Истории из предыстории. Сказки для взрослых

Судок

Главное достоинство этого круглого плоского предмета с приятным названием «судок» состоит в том что у него отвинчивается крышка. Начинаешь ее отвинчивать, а у самого аж слюнки, особенно если жена каждое утро готовит что-нибудь новое и вы не знаете, что она вам положила сегодня. Наконец судок открыт, и вы видите, что сосиски и чечевица, или треска и полента, или крутые яйца и свекла аккуратно уложены и примыкают друг к другу, словно материки и моря на географической карте. И хотя еды совсем немного, она кажется вам вкусной и сытной. Крышка с успехом заменяет тарелку, так что вы можете устроить себе обед из двух блюд.

Марковальдо, отвинтив крышку судка, вдохнул запах сосисок и полез за ножом и вилкой, которые, с тех пор как перестал обедать дома, всегда носил в кармане спецовки. Сначала он поворошил вилкой остывшие с вечера сосиски, чтобы придать им более аппетитный вид, как будто их только что сняли с плиты. Но ему сразу стало ясно, что есть почти нечего. Буду жевать помедленнее, решил он, даже не замечая, что уже уплетает за обе щеки.

Конечно, есть холодное радости мало, зато домашняя пища вне дома приобретает особый аромат. Устроившись на скамейке, Марковальдо старается пережевывать как можно тщательнее. Теперь он не ездит домой в обеденный перерыв: пока доберешься туда на трамвае, потеряешь уйму времени, да к тому же надо брать билет. Вот он и купил себе судок: обедает на свежем воздухе, успевая одновременно разглядывать прохожих, а после запивает водой из фонтана. В осенний день он непременно устраивается на солнышке. Опадающие с деревьев красные листья служат ему салфетками. Кожуру от сосисок он кидает бродячим собакам (те сразу к нему привязались), а хлебные крошки, когда на бульваре не очень много народу, склевывают воробьи.

За едой Марковальдо думает: почему здесь стряпня жены кажется такой вкусной, а дома, среди ссор, плача, вечных жалоб на долги, мне кусок в горло не лезет? Но тут же вспоминает, что вчера ел это на ужин, и снова им овладевает отвращение, оттого что приходится доедать холодную вчерашнюю пищу, да вдобавок в алюминиевом судке у нее появляется противный металлический привкус, а главное — он убежден, что во всем виновата жена, и мысленно сокрушается: даже здесь при одном воспоминании о ней у меня пропадает аппетит.

Тут Марковальдо замечает, что судок почти пуст, и ему вновь представляется, будто он съел какое-то изысканное кушанье, а теперь с удовольствием выскребает со дна остатки, особенно сильно отдающие алюминием. Затем смотрит на пустой грязный судок, и его охватывает грусть.

Он заворачивает в бумагу вилку с ножом, судок, сует их в спецовку и подымается со скамьи. В широком кармане приборы с грохотом ударяются о пустой судок. На работу возвращаться еще рано; Марковальдо подходит к киоску и просит налить ему полную бутылку воды. Или же выпивает в баре чашечку горячего кофе, а потом долго разглядывает стоящие в витрине торты, коробки конфет и жареного миндаля и внушает себе, что сыт и ему ничего этого не хочется; потом, делая вид, что ему надо убить время, а отнюдь не аппетит, несколько минут наблюдает за игрой в настольный футбол и не спеша выходит на улицу. Трамваи снова битком набиты; обеденный перерыв кончается; шагает обратно на работу и Марковальдо.

Однажды Домитилла, жена Марковальдо, верно ради экономии, купила сразу несколько килограммов сосисок. Три вечера подряд она подавала ему на ужин сосиски и вареную репу. Сосиски были, похоже, из самого поганого мяса — один их запах у Марковальдо отбивал всякий аппетит. А из всех овощей он терпеть не мог именно скользкую репу.

В полдень Марковальдо открыл судок и снова увидел на дне холодную сосиску и репу. Успев позабыть, что он ел накануне вечером, Марковальдо всегда отвинчивал крышку с жадным любопытством, но всякий раз его ждало горькое разочарование. На четвертый день он поковырял вилкой репу, понюхал сосиску и, держа в руке открытый судок, бесцельно поплелся по аллее. Прохожие удивленно оглядывались на этого странного человека, который шел с вилкой и судком наготове, точно никак не решался приступить к еде.

Вдруг его окликнул какой-то мальчишка:

— Эй, дяденька!

Марковальдо поднял голову. Облокотившись о подоконник, из окна богатой виллы высовывался мальчуган, рядом с ним стояла тарелка.

— Дяденька, а что у тебя там, в судке?

— Сосиска и репа.

— Везет же людям! — вздохнул мальчуган.

— М-м, — неопределенно отозвался Марковальдо.

— А мне, представляешь, приходится есть жареные мозги!..

Марковальдо взглянул в тарелку на подоконнике. Там лежали нежные мозги, похожие на перистое облачко.

У Марковальдо дрогнули ноздри.

— А ты что, не любишь мозги? — спросил он у мальчика.

— Терпеть не могу! А меня здесь заперли за то, что я не хочу их есть. Вот возьму и выброшу в окно…

— А сосиски любишь?

— Еще как! Они как маленькие змейки. Только у нас их никогда не едят.

— Хочешь, поменяемся? Я тебе мою тарелку, а ты мне свою?

— Ура-а!

Мальчишка запрыгал от радости, протянул Марковальдо фаянсовую тарелку и серебряную вилку с гербом, а тот подал ему судок и старую железную вилку.

Они тут же принялись за еду: мальчишка — у себя на подоконнике, Марковальдо — на скамейке напротив. Оба облизывались и говорили, что вкуснее ничего в жизни не ели.

Внезапно за спиной мальчугана выросла строгая гувернантка.

— Боже мой, что за гадость вы едите? — закричала она, воинственно уперев руки в боки.

— Сосиску! — ответил мальчик.

— Кто вам ее дал?

— Вон тот синьор. — Он показал на Марковальдо, который неторопливо и старательно пережевывал хорошо прожаренный кусочек.

— Сейчас же выбросьте! Какой ужас! Выбросьте ее вон!

— Но она такая вкусная!..

— Где ваши тарелка и вилка?

— Вон, у синьора. — Он снова показал на Марковальдо, застывшего с поднесенной ко рту вилкой.

— Держите вора! Держите вора! Он украл тарелку! — завопила гувернантка.

Марковальдо поднялся со скамьи, грустно посмотрел на недоеденные мозги, подошел к окну, положил на подоконник тарелку и вилку, окинул гувернантку уничтожающим взглядом и зашагал прочь. В ту же секунду он услышал, как судок покатился по тротуару, мальчишка отчаянно заревел и окно с треском захлопнулось. Марковальдо наклонился, поднял крышку и судок. Они немного сплющились, и ему не удавалось завинтить крышку. Наконец он засунул судок в карман и поплелся на работу.

