Иван Калита

ГЛАВА 16

Боярин Кочева терпеливо дожидался в гриднице князя, который находился в молельной комнате. И в то же время он обдумывал, какую весть сообщить ему первой. Они были получены из Твери от посланного туда боярином доверенного человека. Тот сообщал, что князь Александр и ярославский князь Василий Давыдович, зять московского князя, имеют тайные сношения. О чём они говорят, ему узнать не удалось. К себе они никого не допускают. И другая весть: при отъезде князя Александра в Сарай его провожала жена. Расстались они где-то на юге рязанских земель.

Боярин догадывался, зачем Ивану Даниловичу нужны сведения о всех передвижениях княгини. И решил в первую очередь сообщить весть о зяте. «А это — на закуску», — улыбнулся он про себя. По любовному делу он князя не узнавал. Сколько его помнит, он видел полное безразличие того к женщинам. «А тут — бес попутал. Да сильно, видать. Не успел он об этом подумать, как в гридницу стремительно вошёл хозяин. Боярин, как обычно, привстал и склонил голову.

— Ну, что у тебя? — быстро спросил он, усаживаясь напротив.

Князь знал, что по пустякам в такую рань боярин его беспокоить не будет.

Кочева сообщил ему первую весть. Лицо князя изменилось. Брови на переносице сдвинулись, разлетаясь краями вверх. Взгляд сделался остекленевшим, лицо посерело. Он тяжело задышал. Не говоря ни слова, он вскочил и заходил по гриднице. Княгиня, узнав о приходе боярина, встревожилась и тоже поспешила в гридницу. Увидев жену, князь ошарашил её словами:

— Я в яму брошу твоего зятя! — чуть не взревел он.

Княгиня опешила:

— Кого? Кого? — переспросила она.

Князь зло бросил:

— Кого, кого? Ваську!

Княгиня посмотрела на боярина. Тот опустил голову. Тогда она обратилась к мужу.

— Скажи толком, что случилось?

Она подошла к нему, взяла под руку:

— Пойдём, сядем, и ты мне всё расскажешь.

Сесть-то он сел, но рассказывать не стал, сказав:

— Пусть Василий расскажет.

Княгиня улыбнулась:

— Василий про Ваську.

Наверное, этот каламбур жены как-то успокоил князя, лицо его просветлело. Кочева в двух словах сказал о случившемся. Никто не заметил её лёгкую улыбку. Она концами убруса спрятала её. А сердце забилось от радости — мир между ними рушился, а, значит, они больше встречаться не будут, и он её не увидит. Но она подавила свою радость. Ей стало жалко мужа.

— Ванюша! — голос прозвучал мягко, проникающе. — Они ведь ровесники. Может, у них появились свои интересы.

Князь сверкнул на неё глазами. Как ему хотелось грубо ответить ей, чтобы баба не лезла в мужские дела, но сдержался и сказал:

— Когда ты у меня поймёшь, Елена, что у князей не может быть простой дружбы. Каждый ищет выгоду для себя. Отсюда мы такие... Должен же кто-нибудь подумать и о тех, кто тебя кормит, одевает. Их может защитить только сила, власть. — и с укоризной глядя на неё, произнёс: — не обливается ли у тебя сердце кровью, когда я везу возы добра, отдаю кучу денег татарам? И это уже столько лет! А всё от чего? — он перевёл взгляд на боярина, — много развелось хозяевов.

Она всё это хорошо знала.

— Что ты думаешь делать с Василием? — Она посмотрела на мужа.

Он о чём-то думал и машинально ответил:

— Пока не знаю.

«Слава тебе. Господи», — подумала она и вышла из гридницы.

— О чём думка, князь? — спросил боярин.

— Много дел, Василий.

Иван Данилович посмотрел в окно. Опять знакомая картина: на церковном кресте сидящий ворон. Князь вздохнул:

— Надо ехать к Узбеку. Да Пётр никак не выздоровит. А ехать надо, — повторил он, — узнать, что там сосед сотворил, — князь саркастически улыбнулся, — да хочу уломать своих «хозяевов», — это слово он произнёс с издёвкой, — чтобы «заставили» меня купить и Углич, и Белоозерье, да и Галич в придачу.

У боярина округлились глаза.

— Чего испужался, — спросил князь, — просто намекну, чтобы они построже спросили за неуплату... вот и всё.

