Истории из предыстории. Сказки для взрослых

Был когда-то на свете город Луни

Норманны жили в верхней части географической карты, в северной стране, где всегда было холодно, где даже летом, случалось, шел снег. Там, наверху, бывали такие лютые морозы, что стоило какому-нибудь норманну плюнуть, как плевок его, не успев долететь до земли, превращался в ледышку. В учебниках по истории рассказывается множество всяких легенд о норманнах, об их пиратских подвигах и о том, что именно побуждало этот народ совершать набеги на города и селения других народов и разорять их. По правде говоря, объяснить столь порочную практику довольно просто, если учесть, что норманны совершали свои пиратские набеги на южные, то есть на теплые страны. Просто им надоедало постоянно жить в холоде, и, едва представлялась возможность, они — совсем как нынешние туристы — отправлялись искать более теплые места (не забывайте, что тогда не было ни печек, ни парового отопления).

Некоторые племена норманнов, например, вообще перебрались в ту часть Франции, которая впоследствии стала называться Нормандией, а другие, еще большие мерзляки, обосновались на Сицилии.

Как-то прослышали норманны про Рим. Они знали, что в Риме тепло, что там даже зимой можно ходить без пальто и меховой шубы (в те времена меховые шубы носили не только женщины, но и мужчины), и решили нанести удар по столице Римской империи.

Рим всегда был столицей чего-нибудь: сначала области Лацио, потом — республики, потом — Римской империи, потом — папского государства. Он и теперь, спустя много веков, столица Итальянской республики.

Надо вам сказать, что норманны обожали не только солнечное тепло, но и пламя пожаров. Хорошенький пожар был для них увлекательным зрелищем — ну как для нас кино. А поскольку кино у них не было (тогда его еще не изобрели), они поджигали что ни попадя. К Риму же они вообще испытывали откровенную антипатию, поскольку римское войско завоевало полмира и поднялось чуть не до самой северной части географической карты, то есть до того места, где обитали норманны. И вот они снарядили дюжину кораблей и поплыли на юг, по направлению к Риму.

Плыли они, плыли и доплыли наконец до Гибралтарского пролива, а пройдя его, оказались в Средиземном море. Когда дул ветер, норманны поднимали паруса, а в штиль им приходилось налегать на весла. Гребля — дело очень трудное, но норманны не жалели сил, так как до них дошли слухи, что Рим — богатейший город и в его дворцах полно серебра и золота.

Римские генералы и министры были настоящими бандитами (совсем как в наше время), они ухитрялись грабить все страны, в которые их заносило со своим войском, и потому в Риме накопились несметные богатства.

Никто из норманнов, участвовавших в этом походе, лично в Риме никогда не бывал. Однако им попадались монеты с изображением самого большого в мире стадиона, который назывался Колизеем. Но римляне-язычники, вместо того чтобы устраивать там футбольные матчи, как это делается на стадионах сегодня, на потеху себе заставляли римлян-христиан вступать в схватку со львами.

Зрелище сие было довольно однообразным, поскольку всегда кончалось одинаково: львы пожирали христиан. Не было такого случая, чтобы какому-нибудь христианину удалось сожрать льва, но зрителей, судя по всему, это устраивало.

Норманны, завзятые мореходы, не знали дороги в Рим, но были уверены, что рано или поздно обязательно туда попадут, потому что даже до них дошла поговорка: «Все дороги ведут в Рим». Так и плыли они дни и ночи. Погода все время стояла ясная, днем светило солнце, ночью — луна, Средиземное море было тихим и спокойным, даже слишком: ведь для того, чтобы идти под парусом, нужен ветер, а так приходилось работать веслами, что, естественно, труднее.

Время от времени норманны надевали плавки и укладывались на палубе: очень уж им хотелось вернуться домой бронзовыми от загара. По пути они ловили рыбу и жарили ее на сковородах в китовом жире, который прихватили из дому. Всю дорогу норманны просто объедались тресочкой, морскими полипами, камбалой, красноперками. Но они уже начали уставать от плавания, им не терпелось поскорее добраться до Рима, захватить все золото и серебро, а потом устроить хороший пожарчик.

Наконец вдали показался италийский берег, и норманны поплыли вдоль него, так как слышали, что Рим можно увидеть с моря. Италийский берег в те времена весь был покрыт лесами — пинии сбегали к самой воде, а кое-где в промежутках виднелись чистейшие пляжи или высокие скалы, о которые, брызжа пеной, разбивались волны.

Дело было давно, и на берегах Италии не было еще огромных зданий, гостиниц и вилл, понастроенных нынешними акулами-спекулянтами. Тогда акулы водились только в море, а сегодня они строят себе виллы в самых живописных местах на самом берегу моря. Время от времени норманны отряжали на сушу двух-трех человек, и те доставляли на лодках дикий цикорий и другие съедобные растения, которые служили гарниром к рыбе.

В один прекрасный день матрос, несший вахту на самой высокой мачте флагманского судна, вдруг закричал: «Рим! Рим!» Остальные норманны, глянув на берег, тоже закричали в один голос на своем родном языке: «Рим! Рим!» На берегу действительно виднелся город. Он был окружен высокими стенами с башнями и находился не у самой воды, а чуть поодаль, а на берегу раскинулся порт, забитый множеством судов и лодок. У норманнов даже глаза разгорелись и руки зачесались от одной только мысли, сколько сокровищ можно захватить в столице Римской империи. И еще они представили себе, какой столб огня и дыма взметнется в небо, когда они закончат свой набег.

Не теряя времени, норманны направили свою эскадру прямехонько на римский порт. Богатый опыт подсказывал им, что в подобных случаях нельзя терять время — внезапность иногда важнее силы: захваченные врасплох римляне не успеют организовать оборону своего города.

И действительно, норманны вошли в порт, не встретив никакого сопротивления. Больше того, солдаты, которых они увидели в порту, бросились бежать, укрылись за стенами и заперли городские ворота на ключ. Дело в том, что в давние времена у городов были ворота, совсем как двери у наших домов, и запирались они на огромные засовы, чтобы враг, осадивший город, не мог в него проникнуть, — так сегодня мы с вами запираем двери, чтобы в дом не залезли воры.

Но норманны и не думали проходить в город через ворота. Они пустили в дело привезенные с собой длинные веревочные лестницы с железными крючьями, которые можно было закидывать на городские стены, и очень ловко поднялись по ним: ведь точно по таким лестницам они карабкались на мачты, чтобы ставить паруса. В мгновение ока норманны перелезли через стены и ворвались в город. Осажденные попытались было отбиться камнями, но очень скоро им пришлось сдаться.

Вся норманнская солдатня предалась буйству грабежа. Пиками и алебардами выламывали норманны двери и окна и волокли из домов все, что попадалось под руку. Если хозяева оказывали сопротивление, они обрушивали те же пики и алебарды на их головы, оставляя на своем пути тела убитых и раненых.

Однако, как ни странно, сокровищ оказалось меньше, чем думали пираты. В самых богатых домах они находили серебряные столовые приборы (то есть одни только ложки, так как вилок тогда еще не изобрели), какие-то статуэтки и ниточку-другую серебряных или золотых бус — в общем, сущую ерунду, хотя захватили они столицу великой империи, город, на весь мир славившийся своими богатствами.

Но самым странным было то, что никто из них не смог отыскать Колизей. Да, какой-то амфитеатр под открытым небом они нашли, но ни по форме, ни по величине он никак не мог быть самым знаменитым стадионом мира. Пробовали норманны справляться о Колизее у прохожих, но никто не понимал их языка, а они не понимали латыни. Вот когда пришлось им пожалеть, что в школе у них не преподавали латынь.

В норманнских школах преподавали искусство управлять парусниками и основы металлургии — в пределах, позволяющих во время набегов отличить серебро и золото от других металлов, — и никакой тебе латыни. Плохо и в малом объеме преподавали у них также историю и географию, из-за чего возникало еще больше трудностей.

Другой странностью этой экспедиции было то, что норманнам все никак не удавалось найти ни императорского дворца, ни самого императора. Ну, император еще мог спрятаться или уехать на дачу. Но дворец? Жаль, они ведь так рассчитывали привезти домой золотую, усыпанную брильянтами императорскую корону, которую он, конечно же, как и все прочие императоры на свете, никогда не снимал с головы. Как бы там ни было, между делом норманны набивали свои мешки всем, что блестело, хотя не брезгали и свиными окороками, кругами сыра и множеством каштанов и винных ягод, до которых были очень охочи.

К вечеру они возвратились на свои суда, предварительно подпалив все дома Рима. Выйдя в открытое море, прежде чем отправиться в обратный путь, они издали любовались грандиозным пожаром: языки пламени взмывали чуть не до неба, а столб черного дыма был так высок, что затмил луну.

Через много месяцев норманны возвратились домой и поведали родным и близким о том, как они разграбили и подожгли Рим.

А в италийских селениях между тем распространялась весть о том, что норманнские пираты разорили и сожгли город Луни — центр Луниджаны (являющейся ныне частью Тосканы). Что же все-таки произошло?

А то, что норманны перепутали города и разорили Луни, полагая, что это Рим (факт исторический, засвидетельствованный в документах).

Из-за своего невежества и слабого знания географии они совершили роковую ошибку, за которую дорого поплатился город Луни и благодаря которой был спасен Рим со всеми его богатствами.

К тому же норманны плохо знали не только географию, но и историю. Дело в том, что во время их пиратской экспедиции, имевшей место примерно в тысячном году нашей эры, Римской империи давно уже не существовало: она распалась лет за пятьсот до описываемого события.

Бедным жителям Луни оказалось не под силу отстроить свой город заново. Где когда-то стояли дома, сегодня простираются луга и огороды, на которых выращивают морковь, лук, петрушку и помидоры. Встречаются там и фиговые деревья: из их плодов крестьяне делают прекрасный сухой инжир и экспортируют его во многие страны мира, в том числе и в северные, те, что мы видим у самой верхней кромки географической карты. Фиги в тех краях не растут: очень уж суровый там климат.

Дела давние, дела славные

Сын царя Филиппа Македонского Александр вошел в историю как Александр Magnus, по-латыни это означает Великий. Не потому, что он был велик ростом и дороден (он и ел-то немного, правда, выпить был мастак). Признаться, не совсем понятно, почему македонцу, то есть греку, дали вдруг латинское прозвище; уж правильнее было бы назвать его не Magnus, a Mega (от греческого megas — великий). Но теперь уж что поделаешь? Как бы там ни было, а Александр, отличавшийся вдобавок необычайным честолюбием, решил оставить о себе пямять в веках. Для этого ему нужно было совершить что-нибудь из ряда вон выходящее. У царей и генералов выдающиеся дела — не изобретение чего-то полезного, а чаще всего захват чужих территорий.

По соседству с Македонией находилось Персидское царство, вот его Александр и решил завоевать. В один прекрасный день он поднял свое войско и двинулся в поход, прихватив поэтов и летописцев, которые должны были воспевать его подвиги, а если таковых не окажется, придумывать их. О делах, не украшавших Александра Великого, следовало помалкивать, ибо он, как и все цари и генералы, был очень тщеславен и самолично проверял каждое написанное о нем слово. Точнее говоря, подвергал все цензуре.

Но, несмотря на цензуру Александра Великого, о некоторых не очень славных его делах рассказывали солдаты, которым посчастливилось после войны вернуться домой живыми. Рассказы эти переходили из уст в уста, из города в город, из века в век, а некоторые из них дошли даже до нас. Вот как этот, например.

Когда царю персов Дарию стало известно, что Александр намеревается захватить его земли, он снарядил войско и послал его навстречу неприятелю на берег реки Граник, то есть на границу с Македонией. Войско Дария состояло из кавалерии — двадцати тысяч персов (и, следовательно, двадцати тысяч коней) — и из двадцати тысяч наемных солдат, передвигавшихся пешком. Для этих последних воевать было таким же обычным занятием, как для других ковать железо или плотничать. Царь Дарий был очень богат и хорошо платил своим наемникам.

В самом центре лагеря персов на берегу Граника для Дария разбили шатер, хотя сам он отсиживался в безопасности в одном из своих вавилонских дворцов. Время от времени его военачальники заходили в этот шатер — вроде бы для доклада царю. Но, судя по доносившимся оттуда звукам и вони, занимались они в шатре не разработкой боевых операций, а совсем другими делами. Все, конечно, понимали, что без этого на удачу тоже рассчитывать не приходится, и терпели вонь и прочее.

Во главе персидского войска стояли генералы Спитридат и Арсит, наемниками командовал генерал Мемнон. Эти три генерала с такими некрасивыми именами не ладили между собой, постоянно ссорились, а главное — не могли решить вопрос, следует ли персам самим напасть на Македонию, коль скоро Александр пошел войной на их царя, или лучше сидеть на месте, а когда Александр явится, хорошенько его потрепать. В конце концов они бросили жребий, и вопрос был решен: судьба повелела ждать Александра на берегу Граника.

Долго, однако, ждать не пришлось. Приведя свое войско, Александр построил его на противоположном берегу реки: вперед выдвинул конницу; за ней поставил легкую пехоту, пелтастов, оснащенных пелтами, то есть щитами, обтянутыми кожей; в третьем ряду — гоплитов, пехотинцев в таких тяжелых доспехах, что беднягам было даже трудно передвигаться.

Итак, обе армии стояли лицом к лицу, но на противоположных берегах Граника. В небе, ожидая поживы, кружили стаи воронья. Известно, что вороны очень охочи до мертвечины, но солдаты, вместо того чтобы сразу кинуться в смертельную схватку, почему-то смотрели друг на друга через реку и издавали губами непристойные звуки. Военачальники обеих армий поощряли такое поведение своих солдат, ибо считали, что это способствует поднятию боевого духа и, когда наступит решающий момент, все будут драться с особым ожесточением.

Непристойные звуки сопровождались еще и оскорбительными выкриками — опять-таки к удовольствию военачальников, которые все никак не решались отдать приказ об атаке. Генералы Дария не находили нужным проявлять инициативу: раз Александр объявил войну Персии, пусть сам и начинает. Но Александр тоже не хотел атаковать первым, так как его солдатам пришлось бы войти в реку и находившиеся на берегу персы легко могли бы отбиться от них ногами. Македонское войско по численности уступало персидскому, и проиграть первый же бой для Александра было бы равносильно катастрофе: прощай завоевание Персидского царства, прощай слава. Но была еще одна причина, по которой Александр не желал начинать битву первым: он не умел плавать.

Воронье продолжало описывать в небе круги, птиц над Граником собралось несметное множество, временами они, словно туча, даже солнце затмевали. Под аккомпанемент их яростного карканья солдаты Александра и Дария продолжали переругиваться через реку.

Македонцы кричали персам:

— Лопоухие!

— Пожиратели саранчи!

— Полоротые!

— Слабаки!

Нужно сказать, однако, что оскорбления македонцев не очень-то задевали персов, поскольку те не знали греческого. Зато греческие наемники прекрасно все понимали и, стоя позади своих персидских соратников, животики надрывали со смеху. Правда, смех поутих, когда македонцы добрались и до наемников и начали награждать их такими нелестными эпитетами:

— Чумазые!

— Неряхи!

— Предатели!

За персами и греческими наемниками тоже дело не стало.

— Пастушье племя! — кричали они солдатам Александра.

— Темнота!

— Размазни!

— Сыроеды!

Но поскольку персы ругались по-персидски, македонцы их не понимали. Зато они понимали греческие ругательства наемников, голоса которых, однако, перекрывали и заглушали голоса персидских солдат и карканье воронья, пришедшего в неописуемое волнение: птицы решили, что эта перепалка — предвестница битвы. Но вороны ошибались. Ладно, ничего не поделаешь.

Солдаты обеих армий продолжали надрывать глотки и осыпать друг друга самыми страшными оскорблениями, но с места никто не двигался. Придумывать все новые ругательства стало своего рода развлечением, помогавшим убивать время и разгонять тоску, царившую на Гранике.

Берег, где стояли персы, был выжжен солнцем: сплошные камни и ни единого кустика. Таким образом, персидскому воинству приходилось справлять нужду на виду у всех — к великому удовольствию солдат противника, свистевших и улюлюкавших с другого берега. Персидские военачальники, имевшие в своем распоряжении шатер Дария, приказали врыть в землю столбы и натянуть между ними полотнища — этакие ширмы. Солдаты уходили за них и там спускали свои широченные в сборку штаны.

Десять дней прошло в лагере македонцев и столько же — в лагере персов. На одиннадцатый оба войска накрыл такой густой туман, что с одного берега невозможно было разглядеть другой. Целый день дозорные с обеих сторон стояли в воде и следили за тем, что происходит в стане противника. Потом опустилась ночь, и вести взаимную слежку стало совсем невозможно.

Александр, а он был хитроумный, приказал вылить из кожаных мехов питьевую воду и наполнить их горячим воздухом. Еще с вечера он велел командирам привести свои отряды в полную боевую готовность.