Ядовитый кролик

О том, что его сегодня выписывают из больницы, пациент знает уже с утра. И бодрым, насколько хватает сил, шагом обходит палаты, изображает из себя совершенно здорового — не для того, чтобы вызвать всеобщую зависть, а наоборот, чтобы утешить остающихся. Сквозь стекла он уже видит солнце или туман, в зависимости от погоды, и слышит шум, видит и слышит по-новому, не так, как прежде по утрам, когда просыпался на жесткой больничной койке и все это казалось приметами недоступного мира здоровых людей. А теперь тот мир за окнами снова стал его лицом, знакомым и привычным; лишь неприятный больничный запах напоминает о пережитом.

Так и Марковальдо в то утро томился в ожидании, когда наконец ему вручат выписку из истории болезни и он сможет распрощаться с больницей. Врач взял бумаги, велел ему ждать здесь и вышел из кабинета. Марковальдо смотрел на ставшую ненавистной белую эмалированную мебель, на шкафчики, полные всяких склянок с лекарствами, но, как ни странно, не испытывал долгожданного облегчения и радости. Он думал о том, что ему придется вернуться на завод и опять с утра до вечера таскать тяжелые ящики, и о том, чего там дома успели натворить милые детки, и о том, как он сейчас выйдет на улицу и, словно в пустоту, в небытие, провалится в этот сырой туман. Растерянно озираясь, он пытался остановить взгляд хоть на чем-то приятном, успокаивающем, но все в кабинете напоминало о перенесенных страданиях и боли.

И тут он увидел кролика в клетке. Белого, с длинной пушистой шерсткой, розовым треугольником носа, красными испуганными глазами и почти голыми ушами, прижатыми к спине. Он был не очень большой, но в тесном пространстве продолговатое тельце невольно упиралось в металлическую сетку, и наружу высовывались вздрагивающие волоски. Рядом с клеткой на столе лежали пучок травы и одна морковка. Да, подумал Марковальдо, несладко, должно быть, сидеть там взаперти и смотреть на недоступную морковку. Посомневался и открыл дверцу. Но кролик и не подумал вылезать — застыл как каменный, лишь мордочка чуть-чуть подергивалась, точно он для солидности притворялся, что занят едой. Марковальдо взял морковку, поднес к самому носу кролика, а затем медленно отвел руку, чтобы выманить его из клетки. Кролик выполз, осторожно обнюхал морковку и затем принялся старательно ее грызть прямо с ладони Марковальдо. Марковальдо погладил пушистую спинку и убедился, что кролик тощий, костлявый. По тому, с какой жадностью он грыз морковку, Марковальдо понял, что кормили его не слишком сытно. Будь у меня кролик, подумал Марковальдо, я бы его кормил до отвала, пока бы он не стал круглым, как шар. Он смотрел на кролика ласковым взглядом хозяина, в душе которого любовь к животным отлично уживается с предвкушением чудесного жаркого из крольчатины. После стольких унылых больничных дней нашлось живое существо, способное хоть чуть-чуть скрасить его жизнь. И надо ж такому случиться перед самой выпиской, теперь придется оставить зверька здесь, а самому вернуться на туманные улицы города, где кролика днем с огнем не сыщешь.

Кролик почти догрыз морковку. Марковальдо взял его на руки и стал оглядываться кругом, чем бы еще его накормить. Он поднес было кролика к горшку с геранью, стоявшему на письменном столе, но тому растение пришлось явно не по вкусу. В этот момент в коридоре послышались шаги. Что скажет врач, когда увидит у него в руках кролика? Марковальдо уже сменил больничную пижаму на свою спецовку с поясом. Теперь он поспешно сунул кролика за пазуху, наглухо застегнулся и, чтобы врач не заметил вздрагивающий ком у него на животе, переправил зверька за спину. Испуганный кролик сидел тихонько. Марковальдо взял свои бумаги и, перед тем как повернуться к двери, вновь незаметно передвинул кролика вперед.

Так, со спрятанной на груди добычей, Марковальдо отправился из больницы прямо на работу.

— А, выздоровел наконец! — приветствовал его начальник цеха Вилиджельмо. — Что это у тебя за горб? — Он показал на оттопырившуюся спецовку.

— Мне наложили согревающий компресс, — объяснил Марковальдо.

Кролик вдруг задергался, и Марковальдо подскочил как ужаленный.

— Что с тобой? — удивился начальник цеха.

— Да так, судороги, — пробормотал Марковальдо и снова запихнул кролика за спину.

— Видно, тебе все еще нездоровится, — заметил начальник.

Кролик полез Марковальдо на плечи, и тот резко его стряхнул.

— Вон как тебя трясет. Ступай отдохни еще денек. Но чтобы завтра был в форме.

Марковальдо вошел в дом, держа за уши кролика, совсем как охотник, вернувшийся с богатой добычей. Ребятишки бросились ему навстречу.

— Папа! Папа! Где ты его взял? Это нам? В подарок, да? — верещали они, пытаясь выхватить зверька.

— Явился! — проворчала жена, и Марковальдо понял, что за время его болезни она накопила в душе новые обиды. — Зачем живого кролика притащил? Только всю комнату загадит.

Освободив стол, Марковальдо положил на середину зверька. Тот весь сжался, точно хотел сделаться незаметным.

— Не трогать его, смотрите у меня! — предупредил он ребятишек. — Этого кролика мы откормим к Рождеству.

— А он умеет стоять на задних лапах? — спросил Микелино и попытался приподнять кролика за передние. — А это кролик или крольчиха?

Об этом Марковальдо до сих пор не задумывался. И теперь у него сразу родилась идея: если это крольчиха, надо ей раздобыть самца и потом заняться разведением кроликов. Он уже вообразил себя не в сырой комнатушке, а на ферме, среди зеленых лугов.

Кролик оказался самцом. Но заманчивый план уже засел у Марковальдо в голове. Раз это самец, надо ему достать подругу, и вскоре Марковальдо станет хозяином крольчатника.

— А чем его кормить, когда самим есть нечего? — напустилась на него жена.

— Предоставь это мне, — успокоил ее Марковальдо.

На работе в его обязанности входило выносить из директорского кабинета комнатные цветы, поливать их и снова расставлять по местам. В первый же день он срезал с каждого растения и спрятал под куртку по большому листу, блестящему снаружи и матовому изнутри. Потом остановил в коридоре девушку с букетом.

— Подарок возлюбленного, да? Не дадите один цветочек? — И, получив, сунул его в карман.

Увидав рабочего, который ел грушу, Марковальдо попросил:

— Не выбрасывай кожуру.

И так по листику, по лепесточку добывал корм для кролика.

Через какое-то время его вызвал начальник цеха. Неужто заметили общипанные растения? — испугался Марковальдо: душа у него всегда была неспокойна.

В кабинете у начальника цеха сидели врач из больницы, два санитара и полицейский.

— Послушай, — сказал врач. — Из моей лаборатории исчез кролик. Если ты к этому руку приложил — лучше не отпирайся. Мы ввели этому кролику микробы страшной болезни, и теперь он может разнести заразу по всему городу. Хорошо, что ты еще не успел его съесть, иначе б тебя уже не было в живых.

