Истории из предыстории. Сказки для взрослых

Лев с седой бородой

Маленький цирк семейства Перетти разбил свой шатер на окраине провинциального городка, но представлений так и не начал. И артисты и звери были слишком истощены, чтобы работать, да и надежд на сборы больше не было. Синьор Перетти, директор и владелец цирка, известный не только в Италии, но и в Австрии наездник, каждое утро обивал пороги муниципалитета, пытаясь получить у мэра субсидию. И не он один искал выхода — все артисты волновались и ломали над этим голову. Единственный, кто сохранял спокойствие, был дряхлый лев с седой, как у монаха, бородой. Он лежал в клетке и неотрывно глядел на повисшую над городком тучу. Вот уже год, как он проводил целые дни, неотрывно глядя на что-нибудь: так он меньше уставал и в голову не лезли назойливые мысли. Времена, когда он был сильным и гибким зверем, давно миновали. Последний свой коронный трюк — прыжок через четыре горящих обруча — он показал в Белграде. Тогда еще о нем писали все газеты, потому что он откусил руку у дрессировщика-турка. А раньше, за несколько лет до этого, он исцарапал когтями сторожа и чуть не перебил позвоночник своей первой дрессировщице, которая на представлениях колола его раскаленным железным прутом. Старость обрушилась на него внезапно, и тогда синьор Перетти начал просто водить его по арене и при этом оглушительно щелкал хлыстом, как бы стараясь показать, что этот хищник все еще опасен. Но однажды старый лев сел на задние лапы, и синьору Перетти под свист зрителей пришлось помочь ему подняться. С тех пор лев больше не появлялся на арене и свою роль исполнял до представления, когда дети за несколько лир покупали входной билет, чтобы полюбоваться его седой бородой, отпущенной по указанию синьора Перетти, который собственноручно ее расчесывал. Вот почему теперь лев весь день неподвижно лежал в ожидании маленьких зрителей, уставившись в одну точку. Он даже не замечал, что творится вокруг. Перед его мысленным взором простиралась родная кенийская саванна, поросшая высокой сухой травой, а себя он видел молодым, преследующим быстроногих антилоп.

Верно, поэтому старый лев не обратил внимания на то, что цирк разваливается, а циркачи разбегаются кто куда.

Две югославские балерины сели на поезд и укатили в Падую, где им пообещали место на кондитерской фабрике. Восточный наездник, рассекавший саблей на всем скаку лист в форме сердца, куда-то умчался на своем коне, словно средневековый рыцарь.

Два жонглера-китайца, которые на самом деле были вовсе не китайцами и даже не индокитайцами, а всего-навсего неаполитанцами, перебрались в Милан, предварительно убедив владельца тамошнего ресторана, что смогут удержать на вытянутых руках, на носу и на кончиках туфель по меньшей мере тридцать тарелок.

Акробат, нырявший в ведро с водой, удрал, прихватив с собой последние гроши, хранившиеся в деревянной шкатулке синьора Перетти.

Клоуны получили работу в больнице, пообещав, что все неизлечимо больные умрут от смеха.

Лилипут женился на владелице кинотеатра, весившей два центнера.

Ну а что же сталось со зверями? Слона, верблюда и двух лошадей синьор Перетти сумел пристроить в римский зоопарк, обезьян подарили другому бродячему цирку — «Орфей», — который проезжал мимо по автостраде, направляясь в Болонью. Кот, игравший в шахматы с очаровательной синьорой Перетти, перекочевал в дом старшины карабинеров; двух собачек, делавших стойку и отвечавших на аплодисменты зрителей громким смехом, забрал пастух-сардинец. А вот цирковые блохи, почуяв свободу, совершенно распоясались — кусали бродячих собак и местных жителей, приходивших поглазеть на цирк, а заодно набрать навозу для огорода. Тысячи этих блох досаждали льву с седой бородой. Больше до него никому не было дела. Поначалу синьор Перетти пытался отдать льва зоопаркам, ведя с ними бесплатные переговоры по казенному телефону. Он связался даже с Марселем, где его еще помнили и любили. Но ничего не вышло.