Приказ вступил в силу с наступлением темноты, но речь в нем шла не об атаке, которой так ждали воины, нет. Оказывается, предстояло сделать марш-бросок по берегу против течения реки и прийти… Куда? Вот этого как раз никто и не знал. Что поделаешь, солдаты должны выполнять приказы, не задавая вопросов. А главное — следовало соблюдать полную тишину: командиры пригрозили проткнуть мечом каждого, кто издаст хоть звук.

Солдаты шли на цыпочках, плотно сжав губы. Было запрещено разговаривать, и еще было запрещено спотыкаться — опять-таки чтобы не нарушить тишину. Наконец все войско добралось до брода — его Александр нашел еще накануне, — возле которого он повелел врыть столбы, чтобы в темноте не проскочить мимо.

Первыми перешли реку вброд гоплиты, то есть тяжелая пехота. По двое входили они в воду, цепляясь за надутый мех. Таким образом они могли держаться на воде даже в самых глубоких местах. Мехи были связаны цепочкой, как сосиски, и когда первый отряд гоплитов вышел на берег, двое из них вернулись назад, волоча за собой всю связку: с ее помощью должна была переправиться следующая партия. В общем, переправа произошла без чрезвычайных происшествий: ни один из гоплитов не утонул, хотя многие из них не умели плавать.

После гоплитов, опять же с помощью надутых мехов, переправлялась также легкая пехота, пелтасты. Туман был таким густым, а ночная темень такой непроглядной, что солдаты наступали друг другу на пятки и стукались головами, но никто не смел пожаловаться или зажечь факел, чтобы не всполошить персов.

После гоплитов и пелтастов через реку переправилась конница, а самым последним — обоз с запасами продовольствия и оружия. Александр был во главе конницы. Он крепко держался за седло, чтобы невзначай не свалиться в воду.

Переправа длилась почти всю ночь.

На рассвете туман стал понемногу рассеиваться, и Александр изготовил свое войско к бою. Впереди стояли основные силы конницы, затем — гоплиты, а в арьергарде — пелтасты и небольшой отряд кавалерии. Александр был уверен, что столь неожиданный маневр вызовет сумятицу в рядах противника, совершенно не готового к одновременному удару с фланга и с тыла. Стаи воронья взволнованно носились в небе, надеясь, что наконец-то произойдет сражение и можно будет вволю попировать.

Александр дал своему войску приказ двинуться вдоль берега, сблизиться с вражескими силами и вступить с ними в бой. Македонцы проделали несколько миль, отделявших их от лагеря персов, и пришли к месту, где им предстояло сразиться с врагом. Туман таял, видимость сделалась вполне приличной, но лагерь, в котором еще вчера было столько персов, сейчас, к великому удивлению македонцев, оказался совершенно безлюдным. Там и сям виднелись следы солдатского бивака: валявшиеся на земле объедки, колышки от палаток, полные пепла походные кухни, столбы с полотнищами для отхожих мест, но не было ни единого солдата.

Александр устроил короткое совещание со своими генералами и решил пройти еще несколько миль вдоль Граника. Было ясно, что под покровом ночи персидская армия снялась с места и куда-то перебазировалась. Александр был вне себя от такой неприятной неожиданности и, носясь на коне вдоль берега, изрыгал проклятия.

Высланная вперед разведка видела колеи от колес и кучи навоза, оставленные вражеской конницей. Вдруг разведчики остановились, а следом за ними остановилось и все войско. Следы персидской армии пропали: колеи вели в реку. Что же случилось?

А случилось то, что генералов Дария осенила та же идея, что и Александра. Воспользовавшись туманом и теменью, персы снялись с места, всем войском двинулись вниз по течению и тоже переправились вброд через Граник, чтобы захватить македонцев врасплох.

Когда к полудню туман наконец совсем рассеялся, обе армии вновь оказались лицом к лицу и опять на разных берегах: и те и другие заняли прежнюю стоянку противника. Солдаты молча воззрились через реку друг на друга. Ну что тут скажешь?

Ничего, конечно. Генералы были в ярости: все их труды пошли прахом и планы битвы растаяли вместе с туманом.

Александр разъярился больше всех и в тот же день, пока персы устраивались в новом лагере, перевел свое войско через Граник и атаковал противника с такой силой, что разбил его наголову и расчистил себе путь к завоеванию Персидского царства.

Поэты и летописцы, следовавшие за македонской армией, описали битву при Гранике и события, последовавшие за ней, но по приказу сверху умолчали обо всем, что произошло в ту туманную ночь. Солдаты же передавали эту малоприятную для Александра историю из уст в уста, и так, переходя от человека к человеку, из города в город, из века в век, она достигла наших ушей.

Древние персы умели ферментировать сливы, груши, яблоки, виноград и делать из них самые различные вина и настойки — сладкие и не очень, более или менее терпкие, крепкие и послабее. После захвата Вавилонии Александр Македонский хорошенько напробовался этих вин и вообще спиртного, хранившегося в огромных царских подвалах. От выпитого у него, естественно, сразу улучшалось настроение, вот он и стал напиваться допьяна. Каждый вечер он сваливался под стол, и каждый вечер верные соратники вытаскивали его оттуда и укладывали спать в походной палатке.

Из-за этого вина Александр стал ужасным соней. Он больше не просыпался чуть свет, а взял за привычку подниматься, когда солнце стояло уже высоко.

Войско Александра теряло из-за этого уйму времени, и Артаксеркс,[1] новый после Дария царь персов, уходил все дальше. Александр спал, а Артаксеркс убегал.

У пьяного Александра все в голове перепуталось: рассвет с закатом, дождь с ветром, вино с водой, небо с землей, черное с белым, луна с солнцем, хвост с головой.

Путать хвост с головой человеку, ведущему войну и командующему армией, никак нельзя — это чревато неприятностями. И действительно, однажды Александр поставил свою конницу задом наперед, и его войско, вместо того чтобы преследовать Артаксеркса, проделало несколько миль в противоположном направлении.

Есть у военачальников такая слабость: время от времени приговаривать кого-нибудь к смертной казни — «чтоб другим неповадно было», говорят они. Однажды, накачавшись вином сильнее обычного, Александр без суда и следствия приговорил к смертной казни коня, перебежавшего ему дорогу. К счастью, он спутал голову с хвостом, и коню вместо головы отрубили хвост, так что жизнь его была спасена.

Когда Александр сообразил, что Артаксерксу удалось от него уйти, он с отчаяния стал биться головой о стену. Хорошо, что стены его палатки были из овечьих шкур, и голова Александра не пострадала. К этому времени он уже завоевал почти половину огромного Персидского царства — и все благодаря быстроте передвижения и внезапности нападения. Войско, стремящееся уйти от столкновения, предрасположено к бегству. И верно, всякий раз, когда Александру удавалось нагнать Артаксеркса, среди персидских солдат начиналась паника, они сразу же пускались наутек, да в такой сумятице, что нередко по ошибке убивали друг друга.

В конце концов у Артаксеркса осталась горстка солдат, немного коней и оружия, так что ему приходилось всячески уклоняться от боя на открытом месте. Вот он и отступал, стремясь добраться до какого-нибудь укрепленного города и занять там оборонительную позицию. Как раз этого и не хотел допустить Александр. Но он понимал, что если будет по-прежнему спать по утрам допоздна, то упустит самые удобные для преследования врага утренние часы, пока солнце не раскалило землю.

В те далекие времена еще не были изобретены будильники, а Александр не мог допустить, чтобы такому выдающемуся военачальнику, как он, побудку устраивали солдаты. Тогда-то он и придумал использовать для этой цели козла.

Известно, что козлы просыпаются очень рано, на рассвете, чтобы пощипать свежей, еще влажной от ночной росы травки. Александр приказал двум своим верным служивым, каждый вечер укладывавшим его в постель, привязать к его щиколотке веревку, а другой ее конец — к ноге козла, оставив животное, разумеется, снаружи (известно ведь, что от козлов воняет даже больше, чем от человека).

Козел оказался надежнее всяких часов. Каждое утро при восходе солнца он вскакивал, чтобы попастись, и, натянув веревку, будил Александра. Таким манером Александру удалось немного наверстать упущенное, но нагнать армию Артаксеркса, продолжавшую улепетывать сломя голову, он так и не смог.

В один прекрасный день македонские передовые посты увидели наконец в глубине долины густое облако пыли: Александр, приказав своей коннице дать врагу бой, занял место во главе первого эскадрона и помчался вперед. К сожалению, облако пыли было поднято вовсе не вражеской армией, а стадом овец. Подумать только! Александр Великий — и какое-то стадо.

Убитых овец зажарили на вертеле и раздали солдатам, которые наелись до отвала. Правда, поэтам и летописцам, сопровождавшим Александра, было приказано ни словом не упоминать об этом инциденте. Если бы историки, посвятившие позднее целые тома славным делам Александра Великого, узнали о таком конфузе, они, возможно, не только не назвали бы его Великим, а еще и посмеялись бы над ним от души.

Пехота все шагала и шагала, всадники все скакали и скакали, и вот однажды войска Александра увидели бескрайнее водное пространство. В те далекие времена люди не пользовались географическими картами — по той простой причине, что тогда и бумаги-то еще не изобрели.

В общем, взяли солдаты в плен двух пастухов-персов, чтобы узнать от них, что это за море — уж не Индийский ли океан? Надо вам сказать, что захват Индии был навязчивой идеей Александра. После Персии он намеревался покорить Индию, и море, которое он увидел, по его мнению, было как раз Индийским океаном.

Но что могли знать пастухи об океане? Главная их забота — овцы и пастбища, и когда они сказали Александру, что перед ним озеро, он решил это дело проверить. Зачерпнул воды и попробовал на вкус. Вода была соленая! Выходит, пастухи его обманули! И он приказал высечь их, стадо отнять, а войску стать лагерем на берегу. Александр был совершенно уверен, что дошел до самого Индийского океана.

Поскольку Александр был великим стратегом, он задумал морским путем добраться до Индии, а на обратном пути завоевать остаток Персидского царства. Конницу он пошлет по берегу, и таким образом Артаксеркс окажется в тисках между конницей с одной стороны и пехотой — с другой. Окончательно добив Атарксеркса и его армию, Александр сможет вновь заняться завоеванием Индии.

Плавание по морю имело еще одно преимущество: у пехотинцев, пелтастов и гоплитов от долгих переходов отекли и ослабели ноги, и морское путешествие помогло бы им восстановить силы. Особенно гоплитам, которые просто изнемогали под тяжестью своего снаряжения.

Конница пустилась по следу Артаксеркса, а плотники, двигавшиеся вместе с войском Александра, принялись за дело и начали строить корабли для пехоты. Кто рубил высокие кедры — их в тех местах росло множество, — кто вил пеньковые канаты для парусов, кто ткал сами паруса. Кузнецы стали ковать якоря, цепи, скобы и другие железные детали для кораблей. Александр приказал, чтобы корабли были вместительными, так как на них вместе с войском надо было перевезти большие запасы оружия и провианта.

Через месяц суда уже можно было спускать на воду. За это время маркитанты приготовили все, что было нужно: живых овец и кур, сушеные бобы, муку, сало, солонину, множество мехов с пресной водой и изрядное количество вин и спиртного для Александра. Было решено, что сначала от овец будут получать свежее молоко, а от кур — яйца, а потом и тех и других пустят на мясо.

Наконец корабли были спущены на воду. Они прекрасно держались на плаву, и всем рабочим Александр велел передать благодарность. Как мы уже говорили, плавать он не умел, а потому поднялся на самое большое и самое надежное судно, оснащенное спасательными лодками и пробковыми кругами. Он решил не очень удаляться от берега, чтобы время от времени можно было посылать туда людей — обследовать новые земли и запасать свежую зелень для салата.

Итак, небольшая флотилия пустилась в путь, не упуская из виду берега, как и приказал Александр, который ужасно боялся воды и постоянно для храбрости накачивался вином. Довольно долго они плыли на север, рассчитывая, что берег скоро начнет поворачивать на восток. Через неделю генералы стали беспокоиться и отправились со своими сомнениями к Александру. Было решено бросить якорь в открытом море и выслать к берегу два баркаса, чтобы обследовать этот район, разузнать новости и собрать немного свежей зелени.

От того, что увидели македонцы, высадившись на берег, у них рты поразинулись. Перед ними лежала бескрайняя песчаная, прилизанная ветром равнина, и по ней на огромной скорости в облаках пыли двигались стада, сопровождаемые пастухами. Казалось, пастухи летят по воздуху вместе с большими шарами легчайших сухих растений, за которые они цеплялись длинными палками с крючками на конце.

Сначала македонцы даже не осмелились приблизиться к летящим шарам, но потом изловчились и поймали на лету двух пастухов. Да только старания их были тщетными, ибо пастухи не могли сказать, откуда и куда они идут: просто передвигаются, куда ветер дует, и останавливаются лишь там, где находят зеленые пастбища для своих овец. Так и живут. Об Индийском океане они никогда не слышали, и вообще им нет никакого дела до каких-то океанов. Если солдаты хотят узнать об Индийском океане, пусть обратятся к рыбакам, а не к пастухам.

И вернулись македонцы на свои суда с пучками жесткой и пыльной травы, несколькими кругами сыра, полученными в дар от пастухов, и без всяких сведений об Индийском океане и о том, как добраться до восточных границ Персидского царства.

Александр отдал приказ продолжать плавание, и флотилия, подняв паруса, двинулась дальше вдоль берега, который почему-то стал поворачивать к западу. Получалось, что суда, все время шедшие к северу, теперь вроде бы возвращались назад.

Наверно, это какой-то мыс, говорили генералы Александру, который из-за вина то и дело путал восток с западом. Ну да, говорили генералы, находившиеся на флагманском судне, раз это Индийский океан, рано или поздно мы найдем проход в Индию. То, что это именно Индийский океан, они, по правде говоря, придумали сами, потому что те пастухи — их еще потом выпороли — утверждали обратное. Люди, как известно, склонны считать правдой именно то, что отвечает их желаниям. А Александр и его генералы желали плыть на восток и потому были уверены, что это им удастся, хотя их суда явно плыли на запад.

Пройдя еще порядочное расстояние на запад, генералы, к удивлению своему, были вынуждены признать, что теперь берег, вместо того чтобы свернуть на восток, повернул прямехонько на юг. Это их очень встревожило, но Александр приказал плыть дальше. Разыгрался небольшой шторм, и флотилии пришлось укрыться в какой-то бухте, ибо пехота на судах стала проявлять признаки беспокойства. Людей, не привыкших к морским путешествиям, легко укачивает, к тому же помимо неприятных ощущений и страха была угроза прямого ущерба: жаль было выкинуть в море только что съеденную драгоценную пищу — запасы продовольствия уже подходили к концу.

Однажды утром генералы, находившиеся на судне Александра, поглядели друг на друга, потом на берег, потом снова друг на друга. Но высказать свои мысли вслух пока не осмелились: они узнали берег, от которого их флотилия отчалила два месяца назад.

Но вот бросили якоря, и вся пехота сошла на сушу. Солдаты нашли обрезки кедров, оставшиеся при строительстве судов, колышки от палаток, сложенные из камней очаги походных кухонь и кузнечных горнов. Александр сообразил, что правы были пастухи: океан оказался озером. Но тогда почему вода в нем соленая? Очевидно, это большое озеро, которое сейчас именуется Каспийским морем, в давние времена соединялось с Понтом Эвксинским, нынешним Черным морем, а потом неизвестно почему от него отделилось. Может, по причине какого-то катаклизма? Впрочем, большое озеро или маленькое море — какая разница? Главное, что из него не было выхода на восток.

Так македонская флотилия совершила круговое плавание по большому соленому озеру и под конец вернулась к исходному пункту. Александр сделал вид, будто его это совершенно не удивляет, и даже сказал, что наконец-то его армия немного отдохнула. Теперь она с новыми силами сможет продолжить преследование армии Артаксеркса. Он вновь стал привязывать к своей ноге будильник — козла, и каждое утро с самого рассвета его войско ускоренным маршем двигалось на восток.

Наконец македонские передовые посты углядели свою конницу, после чего воссоединившееся войско Александра продолжило победоносную войну, разбило наголову Артаксеркса и захватило все огромное Персидское царство.

И об этой не очень славной истории с соленым озером, то бишь с нынешним Каспийским морем, мы узнали не от поэтов и летописцев Александра. Кто-то из солдат, вернувшихся домой с персидской войны, рассказал ее своим родным и друзьям, а те своим родным и друзьям, так, от отца к сыну, дошла она и до нас.

Как собака стала другом человека

Много-много тысяч лет тому назад один человек встретил в дремучем лесу собаку. В те времена все собаки были бродячими и не имели хозяина, который бы их кормил. Поэтому им приходилось охотиться. Даже овчаркам, колли, сторожевым и болонкам.