У ворот ждала санитарная машина. Они поспешно забрались в нее и с включенной сиреной помчались к дому Марковальдо, оставляя за собой на дороге след из цветов, кожуры и листьев, которые Марковальдо печально бросал в окошко.

В то самое утро жена Марковальдо долго ломала голову над тем, что бы такое приготовить на обед. И вдруг взгляд ее упал на сколоченную наскоро клетку, выстеленную бумагой. Может, он и кстати принес этого кролика, подумала она. Дома шаром покати, все жалованье ушло на лекарства: ведь страховая касса только часть оплачивает. Лавочники в долг больше не дадут. Где уж нам разводить кроликов или ждать Рождества. Сами сидим голодные, а тут еще кролика откармливай!

— Изолина, — позвала она старшую дочку. — Ты уже взрослая, пора учиться готовить. Давай-ка прикончи этого кролика и обдери шкурку, а потом я тебе расскажу, как делается жаркое.

Изолина с увлечением читала в журнале какую-то сентиментальную историю.

— Нет уж, — лениво откликнулась она. — Сама его приканчивай, обдирай, а как начнешь готовить — позови меня.

— Умная какая! — возмутилась мать. — У меня духу не хватит. Но вообще это проще простого. Схвати его за уши и хорошенько стукни чем-нибудь по шее. А разделывать будем вместе.

— Еще чего! — бросила Изолина, не отрываясь от чтения. — Чтоб я живого кролика по шее била! А уж разделывать подавно не собираюсь.

Трое мальчишек, вытаращив глаза, слушали их разговор.

Мать, подумав, сказала:

— Вот что, дети…

Ребята, как по команде, повернулись и пошли к двери.

— Подождите, куда вы? — крикнула мать. — А кто с кроликом погуляет? Сейчас повяжем ему красивую ленточку, и поведете его на прогулку.

Сыновья остановились на пороге, переглянулись.

— А где гулять-то? — спросил Микелино.

— Ну, пройдитесь по двору. Потом загляните к синьоре Диомире и попросите ее зарезать и разделать кролика — она это умеет.

Хитрость удалась: дети, как известно, слышат лишь то, что им приятно, остальное пропускают мимо ушей. Они нашли длинную сиреневую ленту и нацепили ее кролику наподобие ошейника. Так, вырывая друг у друга эту ленту, они тащили за собой полузадушенного, упирающегося зверька.

— Да, и скажите синьоре Диомире, — кричала им вслед мать, — что она может взять себе ножку! Нет, пожалуй, лучше голову! Словом, пусть сама выберет.

Не успели мальчишки уйти, как в дом ворвались санитары и полиция. Марковальдо стоял среди них ни жив ни мертв от страха.

— Где кролик? Показывайте быстро, только не притрагивайтесь к нему: он заражен ужасной болезнью!

Марковальдо подвел их к пустой клетке.

— Уже съели?

— Нет, нет!

— Так где же он?

— У синьоры Диомиры!

Преследователи снова ринулись в погоню, вот они уже барабанят в дверь к синьоре Диомире.

— Кролик? Какой кролик? Вы что, рехнулись?

При виде санитаров и полицейских старуху едва удар не хватил. О злосчастном кролике она и слыхом не слыхала.

А мальчишки, задумав спасти кролика от смерти, решили спрятать его в надежном месте, поиграть с ним немного, а потом выпустить на волю. И вместо того чтоб идти к синьоре Диомире, сразу же поднялись на крышу. Потом они скажут матери, что кролик сорвался с поводка и убежал. Но кролик не то что бежать — даже гулять не желал. Взбираться с ним по лестнице оказалось таким трудоемким делом, в конце концов пришлось взять его на руки.

На крыше мальчуганы решили спустить его с поводка: пусть порезвится, но кролик будто прирос к месту. Посадили его на карниз, чтобы поглядеть, станет ли он лазать так же ловко, как кошки. А у него, похоже, закружилась голова. Тогда они взгромоздили его на телевизионную антенну, но кролик потерял равновесие и свалился. Вскоре детям эта игра надоела, они оставили кролика возле карниза, откуда открывалось море наползающих друг на друга серых неровных крыш, а сами убежали.

Оглядевшись, кролик задвигался сперва на месте, потом прополз немного и наконец стал перепрыгивать с крыши на крышу. Он родился в неволе, его представления о свободе были крайне ограниченны: избавиться на время от страха — о большем он и не мечтал. А тут пусто, никого нет — прыгай себе спокойно и ничего не бойся. Такого счастья он в своей жизни еще не испытывал. Место, правда, было несколько необычное, но разве может кролик осмыслить, что для него обычно, а что необычно! К тому же с того момента, как он почувствовал внутри непонятную тупую боль, окружающее потеряло для него почти всякий интерес. Так он прыгал и прыгал по крышам, а местные коты испуганно пятились при виде странного зверя.

Скоро передвижение кролика было замечено: из слуховых окошек, с чердаков и мансард за ним уже следило множество глаз. Кто-то поставил на подоконник миску салата, а сам спрятался за занавеску; другой кинул на крышу огрызок груши, привязав к нему бечевку; третий разложил на карнизе кусочки моркови. И в каждой из этих семей, живущих под самой крышей, слышалось:

— Сегодня полакомимся тушеной крольчатиной.

— Ох и вкусное рагу получится!

— Как насчет жаркого из кролика?

Кролик, конечно, заметил все выложенные для него приманки. Но, несмотря на голод, опасался к ним приближаться. Он знал, что всякий раз, когда люди предлагают ему пищу, обязательно случаются всякие неприятности: то его больно колют шприцем, то запихивают под куртку, то надевают на шею веревку и тащат за собой… Воспоминания об этих муках сливались с болью внутри, с предчувствием скорой смерти. И с голодом тоже. Но инстинктивно он ощущал, что из всех обрушившихся на него бед только голод ему подвластен, а эти коварные существа — люди — могут не только мучить, но и защитить и приласкать, в чем он сейчас так нуждался. Поэтому кролик решил сдаться на милость людей, притвориться, будто не понимает их уловок, а там будь что будет! И он начал поглощать кусочки моркови спускаясь все ниже к слуховому окошку. Пускай все это кончится неволей и новыми мучениями, зато он полакомится напоследок вкусными, впитавшими в себя аромат земли овощами! Вот он уже совсем близко, сейчас протянется рука и схватит его. Но вдруг окно перед самым носом захлопнулось. Это уж совсем непонятно: он сам идет в ловушку, а его не ловят! Кролик обернулся, поискал другую ловушку, но листья салата отовсюду исчезали, веревки втягивались обратно, окна закрывались, чердаки и крыши пустели.

А дело было вот в чем: по городу промчалась полицейская машина, и офицер кричал в рупор:

— Внимание, внимание! Из больницы пропал белый длинношерстный кролик, носитель страшной инфекции! Мясо его ядовито, и даже простое прикосновение может оказаться заразным! Каждый, кто его заметит, должен немедленно сообщить в ближайший полицейский участок, в больницу или пожарную команду.