Металлические конструкции, гвозди, винты синьор Перетти продал на вес магазину скобяных изделий, а деревянные стойки и шатер — одному строительному подрядчику. Вырученные деньги и субсидия муниципалитета позволили расплатиться с большей частью долгов. Синьор Перетти вместе с очаровательной женой и дочерью, уже умевшей глотать шпаги, собирался уезжать. На месте шатра теперь были только пыль да солома, и дети из окон близлежащих домов с грустью смотрели на это белесое, напоминающее луну пятно.

Оставалось лишь пристроить льва с седой бородой. Перед отъездом в город Бьянкавалле, где синьор Перетти устроился сторожем в детский сад, он с помощью нескольких добровольцев подтащил клетку к реке и открыл дверцу. Так лев оказался на свободе, не зная, куда идти и чем кормиться. Чудом уцелевшие клыки шатались — вот-вот выпадут. За два дня ему удалось поймать и съесть курицу и кролика, которые угодили ему в пасть только потому, что засмотрелись на его седую бороду, решив, что это монах, собирающий пожертвования.

Потом лев стал взбираться на какой-то холм. Он был уже далеко от домов и людской суеты. Вдруг он заметил, что его преследуют овцы. Их было великое множество; притворяясь, будто щиплют траву, они на самом деле собирались на него напасть и подступали по склонам со всех сторон. Льву стало страшно. Он поднялся на вершину холма и из-за кустов с ужасом глядел на подбиравшихся к нему овец. И при этом старался не дышать, чтобы они не почуяли его запах. Холм весь дрожал от подземного гула — это надвигалась туча овец. Затем лев услышал вокруг себя странный хруст и понял, что овцы объедают листики с кустов, в которых он спрятался. Мало-помалу голова его и туловище стали все отчетливее проступать среди оголявшихся веток, и отовсюду к нему тянулись злые блеющие морды. Так велик был его страх, что дневной свет померк, и для старого льва наступила бесконечная, беззвездная ночь.

Сломанный Буратино

Туман. Ни зги не видно. И вдруг высовывается что-то похожее на засохшую ветку. Нет, это не ветка, это деревянная рука старого Буратино. Она опускается, тонет в серой дымке, и на ее месте возникает голова деревянного человечка, смотрящего в другую сторону.

— Ну и туман, хоть режь его ножом!

Теперь мы будто смотрим его глазами: очертания предметов размыты. Буратино встает, а может, он уже стоял — не разберешь. Быстро вертит головой, наподобие хамелеона. Нам видны белое лицо с выпученными глазами.

— Неужто я ослеп! — восклицает он тихонько.

И тут же наклоняется и пропадает в тумане. Вот чуть-чуть развиднелось: Буратино лежит в большой коробке и не отводит взгляда от темной картонной стенки, скрывающей от него мир. Вдруг он замечает, что перед ним кто-то шевелится. A-а, это белка, временами ее видно очень отчетливо.

— Ну чего тебе тут надо, глупая? Орешки ищешь, да? А может, меня? Так вот он я, перед тобой. Да не дергайся ты, а то и поговорить толком нельзя. Стоп, тпру! А знаешь, как меня теперь зовут? Сломанный Буратино. А откуда я, знаешь? Из Милана. Из самого центра. Но вот уж два года, как меня забросили в эту дыру. Поэтому-то у меня и акцент, понятно? Заруби себе на носу: всех рано или поздно выбрасывают на свалку. Да не крути же ты головой! И взрослых, и детей. Я был взрослым. Хочешь, открою тайну: скоро и солнце погаснет. Это будет конец света. Адская темень и холод. Вот тогда и впрямь можно будет с ума сойти! А пока я не жалуюсь. Не трожь мою пуговицу! Убирайся! Дружба дружбой, но не до такой же степени. Давай проваливай отсюда, ты мне осточертела!

Белка убегает, а Буратино еще долго вглядывается в туман и потихоньку засыпает.

Яркий луч освещает старую коробку, где спит сломанный Буратино. Он лежит к нам спиной, но, потревоженный лучом, резко поворачивает голову, только голову.