В лесах водились зайцы, дикие коты, мыши, птицы, лягушки — словом, всевозможная съедобная живность. Если собакам не удавалось поймать на обед зайца, дикого кота, мышь, птицу или лягушку, они довольствовались улитками. А когда и улиток не находили — жевали сочную траву. Однако после такого вегетарианского обеда испытывали прямо-таки собачий голод.

Человек в те далекие времена тоже бродил по лесам и тоже охотился на диких зверей. Кроме собаки, ягуара, гиены, шакала, льва, тигра и гремучей змеи, он ел всех подряд, включая маринованного угря, зайца в сметане, тушеного фазана и кабана в кисло-сладком соусе. А еще трюфели, картофель, морковку, репу и тыкву. Все это он варил, жарил, тушил, обязательно добавляя зубчик чеснока и два листика петрушки.

И вот однажды бродяга человек встретил в лесу бродячую собаку.

— Кто ты такая? Как тебя зовут? — спросил человек.

— Я собака, — ответила собака.

— А имя и фамилия у тебя есть?

— Имя мне ни к чему, ведь меня некому окликать. Ну а фамилия — тем более, не то, чего доброго, заставят платить собачий налог.

Человек и собака стали принюхиваться друг к другу: они были чертовски голодны, потому что целую неделю ничего не ели.

— Как жаль, что твое мясо мне не по вкусу! — сказал человек.

— А мне твое и подавно. Иначе бы я тебя уже съела, — сказала собака.

— Значит, мы квиты.

Человек в глубине души оскорбился, оттого что его мясо сочли невкусным, но вступать с собакой в перебранку ему сейчас не хотелось. Вон какие у нее клыки, подумал он. Лучше с ней не связываться, а то на куски разорвет.

Ну а собака подумала: с этим спорить опасно, ведь у него две руки, которыми он вполне может схватить дубинку и меня отдубасить.

— Вообще-то я людей никогда не ела, — заметила собака. — Но говорят, что мясо у вас сладковатое и отдает чем-то христианским.

— Каким еще христианским, когда Христос еще не родился? — удивленно спросил человек.

— Ну, не знаю, я слышала именно так: оно воняет чем-то христианским.

— А я слышал, что у собак мясо твердое, как задубелая кожа.

— Ну что ж, — сказала собака, — раз мы друг другу не подходим — расстанемся мирно, и каждый пусть идет своей дорогой.

— Я тоже так думаю, — сказал человек.

Но ни тот, ни другой не сдвинулись с места. Человек подобрал с земли камень и стал подбрасывать его на ладони. Собака не сводила с него глаз. Потом подползла к человеку и принялась лизать ему руку, а тот ей не мешал.

— Смотри только не съешь ее ненароком, — сказал он.

— Сколько раз тебе надо повторять, что человечье мясо мне не нравится?!

— Так что же нам теперь делать?

— Хочешь, будем друзьями, хочешь — врагами, — предложила собака.

— Как это понимать?!

— Если ты не против, мы можем вместе бродить по лесу.

— Однако для собаки ты говоришь очень даже складно, — заметил человек.

— Я слыхала, что люди всегда не прочь поболтать, даже когда голодны.

— Что верно, то верно, язык у нас подвешен лучше, чем у вас, собак.

— Зато у нас нюх тоньше.

— А у нас десять пальцев, и мы можем сотворить ими все что угодно.

— А у нас четыре сильные лапы — попробуй догони!

— А мы ходим на двух ногах и дальше видим.

— А у нас хвост, и мы умеем им вилять.

— А у нас голова, чтобы думать.

— Думать?! А это что такое? — поразилась собака.

— Я тебе потом объясню.

— Съедобное?

— Да нет, не совсем.

Человек стал гладить собаку по шерсти. Собака радостно завиляла хвостом.

— Когда я виляю хвостом, значит, мне хорошо, — объяснила она. — Мы хвостом выражаем свои чувства.

— К сожалению, у меня нет хвоста, — вздохнул человек.

— Ничего, когда захочешь повилять перед кем-нибудь, я тебе одолжу свой, — утешила его собака.

Они еще долго стояли на полянке и беседовали друг с другом. И у обоих брюхо подвело от голода. Мимо проползла гремучая змея, но ни человеку, ни собаке она не показалась аппетитной.

— Пусть себе ползет с миром.

— Давай-ка поищем вместе что-нибудь съестное, — предложил человек.

— Верно, — согласилась собака. — Раз уж мы не хотим есть друг друга, вдвоем будет веселей.

Так человек и собака стали друзьями.

С того дня человек многому научился. К примеру, петь, танцевать, писать, плакать, повелевать, любить, ненавидеть, чистить ногти, сморкаться.

И еще своей головой он додумался до всяких удивительных вещей. Изобрел колесо, медную кастрюлю, свечу, лодку, ружье, громоотвод, шерстяное одеяло, руль велосипеда, электрическую лампочку, пишущую машинку, телевизор с дистанционным управлением. Скрестив коня с ослицей, он изобрел и новое животное — мула. А поскольку мясо у мула чересчур жесткое, изобрел еще ливерную колбасу.

Собаке же так ничего и не довелось изобрести. Ведь за нее думал и изобретал человек.

Дружба человека и собаки с годами все крепла, но иногда они ссорились, что случается и доныне. Однажды собака так рассердилась, что чуть не откусила человеку руку. Но это лишь от злости: есть ее она бы все равно не стала. А человек, чтобы собака больше его не кусала, изобрел намордник.

Так они до сих пор и ходят гулять: впереди человек, а сзади собака в наморднике.

Черви в Сеттекамини

Первыми явились долгоносики — черные и желтые. Я не знаю, как они передвигаются — летают или ползают, — знаю лишь, что добрались они первыми. На листьях яблонь образовались зеленые наросты, потом они лопнули, и вся крона покрылась белым пухом, похожим на хлопок или клочки шерсти. Эти клочки постепенно разрастались, пока не превратились в паутину, только без паука. Я попытался осторожно снять паутину, но вместе с ней отлетали и листья: яблони вскоре оголились, как в январе.

В книге написано, долгоносик кровавый (хотя почему, собственно, кровавый, он же черный или желтый) был завезен в Европу из Северной Америки в конце восемнадцатого века, но не указано, кем именно. А я хочу знать имя и фамилию того негодяя, которому мы обязаны этой напастью.

После долгоносика яблочного, как я и ожидал, появился долгоносик грушевый. Он до того мал, что почти невидим, но это не мешает ему проворно вгрызаться в листья, отчего они сморщиваются и покрываются какой-то пылью. В книге этот вредитель назван темно-синей копотью, хотя на самом деле никакой он не темно-синий, а серый. Вечно в этих научных книгах путают цвета!

Грушевый долгоносик уничтожил все листья до единого, а потом принялся за кору на самых тонких ветках. И когда погибли листья и ветки, погибло и само грушевое дерево.

После долгоносиков появились в Сеттекамини кошенили — сотни, тысячи кошенилей. Персиковые кошенили поедают сначала цветы, затем листья, и дерево засыхает. Разновидностей этих вредителей столько, сколько фруктовых деревьев. Но, к счастью, они не в ладах с долгоносиками и охотно их пожирают.

Паразиты все прибывали, в одиночку или гуськом, и были они самых разных цветов: розовые, черные, зеленые, коричневые, полосатые. Я видел, как они полчищами нагрянули к нам с полей Боттино и, словно договорившись, тут же расползлись по деревьям: одни на персики, другие на вишню, третьи на орех, четвертые на инжир. Остальные углубились в землю, поедая корни и корнеплоды — морковь, картофель, репу. А некоторые из них атаковали виноградники. Причем все держались подальше от кур и индюков, которые могли склюнуть их в мгновение ока.

Весной и летом с неба спускаются черви. Смотришь вверх и говоришь: «Какая красота! Сколько разноцветных бабочек!» А бабочки-то они всего на месяц — потом из них выходит новое поколение червей.

И в довершение всего появился в саду красный яблоневый паук. Бедная яблоня! Если пройдет по ней этот паук, то уж ни одного яблока на дереве не родится. На яблони все насекомые-паразиты особенно падки.

Но хотел бы я знать: почему этот красный яблоневый паук и другие вредители минуют Боттино? Ведь и там тоже яблони растут. И не только яблони, но и груши, персики, вишни, инжир, виноград. Значит, есть какая-то причина, почему все эти паразиты устремляются именно в Сеттекамини. Вы думаете, из уважения к хозяину Боттино, знаменитому профессору? Нет, едва ли, насекомым на наши титулы наплевать. Вы посмотрите в других усадьбах вокруг — ни одного паразита! Так вот, я вам открою секрет: деревья в Сеттекамини не опрыснуты ядом.

Мои соседи обработали химикатами листья, ветви и даже землю отравили, каждый квадратный сантиметр. Все как один, включая епископов и приходских священников. А я отказался, и вот результат — все черви перебрались ко мне в Сеттекамини. Да, интересно, кто ж это им сообщил?

Я вызвал агронома из областного центра. Он обошел сад и осмотрел все плодовые деревья. Каждая болезнь, объяснил он мне, вызывается определенным насекомым. Это вот виноградная чесотка, а это грушевая оспа — видите, вся кожура в дырочках-оспинах. А вот это — деформирующая лиственная проказа, удивительная, крайне редкая болезнь. Какая прелесть, восхищался агроном, такого ни в одной лаборатории не увидишь, это скоротечный рахит, он немного напоминает грипп, но тяжелее. А это перфорирующая ржавчина! Вот бы собрать здесь студентов сельскохозяйственного факультета и прочитать им наглядную лекцию по вредителям!

Да, да, конечно, кивал я, но вообще-то мне это было совсем не по душе. Если так будет продолжаться, то скоро в Сеттекамини не останется и травинки, как после набега варварских племен.

Посмотрел я вокруг: насекомые все прибывают — летят, ползут, скачут по обочинам дорог, по уже вспаханным полям и лугам. Воистину Сеттекамини становится прибежищем всех окрестных паразитов. Тогда надо запретить опылять растения не только крестьянам, но и епископу с приходскими священниками. Недавно я увидел в соседнем лесу деревья с прибитыми табличками: «Осторожно, лес отравлен!» Дожили! Во время дождей все распыленные по земле яды отравляют реки, озера, море, а ядовитые испарения впитываются в облака: значит, и дожди отравлены. Да, ядовитый круговорот! Читали в газетах? Мальчик шел босиком по траве и вдруг свалился как подкошенный. Его отвезли в больницу и там еле выходили.

Ну а куда делись зайцы и фазаны? Погибли, а может, спаслись бегством? Ежей, лисиц и барсуков в наших краях водилось великое множество, а где они теперь? Миллион тому, кто покажет мне ежа! Из всего живого уцелели только черви, долгоносики, кошенили и другие вредители. Они плодятся с невероятной быстротой, а к ядам у них со временем выработался почти что иммунитет. Но вот прошел слух, что в Сеттекамини ни одно растение не отравлено, и они все ринулись сюда. Птицы пытались их поклевать и сами сдохли от отравления. Добрались до меня и полевые тараканы, которых даже и насекомыми-то назвать трудно. С виду они похожи на кошенилей, только больше, крепче — ну прямо танки, закованные в черную броню! Они ползут нескончаемой вереницей по тропинкам и лугам и, обглодав все растения вдоль дороги, ищут, чем бы еще поживиться.

Я твердо решил: в Сеттекамини не будет никаких ядов — ни наших, ни заграничных. И все же было бы справедливо распределить вредных насекомых между всеми землевладельцами. Пусть каждый, в том числе и епископ, терпит своих червей, а не пытается их изгнать с помощью ядов.

Агроном предлагает мне превратить Сеттекамини в концлагерь для насекомых и одним ударом освободить всю усадьбу.

Слыхали, до чего договорился? Концлагерь!.. Ну уж нет, господин агроном! Хватит с меня этрусских захоронений, вы, наверно, читали у Паллоттино о некрополе Сеттекамини. Так вот, с меня довольно! И так уже по трупам хожу.

Если вы позволите провести здесь ликвидацию, то все эти насекомые станут хорошим удобрением, убеждал меня агроном. Он произносил названия всевозможных инсектицидов; как будто часослов читал: хостаквик, вердассан, кепфер-кальк, аркалон, купренокс. Какие дикие названия, не правда ли? Дитекс, туцедал, перенокс, ферназан! Они звучат словно имена убийц! Их нужно запретить, как, например, в Швеции и других цивилизованных странах! Что же молчит наш министр сельского хозяйства? Он явно решил умыть руки. Агроном сказал, что есть еще более сильнодействующие средства. Например, коллоидная сера. Браво, господин агроном, эта сера убивает и насекомых, и человека — двойной эффект! Убирайся прочь, уж лучше терпеть вредоносных насекомых, чем тебя с твоими ядохимикатами. Глаза б мои на тебя не глядели!

Вскоре после отъезда агронома нагрянули жуки-скарабеи. Они так припозднились, потому что очень медлительны: хоть у них и есть крылья, но летать они не умеют. К тому же они почти слепые: ходят везде кругами и никак не могут найти то, что им нужно. Колонны возглавлял большой рогатый жук. Я его раздавил. Жаль, конечно, беднягу, но должен же я хоть как-то защищаться.

Потом разжег костры у дорог и полей. Скарабеи лопались в огне, словно каштаны в жаровне. Тогда уцелевшие принялись рыть в земле ямки. В книге сказано, что за день они могут углубиться в землю на метр. Теперь все корни сожрут! Пройдет еще несколько лет, и Сеттекамини превратится в бесплодную Сахару, и насекомые расползутся по другим усадьбам, где к тому времени ядохимикаты будут запрещены. А пока ползите сюда, паразиты! В худшем случае я вас раздавлю ботинком или спалю на огне.

Скарабеи гибнут на костре или зарываются глубже в землю. Зато с полей, дорог и с неба прибывают все новые вредители. И нашествию этому не видно конца.

Башковитые курицы

Узнав, что Земля круглая, как шар, и очень быстро вращается в пространстве, курицы всполошились, и у них началось сильное головокружение. Шли они по лугам, качаясь как пьяные, и для верности держались друг за дружку. Наконец самая находчивая из них предложила поискать место поспокойнее и по возможности квадратное.

Одна башковитая курица забилась в угол курятника и лапой чесала себе голову. До того дочесалась, что облысела. Как-то раз подошла к ней подружка и спросила, что ее так заботит.

— Лысина, — ответила башковитая курица.

Одна курица из Умбрии была уверена, что у нее этрусский профиль. Она все время поворачивала голову так, чтобы все могли полюбоваться этим профилем. Кончилось тем, что голова у нее скособочилась, из-за чего курица упала однажды в яму и сломала ногу. После падения голова курицы выпрямилась, но сама она навсегда охромела.

Одна бродячая курица случайно очутилась в скопище людей и коней, и ее чуть не раздавили, но в конце концов ей удалось выбраться и спрятаться в кустах. Когда она рассказала об этом происшествии, ей объяснили, что она попала на поле битвы при Ватерлоо, где Наполеон потерпел окончательное поражение. И бродячая курица очень возгордилась оттого, что стала свидетельницей великого исторического события.

Воскресным утром курицы вышли из курятника и отправились на поиски зернышек и червячков. Одна из них подошла к крольчатнику и спросила кролика:

— У вас тоже сегодня воскресенье?

Кролик ответил утвердительно, и курица помчалась сообщить эту новость подругам. Петух задумался и изрек:

— Странно.

Одна очень набожная курица каждое воскресенье ходила к мессе и кудахтала в лад церковному хору. Священнику это надоело, и он пожаловался ее хозяйке. А набожная курица только этого и добивалась: она мечтала умереть на костре, как Жанна д’Арк. Правда, в костер ее не бросили, а изжарили на решетке, как святого Лоренцо.

Одна курица пыталась втолковать подругам теорему Пифагора, но те никак не могли ее усвоить. И тогда она нашла весьма остроумное объяснение. Встав посреди курятника, она объявила:

— Курица, нарисованная на гипотенузе прямоугольного треугольника, равна сумме куриц, нарисованных на двух катетах.

С того дня теорема Пифагора стала неотъемлемой частью культурного наследия курятника.

Одна прожорливая курица увидела в луже солнце и приняла его за пиццу. Оглядевшись, не видит ли кто, она клюнула пиццу и пустилась бежать: а то, чего доброго, другие курицы заметят и отберут добычу. На краю луга остановилась и осознала, что в клюве-то у нее пусто. Тогда она вернулась назад, отыскала пиццу и склевала ее всю целиком.

Одна курица, несколько неуверенная в себе, все бродила по курятнику, бормоча:

— Кто я такая? Кто я такая?

Подруги забеспокоились: уж не сошла ли она часом с ума. Наконец другая курица не выдержала и ответила:

— Ты дура!

И неуверенная в себе курица сразу перестала мудрствовать лукаво.

Одна курица-астроном сделала открытие, что все небесные галактики есть не что иное, как клубы пыли, подымаемые курицей, которая роется в глубинах мироздания.

— А за этими галактиками что? — спросили ее подруги.

— Приглядитесь хорошенько, и вы увидите там, в самом низу, лапы курицы, которая подняла всю эту пыль.