Обитатели мансард пришли в ужас. Все были начеку, и стоило кому-нибудь, увидеть на крыше кролика, он тут же поднимал тревогу, и все прятались, словно налетела туча саранчи. Кролик продолжал осторожно спускаться по карнизу. Теперь, когда человеческая забота была ему нужнее всего, он вдруг остался в жутком одиночестве.

А тем временем старый охотник Ульрико, зарядив ружье дробью, притаился на крыше, за трубой. Различив в тумане силуэт кролика, он выстрелил, но страх подхватить заразу был так велик, что опытный стрелок промахнулся, и дробинки градом застучали по черепице. Только одна прошила кролику ухо. Услышав грохот выстрела, он понял: ему объявили войну и теперь примирение с людьми уже невозможно. И в ответ на все зло, которое причинили ему люди, он решил бросить им вызов — свести счеты с жизнью.

Покатая железная крыша обрывалась в пустоту, в пелену белесого тумана. Кролик перепрыгнул на нее и сначала медленно, а затем все быстрее стал сползать к карнизу. Затравленный изнутри и снаружи, катился он навстречу смерти. У края пропасти он зацепился за водосточную трубу, но лишь на миг — потом камнем рухнул вниз…

И попал в защищенные перчатками руки пожарника, стоявшего на самом верху переносной лестницы. Не дав зверьку даже умереть достойно, его сунули в машину «Скорой помощи» и на бешеной скорости повезли в больницу. В той же машине сидел Марковальдо с женой и детьми: их собирались обследовать и сделать необходимые прививки.

Сад неистовых котов

Кошачий город расположен внутри людского города, но это разные города. Теперь мало кто из котов помнит времена, когда этой разницы не было: когда коты разгуливали по улицам и площадям наравне с людьми, а газоны, балконы, дворы и фонтаны принадлежали и тем и другим без разбору. Но вот уже несколько кошачьих поколений живут, как пленники, в городе, где жить невозможно: по улицам сплошным потоком мчатся смертоносные машины «дави кошек!»; если раньше там и сям взгляду открывался садик, или пустырь, или древние развалины, то теперь каждый квадратный метр застроен корпусами, жилыми массивами, новенькими небоскребами; во все уголки втиснуты машины, дворы сплошь заасфальтированы, и в какой ни загляни, там непременно гараж, кинотеатр, складское помещение или мастерская. Где прежде простиралось холмистое плоскогорье приземистых крыш, карнизов, террас, баков с водой, балконов, слуховых окошек, железных навесов, теперь высятся надстройки над всем, что только можно надстроить. Исчезают промежуточные уровни между полуподвалами и тянущимися к небу суператтиками. Нынешние коты тщетно ищут тропы своих отцов — скажем, опорную точку для мягкого прыжка с балюстрады на карниз или водосточную трубу, по которой можно лихо вскарабкаться на черепичную крышу.

В этом спрессованном, вертикальном городе, где все пустоты тяготеют к заполнению, где между двумя бетонными глыбами всегда стремится втиснуться третья, вам открывается некий подпольный город, своего рода антигород, который состоит из узких, минимально допустимых нормами строительства, просветов между стенами, фасадами, торцами, стропилами; это город световых колодцев, вентиляционных камер, скошенных пандусов, внутренних двориков, полуподвальных ниш, которые словно сетью высохших каналов изрезали планету битума и штукатурки — по этим самым каналам, держась поближе к стенам домов, и курсирует доныне древнее кошачье племя.

Порой Марковальдо, чтобы как-то убить время, принимался следить за котом. В обеденный перерыв — с двенадцати тридцати до трех — когда все, кроме него, отправлялись домой, он доставал из сумки какой-нибудь бутерброд и устраивался на ящике у склада, а завершив трапезу, выкуривал половинку тосканской сигары и в одиночестве слонялся вокруг предприятия, дожидаясь конца перерыва. В часы вынужденного безделья кот, высунувший морду из какого-нибудь окна, был для Марковальдо самым желанным спутником и гидом в неведомое кошачье царство. Так Марковальдо подружился с одним тигровым котом, чей холеный вид и голубой бантик на шее выдавали в нем питомца состоятельной семьи. Тигровый кот, как и Марковальдо, любил прогуляться после обеда — эта общая привычка их сблизила.

Сопровождая своего приятеля, Марковальдо мало-помалу начал смотреть на окружающий мир его круглыми глазами, и знакомые улицы предстали как бы в новом свете: здесь жизнь не стояла на месте, но двигалась она вперед на мягких бархатных лапках. На первый взгляд котов в квартале почти не было, однако Марковальдо каждый день знакомился с новыми персонажами; ему было довольно услышать «мяу» или «фрр», увидеть вздыбленную шерсть или изогнутую спину, и он безошибочно угадывал, что тут происходит, какие новые интриги или схватки затеваются. Подчас все коты усаживались вокруг него с непроницаемым видом, подобно сфинксам: красные треугольники носа смыкаются с черным треугольником рта, и только кончики ушей подрагивают, вибрируют, словно радары. Оказавшись в радиусе действия сверхчувствительных усов-антенн и ощущая на себе взгляды сузившихся до щелочек глаз, Марковальдо тешил себя надеждой, что ему ведомы все кошачьи тайны. Но вот они доходили до конца просвета между глухими, мрачными стенами, и внезапно Марковальдо обнаруживал, что его спутники как сквозь землю провалились, что даже тигровый приятель его бросил. Значит, были в их царстве территории, куда посторонним вход воспрещен, равно как и обряды, обычаи, недоступные чужому пониманию.

Зато из кошачьего города в совершенно неожиданных ракурсах представал город людей; так, именно тигровый кот вывел его однажды к шикарному ресторану «Биарриц».

Желающему увидеть ресторан «Биарриц» нужно всего лишь оказаться на уровне кота — то есть встать на четвереньки. Таким образом, кот с человеком проследовали по куполообразному перекрытию, где на уровне их ног располагались низкие прямоугольные оконца, и по примеру своего спутника Марковальдо глянул вниз. Эти фрамуги, как выяснилось, служили для верхнего освещения и вентиляции роскошного зала. Под всхлипыванья цыганских скрипок проплывали на серебряных подносах куропатки и золотистые перепела, ловко балансируя на обтянутых белыми перчатками пальцах официантов во фраках. Или, вернее, над куропатками проплывали подносы, а поверх белели перчатки свисающих с блестящего паркета официантов в лакированных штиблетах. К паркету прилепились вверх тормашками карликовые пальмы в кадках, столы, накрытые белоснежными скатертями, уставленные хрустальной посудой и ведерками со льдом, внутри которых, словно языки колокола, торчали бутылки шампанского, — все это в опрокинутом виде, потому что Марковальдо, опасаясь, что его заметят, не высовывал голову в окошко, а довольствовался перевернутым отражением в наклонном стекле.