— А вот и весна! — радостно восклицает он и поднимается во весь рост.

Лишь теперь можно понять, где он находится. Это небольшая свалка у обрыва скалы, на которой высится старинная церковь. Буратино движется на шарнирах, но во всем остальном он как человек, вышедший на прогулку и с любопытством, а также с некоторой опаской озирающийся кругом. Вот он натыкается на пластмассовую банку и вызывающе кричит ей:

— Сколько можно повторять: я ненавижу пластмассу!

Затем топчет ее ногами и бросает в свою «персональную» свалку, где собрано множество всякого синтетического хлама. А еще там валяется целая куча стреляных гильз: Буратино ненавидит всякое насилие и оружие.

— Я люблю крестьянскую цивилизацию! — разносится по долине его крик, остающийся без ответа. Потом Буратино долго любуется деревьями в цвету и внезапно слышит непристойный звук. — Кто это там резвится?

Напряженно ждет. Его одежда оборвалась в клочья, но все равно у него вид аристократа. А тело все из дощечек, скрепленных ржавыми крючками. Он чувствует на себе пристальный взгляд коровы.

— Так это ты? Тогда это, наверно, вышло у тебя непроизвольно.

И он уходит, ступая медленно, размеренно.

У края обрыва останавливается автомобиль; там юноша и девушка — наверняка жених и невеста. Они вылезают из машины, оставив дверцу открытой: видно, решили полюбоваться природой и в то же время слушают музыку, доносящуюся из приемника. Люди не привыкли довольствоваться чем-то одним. Скажем, в поезде им надо одновременно смотреть в окно, слушать музыку и беседовать с попутчиками.

Сломанный Буратино вылезает из своей коробки, привлеченный современными ритмами. Девушка и юноша поднимаются по оббитым каменным ступеням заброшенной церкви. А Буратино не может устоять на месте: он начинает дергаться, подпрыгивать и наконец пускается в пляс — так самозабвенно пляшут только негритянские танцоры. Но вдруг замирает, увидев, что лежавшая на заднем сиденье кукла вылезла из машины. На кукле довольно элегантное платье, правда, немного в цыганском стиле — длинное, шелковое, с вышивкой. На голове шляпа с большими полями, на шее мониста.

— Иностранка? — зачарованно спрашивает Буратино.

— Грузинка, — низким голосом отвечает кукла. — Я — Грузинская Княжна. Играла в театре великого Резо Габриадзе, пока меня не вывезли из Грузии.

— Вы прекрасно говорите по-итальянски.

— Я уже давно живу в Италии.

Сломанный Буратино наклоняется и вынимает из коробки красный лоскут. Повязывает его вокруг пояса.

— Простите меня за мой вид, право же, это не моя вина. Сейчас у меня трудный период в жизни. Но прежде я даже смокинг носил.

— Мужайтесь.

— Мужества мне не занимать. И знаете, жизнь идет мне навстречу. Вы — наглядный тому пример.

Грузинская Княжна оглядывается.

— Какое красивое уединенное место!

— Оно было еще красивее, — поспешно отзывается Буратино. — Увы, все здесь пришло в запустение. Однако церковь изнутри стоит посмотреть. Разрешите быть вашим гидом?

Княжна колеблется, но потом, решившись, берет сломанного Буратино под руку и направляется к оббитой лестнице.

Сверху мы видим, как Буратино осторожно переносит Княжну со ступеньки на ступеньку, а сам взбирается смело, словно акробат.

Добравшись до площадки на самой вершине скалы, они останавливаются у входа. Дверь церкви выломана. Они заглядывают внутрь, на заваленный обломками пол и листья вьющихся растений, проникших в церковь сквозь трещину стены. Штукатурка почти вся осыпалась — лишь кое-где еще видны голубые пятна. Вдруг внимание Буратино и Грузинской Княжны привлекает необычное зрелище: жених и невеста занимаются любовью прямо под хорами, где некогда был орган. Девушка сбросила юбку; юноша в огне плотской страсти. Сломанный Буратино предусмотрительно уводит Княжну в сторону алтаря. Они проходят вдоль правой стены и садятся в углу на обвалившуюся балку. Сквозь ветхий потолок проглядывает небо, и Буратино указывает Княжне на только что взошедшую луну.