Одна тщеславная курица утверждала, будто она из рода Теодолинды, королевы лангобардов, и потому подруги должны называть ее принцессой.

Как-то раз на гумне ей преградила путь соперница, заявив, что она происходит от викингов и среди ее предков была королева Тови Венди, дочь принца Мистивоя и жена короля Гаральда Вендландского, сына Горма Победоносного. Услышав такое, тщеславная курица спряталась в кустах и трое суток не показывалась в курятнике.

Одна оголодавшая курица увидела клопа и собралась было его склевать, да так и осталась с разинутым клювом — очень уж противно от клопа воняло.

— Гнусная вонючка! — в сердцах сказала курица и, зажмурившись от омерзения, клюнула его и целиком проглотила.

Одна хвастливая курица встретила в огороде жабу. Жаба тут же стала раздуваться, раздуваться чтоб сравняться ростом с курицей.

— Гляди, — предупредила ее курица, — как бы с тобой не случилось того же, что с лягушкой, которая хотела дорасти до вола.

— Ничего, — ответила жаба, — ты ведь не вол, а я не лягушка. — И продолжала раздуваться, пока не стала даже больше курицы.

Однажды на рассвете к дверям курятника подошла утка и во всеуслышание заявила, что знаменитое колумбово яйцо было вовсе не куриным, а утиным. И тут же пустилась наутек, а все курицы бросились за ней вдогонку. Хорошо еще, что утки умеют плавать, а на пути попался пруд, иначе туго бы ей пришлось.

Одна косоглазая курица видела мир словно в кривом зеркале и была уверена, что он и в самом деле кривой. Все ей казались кривыми — и остальные курицы, и сам петух. Ходила она все время бочком и часто натыкалась на стены. Однажды ветреным днем она шла с подругами мимо Пизанской башни.

— Смотрите, как ветер клонит башню! — воскликнули курицы.

Косоглазая курица тоже взглянула, и ей башня показалась абсолютно прямой. Она не стала спорить с другими, но про себя подумала: видно, они косоглазые.

Одна легкомысленная курица зашла далеко от курятника и встретила фазана. Она безумно в него влюбилась, но это была несчастная любовь, потому что фазан по близорукости принял ее за крольчиху. Впрочем, даже если б фазан и понял, что перед ним курица, он бы вряд ли ответил на ее любовь.

Одна курица-поджигательница бродила повсюду со спичкой в клюве.

— Все могу сжечь дотла! — грозилась она. — А вот не сжигаю, потому что я курица культурная.

В конце концов подруги приперли ее к стене, и она призналась, что ничего бы не могла спалить, так как не умеет зажигать спички.

Одна экстравагантная курица становилась посреди гумна, прятала лапу под крыло и застывала так надолго в надежде, что подруги примут ее за цаплю. Но они никак не хотели принимать ее за цаплю. А утки и вовсе ее жалели, считая калекой. Индюк же долго кружил вокруг, а потом воскликнул:

— Глядите на эту дурочку цаплю, которая притворяется курицей!

У одной очень чувствительной курицы всякий раз, когда мимо проходил петух, мурашки начинали бегать по коже — ну в точности как у гусей. Остальные курицы, узнав об этом, обругали ее и пригрозили, что выгонят вон из курятника. Гуси же предложили ей присоединиться к их стае. Курица предпочла остаться в курятнике, но, когда по коже у нее бежали мурашки, старалась не подавать вида, надеясь, что подруги ничего не заметят.

У одной курицы была мания: ей казалось, что она — автомобиль. Подруги не стали ее разуверять, но предупредили, чтоб не вздумала заводить мотор ночью, когда они спят.

На общем собрании курятника было решено сделать праздничным днем не воскресенье, а пятницу, поскольку в пятницу люди не едят мяса. Но курица-скептик не преминула заметить:

— Да, но куриные яйца-то они едят!

Одна курица взяла моду навешивать на себя индюшачьи, фазаньи и даже павлиньи перья, которые подбирала, где только могла. Она казалась себе очень элегантной и все время твердила, что одевается в стиле либерти. Остальные курицы не знали, как расценить ее причуды, и решили не выносить приговора, пока не составят окончательного суждения о своей подруге.

Одна курица-спортсменка очень хотела научиться ездить на трехколесном велосипеде, но отказалась от этого намерения, когда, сосчитав свои лапы, убедилась, что их всего две. Она думала, что управлять трехколесным велосипедом можно, лишь если у тебя три лапы.

Одна безумная курица считала себя Жанной д’Арк, а подруги ей говорили:

— Ну ладно, пожалуйста, Жанна д’Арк так Жанна д’Арк.

Но вскоре курице надоело быть Жанной д’Арк, и она решила стать Наполеоном.

— Но это невозможно, — возразили подруги, — ведь Наполеон — мужчина.

Но безумная курица ответила, что раз она безумна, то может быть кем угодно.

— Вот захочу и буду бронзовым памятником Наполеону.

На это уж подругам нечего было возразить, и с тех пор безумная курица целыми днями неподвижно стояла посреди гумна, воображая себя бронзовым памятником Наполеону.

Один петух, страдавший манией величия, вбил себе в голову, что он — царь зверей. Цари нынче не в моде, сказали ему, теперь везде республики, но петух не успокоился и стал рыскать по лугам в надежде встретить льва, чтоб показать ему фигу. Льва он не нашел, поэтому петушиной фиги так никто и не увидел.

Одна неграмотная курица мечтала научиться ставить подпись. Наконец она отыскала другую курицу, умевшую читать и писать, и та согласилась давать ей уроки. Но неграмотная курица вдруг хлопнула себя лапой по лбу и воскликнула:

— Да ведь я не знаю, как меня зовут!

Робкая курица однажды закудахтала на лугу, неподалеку от залежей туфа. И эхо откликнулось ей. Курица снова закудахтала и услышала такое же кудахтанье в ответ. Курица решила, что наконец-то нашла себе подружку; та, видно, тоже робкая: отвечает, а показаться стесняется. И каждый день робкая курица стала приходить на луг поболтать со своей застенчивой подружкой.

В стародавние времена одна взбалмошная курица проповедовала Несторову ересь, вернее, распространяла слух, будто она еретичка, даже не понимая, что это значит. Но ей очень хотелось привлечь к себе внимание. И в конце концов она в этом преуспела. Ее схватили, свернули шею, ощипали и разрезали на куски.

Невежественная курица услыхала разговор о латыни и решила, что латынь — это новый корм. Она сообщила об этом подругам, но те не поверили. Одна курица, считавшая себя самой умной, заявила:

— Дуры, латынь — это не корм, а домашнее животное. — И с видом знатока добавила: — Она похожа на свинью, только еще чумазей.

Один ненормальный петух надеялся, что рано или поздно ему удастся снести яйцо. Он забивался в угол курятника и сидел там часами, но, несмотря на все старания, ни одного яйца так и не снес. Вот несправедливость, думал он, преглупые курицы и те яйца несут, а мне не удается хоть тресни.

С тех пор как человек стал есть плевелы, считая, что они полезны для здоровья, курицы ждут не дождутся, когда он станет носить им взамен бисквиты и булки.

— Чтобы стать философом, — говорила одна старая курица, возомнившая себя очень мудрой, — не обязательно думать о чем-то, можно думать ни о чем.

Вот она становилась в уголке и думала ни о чем. Именно так, а не иначе, по ее словам, она и стала философом.

Одна курица по ошибке угодила лапой в мышеловку. Мышь свалилась в навозную жижу и чуть не утонула. Свинья съела куриное перо и потом кашляла до захода солнца. Бык сломал рог, ударившись о столб. Кот, греясь у камина, подпалил усы. Собака вошла в курятник и съела все яйца. А к вечеру пошел проливной дождь и затопил курятник. Ну и денек выдался!

Одна брезгливая курица терпеть не могла червей. Она была охоча до конопляных зерен, а еще клевала ракушечник, чтобы скорлупа яиц была крепкой. Когда же находила червя, то завязывала его узлом и бросала. А если попадался червь подлиннее, завязывала его на два узла.

Одна курица-швейцарка мечтала нести шоколадные яйца. Она плитками поглощала шоколад и спустя несколько месяцев, на Пасху, умудрилась снести коричневатое яйцо — только и всего! Курица так расстроилась, что решила отказаться от швейцарского гражданства.

Одна курица, перешедшая в буддийскую веру, говорила, что ищет пустоту, отсутствие материи. Вот если мне удастся достичь того, что лиса перестанет быть лисой, а кролик — кроликом, думала она, то на меня снизойдет озарение. Однажды, когда она пребывала в медитации на опушке леса и, прежде чем на нее снизошло озарение, подоспела лиса и съела ее, другая курица, увидев разбросанные по земле перья, воскликнула:

— Ну вот, курица перестала быть курицей!

Одна курица, мечтавшая попасть в Китай, услыхала, что в ту далекую страну надо добираться через все части света и двигаться все время на восток. Курица стала искать восток по лугам и лесам, но так и не нашла. Искала она и в зарослях кустарника, и в ямах, и на обочинах дорог, и в обрывах, однако даже тени востока нигде не было видно. Так и пришлось ей отказаться от путешествия в Китай.

Заносчивая курица решила написать трактат.

— О чем? — спросили ее подруги.

— Обо всем, — ответила она.

Подружки фыркнули: обо всем — это, пожалуй, чересчур. Заносчивая курица уточнила свою идею и сказала, что напишет трактат почти обо всем.

Одна курица-спиритуалистка слышала, что после двух тысяч глубоких вдохов появляются видения и ты впадаешь в экстаз. Она встала в тень бузины и принялась делать вдохи. На тысяча девятисотом ее и впрямь посетило видение: женщина в цветастом платье подошла к ней и схватила за горло. В итоге курица очутилась на сковородке, будучи уверенной, что наконец достигла эйфории.

Год выдался неурожайный; куры голодали. Горсть проса да горсть кукурузы — вот и вся еда на целый курятник. Днем курицы охотились за червяками и глотали ракушечник. Одна курица, считавшая себя умнее всех, искала обрывки газет и тайком от подруг склевывала все буквы «о», принимая их за просяные зерна.

Одна высокомерная курица набрела однажды на жабу и стала над ней насмехаться — ведь у той нет ни клюва, ни крыльев. А жаба ответила:

— Зато у меня есть нечто, чего у куриц не было и нет, — слюна.

И плюнула высокомерной курице прямо в глаза, а потом вприпрыжку удалилась, даже не оглянувшись.

Одна курица-декадентка как-то вечером залюбовалась на закат и потом, вернувшись в курятник, произнесла ставшую знаменитой фразу:

— Ах, до чего красив закат!

Курица дзэнбуддистка все ходила и у всех допытывалась: как там живется в яйце?

Куры отвечали по-разному, но ни один из ответов дзэнбуддистку не удовлетворял. Собственно, она и не искала ответа, а хотела пробудить в курах самосознание. Когда они это поняли, то, сговорившись между собой, стали неизменно отвечать ей:

— Дай нам пожить спокойно.

Но дзэнбуддистка как ни в чем не бывало продолжала задавать все тот же вопрос.

Одна бабочка-лимонница очень досаждала курице: стоило той выйти из курятника, начинала кружить над ней или садилась на гребешок. Курица от ярости даже ночью заснуть не могла. Как-то утром она вышла на дорогу и сказала, что идет к карабинерам с жалобой на лимонницу. Но тут подруга ей объяснила, что бабочка, видимо, принимает ее за цветок. Курица вернулась в курятник и уж больше не злилась, когда над ней кружила бабочка-лимонница.

Одна юная, неопытная курица влюбилась в кролика. Она хранила свою любовь в тайне, даже с лучшими подругами не поделилась. Каждый день она проходила мимо крольчатника и украдкой поглядывала на своего возлюбленного. Но кролик не ответил ей взаимностью, поэтому и рассказывать тут, собственно, не о чем.

Как-то раз гадюка подползла к курице, которая рылась в земле под кустарником, и хотела ужалить ее в лапу. Но лапа оказалась такая твердая, что гадюка не смогла ее прокусить. Курица искоса взглянула на гадюку, а та стала оправдываться: это, мол, просто шутка.

— Знаешь басню про лису и виноград? — спросила курица.

Гадюка такой басни не слыхала.

— Мало того что ты злая, так еще ты и невежественная, — сказала курица и сильно клюнула ее в шею.

Гадюка, скособочив шею, убралась восвояси с жалобными стонами.

Одна курица все время рассуждала о мироздании — это была ее излюбленная тема. Но на все вопросы отвечала очень приблизительно.

— А велико оно, твое мироздание?

— Почти бесконечно.

— А сколько ему лет?

— Оно почти вечно, — говорила курица.

Однажды весь курятник обсуждал, как лучше проводить свободное время. Многие предложения были отвергнуты как совершенно неприемлемые. Наконец одна курица опрометчиво предложила сыграть в «гуси-лебеди», но это было встречено общим возмущением: о гусях куры и слышать не хотели.

Ничем не примечательная курица в поисках корма добрела до шоссе. И там вместо корма нашла монету. В денежных вопросах она не разбиралась и потому решила, что, если склюнет эту монету, сразу разбогатеет. Но при всем желании проглотить эту монету она не смогла. С тех пор и пошла поговорка «Денег куры не клюют».

Одна высокообразованная курица решила научить подруг счету и сложению. На стене курятника она написала цифры от 1 до 9 и объяснила, что, сложив эти цифры вместе, можно получить большие величины. А на другой стене показала, как складывать: 1 + 1 = 11, 2 + 2 = 22, 3 + 3 = 33 — и так до 9 + 9 = 99. Курицы быстро научились сложению и пришли к выводу, что это им очень пригодится.

Одна гоночная курица никогда не сбавляла скорость на поворотах. Как-то раз она даже сделала сальто-мортале, но все обошлось. Но в другой раз ее занесло на обочину, и она сильно повредила «обшивку». Подругам, навестившим ее после аварии, она сказала:

— Хорошо еще, что не загорелась.

Одна очень манерная курица, обнюхивая полевые цветы, принялась летать от цветка к цветку, как бабочка. И до того всяких запахов нанюхалась, что у нее голова разболелась; и пришлось ей для исцеления зарываться головой в навозную кучу.

Гуси хвастались перед курами, что их предки Рим спасли — подняли тревогу на Капитолийском холме, увидев, что «галльские петухи» подступают к крепостным стенам. Одна курица заметила, что, будь на месте гусей куры, они бы впустили захватчиков и тогда Рим наверняка превратился бы в огромный курятник.

Курица-философ, глядя на камень, вопрошала:

— Кто может утверждать, что это камень? — Потом переводила взгляд на дерево. — Кто может утверждать, что это дерево?

— Я могу, — ответила какая-то курица.

Курица-философ снисходительно на нее поглядела.

— А кто ты такая, чтоб отвечать мне?

Та оробела и пробормотала:

— Я курица.

— Ну а кто может утверждать, что ты курица?

Вскоре курица-философ осталась в полном одиночестве.

На одном заседании при закрытых дверях куры решили внести в индекс запрещенных книг «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле, ибо там говорится, что удобнее всего подтирать задницу живым цыпленком. Но курица-литературовед возразила, что Гаргантюа вытирал задницу вовсе не цыпленком, а гусенком, поэтому книгу запрещать не стоит.

Курица, посланная в разведку, примчалась назад и предупредила подруг, что клевать зерна на поле больше нельзя. Кроме вороньего пугала, то есть пиджака и шляпы на палке, там теперь появилось куриное пугало — тоже в пиджаке и в шляпе: оно носится взад-вперед по полю, вопит и кидается камнями.

Одна римская курица прошла под аркой Константина, но при этом не испытала никаких эмоций. Прошла во второй раз и снова осталась разочарованной. Непонятно, недоумевала она, зачем надо было Константину воздвигать эту арку, чтобы потом проходить под нею.

Курица-археолог отправилась смотреть пирамиды. Обошла вокруг, взобралась наверх по наклонной стене, а затем вернулась в курятник.

— Ну и какие же они, эти пирамиды? — спросили ее подруги.

— Слишком каменистые, — ответила курица-археолог.

Одна ненасытная курица нашла стеклянное донышко стакана, под которым, как она утверждала, разбухают семена. Так, она накрывала стеклом конопляное семечко, и оно становилось большим, как зерно кукурузы. А зерно кукурузы под стеклом вырастало до размеров фасолины. Ненасытная курица хотела съесть эти увеличенные зерна, но всякий раз клюв натыкался на стекло. А стоило убрать стекло — зернышко вновь становилось маленьким. Клевала она, клевала проклятое стекло, пока весь клюв себе не разбила.

Что бы ни случилось в курятнике, курица-фаталистка восклицала:

— Так и есть!

Подруги заметили, что у нее пассивное мировосприятие. Курица-фаталистка исправилась и во всех случаях жизни стала восклицать:

— Пусть так и будет!