Кота же больше интересовало окошко в кухню и все, что за ним происходило, причем не издалека, не в приготовленном виде, а, как говорится, на расстоянии протянутой лапы. К примеру, ощипанная птица или свежая рыба. Поэтому он пробирался поближе к кухне и тянул за собой Марковальдо — то ли в порыве дружеского бескорыстия, то ли рассчитывая на помощь человека в очередном своем набеге. Но Марковальдо никак не мог оторваться от захватывающего зрелища: сперва его ошеломила пышность зала, а потом внимание привлекло нечто другое — настолько, что он пренебрег опасностью обнаружить себя и свесил голову вниз.

В центре зала, как раз под этим оконцем, располагался небольшой стеклянный садок типа аквариума, в котором плавали крупные форели. К нему направлялся солидный клиент с голым лоснящимся черепом, черной бородой и в смокинге. Сзади семенил старый официант во фраке с сачком в руках, словно собрался ловить бабочек. Господин в смокинге внимательно и строго обвел глазами форелей, поднял руку и медленным, величественным жестом указал на одну из них. Официант опустил сачок в воду, выловил указанную форель и направился в кухню, выставив вперед, будто копье, сачок с бьющейся в нем рыбой. Клиент с видом сурового судьи, только что вынесшего смертный приговор, вернулся к своему столу и сел ожидать, пока ему подадут жаренную на вертеле форель.

Если мне удастся спустить леску и форель попадется на крючок, подумал Марковальдо, меня вряд ли обвинят в воровстве, самое большее — в браконьерстве. И, не реагируя на мяуканье, призывавшее его в сторону кухни, пошел за своими рыболовными частями.

Никто из многочисленных посетителей «Биаррица» не заметил, как тоненькая длинная леска с крючком и наживкой медленно опустилась в стеклянный садок. Зато рыбы увидели приманку и бросились к ней. Одной форели удалось заглотить червяка, и она тотчас же устремилась вверх, рассекла воду, отливая серебром, стала подниматься все выше, выше над сервированными столами, над тележками с закуской, над голубым пламенем конфорок, на которых жарились блинчики, пока не скрылась в оконце под куполом.

Марковальдо энергично, с ловкостью заядлого рыболова подтянул и дернул удочку; форель взвилась у него за спиной. Но не успела она коснуться земли, как кот сорвался с места. Едва теплившаяся в рыбе жизнь окончательно угасла в пасти тигрового кота. Марковальдо, отпустивший леску, чтобы схватить рыбу, вдруг увидел, как она ускользает у него из-под носа вместе с крючком и всем остальным. Он проворно наступил на удилище, но рывок оказался столь сильным, что человеку осталась лишь удочка, а тигровый кот бросился наутек с рыбой в зубах, волоча за собой леску. Ах, вероломный!

Ну, ничего, не сбежишь, сзади тащится длинная леска и выдает тебя с головой! Хотя кот уже скрылся из виду, Марковальдо все время держал в поле зрения кончик лески: вот он скользнул по стене, перемахнул через балкон, извиваясь, скрылся в подворотне, нырнул в полуподвал… Марковальдо все углублялся в кошачьи дебри: карабкался по навесам, прыгал через перила — только бы не упустить подвижный след, разоблачавший похитителя.

Вот леска дернулась на тротуаре и стала пересекать улицу среди машин. Марковальдо мчался следом и почти настиг ее. Бросок на землю — и кончик у него в руках. Марковальдо ухватил его за мгновение до того, как тот проскочил между перекладинами железной ограды.

Проржавевшая калитка посреди увитой плющом ограды вела в запущенный садик, в глубине которого находилась небольшая, необитаемая на первый взгляд вилла. Ковер сухих листьев устилал дорожки, под ветвями двух платанов и на клумбах скопились целые пригорки, слой листьев плавал на зеленой поверхности водоема. Садик обступили со всех сторон громадные здания: небоскребы тысячами окон неодобрительно смотрели на квадратный островок земли с двумя деревьями, старой черепичной крышей и ворохом желтых листьев, чудом уцелевший в самом центре грохочущего квартала.

В этом садике, устроившись на капителях и перилах, развалясь на клумбах среди увядших листьев, вцепившись в стволы деревьев и желоба водосточных труб, стоя на четырех лапах, вопросительно изогнув хвосты и умываясь, пребывали коты всех видов и мастей: черные, белые, пятнистые, тигровые, нубийские, ангорские, персидские, домашние и бездомные, надушенные и шелудивые. И Марковальдо понял, что наконец-то попал в кошачью цитадель, на их загадочный остров. От волнения он чуть не забыл о форели.

Леска с рыбой повисла на ветвях так высоко, что коты не могли ее достать: должно быть, форель выпала из пасти похитителя при неудачной попытке защитить ее или, наоборот, продемонстрировать свою необыкновенную добычу; одним словом, леска застряла, и Марковальдо, сколько ни дергал, не мог отцепить ее. Между тем коты вступили в ожесточенную борьбу за обладание недоступной рыбой или, во всяком случае, за право до нее добираться. Они бросались друг на друга, катались клубком по земле и при этом шипели, выли, фыркали и душераздирающе мяукали; в конце концов завязалась настоящая битва — только сухие листья, шелестя, летали по ветру.

Марковальдо после стольких тщетных усилий удалось наконец освободить леску, но теперь потянуть ее на себя он не решался: форель могла упасть в самую гущу котов.

И тут с высоты ограды посыпался странный дождь: рыбьи кости, головы, хвосты, пузыри, потроха. Коты отвлеклись и кинулись на эту манну небесную. Удачный момент, чтобы дернуть за леску и вернуть свою добычу. Но пока Марковальдо собирался это сделать, из-за приоткрытых ставен виллы протянулись две сухонькие желтые руки — одна потрясала ножницами, другая сковородой. Рука с ножницами приподнялась над форелью, рука со сковородой пристроилась под ней. Ножницы перерезали леску, форель шлепнулась на сковороду, потом руки, ножницы и сковорода скрылись, ставни захлопнулись. Все это произошло так быстро, что Марковальдо не успел и глазом моргнуть.

— Вы тоже кошатник? — послышалось у него за спиной.

Марковальдо обернулся. Его окружали женщины — одни совсем дряхлые, в допотопных шляпках, другие помоложе, но также типичные старые девы, — каждая держала в руках сумку или кулечек с обрезками мяса и рыбы, а у некоторых были даже мисочки с молоком.

— Не могли бы вы перекинуть вот этот пакет через ограду — пусть бедняжки полакомятся.

В этот час все кошатницы приходили к засыпанному сухой листвой садику, чтобы покормить своих питомцев.

— Скажите, почему коты собираются именно здесь? — поинтересовался Марковальдо.

— А куда же им деваться? Один садик во всем городе и остался! Сюда сбегаются коты даже из самых отдаленных кварталов.

— И птицы, — добавила другая кошатница, — на двух деревьях сотни гнезд.

— А лягушки!.. — подхватила третья. — Они, кажется, все живут в этом водоеме. По ночам такие концерты закатывают — даже на седьмом этаже слышно!