Боярин рассмеялся:

— Ловко, князь, придумал. Те прижмут, а денег у князей нет. Чтобы всего не лишиться, они вынуждены это продать.

Князь кивнул:

— Кресло оставляю, а власть заберу. Вот только митрополит меня держит, — тягостно вздохнул он.

— Не моё дело, князь, — сказал боярин, — но думаю, он ещё продержится.

Князь с благодарностью посмотрел на него. Соображение боярина сыграло свою роль. Князь решил ехать. На этот шаг толкал его и зять. Не дай бог, договорится с Тверью. Что тогда делать?

Нос лодки, зашелестев по прибрежной гальке, воткнулся в валун, и она резко остановилась. Князь Иван Данилович, стоявший одной ногой на её борту, от толчка чуть не упал — успел схватиться за снасть. Он легко спрыгнул на берег и почти бегом поднялся наверх. И перед ним открылась панорама стольного града Сарая. Красив он, ничего не скажешь! Ровная, убегающая вдаль местность позволяла межевщикам так наметить улицы, что они получились ровными, как стрелы в монгольских колчанах. Но все они вели к главному строению — ханскому шатру. Небольшая возвышенность, на которой он был возведён, позволяла ему царить в мире хорезмского искусства. А мечети мастера постарались так построить, что они не повторялись. Особенно поражали их цвета. Если внимательно на них смотреть, то легко представить, что они напоминают проходящие сутки в красках.

Ханский шатёр стоял в центре круга, радиус которого равнялся трёмстам тридцати трём шагам. Это считалось у них волшебным числом. Круг этот резал широкий, выложенный разноцветными изразцами, проход. По бокам украшали его разные сказочные фигурки, в основном животные. Он вёл к главному входу ханского шатра, который охранялся отрядом тургаудов.

Новый хан Узбек пытался и русских направить по пути мусульманства. Но против решительно встал митрополит Пётр, да и Иван Данилович не остался в стороне. И им удалось отстоять свою веру.

Но особой любовью Ивана Даниловича в Сараеве пользовались восточные базары. Чего и кого только там не встретишь! Русские купцы привозили сюда меха, мёд, воск, хлеб. Увозили украшенные цветной глазурью посуду, шёлковые, шерстяные ткани, ожерелья, жемчуг, пряности, вина.

Любил Иван Данилович азиатские дыни, которые горами возвышались на базаре, изюм, нежные фрукты. Заглядывал частенько и на базар, где торговали людьми. Его Миняй умел торговаться, и деловых, мастеровых людей они не упускали.

Скинув походное платье, надев лёгкую одежду, Иван Данилович направил стопы к баскаку Ахмылу, чтобы узнать новости. Шёл он не с пустыми руками. Его золотых дел мастер Парамша выковал для этого Ахмыла такой ларец с секретом, что у того при виде подарка дух захватило. И удержись потом ханские тайны! Да и доступно ему ухо ханское. Посетовал баскак, что не все князья, как он, Иван Данилович, данью рассчитываются. Князь прищурил глаз:

— Кто бы это?

Назвал Ахмыл галицкого князя, углицкого да и белоозёрского. Прикинулся Иван Данилович, что впервые слышит о таких трудностях, и сказал:

— Готов тебе, мой господин, помочь, — и положил в шкатулку золотой перстень, — дай ярлык на управление этими землями, и хан будет получать всё сполна.

Рассмеялся баскак, ударил князя по плечу и приказал принести хорзы. А что не скажешь, когда питие ударило в голову? И поведал он баскаку, что передали ему, будто тверский князь Александр осуждает Узбека за убийство сына хана Тохты. Лицо Ахмыла, до этих слов источавшее радость, вдруг изменилось. Оно стало каменным, а его и без того узкие таза сощурились ещё сильнее.

— Что-то произошло? — спросил Иван Данилович, шаря глазами по столу, чем бы закусить.

— Да! — баскак заволновался, — поздно сказал, хан дал ему ярлык на Великое княжение.

Теперь посуровело лицо князя: «Так вот зачем он ездил сюда. Сколько же он привёз злата? Всех, видать, ободрал», — подумал князь, обдумывая в то же время, что сделать, чтобы обезвредить Александра. И пришла мысль: чтобы Александр держал язык за зубами, надо хану послать к нему своего человека. Баскак мгновенно оценил важность предложения. Но ничего не сказал, а налив арзы, поднял пиалу:

— Как вы, русские, говорите: за здраву!