Во время пасхальных каникул куры объявили забастовку в знак протеста против незаконной конкуренции сахарных и шоколадных яиц. После долгих дебатов курицы решили, что на каждом яйце надо ставить штамп: «Стопроцентно гарантированные куриные яйца».

Один рассеянный кролик по ошибке забрел в курятник. Ничего подобного прежде не случалось, и куры просто не могли в это поверить.

— Ну и ну! — воскликнули они хором. — Посмотрите на эту безмозглую курицу, которая изображает из себя кролика!

Одна развеселая курица взяла привычку кудахтать и петь в любое время дня и ночи — неважно, снесла она яйцо или нет. Хозяйка прибегала в курятник, не находила яйца и очень сердилась.

— Ну чего ты раскудахталась и распелась? — спрашивали ее подруги.

— От счастья, — отвечала развеселая курица.

Подруги решили, что она не в своем уме. А курица пыталась им втолковать, что с головой у нее все в порядке, просто она счастлива.

— Ну скажите, что плохого в том, что я счастлива?

Одна жадная курица склевала слишком много ракушечника, и у нее разболелся живот. Ночью ей снилось, что она курица. Сон этот так ее взволновал, что наутро она ушла в лес и пропала без вести.

Одна курица из Бергамо тронулась умом, и ее поместили в сумасшедший дом.

Петух звонил ей время от времени — справиться о здоровье, — а она всякий раз сетовала:

— Я бы тоже тебе позвонила, да у нас тут телефона нет.

После этого петух сообщал курам, что, к сожалению, их подруга еще не поправилась и придется ей остаться в сумасшедшем доме.

Одна курица увлекалась геометрией и по всем лугам искала треугольники, трапеции, квадраты, прямоугольники, пятиугольники, эллипсы и другие геометрические фигуры. К великому своему разочарованию, ни одной фигуры она не нашла, и пришлось ей вернуться к поискам червячков, овса, проса, пшеницы и чечевицы.

Одна курица, помешанная на психоанализе, взлетела на насест и громко объявила всем своим подругам:

— Материнство — это сублимация яйца!

Куры молча вышли из курятника и отправились на гумно, чтобы осмыслить услышанное.

Наконец одна из них вернулась в курятник и сказала подруге, бредившей психоанализом:

— Яйцо — это сублимация материнства!

Однажды в курятнике обсуждали значение пословицы «Курица — не птица, Италия — не заграница». После долгих дискуссий ни к какому выводу так и не пришли. И тогда одна курица предположила, что, передавая из уст в уста, пословицу исказили и на самом деле она должна звучать так: «Курица — птица, Италия — заграница».

Начитанная курица с гордостью сообщила, что нашла в истории литературы писателя по имени Джачинто Галлина, что в переводе означает «курица». На это петух заметил, что не стоит заноситься из-за такого пустяка.

Одна курица-энциклопедистка выучила наизусть больше тысячи слов. И время от времени щеголяла своей образованностью перед подругами, небрежно роняя: «Ромб», «Кратер», «Стигмат». А если у нее спрашивали значение этих слов, она отвечала, что мир состоит из слов: не будь их, не было бы мира, в том числе и кур.

Угрюмая курица разгуливала по гумну и клевала зернышки. Над нею с грохотом пронесся реактивный самолет, оставив за собой длинную белую полосу.

Курица возвела глаза к небу и пробурчала:

— Небось возомнил о себе невесть что! — И продолжала клевать зерна.

В стародавние времена изобретательная курица придумала колесо. Показала его подругам, но те подняли ее на смех, сказав, что оно никому не нужно. Так и случилось, что куриная цивилизация отстала от человеческой и люди преградили курам путь к научно-техническому прогрессу.

Одна курица, склонная к созерцательности, объявила в большом волнении, что видела неопознанный летающий объект. Подруги отнеслись к этой новости с недоверием и сказали, что, скорее всего, то был мираж или галлюцинация. Курица возмутилась и закудахтала:

— Да провалиться мне на этом месте, я видела неопознанный летающий объект, даже два! — И, удаляясь, добавила вполголоса: — По телевизору!

Курица держала в клюве кусочек сыра. Подошел к ней кот и сказал:

— Какие у тебя перышки, какой носок! Что, ежели, сестрица, при красоте такой и петь ты мастерица? Ведь ты б у нас была царь-птица… Спой, светик, не стыдись…

Курица уже слыхала басню о вороне и лисе и ответила:

— Шиш тебе!

Сыр выпал на землю. Кот схватил его и был таков.

Одна курица собрала коллекцию цветных камешков. Она прятала свои сокровища в ямке и частенько ходила на них полюбоваться. Наследников у нее не было, а курица так дорожила коллекцией, что очень беспокоилась, кому она достанется после ее смерти. И в конце концов решила съесть все камешки до единого. Съела и умерла от несварения желудка.

Однажды утром в курятнике поднялся шум и гам. Все куры сгрудились вокруг гнезда, где сверкало золотое яйцо. Золотоносная курица с горделивым видом стояла тут же и наслаждалась своим триумфом. Но вдруг одна из кур подскочила и клювом сорвала с яйца золотистую обертку. Обман раскрылся.

— Шутка! — сказала мошенница и поспешно вышла подышать свежим воздухом.

Одна курица слыхала, что для письма надо иметь гусиное перо. Она пошла к гусыне и спросила, нельзя ли вырвать у нее перо, чтобы им писать. Гусыня ответила, что не возражает, но взамен оторвет лапу курицы, чтобы чесаться ею от блох. Курица опрометью кинулась назад к своему курятнику.

Одна курица научилась считать до четырех и требовала, чтобы подруги называли ее профессором. Она даже хотела свергнуть петуха и занять его место. Куры ощипали ее догола и сказали, что, если она сосчитает все свои ощипанные перья, тогда они станут называть ее профессором.

Одна голодная курица увидела на лугу змею. Змея тоже была голодна. Они посмотрели друг на друга, а потом курица стала клевать змею, а змея разинула пасть и попыталась проглотить голову курицы. Обе умерли от удушья.

Петух простудился, и все куры наперебой стали за ним ухаживать. Некоторым это так понравилось, что, едва петух выздоровел, они скинули его в воду, чтобы он снова простудился. Но на этот раз он схватил воспаление легких и умер.

Одна неосторожная курица угодила лапой в мышеловку и никак не могла освободиться. Вдруг она услышала мяуканье. Курица испугалась, как бы ее не приняли за мышь, и вырвала лапу из мышеловки. Тем и спаслась.

Одна чувствительная курица посмотрела по телевизору «Госпожу Бовари» и страшно расстроилась, оттого что и она живет в жалком провинциальном курятнике. Она мечтала попасть в столицу, расхаживать по тротуарам людных улиц и приковывать к себе восхищенные взгляды. Она как наяву видела шикарные магазины, сверкающие огнями витрин. И вот однажды ее вместе с другими курами погрузили в фургончик. Все впали в отчаяние, а она была счастлива, ведь на фургончике был столичный номер. На другой день ее ощипали и повесили вниз головой в витрине большого магазина в самом центре города.

Одна курица носилась повсюду как оглашенная, желая преодолеть звуковой барьер. Этим барьером стала для нее стена курятника: она в нее врезалась, тем все попытки и кончились.

Одна вавилонская курица месила лапами необожженную глину. Увязая в глине, лапы оставляли отпечатки. Затем глину отправили на обжиг, но кирпичи в дело почему-то не пустили — так и оставили валяться на складе. Более трех тысяч лет спустя археологи, производившие раскопки на месте бывшего Вавилона, нашли кирпичи с отпечатками куриных лап. После многочисленных исследований ученым удалось расшифровать эти знаки и перевести на современный язык. Так, благодаря вавилонской курице, археологи сумели воссоздать приметы эпохи, которая иначе была бы в истории белым пятном.

Одна впечатлительная курица всякий раз, перед тем как снести яйцо, обходила курятник и сообщала:

— Я беременна! — А садясь в гнездо, восклицала: — Ох, у меня схватки!

Однажды утром подруги дождались ее у дверей курятника и, едва она появилась, закудахтали:

— Привет, роженица!

Курица-зоолог долго изучала кур и пришла к выводу, что куры не животные, но и не птицы.

— А кто ж они такие? — спросили подруги.

— Куры — это куры, — ответила курица и, гордо выпятив зоб, удалилась.

Однажды в курятнике возник спор, что красивее — рассвет или закат. Сформировалось две партии — рассветисты и закатисты. Со временем первые забыли о рассветах, а вторые — о закатах, осталась лишь взаимная ненависть.

Курица-факир устроила представление посреди гумна. На виду у публики она глотала осколки стекла и ржавые гвозди. Потом облизала клюв, показывая, что они пришлись ей по вкусу. В конце она обошла зрителей с мешком, надеясь, что ей станут бросать туда червяков и кукурузные зерна. Но куры, посмотрев, с каким аппетитом она ела во время представления, бросали ей лишь осколки стекла и ржавые гвозди.

Однажды три курицы заспорили, что такое сурко. Одна сказала, что это поэт, другая возразила, что это искаженное название сурка, а третья воскликнула: да это же краска сурик! Так или иначе, все три решили, что слово это странное и даже подозрительное.

Одна курица, последовательница Аристотеля, задумала взглянуть на кота с научной точки зрения. Изучила хвост, лапы, когти, уши, нос, шерсть, но зашла в тупик, пытаясь определить, для чего коту усы.

— Для красоты, — предположила курица, незнакомая с Аристотелем.

— Красота не есть научное понятие, — заявила ученая курица и попыталась вырвать усы у кота.

А кот взял да и откусил ей гребешок, который с научной точки зрения никакой ценности не представляет.

Собрались однажды куры и начали обсуждать, есть ли у них душа. После долгих споров вопрос поставили на голосование и большинством голосов постановили, что у всех кур, независимо от окраски и оперения, имеется душа. Узнав о том, гуси решили тоже обсудить эту проблему. Перед курами у них даже было одно преимущество — у всех белые перья.

Когда петух умер от воспаления легких, некая курица стала рвать на себе перья и убиваться так, словно петух любил ее, и только ее. Остальные курицы прозвали ее «незаконной вдовой» и пригрозили ощипать всю, от гребешка до лап, если она не прекратит своих воплей.

Раз у кур есть душа, решило общее собрание курятника, значит, для тех, кто этого заслуживает, должен быть и рай. Одна вечно недовольная курица спросила, а нет ли случаем места получше, чем рай.

Одна нескромная курица утверждала, что у нее самые красивые ноги в курятнике, и демонстрировала их при каждом удобном случае. Но однажды она случайно увидела свое отражение в зеркале и очень расстроилась, показавшись себе донельзя уродливой и неуклюжей. С того дня она стала прятаться подальше от чужих глаз. Подружка, заметив эти переживания, ободряюще шепнула ей на ухо:

— А что же тогда делать женщинам?

Курицы единогласно постановили объявить всеобщую забастовку в знак протеста против смеси, которая воняла дегтем. Они решили прекратить нести яйца, но, как ни старались, все равно несли. Так всеобщая куриная забастовка окончилась поражением, и пришлось им есть смесь, провонявшую дегтем.

Одна очень старая курица рассказывала в курятнике сказки про фей, ведьм, магов, принцев, гномов и драконов.

Из этих сказок куры узнали, что у драконов тоже есть гребешки. Но раз так, то почему же о драконах слагают сказки, а о курицах — нет?

Одна курица-хулиганка забавы ради гонялась за кроликами и пугала их до смерти.

— Смотрите, как улепетывают! — смеялась она.

А кот взял да и погнался за этой хулиганкой. Курица до смерти испугалась и кинулась бежать.

— Смотрите, как улепетывает! — смеялся ей вслед кот.

Одна завшивевшая курочка пошла в свинарник вычесывать вшей. Свиньи взялись избавить весь курятник от этих паразитов. Открыли дверь курятника и потихоньку-полегоньку, под тем предлогом, что изничтожают вшей, стали поедать вшивых куриц.

Одна курица-антиконформистка вечно ходила грязная, нечесаная, вшивая. Но вскоре вошло в моду ходить грязными и вшивыми; тогда антиконформистка решила хорошенько вычистить перья и избавиться от вшей. Когда же все куры по новой моде привели себя в божеский вид, она опять взъерошила перья и развела паразитов. Теперь она похвалялась, что у нее и блохи есть.

Одна курица-лгунья как-то встала поутру, жалуясь на зубную боль. Когда ей заметили, что у кур не бывает зубов, лгунья устыдилась и спряталась в кустарнике.

Одна сумасшедшая курица считала, что она — пшеничное зерно, и, завидев свою же подругу, убегала из страха, как бы ее не съели. Ее подлечили, и она во всеуслышание заявила:

— Я не зерно, а курица.

Но, встретив на лугу другую курицу, снова пустилась наутек.

— Чего же ты теперь удираешь? — спросили у нее.

— Я-то знаю, что я не зерно, но знает ли та курица?..

Одна курица увлекалась астрономией и днем спала, а ночью все искала в небе созвездие Курицы. Когда же она наконец его нашла, то продолжала наблюдать за ним все ночи напролет в надежде, что оно снесет яйцо.

Две курицы отправились в зоопарк и там долго разглядывали невиданных зверей и птиц в клетках. Потом задумчиво поглядели друг на друга, не понимая, почему же нет клетки с курами.

— Выходит, курица не птица, — с грустью заключили они.

Одна лионская курица добралась до самого Парижа и, замешавшись в толпу, проникла в Лувр. Следуя указателям, она прямиком направилась в зал, где выставлена «Джоконда» Леонардо да Винчи. Долго она стояла у картины, околдованная загадочной улыбкой этой женщины. С того дня лионская курица стала целыми днями торчать перед зеркалом, безуспешно пытаясь повторить улыбку Джоконды.

Одна парижская курица поднялась на Эйфелеву башню. С трудом одолевая ступеньку за ступенькой, она добралась до самой верхней площадки. Глянула вниз и разинула клюв от удивления, увидев дома, памятники, сады.

«Что это за город?» — спросила себя парижская курица. А потом понеслась вниз по ступенькам, чтобы узнать у сторожа название города, который она увидела с высоты Эйфелевой башни.

Одна курица из Миннесоты слыхала, будто небоскребы вызывают головокружение. Как-то раз она посетила Нью-Йорк, но ходила по улицам, глядя в землю, потому что боялась головокружения. Домой она вернулась, так и не увидев небоскребов. «Тем хуже для них», — сказала она себе на обратном пути.

Одна дерзкая курица дразнила уток: «Кря-кря-кря». Однажды утки схватили ее за хвост и бросили в воду. Курица страшно перепугалась и завопила:

— Помогите, тону!

Но утки отвечали:

— Раз ты крякаешь, то должна уметь и плавать.

В конце концов они ее все-таки вытащили, и с тех пор дерзкая курица уже не осмеливалась дразнить уток.

Одна курица из Вибо-Валентии решила изучать философские труды Витгенштейна, но от них у нее всякий раз начинала болеть голова. Тогда она попробовала читать Виндельбанда, но результат был тот же. Перешла на Вайса, Вольфа, Вундта — хуже некуда. Однажды совершенно случайно открыла книгу Вудхауса и без всякой головной боли прочла много страниц. Курица обрадовалась и решила, что отныне ее любимым философом будет Вудхаус.

Одна порочная курица прочла миф о Хроносе, который пожирал своих новорожденных детей. И пока подруги рыскали по лугам в поисках зернышек и червячков, порочная курица варила всмятку только что снесенное ею яйцо и съедала его прямо со скорлупой, к великому возмущению всего курятника.

Проамерикански настроенная курица пила всегда кока-колу, а потом билась головой о стенку, притворяясь, будто опьянела. Куры вскоре выяснили, что она просто рекламирует этот напиток, пытаясь уверить всех, что он лучше вина, и ей за это платят. Однажды они окружили курицу и крикнули ей прямо в глаза:

— Продажная тварь!

Проамерикански настроенная курица спряталась со стыда в кустарнике.

Одна богомольная курица мечтала стать святой, но не знала, с чего начать. Наконец она сплела небольшой венок из золотистых веток ивы и водрузила себе на голову, будто нимб. И так уверилась в своей святости, что даже совершала потом чудеса.

Калабрийская курица решила примкнуть к мафии. Пошла она за рекомендацией к министру, который, по слухам, был крупный мафиозо, но тот сказал, что мафии не существует. Тогда она пошла к судье — тоже большому мафиозо, — однако и он заявил, что никакой мафии нет. Наконец обратилась к мэру-мафиозо — опять вернулась ни с чем. На расспросы подруг она ответила, что мафии не существует. Тогда все куры решили, что ей удалось вступить в банду мафиози, и стали бояться ее.

Одна севильская курица задумала стать великой гитаристкой, но сомневалась, чем ей играть — клювом или лапами. Сомнение оказалось роковым для ее карьеры: севильская курица так и не стала великой гитаристкой.

Одна курица восхищалась хромированными автомобилями и однажды попросила механика с автостанции и ее отхромировать. Механик побрызгал ей крылья и хвост аэрозолем, смазал лаком, и хромированная курица была просто счастлива. Вот только с ремонтом возникали проблемы: не так-то просто достать лак точно такого же цвета, как прежде.