— И чья же это вилла? — спросил Марковальдо.

Теперь у калитки кроме кошатниц появились и другие лица: заправщик с бензоколонки напротив, мальчишки-разносчики из мастерской, почтальон, зеленщик, несколько прохожих. Все охотно отвечали на вопросы Марковальдо, и каждому хотелось вставить словцо, как обычно бывает при обсуждении загадочных и противоречивых тем.

— Одной маркизы, но она никогда не показывается…

— Ей подрядчики за этот клочок земли миллионы предлагали, но она не продает…

— А зачем одинокой старушке миллионы? Ее вполне устраивает эта развалюха, и переселяться она не желает…

— Это единственная незастроенная площадка в центре города. Ее цена растет с каждым годом… Маркизе делали такие предложения…

— Ладно бы только предложения! Ее и запугивали, и угрожали, и преследовали… Сами знаете, каковы предприниматели!

— А она держится — вот уж сколько лет не сдается…

— Одно слово — святая! Что бы без нее делали эти бедные существа?!

— Как бы не так, нужны ей эти существа, старой сквалыге! Вы когда-нибудь видели, чтоб она их кормила?

— Что она может им дать, когда у нее самой ничего нет! Она — последняя из разорившейся династии.

— Да она ненавидит котов! Я сама видела, как она гонялась за ними с зонтиком!

— Потому что они затоптали цветы на ее клумбах!

— Какие там цветы! В саду, сколько я себя помню, сплошные сорняки!

Мнения о старой маркизе резко разделились: одни считали ее ангелом во плоти, другие — эгоисткой и жадиной.

— А птицам хоть бы когда хлебных крошек кинула!

— Она их приютила! Вам этого мало?!

— Ну да, так же как и комаров. Все они отсюда, из ее водоема. Летом житья от них нет, и все по милости проклятой маркизы!

— Еще про мышей забыли!.. Их здесь целые полчища. Прорыли норы под сухими листьями и по ночам делают набеги.

— Ну, тут уж пускай коты позаботятся.

— Держите карман шире! Если рассчитывать на этих котов…

— В чем дело? Что вы имеете против котов?

Обсуждение постепенно выливалось в перебранку.

— Пора властям реквизировать эту виллу! — восклицал один.

— По какому праву?! — возмущался другой.

— В таком современном, благоустроенном квартале, как наш, развести мышей!.. Нет, запретить это, и все тут!

— А вот я выбрала эту квартиру именно потому, что отсюда виден островок зелени!

— Тоже мне зелень! Представляете, какое прекрасное высотное здание можно было бы здесь построить!

Марковальдо тоже хотелось высказаться, но он никак не мог вклиниться в перепалку. Наконец улучил момент и единым духом выпалил:

— Маркиза украла у меня форель!

Это неожиданное сообщение послужило козырем для противников старухи, сторонники же расценили его как доказательство бедственного положения знатной дамы. Однако и те и другие согласились, что Марковальдо следует постучаться к ней и потребовать объяснений.

С виду было неясно, заперта ли калитка, но стоило ее толкнуть, как она с жалобным скрипом отворилась. Марковальдо прошагал по листьям среди котов, поднялся на ступеньки и решительно постучал в дверь.

На окне (том самом, откуда высовывалась сковородка) приоткрылись ставни, и в прорези замаячил круглый синий глаз, над ним — прядь крашеных волос неопределенного цвета и сухонькая ручка. Марковальдо явственно уловил запах кипящего масла.

— Кто там? Кто это стучит? — послышался пронзительный голос.

— Видите ли, маркиза, я по поводу форели, — пояснил Марковальдо. — Ради бога, извините за беспокойство, я только хотел сообщить вам, что эту рыбу кот украл у меня, я ее поймал, понимаете, и леска тоже…

— Везде, везде эти коты! — прогнусавила маркиза из-за ставен. — Они — мое проклятье! Вы себе не представляете, что это значит — день и ночь быть в плену у этих тварей! Мало того, еще люди назло мне бросают через ограду мусор.

— Но моя форель…

— Ваша форель? Откуда мне знать о вашей форели?! — Голос маркизы почти сорвался на крик, словно она хотела заглушить шипенье масла на сковороде и запах жареной рыбы, проникавший сквозь ставни. — Что вы от меня хотите, когда в доме такое творится!

— Но ведь это вы взяли мою форель, разве не так?

— Мне от котов сплошное разорение! Просто голова кругом! Я ни за что не отвечаю! Вы меня спросите, сколько они всего потаскали отсюда. Годами разбойничают и в доме, и в саду! Вся моя жизнь во власти этих тварей. Не к хозяевам же идти, чтоб возместили мне убытки! Да что там убытки — они мне жизнь покалечили! Я здесь как в тюрьме, шагу ступить не могу…

— Простите, но кто вас здесь держит?

В щели между ставнями теперь показался и рот с двумя торчащими клыками, на миг Марковальдо увидел все лицо, очень напоминающее кошачью морду.

— Они, они держат! Эти коты! Ах, если б я могла вырваться отсюда! Мне ничего не жаль отдать за чистую удобную квартиру в новом доме! Но они меня не выпускают. Преследуют, не дают проходу! — Она почти перешла на шепот, словно раскрывала тайну. — Боятся, что я продам участок… Поглядели бы вы на них, когда ко мне приходят предприниматели с контрактом. Бросаются между нами, выпускают когти, даже нотариуса из дома выгнали! Однажды я собиралась подписать контракт, так они вломились в окно, опрокинули чернильницу и изорвали в клочья все бумаги.

Марковальдо внезапно вспомнил, что перерыв подходит к концу, что ему надо на склад, иначе влетит от начальника. И он на цыпочках удалился по сухим листьям, а вдогонку ему несся из-за ставен голос вместе с запахом жареного:

— Они и меня всю исцарапали! До сих пор шрамы видны… Я такая несчастная — брошена на растерзание этим исчадьям ада!

Наступила зима. Снег белой пеленой лег на ветви, крыши, кошачьи хвосты. Под ним догнивали опавшие листья. Кошачьи гулянья прекратились, кошатницы тоже носа на улицу не казали, и пакеты с потрохами перепадали теперь тем котам, которые являлись за ними на дом. О маркизе давно не было ни слуху ни духу. Даже дым не шел из трубы на вилле.

Но однажды, когда валил густой снег, в садике собрались все коты, словно наступила весна, и принялись мяукать, как в лунную ночь. Соседи поняли: что-то случилось. Стали стучаться к маркизе, но никто не откликнулся: старуха умерла.

Весной на месте садика заложили большое строительство. Экскаваторы рыли глубокие траншеи под фундамент, железную арматуру заливали бетоном, высоченный подъемный кран подавал балки рабочим, которые монтировали каркас. Но работать было практически невозможно. Коты разгуливали по лесам, сбрасывали кирпичи и ведра с известковым раствором, копошились в кучах песка. Только рабочие соберутся поднимать арматуру, как на нее забирается кот и яростно шипит. Коты, мурлыча, вспрыгивали каменщикам на плечи, и согнать их нельзя было никакими силами. Птицы же тем временем вили на лесах гнезда, а будка подъемного крана напоминала вольер… И никто не мог набрать воды, чтобы в ведре не оказалось полным-полно прыгающих и квакающих лягушек.

