай меня. Слышишь?

– Да, – еле слышно отвечает она.

– Меня зовут Ева. Я обещаю тебе, что все будет хорошо. Сейчас мы тебя вытащим. Доверься мне, слышишь? Все будет хорошо, – тяну к ней руку изо всех сил. – Попробуешь привстать?

– Я держу, – слышится голос позади. Это Илья. Он опускается на пол и прихватывает меня за ноги. – Давай.

Не боясь упасть вниз, в полную мусора и железяк яму, я опускаюсь еще ниже. Дина привстает, и я обхватываю ее под мышки.

– Держу!

Илья затаскивает наверх нас обеих.

– Видишь? Все будет хорошо, – повторяю я ей, когда мы обе оказываемся на твердой поверхности пола.

– Я возьму ее, – говорит Илья.

При необходимости я и сама могла бы вынести ее наружу, но сейчас не сопротивляюсь. Нужно думать о пострадавшей.

Когда мы выбираемся из здания, свет бьет нам в глаза. Дину забирают медики, ее кладут на каталку и проводят осмотр. Я пью воду, Илья докладывает второму расчету о том, что внутри здания. У нас есть время отдохнуть, и я оглядываю площадки возле автобазы. Среди зевак не видно мальчишек, но на глаза попадается брошенный самокат, возле которого Адамов опрашивает очевидцев. За его спиной маячит рыжая шевелюра Инги – она тоже здесь, наглая стерва.

Я делаю глоток воды и иду к карете скорой помощи. На Дине маска, ей нужно продышаться после чертового ада в этом здании. Интересно, как она там оказалась? Подростки порой выбирают очень опасные строения для игр.

– Ну, как она?

– Перелом, – сухо отвечает фельдшер, – забираем ее.

Я подхожу ближе, беру ее за руку. Дина вся в саже. В ее глазах стоят слезы, она смотрит на меня с благодарностью.

– Все позади, – говорю я с улыбкой.

И тут у меня по спине пробегает холодок. На девочке черный худи, прямые джинсы и кеды. Волосы убраны в низкий хвост. Если надеть капюшон, она вполне сойдет за парня.

«Боже мой, так это ты», – осеняет меня.

Но я не произношу этого вслух.