Курица по имени Наталия решила написать роман, но никак не могла придумать сюжет, персонажей, название и стиль. Тогда эта честолюбивая наседка написала воспоминания детства, имевшие большой успех среди гусынь.

Однажды до курятника донесся рев осла. Подобных звуков куры прежде не слыхали. Одна предположила, что это лев. Другая вышла на порог посмотреть, но поскольку она ни разу не видела осла, то объявила подругам, что это и впрямь лев. Осел, узнав, что его приняли за льва, прямо запрыгал от радости.

Курица с больной печенью решила попробовать гомеопатию. Но когда она узнала, что гомеопатические средства никаких лекарств не содержат, то решила усовершенствовать терапию — не глотать шарики, а только делать глотательные движения. Болезнь печени не проходила, и бедной курице пришлось поехать на воды в Кьянчано.

Одна безграмотная курица вставала посреди курятника с обрывком газеты, притворяясь, будто читает.

— Ну, что нового в мире? — спрашивали ее подруги.

Чтобы не попасть впросак, безграмотная курица неизменно отвечала: ровным счетом ничего.

Как-то раз одна раздражительная курица дала ей такого пинка, что та отлетела на луг. А раздражительная курица сказала:

— Ну вот, теперь есть новости, посмотрим, напишут ли об этом в газете.

Одну средневековую курицу погрузили на венецианский корабль, отправлявшийся в первый крестовый поход. Курица решила, что вместе с крестоносцами будет сражаться под стенами Иерусалима за Гроб Господень. Словом, она уже считала себя принятой в христианское войско. Когда же она поняла, что взяли ее лишь затем, чтобы питаться ее яйцами, то смертельно обиделась и, прибыв в Иерусалим, переметнулась на сторону неверных.

Одна пугливая курица шла вдоль стены под лучами августовского солнца, погруженная в свои мысли. Вдруг она скосила глаза, и ей почудилось, будто она отбрасывает тень не курицы, а лисы. Пугливая курица бросилась бежать и с той поры в солнечные дни держалась от стен подальше.

Одна страшно тщеславная курица участвовала в конкурсе красоты, но приза не получила. Она вернулась в курятник смущенная и подругам объяснила, что ее провалили по политическим мотивам.

— А к какой партии ты принадлежишь? — спросили ее.

На это курица ответить так и не смогла.

Одна трусливая курица приняла повешенную сушиться рубаху за призрак. Прибежала она в курятник и рассказывает, что у призраков руки есть, а вот ног нету. На другой день она увидела на веревке штаны и сообщила подругам, что призраки могут раздваиваться: руки летят в одну сторону, а ноги — в другую.

У кур спросили, какое их самое заветное желание. Одна ответила, что хотела бы найти червя длиною в километр, вторая — что хотела бы выступить со своим кудахтаньем по телевидению, третья мечтала найти лису, угодившую в капкан, и клюнуть ее в нос. А последняя из опрошенных ответила, что хотела бы умереть от старости.

Одна курица слыхала, будто можно разбогатеть, играя в орлянку. И вот она отыскала на скале орла и предложила сыграть в орлянку. В итоге она угодила орлу в пасть, а тот и впрямь выиграл, полакомившись свежайшей курятиной.

Одна несчастная курица решила расстаться с жизнью. Бросилась вниз с крыши, но осталась цела и невредима. Кинулась в воду, но не утонула. Кто-то из подруг посоветовал ей сунуть голову в лисью нору, но несчастная курица ответила, что готова даже отказаться от самоубийства, только бы не доставить удовольствие ненавистному ей зверю.

Одна курица решила стать наркоманкой и наглоталась в поле конопляного семени. Потом улеглась на траве под солнышком и стала ждать, когда появятся галлюцинации. Час ждала, два, три. Но вместо галлюцинаций на нее спустились ночная тьма и холод.

Одна курица с большими амбициями хотела оставить после себя неизгладимый след в истории. Замесила цемент на воде и опустила в него лапу. Цемент вскоре застыл, и курица сама себя замуровала, и в самом деле оставив неизгладимый след.

Услыхала однажды курица, как один человек говорит другому:

— Заткни свой клюв!

Удивленная курица прибежала в курятник и рассказала про это подругам. Все куры принялись разглядывать того человека, пытаясь понять, где же у него клюв, но так ничего и не увидели. В конце концов они решили, что он стесняется показывать клюв, и очень оскорбились.

Как-то раз курица проглотила кусок проволоки, приняв его за червячка. Целую неделю она мучилась животом, и когда ей удалось наконец облегчиться, близорукая курица поклялась, что в жизни не станет больше есть червей. При виде червяка ее одолевала тошнота, и она брезгливо отворачивалась в сторону, оставляя добычу другим курам, у которых желудки были покрепче.

Одна средневековая курица решила продать душу дьяволу. Стала повсюду его искать и наконец нашла в огороде, где тот воровал сельдерей. Курица предложила ему душу в обмен на горсть овса, но дьявол только посмеялся над нею. Так средневековая курица узнала, что души у нее, увы, нет.

Задумчивая курица все время жаловалась на пустоту в голове, как раз там, где обычно находится мозг.

— Боюсь, у меня вообще нет мозга, — сокрушалась несчастная. — Если бы он был, я бы это чувствовала.

Но другие курицы ее утешили, сказав, что тоже не чувствуют у себя мозга.

Сказка Орестоне

Орестоне пообещал сыну написать для него сказку — не очень длинную и не очень короткую. В общем, на одну страницу. Начал он так: «Я пишу сказку для моего сына…» Но дальше дело застопорилось, ведь он никогда в жизни не писал сказок, да и не рассказывал их. Ему самому рассказывали сказки бабушка с дедушкой, а вот отец с матерью, как переехали в город, сказки рассказывать разучились. Видно, в городе сказки не выходят или выходят никуда не годные. Потому-то Орестоне позабыл все бабушкины и дедушкины сказки, а те, которые не рассказали ему родители, — и подавно. Однако обещание надо было выполнять, и поэтому для начала Орестоне честно признался, что настоящих сказок не помнит, но страничку все-таки испишет, придумав нечто похожее на сказку, хотя пока в ней не появились никакие персонажи старинных сказок: ни волк, ни лиса, ни ведьма, ни принц, ни пастух. «Но надо продолжать», — сказал себе Орестоне и написал: «Но продолжать надо». Теперь, когда он взял разбег, бросать даже обидно; он решил, что современные сказки хорошо рассказывать в стихах: нанизывай одно слово за другим — тра-ля-ля, тра-ля-ля, три коня для короля, — вот и стихи сочинил. Но до конца страницы не хватало еще семи или восьми строчек; что ж, сочиним новые стишата — тики-так, таки-тик, вам семерка, мне туз пик, — а тут и персонажи старинных сказок подоспели: волк, овечка, индюк, хромой старикашка, готовящий поленту, а если нет у него кукурузной муки и кастрюли, то он может сыграть в карты с волком, который, проиграв, вмиг его проглотит. Так и надо глупому старику: не садись играть с волком, даже в сказке.

Два диковинных зверя

Пьетрино слыхал, что во время путешествий тебе встречаются всякие загадочные штуки. Ему ужасно хотелось их увидеть, и потому он отправился бродить по свету и добрался до одной очень далекой страны.

Стал он оглядываться вокруг в надежде увидеть нечто необычное, о чем потом можно рассказать друзьям. Но ничего такого не увидел. Он уж было совсем пал духом: вернусь, думает, а рассказать-то нечего. Неужто зря проделал такой путь?

Но вот в один прекрасный день шел он по тропинке и вдруг увидел поразительную вещь. Собственно, это была даже не вещь, а свинья. Правда, свинья диковинная, до странности похожая на лошадь. Посудите сами: хвост у нее был длинный, густой, острые уши стояли торчком, промеж них — великолепная грива, да вдобавок сильные, мускулистые ноги, блестящая шерстка, тонкие ноздри и живые, умные глаза — ну в точности как у коня. Пьетрино пробрался сквозь заросли кустарника на луг, где паслась странная свинья, и подошел как можно ближе, чтобы получше ее разглядеть. Свинья заметила его, издала громкое ржание и с развевающейся по ветру гривой галопом помчалась прочь, пока не скрылась за вершиной холма.

Пьетрино двинулся дальше и вскоре увидел лошадь. Такой лошади он еще ни разу не встречал. Она была розовая, покрытая жесткой щетиной, морда круглая, и хвост крючком. Ну ни дать ни взять свинья. Да и ростом она больше походила не на коня, а на свинью. Рядом с нею паслись два жеребенка, тоже розовенькие, жирненькие, и хвостики как у поросят. Пьетрино хотел было подобраться к ним поближе, но лошадь захрюкала и унеслась со своими жеребятами.

Пьетрино очень обрадовался: наконец-то он увидел заморскую диковинку, даже две, так что будет о чем рассказать дома.

Старик и палка

Когда Карлоне состарился, ему стало трудно ходить — дрожали ноги. И он купил себе на базаре палку, чтобы опираться на нее при ходьбе. Но дома он обнаружил, что взял не тот размер: палка была ему длинна. А по качеству она ему нравилась: крепкая, но легкая, красивого светлого дерева, не сучковатая; вот Карлоне и решил, что лучше укоротить эту, чем идти обменивать.

И старик отправился к столяру, чтобы тот подкоротил палку.

— Плевое дело, — сказал столяр, — мигом обрежем.

Столяр зажал палку в тисках и взял пилу, собираясь отпилить немного снизу. Но старик объяснил, что внизу-то палка в самый раз, надо сверху подкорачивать, где ручка.

— Так ведь ручка-то гнутая, если ее пилить, только палку изуродуешь.

— А я тебе говорю, что она сверху длинна, значит, тут ее и надо укорачивать, — настаивал старик.

— Да какая разница, где пилить — сверху или снизу? — пожал плечами столяр.

Старик рассвирепел, стал кричать, что он специально к мастеру пошел, чтоб укоротить палку сверху, а снизу, мол, каждый дурак отпилит. Так разошелся, что чуть было не заехал палкой по башке упрямому столяру, который хотел подпилить палку не с той стороны.

Хитроумный бык

Услыхал от кого-то бык, что двуногие фламинго время от времени прячут одну ногу под крыло и часами стоят на другой. Хоть у меня и нет крыльев, подумал бык, но, если я сумею стоять на одной ноге, все наверняка примут меня за фламинго и больше не заставят тянуть то повозку, то плуг.

Сперва он попробовал держать на весу одну переднюю ногу и быстро в этом преуспел. Затем поднял одну переднюю и одну заднюю и тоже устоял. Хозяин смотрел на него разинув рот и не мог понять, что это с ним стряслось.

А затем много месяцев подряд бык пытался сохранить равновесие на одной ноге — вначале на передней, потом на задней, — но это, увы, ему так и не удалось. Вот почему, несмотря на все усилия, незадачливого быка не приняли за фламинго, и ему пришлось по-прежнему тянуть то повозку, то плуг.

Гипотенуза слона

Гасперино был первым учеником в классе. Ему очень легко давались история, родной язык, физкультура и география, а уж по геометрии он и вовсе был чемпион: умел вычислять квадратуру круга, площадь отрезка прямой, периметр сферы и даже извлекал квадратный корень из точки с запятой. Однажды родители повели Гасперино в зоопарк, и он решил во что бы то ни стало вычислить гипотенузу слона. Родители были страшно горды своим ребенком и обещали, если он решит эту задачу, купить ему торт в форме двенадцатигранника.

Гасперино заперся у себя в комнате и, вооружившись линейкой и циркулем, принялся за работу. Он заполнял целые страницы цифрами и чертежами, но скоро понял, что взялся за чрезвычайно трудное дело. Не подкачай, Гасперино, говорили ему родители. Друзья родителей тоже время от времени приходили подбодрить его; а как же иначе, ведь, если Гасперино удастся определить гипотенузу слона, об этом затрубят все газеты.

Прошел год, потом другой, затем еще много-много лет. А Гасперино все сидел в своей комнате и без конца что-то вычислял, вычислял… Он забросил учение и посвятил свою жизнь решению задачи, которая должна была принести ему мировую славу. Родители постепенно старились, но все же верили в него и терпеливо ждали. Гасперино стал юношей, потом мужчиной, у него уже появилась первая седина, а вычислить гипотенузу этого проклятого животного так и не мог. И по сей день сидит он взаперти и дрожащей от старости рукой все что-то пишет, черкает, а когда его спрашивают, чем он занят, Г асперино отвечает: вычисляю слона гипотенузы.

Улитки

Улитки — существа очень недоверчивые, подозрительные, они просто не выносят, когда за ними наблюдают другие животные, в том числе и человек. Когда человек приближается к улитке, она сперва втягивает рожки, а потом и сама прячется в своем домике и ждет, когда непрошеный гость уберется прочь.

Аристодемоне решил написать книгу о жизни улиток, наподобие книги Фабре о жизни пчел. Для этого ему надо было изучать улиток тщательно и долго — может быть, даже десятки лет. Но настоящий ученый не пасует перед трудностями.

Аристодемоне пробовал прятаться за кустами, потом сам замаскировался под куст, прикрепив ветки к голове и к плечам, но улитки сразу же разгадали его умысел. Наконец Аристодемоне осенила блестящая, с его точки зрения, идея, вспыхнула, можно сказать, как яркая звезда в чистом небе: чтобы изучать улиток, надо самому принять обличье улитки.

Он заказал себе из папье-маше точно такой домик, как у улитки, только большой. Потом ему изготовили резиновую мордочку с двумя рожками — такими же подвижными, как у настоящей улитки. В довершение всего ему удалось найти липкую серебристую краску, которую он размазывал по земле и которая была очень похожа на слизь, оставляемую ползущими улитками.

Каждое утро, прежде чем выйти в сад и приступить к наблюдениям, Аристодемоне больше часа убивал на переодевание. В полдень он возвращался домой поесть и нередко, чтобы не терять драгоценное время, садился с женой за стол, не снимая своей раковины. Поначалу жену это забавляло, но, когда Аристодемоне решил и в постель ложиться в таком наряде, она стала ворчать:

— Не за улитку же я замуж выходила!

Ученый качал своей резиновой головой, втягивал рожки, и вскоре раздавался его храп.

Дело дошло до того, что Аристодемоне велел жене вместо привычного жареного мяса подавать к столу всяких червячков и личинок, выковырянных из-под коры деревьев. Жена все сготовила, как он велел, но, когда Аристодемоне хотел и ее заставить отведать этого кушанья, устроила ему сцену и ушла из дома, хлопнув дверью.

Но и это его не остановило. Шли годы, книгу об улитках Аристодемоне забросил. И в самом деле, где это видано, чтоб улитка писала книгу о жизни улиток?

Шутка над потомками

Много-много веков тому назад богатые, могущественные египтяне, не зная, как убить время, решили подшутить над потомками. Они стали вытесывать из камня странные фигуры без головы и хвоста или с хвостом, но с женской головой. Воздвигли огромные островерхие сооружения без окон, без дверей и замуровали там сокровища — золото и серебро. Они даже изобрели способ сохранять тела умерших, заворачивая их в ткань, пропитанную смолами. Множество всякой всячины погребли они под песками, а на гладких камнях начертали какие-то значки и рисунки, похожие на послания.

Люди, населявшие Египет в последующие века, ломали голову над расшифровкой этих значков, ученые всего мира просто волосы на себе рвали, оттого что ничего не могли понять. Насчет пирамид тоже было множество всяких предположений; их мерили сверху донизу и снизу доверху, вычисляли площадь и кубатуру.

Наконец, после долгих исследований, потомки все расставили по местам. То, что египтяне замыслили как шутку, было названо остатками великой древней цивилизации. Потомкам удалось даже расшифровать рисунки, высеченные на камне, а затем, приложив еще много усилий, они прочли составленные из этих рисунков истории и сказки, которые были переведены на разные языки и напечатаны во всем мире.

Плевок паука

— Если паук может, — сказал Алессандроне, — то почему не могу я? Ведь паук — животное, верней, насекомое, а я — это я, то есть человек.

Что умеет паук? Только паутину ткать, и все. А из чего он ее ткет? Из слюны. Для чего нужна ему паутина? Не для того же, чтобы делать из нее простыни, полотенца, наволочки, рубашки и так далее. Паутина нужна такому насекомому, чтоб добывать себе пропитание в виде других насекомых. Проще говоря, ловить мух. Человек мухами не питается, за исключением тех случаев, когда они сами попадают к нему в суп.

Надо признать, что паук ткач очень искусный, а сырьем ему служит собственная слюна. Слюна паука — это длинная, тонюсенькая, но такая прочная нить, что паук, повиснув на ней, может раскачиваться и переноситься с ветки на ветку (если он находится на дереве), со стены на стену (если он в доме), с одного кочана капусты на другой (если он забрался в огород) — в общем, куда ему вздумается (если он путешествует по белу свету).