Три Далеких острова

Трехмачтовое судно «Аделаида» вышло в открытое море. Легкий бриз вздувал паруса, и корабль мерно покачивался, разрезая носом волну. Но постепенно ветер усилился, грозя порвать паруса, а волны все яростней набегали на борт.

Капитан приказал свернуть паруса, и юнга Джиромино взобрался на грот-мачту, чтобы привязать их к флагштоку. С вершины Джиромино видел, как разверзлась черная морская бездна. Грот-мачта гнулась под порывами ветра, пенные гребни волн вздымались все выше, и Джиромино почудилось, что он падает прямо в пасть огромной зубастой акулы. Из морских недр до него донесся сквозь грохот урагана напевный голос королевы сирен:

— Джиромино, Джиромино, ну чего ты прижимаешься к этой мачте, брось ее, спускайся в подводное царство, где все движенья гибки и мягки, давай станцуем средь Саргассовых водорослей, промчимся над коралловыми рифами, мимо раковин, медленно раскрывающих створки, чтобы озарить тьму блеском жемчужин… На дне моря тоже есть небо, в котором столько лун, сколько рыб-месяцев, а медузы плывут, словно облака… Я поведу тебя в мой замок из китовой кости и обломков древних галер.

— Спасибо за любезное приглашение, о королева сирен! — отвечал юнга Джиромино, изо всех сил цепляясь за мачту. — Это было бы для меня счастье и большая честь! Но, видите ли, я обещал своей бабушке добраться до Далекого острова, где хранится сокровище, на которое она, бедняжка, возлагает столько надежд. За день до отплытия я навестил ее. «Джиромино, — сказала она мне, — раз ты выходишь в море, попытайся побывать на Далеком острове. Вот на этой карте обозначено, где пираты спрятали свои сокровища. Это единственное наследство, какое смог тебе оставить твой покойный дедушка!» Надеюсь, вы понимаете, Ваше Величество, что мне нельзя останавливаться на полпути. Не так уж мне и нужны эти сокровища пиратов, но уж больно бабушка просила. К тому же на Далеком острове живет моя двоюродная сестра; я ее ни разу не видел, но бабушка велела мне ее разыскать и разделить с ней сокровища поровну. «Покажи ей эту карту, передай от меня сердечный привет, и поделите все по-братски» — таков был бабушкин завет.

И вдруг море утихло, а вода стала прозрачной как стеклышко. Из морских глубин всплыла королева сирен и сказала:

— Раз так, плыви, Джиромино, спокойно, и уж я позабочусь, чтобы ты нашел свои сокровища, а главное — вернулся назад целым и невредимым.

Этот разговор подслушали три матроса, типы, надо прямо сказать, не очень порядочные.

— Слыхали, сокровища пиратов! — воскликнул матрос с деревянной ногой.

— Сокровища пиратов, говоришь? — протянул другой, с черной повязкой на глазу.

— Что-что, мешок салата? — сказал третий, со слуховой трубкой в ухе.

— Да нет, сокровища пиратов!!! — в один голос крикнули ему в трубку двое других.

Тут все три моряка-бандюги призадумались, потом пробормотали:

— Так ведь пираты… — Все трое приложили палец к губам, воровато огляделись вокруг и еле слышно прошептали — Так ведь пираты — мы самые и есть!

— Так ведь пираты… — Один повернулся к другому. — Ну вот скажи, ты пират или не пират?

— Что, кончился салат? — опять не понял глухой.

Джиромино лежал на палубе в гамаке, изучая карту острова, как вдруг трое бандюг накинулись на него, вырвали карту, а самого юнгу связали, всунули в бочку с сельдью и выбросили за борт. Потом стали рассматривать карту, передавая ее из рук в руки. Расшифровать условные обозначения было делом нелегким.

— Где тут начало, где конец?..

— Что? — переспросил глухой. — Остался один огурец?

— И где он, этот Далекий остров?

— Как? Соус слишком острый?

— А, вот атлас. Посмотри по списку.

— Чего-чего? Забыл редиску?

— Та-ак… Дакар… Дар-эс-Салам… Остров Далекий!

— А? Сахар, салями, фруктовые соки?

— Ого, да тут их целых три!

Они уткнулись в атлас.

— Северное море: Далекий остров, именуемый также остров Бурь. Южное море: Далекий остров, именуемый также остров Штиля. Коралловое море: Далекий остров, именуемый также остров Приливов.

Тугой на ухо:

— Сливы, оливы? Что-то я не разобрал.

— Куда же нам плыть?

— Сплаваем на все три.

— Точно — на все три! И поскорее.

Тугой на ухо:

— Ну вот, теперь понял: мясо с сельдереем.

— Я отправлюсь на остров Бурь, ты — на остров Штиля, а ты — на остров Приливов. Кто отыщет сокровища, подождет остальных.

А тем временем бедняга Джиромино плыл по волнам в бочке с селедкой.

— О великий океан, как же ты сомкнулся и сжал меня! Твои волны превратились в старые, сучковатые доски. Может, я уже умер? И это мой гроб? Кто бы мог подумать, что вечный покой так беспокоен!

В конце концов бочка угодила в пасть киту. Он разгрыз ее своими клыками, проглотил содержимое, а все остальное выплюнул. Джиромино очутился в длинной трубе, иными словами — в брюхе кита. Кит переваривает пищу крайне медленно, и потому Джиромино продвигался вглубь со скоростью черепахи.

— О великий океан, почему ты стал таким вонючим и вязким? Я уже погружаюсь в ад и никогда больше не увижу света?

Но тут кита загарпунили, и он, чтоб не угодить в сети китобоев, нырнул в подводный грот. Как только рыбы помельче увидели раненого кита, они набросились на него и разорвали на части. Джиромино забрался в какое-то ущелье и пополз наугад среди крабов и омаров.

— О безбрежное море, как ты отвердело! Теперь уж я и вовсе не знаю, куда выведет меня этот скалистый лабиринт — к свету или к центру Земли!

И вот попал Джиромино в жерло древнего вулкана. Все потухшие вулканы сообщаются между собой подземными переходами. Джиромино долго брел по этому туннелю из окаменевшей лавы, как вдруг впереди забрезжил свет…

Но вернемся к хромому матросу, который добрался наконец до Далекого острова, именуемого также остров Бурь. Там, на вершине черной скалы, омываемой грохочущими волнами, он увидел одинокий дом, обдуваемый со всех сторон ветрами. Полуразбитые, дырявые ставни жалобно скрипели на ржавых петлях. Крыша превратилась в кладбище осколков черепицы. Некогда белые, а теперь просмоленные, черные, как вороны, чайки парили в воздухе, то и дело ныряя в распахнутое чердачное окошко.