— Я был бы счастлив, если б вы остались здесь навсегда.

У Княжны вырывается презрительный смешок, но она тут же подавляет его.

— Не могу.

— Вас кто-нибудь ждет? — расспрашивает Буратино.

— Здесь — никто.

— А где?

Княжна обращает к нему взгляд и грустно вздыхает.

— В Грузии, может быть.

— Но это же так далеко.

— Для сердца нет расстояний, — твердо и спокойно отвечает Княжна.

Неожиданно доносится рокот включенного мотора. Княжна в отчаянии вскакивает.

— Уезжают!

Они бросаются к выходу. Вылетают на маленькую площадку и с тоской (Княжна по крайней мере) глядят вслед машине, которая съехала с площадки у подножия лестницы и, спускаясь по извилистой дороге, направляется в долину.

— Что же теперь со мной будет! — надрывно восклицает Княжна.

Буратино наклоняется, срывает горный цветок, пробившийся сквозь трещину в скале, протягивает его Княжне.

— Иной раз нет лучшего утешения, чем запах цветка.

Княжна решительно отводит его руку, и тогда Буратино добавляет:

— Во всяком случае, я в вашей власти. Ничего, что в вас не проснулось ответное чувство, но я на все готов.

Княжна глядит на него в недоумении.

— На что готов?

— Для начала приютить вас как дорогую гостью, как друга. Ну а потом… как знать… от дружбы до любви…

— Нет, я не смогу жить в этом захолустье.

— Вы правы. Сперва, когда судьба забросила меня в эти места, у меня было такое же ощущение. Но со временем, хотя мой смокинг весь порвался, я обнаружил, что здесь царствуют поэзия и мир, а иногда происходят и важные культурные события… К примеру, сюда приезжает каменный оркестр.

— Что значит «каменный»? — изумляется Княжна.

— Мраморные ангелы из храма Малатесты в Римини по вечерам приезжают, играют в заброшенных церквах.

— Что же они играют?

— Таинственную музыку, отдаленно напоминающую церковную.

— Хочу уйти отсюда, — решительно заявляет Княжна.

— Куда?

— Куда угодно, где проезжают машины: вдруг встретится кто-нибудь из знакомых.

Из церкви доносится торжественный звон тарелок. Сломанный Буратино просиял.

— Это ангел-ударник. Он всегда приезжает первым.

Он входит в церковь и садится в уголке. На хорах играет ангел: от медных звуков колышется воздух.

Робко, неуверенно входит и Грузинская Княжна, и Буратино усаживает ее рядом с собой.

А наверху уже вытянулась цепочка ангелов; спустя мгновение древние своды оглашаются волшебными звуками оркестра. Сломанный Буратино берет Княжну за руку, надеясь, что их сблизит эта вдохновенная музыка. Княжна не отнимает руки и, счастливо улыбаясь, склоняет голову ему на грудь. Но едва музыка смолкает, в дверном проеме появляются юноша и девушка; электрическим фонариком они упорно обшаривают все углы и наконец находят свою куклу.

— Вот она, здесь! — восклицает юноша. — Как же она сюда забралась?

Он хватает Княжну, а вместе с ней и сломанного Буратино. Однако, приняв его за обычную деревяшку, бросает с лестницы в обрыв. Буратино почти мгновенно вскакивает и отчаянно машет руками, пытаясь преградить путь машине с зажженными фарами.

Но машина все набирает скорость. На миг фары выхватывают из тьмы покалеченное тело сломанного Буратино. И снова он погружается во мрак, крича что было сил:

— Вы можете сделать со мной что угодно… Мои чувства не подвластны никому из живущих на этой Земле. Я вечно буду ждать тебя, Грузинская Княжна!

Ночь стирает очертания и приглушает звуки. Высоко в небе светит луна, желтая, словно блюдо с полентой.