У людей пауки вызывают отвращение. Особенно у женщин. Только крестьяне позволяют им плести свою паутину в хлевах: мухи попадают в эти сети и не так досаждают коровам.

И вот Алессандроне вскарабкался на дерево.

— То, что делает паук, — сказал он, — я могу сделать еще лучше. Подумаешь, невидаль! Я — человек, у меня есть имя и фамилия, я передвигаюсь на двух ногах и высоко держу голову. У меня есть мозги, телевизор и еще много такого, чего нет у паука.

Алессандроне набрал во рту побольше слюны, приглядел ветку покрепче и плюнул на нее. А потом прыгнул вниз, полагая, что повиснет на своей слюне, как паук. Но почему-то упал на землю, да так неудачно, что покалечил себе шею, плечо, колено, локоть, запястье, четыре пальца на левой руке и два пальца на правой ноге.

Черненький червячок

Один деревенский червячок, длинный-предлинный и черный-пречерный, решил сыграть шутку с крестьянином, на земле которого он жил. Он знал, что люди терпеть не могут червей, и задумал им отомстить.

Ночью червячок с превеликим трудом влез по ступенькам в комнату крестьянина. Под кроватью стояли башмаки. Червячок вытащил черный шнурок из одного башмака, пролез вместо него в дырочки и, даже можно сказать, руки потер от удовольствия, представляя, какую рожу скорчит крестьянин, когда заметит подмену.

Рано утречком крестьянин проснулся и, не продрав еще как следует глаз, сунул ноги в башмаки, а шнурки — одним из которых был черный-пречерный червячок — завязал двойным узлом. Потом он вышел из дома и отправился работать в поле. Крепко-накрепко завязанный червячок весь день проторчал в башмаке.

К вечеру, когда крестьянин распустил узлы, чтобы сбросить башмаки, у червячка спина разламывалась от боли. Еле-еле выпутался он из дырочек, скатился кубарем по ступенькам и, вихляя всем телом, добрался до луга. Там он пролежал пластом три дня кряду на солнышке, пока снова не начал ходить, вернее — ползать по земле, как все черви.

Перья архангела

Каждое воскресенье утром священник читал в церкви проповедь, а под конец обязательно вытаскивал из-под сутаны пучок перьев, уверяя всех, что это перья архангела Гавриила. Известно, что у ангелов и архангелов есть крылья, следовательно, должны быть и перья. Прихожанки раскошеливались на нужды церкви, и взамен каждая получала по перу архангела. На следующей мессе священник вытаскивал новый пучок перьев и говорил, что их вручил ему во сне архангел Гавриил собственной персоной. И женщины наперебой расхватывали перья: говорят, они предохраняют от болезней.

С некоторых пор петух из курятника священника потерял покой из-за весьма странного обстоятельства: каждое воскресенье он, просыпаясь утром, недосчитывался нескольких перьев. Через четыре или пять воскресений петух оказался совершенно ощипанным. Куры насмехались над ним, клевали его почем зря и гнали от себя прочь.

Однажды воскресным утром петух заглянул в окно церкви как раз в тот момент, когда священник рассказывал, как ночью архангел Гавриил самолично вручил ему еще один пучок перьев. С того момента петух возомнил, что он и есть архангел, и всякий раз, когда священник служил мессу, пытался взлететь на алтарь. Увидев ощипанного петуха, прихожане смекнули, откуда берутся перья архангела, а священник от стыда чуть сквозь землю не провалился.

Морковка и луковица

Морковка очень завидовала луковице: обо мне никто ни разу так не плакал! — говорила она. Меня режут кубиками и соломкой, с меня снимают кожицу, меня жарят, трут на терке, в общем, чего только со мной не делают, но никогда и никто обо мне не плачет. Вы когда-нибудь видели, чтобы кто-то плакал о морковке? Нельзя, конечно, сказать, чтобы судьба у луковиц была завиднее: их ведь тоже шинкуют, варят, парят, жарят, пассеруют и едят сырыми в салате, но о них хотя бы все плачут! Нет такого повара или поварихи, у которых на глаза не навернулись бы слезы, когда они принимаются резать луковицу. Каким таким секретом она обладает, что все ей сочувствуют?

Морковка ужасно злилась на луковицу, но ничего ей не говорила, так как знала, что им очень часто приходится встречаться в жаровнях, кастрюлях и в разных других местах. Даже в огороде их грядки находятся по соседству. Морковку так это бесило, что она сделалась почти совсем красная от злости.

Как Марионе наводил в мире порядок

Марионе решил, что больше так продолжаться не может: надо навести в мире порядок. Стоит поглядеть по сторонам, так глаза зажмурить хочется, просто невозможно видеть, до чего все вокруг перепутано. Однажды утром он купил две толстые тетради и начал отделять четные числа от нечетных. Первые он заносил в одну тетрадь, вторые — в другую, а когда дошел до тысячи миллионов, прекратил это занятие и занялся отделением всего прямоугольного от всего округлого.

Однажды ночью ему снилось, что он переносит на новое место Колизей, Замок св. Ангела и Пантеон, а также купола римских церквей, Колонны Антония и Траяна, фонтан Эзедры и площадь того же названия, Малый дворец спорта и Пьяцца дель Пополо, чтобы отделить их от всех прямоугольных строений и ансамблей столицы.

На следующее утро Марионе, продавец из супермаркета, отправился, как обычно, на работу и до часу дня трудился над тем, чтобы навести и там хоть какой-то порядок. Так, например, все квадратные и прямоугольные коробки и упаковки он переставил в одно место, а круглые — в другое. И тогда печенье оказалось у него на одной полке со стиральными порошками, а консервные банки — рядом с инсектицидами. Хозяин магазина ужасно рассердился и пригрозил ему увольнением. Пришлось Марионе поработать еще и вечером, после закрытия магазина, чтобы создать там прежний беспорядок.

Друзьям Марионе объяснял, что хочет навести порядок в мире, но никто его не слушал и, уж конечно, никто не вызвался ему помочь. Поскольку Марионе был не из тех, кого легко сбить с толку, он решил, что и сам справится с этим делом. Так, в один прекрасный день он начал отделять белое от черного. Но опять столкнулся с немалыми трудностями. Как прикажете отделить белую пену морских волн от черных прибрежных скал? Предаваясь размышлениям, Марионе шел по многолюдной улице и вдруг увидел женщину в белой блузке и с черной сумочкой. Он бросился за незнакомкой и, догнав ее, вырвал сумочку у нее из рук. В полицейском участке ему долго пришлось доказывать, что он вовсе не воришка.

После этого неприятного случая Марионе решил ограничиться работой за письменным столом. Взял словарь и, вооружившись ножницами, отделил односложные слова от двухсложных, а двухсложные — от многосложных; потом стал отделять существительные от прилагательных, глаголы от наречий, гласные от согласных, а в заключение надумал переместить каждую букву алфавита к ее сестрам, то есть все «а» собрать в одно место, все «я» — в другое. При этом он, разумеется, не забыл отделить все прописные буквы от строчных. Много ночей подряд орудовал он ножницами, пока не заполнил вырезками столько мешочков, сколько букв в алфавите.

По ночам Марионе грезились всевозможные чудеса: во сне он отделял кислород от водорода, чернила от типографской краски, песок от цемента, железо от дерева, стрекоз от муравьев, воду от земли, сыр от макарон, холод от тепла, луну от лунного света и так далее и тому подобное.

Как-то утром после такой беспокойной ночи Марионе встал с постели с твердым намерением отделить мужчин от женщин. Увидев на улице идущих рядом мужчину и женщину, он протискивался между ними, стараясь разделить парочку. Но никто не желал признавать нового порядка Марионе, а некоторые даже кулаки в ход пускали.

Марионе совсем пал духом от беспорядка, царящего в мире. Но когда жена сказала Марионе, что, если он не перестанет упорствовать в своем стремлении отделить мужчин от женщин, ей придется уйти из дома, он решил взять себя в руки: в конце концов, один маленький беспорядок вытерпеть еще как-то можно.

Пять мух

Жили на свете пять мух. Первая была очень довольна, что она — первая. Вот повезло!

Вторая говорила:

— Я — принципиальная противница всяких иерархий, из-за них только отношения портятся. Посмотрите, что творится у людей и у муравьев.

Положение второй ее в общем устраивало.

Третья муха была не так уж довольна тем, что она — третья.

— К чему нам этот порядок? — говорила она. — Зачем обязательно занимать какие-то места? Мы все — первые, и нет никаких вторых и третьих.

Но первая муха с ней не согласилась, да и у второй на этот счет были свои соображения.

— Установленный порядок нужно соблюдать. Вон как поставлено дело у людей и у муравьев! — говорила первая. — У них же сплошная иерархия.

— Ничего себе пример! — восклицали вторая, третья, четвертая и пятая.

Четвертая мечтала хотя бы один день побыть первой, но первая заявила, что никому не уступит своего места, так как уверена, что потом ей его не вернут.

Пятая сказала, что она согласилась бы занять место второй на два дня, но вторая не пожелала поменяться с ней даже на одну минуту.

Тут пять мух начали ссориться, выдирать друг у друга крылышки, таскать друг друга за хоботки.

— Люди тоже таскают друг друга за хоботки, — сказала пятая муха первой, которая не желала распускать всю группу, так как ей во что бы то ни стало нужно было сохранить свое первое место.

В процессе выяснения отношений наши мухи оказались совершенно искалеченными и расползлись по разным углам; зато каждая утешалась сознанием, что она теперь — первая. Очень скоро, однако, все они просто извелись от тоски.

Экскурсовод из Рима

Приехавшим в Рим швейцарским туристам экскурсовод сказал, что в древние времена городская территория была почти на четыре метра ниже, чем та, по которой сегодня передвигаются люди и автомобили. Швейцарские туристы не хотели этому верить и спрашивали, как же так может быть, чтобы уровень земли, которую утаптывают, утрамбовывают, не понизился, а, наоборот, повысился, да еще на целых четыре метра. Экскурсовод объяснил, что уровень территории повысился потому, что на протяжении веков на земле накапливались куски штукатурки от домов, плевки, окурки, бумажные обертки, битые бутылки, кожура от апельсинов, вишневые косточки, спичечные коробки, собачье и кошачье дерьмо.

Швейцарские туристы не могли этому поверить, они возмущались и в один голос утверждали, что в Швейцарии, например, такое просто невозможно, хотя бы потому, что швейцарцы никогда ничего не бросают на землю: уж они-то умеют содержать свои города в чистоте и порядке.

— Ну и что, — сказал экскурсовод, — пусть римляне, — (он сам был римлянином и, конечно, обиделся), — и неряхи, зато они создали Рим. А вы?

Дядюшка в аду

Есть дети, которые стыдятся своих родственников, считают их противными, грязными, нудными, злыми. Когда родственники умирают, дети перестают о них думать, так как стыдиться им больше уже некого. А вот Тонино стал стыдиться своего дядюшки Аристоджитоне именно после его смерти.

Аристоджитоне был безобидным чудаком: вместо галстука носил черный платок, курил одновременно две сигареты, жевал и проглатывал календари с именами всех святых и пил красное вино, втягивая его через нос. Тетушка жаловалась на мужа, потому что он часто не являлся домой ночевать, а иногда пропадал неизвестно где по целым неделям.

Люди называли дядю анархистом, и Тонино думал, что анархист — это странный и смешной человек, как раз такой, каким был его дядюшка. Но когда Аристоджитоне умер и стало известно, что перед смертью он не пожелал видеть священника, Тонино забеспокоился. Ведь без соборования — как говорила тетушка, женщина набожная, — он унесет на тот свет все свои грехи, а поскольку их у него было предостаточно, дорога ему — прямехонько в ад.

Тонино справился у сведущих людей насчет ада, и оказалось, что место это — хуже некуда. В аду, говорили одни, людей поджаривают на огне. Другие рассказывали, что грешников там замораживают в глыбах льда. Третьи утверждали, что их по шею погружают в дерьмо. Вот это озеро дерьма произвело такое сильное впечатление на Тонино, что он стал стыдиться дядюшки, попавшего в ад. Куда же еще его могли там определить, как не в это ужасное место?

Дядюшка в аду! С этим Тонино никак не мог смириться. Если кто-нибудь упоминал при нем имя умершего дядюшки — а случалось это довольно часто, — Тонино краснел от стыда как рак, а потом запирался в своей комнатушке и горько плакал. А когда он выходил на улицу, ему казалось, что все смотрят на него, как смотрят обычно на хромых, горбатых или вообще людей с постыдным физическим недостатком. Тонино согласился бы лучше стать хромым, чем иметь дядюшку в аду. Но что он мог поделать? Если из чистилища еще как-то выбираются благодаря горячим и упорным молитвам, то из ада, похоже, убежать никак нельзя.

И Тонино решил, что когда он вырастет, то станет не подметальщиком улиц, как хотели его родители, а — по примеру дядюшки Аристоджитоне — анархистом и будет делать уйму всяких глупых и нелепых вещей, чтобы тоже попасть в ад и вытащить дядюшку из дерьма. А если это не удастся, он разделит его участь и будет выкуривать по две сигареты зараз и жевать листки календаря с именами всех святых. Втягивать красное вино через нос он вряд ли сумеет, потому что там, говорят, грешникам приходится постоянно зажимать нос, чтобы не чувствовать вони.

Звон и камни

Новый мэр в ознаменование своей победы на выборах надумал расширить городскую площадь. Экскаватор с гербом муниципалитета прибыл на площадь, как только рассвело, и начал сносить ряд домиков, в которых размещались лавчонки булочника, сапожника, лудильщика, галантерейщика и заплаточника, умевшего накладывать заплатки на дыры любой формы. Была там еще лавочка, где продавались всякие ракушки для туристов. Владельцы лавчонок попытались было воспротивиться, но экскаваторщик дал им, да и то неохотно, время лишь унести свои товары, а потом все сровнял с землей.

Мэр заставил ремесленников переселиться на одну из боковых улочек городка, куда никто никогда и не заглядывал. А на площади, там, где раньше были лавчонки, брат мэра выстроил дом — длинный-предлинный и очень высокий, выше колокольни. Мэр делал вид, будто у него с братом плохие отношения, и однажды даже прилюдно дал ему пощечину, но все в городке знали, что оба они махровые спекулянты и прибыль всегда делят поровну.

Каждый вечер в восемь часов ремесленники опускали жалюзи своих лавчонок и роптали — ведь с тех пор, как мэр заставил их переселиться, покупатели к ним совсем перестали заходить. Даже те, кто раньше ссорились между собой, теперь помирились и дружно, хором проклинали мэра до самого ужина. Так они отводили душу. Только дела у них все равно шли плохо.

Однажды мэр обратился к доктору и пожаловался на странную болезнь: каждый вечер с восьми до девяти у него звенит в ушах, да так сильно, что твой пожарный колокол. Это действует на нервы и в довершение вызывает ужасную головную боль.

— Наверно, давление у вас подскочило, — сказал доктор и прописал мэру микстуру.

Через неделю мэр снова явился к доктору и сказал, что звон не прекращается, а главное — преследует его всегда в одно и то же время.

— Наверно, давление у вас подскочило, — сказал доктор и прописал ему другие лекарства.

Мэр глотал пилюли, делал уколы, припарки и массаж, но с восьми до девяти у него все равно звенело в ушах.

Когда об этом прослышали ремесленники, они тотчас смекнули, что всему причина — их проклятия. Они попробовали дружно ругать мэра еще и в полдень, так вот и в полдень у него тоже стало звенеть в ушах. Когда ругало сразу десять человек, звон был сильнее, когда трое — слабее. Это они узнали от доктора, который был на их стороне.

И тогда ремесленники поняли, что могут досаждать мэру, когда и сколько им угодно. Сговорившись, они встречались в шесть или даже в пять утра и начинали вовсю честить его. Мэр просыпался, затыкал уши пальцами и клал на голову холодный компресс, но звон в ушах продолжался, а голова просто раскалывалась, словно кто-то бил по ней молотком.

Когда же мэр узнал о причине своего недуга, он созвал ремесленников и попытался их запугать, но ничего у него не вышло. Он даже деньги им предлагал, да только ремесленники рассмеялись ему в лицо. Чего они добивались? Чтобы их лавчонки вернули на главную площадь городка.

Мэр чуть с ума не сошел. Звон в ушах не давал ему покоя, настигая в любое время дня и ночи. Чтобы не попасть в сумасшедший дом, он заставил своего брата выделить место для всех ремесленников в огромном домище, выстроенном на площади. И тут братья, привыкшие к притворным ссорам, поцапались по-настоящему. Дело дошло до пинков и оплеух — к огромному удовольствию всех жителей городка.

А когда ремесленники возвратились на площадь, доктор провел научное исследование звона в ушах. Поняв суть заболевания, он передал результаты своих исследований всем жителям всех городов и стран, которым надо было защитить себя от злоупотреблений мэров-мошенников. Он даже внес в это дело некоторые усовершенствования, объяснив, например, что звон бывает эффективнее, то есть голова от него болит куда сильнее, если еще запустить в зловредного мэра увесистым камнем.