Согнувшись в три погибели, моряк на деревянной ноге кое-как вскарабкался на скалу и бросился к дому. Новый порыв ветра распахнул перед ним дверь в прихожую. Едва-едва удалось ему закрыть дверь за собой. Дом от фундамента до крыши скрипел и шатался — вот-вот рухнет. Даже из комнаты в комнату хромоногий моряк пробирался, хватаясь за косяки, иначе бы ветер унес его с собой.

— Эй, есть тут кто-нибудь? Отзовитесь же поскорей, пока этот сарай не обвалился! Здесь живет двоюродная сестра? Двоюродная сестра двоюродного брата? А двоюродный брат, собственно, я и есть… Эй, сестра-а, где ты?

Но рев ветра и волн заглушал его крики.

— Эй, отзовитесь! Ведь я — наследник, приплыл за своей долей! — Он на лету ловил тарелки и статуэтки.

— Ну чего раскричался? — прозвучал совсем рядом совершенно спокойный голос.

Моряк обернулся и увидел молодую женщину в белом накрахмаленном чепчике. Она сидела в кресле и вязала, не обращая внимания на непогоду.

— Да как можно сидеть тут спокойно, когда буря дом уносит?! Надо же делать что-то?!

— Здесь всегда буря. Так что дергаться мало толку. Садись-ка лучше и подержи моток.

— Но я — твой кузен, приплыл за сокровищем. Отдай мне мою долю, и я пойду.

— Мне наплевать, кузен или не кузен, теперь уж тебе никуда отсюда не деться. — Она без колебаний надела ему на руки шерсть.

А тем временем одноглазый пересек Южное море и достиг Далекого острова, именуемого также островом Штиля. В тяжелом, застывшем воздухе не ощущалось даже дуновения. Волны лениво накатывались на берег и отступали назад. Над морем тучами вилась мошкара.

На веранде одинокого бунгало девушка с длинными распущенными волосами сидела в кресле-качалке и нервно обмахивалась веером.

— О-о-о! Ну что за жизнь! Нет, так дальше жить нельзя! Здесь никогда и ничего не происходит. День за днем, месяц за месяцем — ничего! Хоть бы кто-нибудь появился! О, я этого не вынесу! Так и хочется бить, рвать, кусать, царапать! Но что мне бить, кого царапать и кусать? Ох, не знаю, не знаю, не знаю!

Одноглазый, задыхаясь, весь в поту, дотащился до веранды. От жары он едва ворочал языком.

— Синьорита… позвольте к вам обратиться… уф… погодите малость… пока я встану в тень… Мне бы прилечь ненадолго… да освежиться стаканчиком гранатового сока… я, знаете ли, приплыл сюда, чтобы отыскать… может, вы о нем слыхали… сокровище пиратов… вообще-то говоря, я — ваш кузен… если, конечно, я не помешаю… все ж таки мы родня… какое счастливое совпадение, не правда ли?

Девушка встала и принялась расхаживать взад-вперед, раздраженно обмахиваясь веером.

— Это что еще за тварь ползучая! О-о-о, боже! А я-то обрадовалась, живой человек объявился: думала, поговорю с ним, расспрошу о том, что происходит там, где что-то происходит. Узнаю, что теперь поют, что танцуют. А это просто слизняк, медуза, крыса! Эй ты, вставай и займись делом! — Она больно его ущипнула. — На, держи веер и обмахивай меня, идиот!

— Успокойтесь, синьорита, — испугался одноглазый. — Договоримся мирно, по-родственному. Я, как ваш кузен, возьму свою долю наследства и не стану вам больше докучать.

— Мне наплевать, кузен ты или не кузен, теперь уж тебе никуда отсюда не деться. — И погнала его к колодцу качать воду.

А в Коралловом море тоже есть Далекий остров, именуемый также островом Приливов. Все подплывающие к нему корабли неизбежно разбиваются об острые коралловые рифы, которые кольцами окружают остров. Меж одним кольцом и другим, там, где волны крутятся в бесконечной карусели, первая красавица острова по имени Водорослинка занималась серфингом. На голове у нее был венок из ракушек, на шее — ожерелье из ракушек, даже юбка и та была из ракушек.

В центре острова возвышался потухший вулкан, и Джиромино, порядком проблуждав под землей, здесь-то и выбрался наконец наружу. И сразу увидел Водорослинку, качавшуюся на волнах.

— Как ловко у тебя получается! — восхитился он. — А можно и мне попробовать?

— Это совсем не трудно, — ответила Водорослинка. — Надо только найти золотую середину: с одной стороны, не бороться с волнами, а с другой — не отдаваться на их волю. Вес тела и напор воды должны уравновешивать друг друга. Вот и весь секрет.

— Знаешь, я бы с радостью остался тут у тебя, — сказал Джиромино.

— И мне бы этого хотелось, — ответила Водорослинка. — Но только тебе придется довольствоваться малым. На этом острове вся пожива — это то, что море выбрасывает на берег после кораблекрушения.

— Работы я не страшусь, — сказал Джиромино, взялся за метлу и стал подметать берег. И вдруг увидел слуховую трубку. — О, где-то я такую уже видел. — Потом наткнулся на черную повязку. — И эту тоже… вот только где?.. — Вскоре попалась деревянная нога. — И вот эта определенно что-то мне напоминает. — Но так и не вспомнил — что.

А вышло так, что глухой, пытаясь причалить к острову Приливов, потерпел кораблекрушение. Его приятели — хромой и одноглазый, — сбежав от девиц с двух других островов и прихватив по сейфу, полному золотых монет и слитков, тоже разбились о коралловые рифы. Вскоре Джиромино действительно нашел и два сейфа, выброшенных на берег приливом, и вскрыл один из них.

— Если здесь и не все сокровища пиратов, то уж наверняка половина. — Потом взломал второй сейф. — Ну да, а вот и другая. Половина плюс половина равно целому. Теперь вспомнил! Эх, как бы обрадовалась бабушка, окажись ты моей двоюродной сестрой.

— Мне наплевать, двоюродной или троюродной, но я с тобой хоть на край света, — сказала Водорослинка.

В тот же миг из глади морских просторов к их ногам подкатилась и застыла в ожидании волнистая-преволнистая волна. Ее послала королева сирен.

— Доверься ей, Джиромино, — услышал юнга певучий голос. — Волна эта необычная: она пройдет по морям и океанам, обогнет весь свет и доставит тебя домой в целости и сохранности.

— А Водорослинке можно со мной?

— Ну конечно, она будет указывать тебе дорогу.

— А как быть с сокровищами для бабушки?

— Ты нашел их — это главное. Теперь сокровища надо перепрятать, начертить другую карту, чтобы снова отправиться на поиски. А перевозить их опасно — слишком уж много пиратов рыскает теперь по морям. Не сомневайся, бабушка поймет.

Джиромино и Водорослинка встали на доску для серфинга, и волна помчала их вперед, лавируя между другими волнами.