Главная ханская жена встретила московского князя весьма благосклонно. Ещё бы! На плечи ей наброшена лёгкая, как летнее облачко, белоснежная, как горный снег, горностаевая мантия. Ханша много видела разных подарков: на серебро устали смотреть глаза, не особенно впечатляли и золотые поделки. Но этот подарок превзошёл все её ожидания. Это Иван Данилович понял сразу. И он в душе был благодарен купцу Елферьеву за такое подношение.

Встречи с Узбеком он дожидался недолго, на зависть другим князьям, которые тут живали уже не один месяц, но всё не могли попасть к хану.

Иван Данилович вошёл, низко кланяясь, и, не доходя до трона, опустился на одно колено. Весь его вид говорил о безотказном послушании, что весьма нравилось хану. Узбек тотчас сравнил его с тверским князем, только что отбывшим к себе. Как тот ни прятал свою гордость и презрение, но хана трудно было обмануть. Он покаялся, что выдал ему ярлык на Великое княжение. Но отбирать его пока не будет. Это несолидно выглядело бы. Хорошо придумал Ахмыл. Он пошлёт к нему баскака. Это решено.

Пока эти мысли вертелись в голове Узбека, московский князь терпеливо стоял на одном колене.

— Подойди ко мне, князь, — приказал хан и указал на кресло, стоявшее на пьедестале у ног повелителя.

Это было самое почётное место, исключая ханский трон. Князь послушно поднялся и сел со склонённой головой. Хан что-то произнёс — и словно из-под земли появился слуга с чашей в руках. Хан вручил князю эту чашу с кумысом. Это была великая честь. Выпив до дна содержимое, он передал чашу слуге, а сам, опустившись на колено, обратился к хану:

— Дозволь, Великий хан, свет моих очей, вручить тебе одну вещицу. Прими её как залог моей преданности. Да будет к тебе милостив Аллах, да пошлёт он тебе долгие годы царствования!

Хан, довольный, кивнул. Князь пружинистым шагом почти добежал до входа, где его верный Миняй держал в руках лёгкую, как пёрышко, переливающуюся соболью шубу. Князь, неся её на вытянутых руках, прошёл ряды ханских приближённых, с завистью глядевших на этот подарок, и аккуратно положил подарок на ручки ханского кресла. И смиренно вернулся на место. Хан провёл по ней рукой. Раздался лёгкий треск. По довольному лицу владыки было видно, что она пришлась ему по душе. И опять это заслуга купца Елферьева. Для такого дружинников не пожалеешь.

Хан пошевелил бровью — и пред ним предстал главный казначей. Он заявил, что московский князь — наилучший из всех по уплате дани и что ему можно и дальше расширять эти полномочия. После слов хана, которых князь не расслышал, казначей подошёл к князю и вручил ему три ярлыка. Сердце князя радостно забилось. Он понял, что мечта его осуществилась.

Князь возвращался от хана в хорошем настроении. Он решил ещё немного задержаться, чтобы побыть на базарах, встретиться с нужными людьми. В хоромах, где князь остановился, его уже ждал Мурза Чета. Он стал просить за своего племянника, чтобы князь взял его в своё княжество на поселение. Гордостью засияло лицо Ивана Даниловича. Невиданное дело: монгол просится на поселение в Москву. Но свою радость он тотчас подавил. В голове пронеслось: «А хан? Если он узнает, не обрушится ли на меня с гневом? Тогда то, что выстраивал столько лет, может обрушиться в одно мгновение». И он спросил Мурзу:

— А хан? Без его высочайшего согласия я не могу этого сделать.

Мурза из-за пазухи извлёк бумагу с большой печатью. Такие были только на ханских грамотах. Князь взял её, раскрыл. Она была написана не на русском языке.

— Миняй, — нетерпеливо крикнул князь.

Когда тот подошёл, подал ему бумагу. Миняй пробежал по ней глазами и сказал:

— Великий хан разрешает Янчару Чета переезд в Московию.

Князь раздумывал секунду.

— Я принимаю его, — ответил он, — окрестим, получит боярство и землю.