Что съедобно, а что — нет

Две курицы, придя в зоопарк, были очень удивлены, не увидев там клетки с червями.

— И это называется зоопарк?! — громко возмущались они.

Попадались им клетки со львами и леопардами, жирафами и бегемотами, специальное отделение для змей и вольеры с орлами и другими птицами, а вот червей и в помине не было.

— Неужто черви не животные? — судачили курицы. — Но тогда кто они?

Думали курицы, думали и решили, что черви — это просто продукт питания, как макароны, например.

Покидая зоопарк, наши курицы вдруг встревоженно переглянулись: они вспомнили, что во всем зоопарке ни одной клетки с курами тоже почему-то не было.

Башмаки для сороконожек

Жил на свете Сороконожка. Был он такой безработный и такой бедный, что ему приходилось уговаривать своих детей есть только один раз в день.

— Много есть — вредно для здоровья, понимаете? — говорил он. — Даже некоторые богачи едят только один раз в день.

Но голодные детишки хныкали и жалобно ныли. И тогда Сороконожка с женой решили вместе с детьми и со всем своим скарбом (то есть ни с чем) отправиться с Юга, где они жили, на Север — искать работу.

Чтобы не сбиться с дороги, семейство сороконожек решило идти по большой автостраде. Так и двинулись: впереди родители, позади — трое детишек.

Пройдя порядочный отрезок пути, Сороконожка-отец огляделся по сторонам и сказал, что, судя по всему, Север уже начался, так как вдоль автострады потянулись высоченные дома, а в носу засвербило от запаха гари. Увидев какого-то типа с повадками хозяина, Сороконожка спросил, не найдется ли у него какой-нибудь работы. Тот ответил, что ему нужны батраки, то есть рабочие руки, а не рабочие ноги.

— Судя по ответу, — сказал Сороконожка жене, — Север, видать, уже не за горами.

Так брели Сороконожки по автостраде еще не день и не два. Но однажды вечером, когда все уже выбились из сил и едва волочили ноги, они увидели у обочины автомобиль, обращенный к Северу. Сороконожки забрались в него да так на нем и поехали.

Ехали они целую ночь, а на следующее утро высадились в огромном городе, где ужасно пахло гарью, а дома взметнулись так высоко, что даже крыш не было видно.

— Ну вот теперь-то мы уж точно на Севере, — потянув носом воздух, сказал Сороконожка.

Ближе к вечеру Сороконожка увидел еще одного типа — тоже, судя по виду, хозяина — и спросил, не найдется ли для него какой работы.

— Мне нужны чернорабочие. Но они ведь должны работать руками, а не ногами.

Тогда Сороконожка стал просматривать газеты: надо же было узнать, где искать работу. Из газет он вычитал о каких-то футболистах, которым платят сотни миллионов лир только за то, что они гоняют мяч ногами, и сразу подумал, что такая работенка как раз для него. Если этим молодцам, у которых всего-то две ноги, платят сотни миллионов, то уж ему, Сороконожке, должны отвалить несколько миллиардов.

— Ну вот и я открыл свою Америку! — воскликнул Сороконожка и, отыскав хозяина футбольной команды, встал перед ним, сунув в карманы две ножки и выставив вперед остальные тридцать восемь.

Над Сороконожкой посмеялись и бесцеремонно выставили его вон, сказав почему-то, что у него слишком много ног.

После долгих мытарств Сороконожке удалось наконец найти работу у одного ремесленника, который расписывал кафельные плитки для облицовки ванных комнат и кухонь и продавал их богатым итальянцам и американцам. Работа Сороконожки состояла в том, чтобы, пройдясь по лотку с краской, шлепать потом по белым кафельным плиткам, оставляя на них, как узоры, отпечатки своих сорока ножек. По одним плиткам он ходил кругами, другие пересекал туда-сюда по диагонали — в общем, делал, как велел хозяин, который на обороте каждой плитки вместо клейма «hand made», что означает «ручная работа», ставил клеймо «feet made», что означает «ножная работа». Спрос на такие плитки удвоился, а прибыль хозяина возросла и вовсе в четыре раза.

Сороконожки поселились в маленькой хибарке на окраине большого города, и на деньги, которые зарабатывал Сороконожка-папа, вся семья могла теперь есть три раза в день почти каждую неделю. Конечно, Сороконожке хотелось бы скопить немного денег, чтобы дать своим детям образование, но хозяин и слушать не хотел о прибавке.

Однажды утром Сороконожка выглянул в окно и увидел, что за ночь все крыши и тротуары побелели. Он сразу сообразил, что это снег, и пошел будить жену.

— Снег выпал!

Жена тоже подошла к окну. Она, конечно, слышала о снеге, хотя сама никогда еще его не видела.

— Ну да, на Севере вместо дождя идет снег, — сказала она, — и ничего удивительного в этом нет.

Синьора Сороконожка протерла глаза, накинула халат и вместе с мужем вышла на улицу. Но стоило им сделать несколько шагов, как оба убедились, что снег ужасно холодный. И тут они вспомнили: чтобы ходить по снегу, нужны башмаки.

Сороконожка положил в карман все, что осталось от последней зарплаты, и отправился в магазин покупать башмаки детям — им ведь в школу надо!

— Дайте мне, пожалуйста, сто двадцать башмаков, — сказал он, быстро прикинув в уме, что если у каждого из его деток по сорок ножек, то у всех троих — ровно сто двадцать.

Владелец магазина удивленно посмотрел на него и ответил, что башмаков, конечно, у него найдется сколько угодно, лишь бы ему заплатили.

Чтобы заплатить за сто двадцать башмаков для детишек, Сороконожке пришлось попросить у хозяина деньги в долг. Малыши получили башмаки и могли бегать в школу по снегу, но, поскольку теперь нужно было выплачивать долг хозяину, вся семья опять стала есть только один раз в день — совсем как в те времена, когда они жили на Юге, а Сороконожка-папа был безработным и бедным-бедным.

Тонтолино и облака

Когда Тонтолино исполнилось десять лет, он оставил свою старую тетушку, которая обожала только кошек, и ушел в горы с пастухом, чтобы помогать ему пасти стадо. Овцы были очень смирными, никогда не разбегались, щипали себе травку, время от времени бе-екали, когда вымя наполнялось молоком, давали себя подоить, а вечером их без труда можно было загнать в овчарню.

Пока овцы паслись, Тонтолино смотрел в небо: оказывается, небо очень интересное. Тонтолино было обидно, что ему нельзя ходить в школу, и он научился читать по облакам, словно небо — большая книга с картинками. Он видел там множество овечек, из которых шел дождик, а также немало других животных — знакомых и таких, каких на свете не бывает: лошадей, драконов, верблюдов, кентавров, гусей, химер, пегасов, черепах, сирен, динозавров, овчарок, крокодилов и много чего еще.

На пустой желудок Тонтолино видел тучки, напоминающие окорока, колбаски или деревья, усыпанные яблоками, а также огромные буханки свежего душистого хлеба. В иные дни там попадались и круги овечьего сыра, и маленькие колобки свежего творога. Сыр и творог он видел в небе, а их запах ощущал у себя под носом. Объяснялось это тем, что пастух, у которого он работал, сам приготовлял сыры и творог прямо на пастбище, разведя огонь под огромным медным чаном.

Каждый день Тонтолино смотрел на облака и всякий раз видел что-нибудь новенькое: телеги, серпы, вулканы, лодки, плуги, молотки, печные горшки и многое другое. Однажды Тонтолино разглядел длинный-предлинный поезд, да еще с паровозом! Поезд спешил на север, и паровоз выпускал облака пара. Тонтолино долго смотрел на бегущий по небу поезд, и ему даже удалось разглядеть колеса, окошки и пассажиров, выглядывавших из этих окошек и махавших платочками тем, кто остался на земле.

Тонтолино видел поезд несколько дней подряд: он выпускал клубы пара и всегда спешил на север. Стоило хорошенько прислушаться, и можно было различить даже шум бегущих по рельсам колес. В то время Тонтолино был очень печальным, потому что ел он слишком мало, а всем известно, что на пустой желудок в голову всегда лезут только грустные мысли. И вот в один прекрасный день, вместо того чтобы гнать стадо на пастбище, Тонтолино пошел по дороге, ведущей в долину, а из долины направился в деревню, откуда начиналась дорога на станцию, а придя на станцию, спросил, какой поезд идет на север, а узнав это, купил билет, а купив билет, сел на поезд, впереди которого пыхтел паровоз, выпускавший огромные клубы пара — точно такие, какие он видел на небе.

Когда поезд отошел от платформы, Тонтолино выглянул в окошко и стал махать платком, прощаясь с людьми, стоявшими внизу, хотя никого из них он не знал.

В северном городе, куда его привез поезд, Тонтолино научился читать и писать и нашел работу, так что мог есть досыта каждый день.

В том городе почти всегда стоял туман, но однажды воскресным утром небо немного прояснилось, и Тонтолино увидел на нем облачка, вытянувшиеся цепочкой, совсем как вагоны поезда, а перед ними — большое облако, похожее на паровоз, выпускавший клубы пара. Поезд бежал по небу, но на этот раз к югу. Тонтолино решил, что теперь, когда он умеет читать и писать, стоит, пожалуй, вернуться в родную деревню.

Сказано — сделано. В родной деревне Тонтолино взяли работать подметальщиком. Теперь ему было уже не до неба: с утра до вечера приходилось смотреть на землю, заваленную мусором.

Грязное небо

Реактивные самолеты быстро проносились над головой, оставляя в голубом небе длинные белые полосы. И каждый раз Серафино начинал плакать: зачем они испачкали небо!

— Если я исчеркаю стену, меня заругают, а они вон исчеркали все небо, но никто им и слова не говорит!

Отец объяснял ему, что полосы эти из воздуха и через некоторое время сами по себе исчезнут.

— Полоску, нарисованную мелом, тоже можно стереть, — сказал Серафино.

Отец объяснял ему, что тут ничего не поделаешь: самолеты — это вид транспорта, людям нужно путешествовать, а когда люди пишут из далеких стран письма, их отправляют авиапочтой, то есть письма тоже путешествуют на самолетах.

Но Серафино не мог с этим примириться. Он говорил, что полосы в небе оставляют главным образом военные самолеты и лучше бы им сидеть на месте, чем мотаться по белу свету и жечь бензин. Тут уж отец ничего не мог ему возразить. Он понимал, что сын прав, но, чтобы успокоить его, все же замечал, что и военные самолеты иногда тоже могут сослужить свою службу. Во время войны, например. Серафино же доказывал, что сейчас никакой войны нет, а военные самолеты пачкают небо больше всех, оставляя в нем самые широкие полосы. К тому же от них слишком много шума.

Как-то в воскресенье Серафино решил навестить бабушку, которая жила в деревне, но отец сказал, что ехать в деревню сейчас нельзя, так как бензин очень подорожал. Серафино снова разревелся: конечно, весь бензин сожгли самолеты. К бабушке пришлось ехать на поезде.

Долго разговаривала бабушка с Серафино, вспомнила она и о тех далеких временах, когда самолетов еще в помине не было.

На обратном пути Серафино сказал отцу, что в давние-давние времена в небе летали только ангелы и ангелы эти вели себя гораздо лучше, чем реактивные самолеты, потому что не пачкали небо, то есть не оставляли на нем полос, не шумели и не жгли бензин. Он знает это наверняка, бабушка сама ему сказала.

Отец ответил, что это чистая правда: ангелы не пачкали небо и не жгли бензин, зато они делали пипи на головы людей, ходивших по земле, а некоторые, совсем уж невоспитанные, позволяли себе и кое-что похуже.

С того дня Серафино перестал говорить об ангелах. И о самолетах тоже.

Китайская пословица

Николоне уселся на берегу По и стал ждать, когда мимо, как гласит знаменитая китайская пословица, проплывет труп его врага. А его заклятый враг расположился на противоположном берегу, тоже рассчитывая, что волны пронесут мимо него труп Николоне. Он не знал, что Николоне уже сидит над рекой, только ниже по течению. А когда узнал, то тайком пробрался по берегу ближе к морю. Но Николоне все-таки его заметил и спустился еще ближе к морю, да осторожно, на цыпочках, чтобы тот его не увидал.

Так Николоне и его враг все двигались и двигались вниз по течению, и каждый старался опередить другого, ибо они знали, что против течения покойники не плывут.

Целый месяц не переставая шел сильный дождь, и обоим пришлось одолжить зонтики у жителей ближних деревень. Николоне и его враг продолжали шпионить друг за другом, то и дело снимаясь с места и двигаясь вдоль реки в сторону моря. Шли они все время под дождем и вымокли до нитки. Оба до того ненавидели друг друга, что ни за что не согласились бы отойти от реки, так и не увидев плывущим по воде труп своего врага.

На какое-то время выглянуло солнце, потом снова пошел дождь, да еще с ветром. А враги продолжали подглядывать друг за другом и двигаться вдоль реки: каждый старался оказаться как можно ниже по течению. По — река очень большая, так что на пути к морю им пришлось пересечь много глубоких долин, потом преодолеть гряду холмов и наконец обширную низменность. Оба поняли, что китайская пословица учит терпению и упорству в ненависти, и потому они ненавидели терпеливо и упорно, не упуская один другого из виду и продвигаясь все ближе к устью.

Через месяц они добрались до того места, где река впадает в море. Каждый стоял на своем берегу, но дальше идти не мог: ни тот, ни другой не умели плавать. Почва там была болотистая, все заросло камышом. Оба совсем было пали духом, но тут внезапно начался прилив, и вода завертела их вместе с зонтиками. Конечно, они утонули.

Тела двух врагов, подхваченные мощным течением, плыли по мутной воде; так ни одному из них не удалось убедиться в справедливости китайской пословицы.

А жены Николоне и его врага, узнав, чем все кончилось, сказали, что китайские пословицы в Италии недействительны. Они действительны только в Китае, для китайцев.

Доисторическое колесо

Пещерным людям надоело жить в доисторические времена, и они решили позаботиться о прогрессе и двинуть вперед цивилизацию. У старейшины пещерного селения в приемный день хлопот был полон рот: кто-то из соседей поел грибов и почему-то не умер, значит, надо решить, какие грибы ядовитые, а какие — нет. Кто-то наелся травы, желая узнать, человек травоядное или нетравоядное; а кто-то попробовал мясо: вдруг человек и вовсе плотоядное. Потом пошли обитатели пещер, придумавшие новые приспособления для чистки картофеля, натирания сыра, приготовления фасоли, глаженья рубашек. И каждого старейшина поощрял добрым словом, а кое-кому даже призы вручал.

Самым последним к старейшине пришел один пещерный житель и притащил какую-то круглую штуку с дыркой посередине.

— Что это такое? — спросил старейшина.

— Это? Колесо.

— Зачем оно нужно?

— Чтобы делать повозки и телеги.

Старейшина призадумался. Он собрал совет мудрецов, которые оглядели и ощупали колесо со всех сторон, покрутили его, просунув в дырку ось, а потом дружно рассмеялись. Старейшина смеялся вместе со всеми.

— Ни на что эта штука не годится, — сказал он наконец и прогнал прочь изобретателя колеса.

Вот почему пещерные люди еще добрую тысячу лет не пользовались колесом, причинив тем самым огромный ущерб прогрессу и цивилизации.

Головы и лапки

Тоти был очень воспитанным и послушным псом. Он стерег дом, хорошо относился к детям, подавал хозяевам лапу, дружил с котом и умел отличать воров от батраков, приходивших на ферму работать. Только что не говорит, отзывались о нем хозяева. Но был у Тоти один недостаток: очень уж он любил курятину. Как-то, играя на гумне с курочками, он, совершенно случайно, попробовал одну, и она ему ужасно понравилась. С того дня хозяева все чаще стали недосчитываться кур. Они журили Тоти и в конце концов внушили ему, что обитательниц курятника следует оставить в покое. Тоти был воспитанным и послушным псом и, завидев курицу, стал отворачиваться, будто она его вовсе и не интересует.

Между прочим, хозяева Тоти тоже любили курятинку. Время от времени они резали курицу и ели ее то в отварном виде, то жареной, то тушеной, то под острым соусом. Чего хозяева Тоти не ели, так это куриных голов и лапок. Однажды, вместо того чтобы выкинуть лапки и головки в мусорное ведро, они бросили их Тоти. Тоти был счастлив и, поев, с удовольствием облизнулся. А потом задумался. Несколько дней подряд он подолгу лежал на лужайке, стараясь решить вопрос, что допустимо в отношениях с курами, а что недопустимо. В конце концов Тоти пришел к выводу, что самих кур ему есть нельзя, а вот головы и лапки…

Не теряя времени, он отправился в курятник и отгрыз у всех кур все головки и все лапки, но к остальному не прикоснулся — ведь Тоти был воспитанным и послушным псом.