Мурза был доволен. Князь хотел с ним поговорить ещё, но в открытую дверь ясно донёсся торопливый стук копыт. Сердце Ивана Даниловича ёкнуло: он понял, что это гонец. «Но с чем? Что случилось?» — загудело в голове. Князь не ошибся. Весь пыльный, лица не разглядеть, вошёл невысокий человек. По его лицу, оставляя белые следы, стекал пот.

— Князь, — он склонил голову, — плох митрополит.

— Что? Что ты сказал? — князь подскочил к нему.

— Плох митрополит. Княгиня послала за тобой.

— Эй, — закричал князь, — кто тут есть?

На его зов откликнулся Осип Уваров.

— Осип! Сейчас же выезжаем в Москву!

Как ни торопился князь, как ни просил бога продлить жизнь Петра, в живых он его не застал. Это он понял, подъезжая к Москве, по заунывному звону церковного колокола и потоку людей, шедших к церкви Иоанна Предтечи, где стоял гроб с телом митрополита.

Князь, никуда не заходя, проехал к церкви. Народ расступился, пропуская князя. Кто-то шепнул послушнику, сидевшему у гроба, и тот уступил место князю. Священники менялись, читая молитвы. А князь сидел, не шевелясь, и смотрел на спокойное лицо митрополита. И невольно всплывали факты их совместных деяний. Много раз их жизнь отравляла Тверь. Вспомнил Иван Данилович и про князя Михаила Тверского, без участия, а скорее давления которого вряд ли бы тверской епископ Алексей настрочил жалобу на митрополита в Константинополь. Иван Данилович, князь московский, в пух и прах разнёс наветы Алексея, и посланцы, которые прибыли в Переяславль, чтобы разобраться, встали на сторону Петра. Тверь была повергнута и тут. С тех пор между ним и митрополитом завязалась дружба, которая длилась до последней минуты жизни Петра. И вот его нет: наставника, помощника, его опоры и поддержки. Как они понимали друг друга! И как этот человек болел душой за Русь! Как он был верен своим делам, почитая слова Иакова: «Вера без дел мертва». Кто же теперь будет патриархом? Может быть, послать монаха Ионна? Но... вряд ли согласится патриарх. Не успел Пётр подготовить его, божьего человека, к такой миссии.

Незаметно подкралась ночь. Опустела церковь. Остался священник да Иван Данилович. Так, не вставая, он и просидел у гроба до утра. С первыми лучами солнца церковь незаметно вновь наполнилась людьми. Подъезжали и князья.

Вот подошёл к Ивану Даниловичу и сочувственно тронул за плечо Андриян Мстиславич, князь звенигородский. Отметился и Константин Тверской, младший брат Александра. В голове Ивана Даниловича шевельнулась мысль: «А почему нет великого князя?» Низко склонил голову молодой князь Дмитрий Юрьевич, внук Андрея Александровича, князя Городецкого и костромского, дяди московского князя. А вот и зятёк...

А народ всё валит и валит. Еле протиснулся боярин Кочева. Вскоре народ стал просить вынести тело митрополита. Но кто примет это решение? А гул нарастал. Князь впервые поднялся и оглянулся назад. Церковь набита до отказа. А народ хочет проститься с любимым митрополитом. И князь решил:

— Пусть простятся!

Когда тело митрополита вынесли во двор кремля, народ повалился на колени. Протягивая к гробу руки, они кричали:

— Отец родной, прости!

От такого крика в небо поднялись стаи перепуганного воронья.

И вдруг митрополит приподнялся. Народ замер. И хоть тихо были им произнесены слова: «Я благословляю тебя, Иване, и святую Русь», а его рука с худыми, тонкими пальцами осенила всех крестом и в бессилии упала, все услышали его слова.

— Святой! Святой! — отозвалась Русь на его благословение.

После похорон митрополита князь московский, никого не приняв, запёрся в своей комнате. Трое суток не выходил он оттуда. Напрасно ожидали его князья. Правда, времени они не теряли, поминая ушедшего. Иван Данилович появился в гриднице, где ждали его князья, на четвёртый день. Его трудно было узнать. Князь был собран, подтянут, строг. Он прошёл на своё место и обвёл сверлящим взглядом присутствующих. Те не знали, что делать: приветствовать ли его радостными криками или выражать сочувствие. Атак как решительного не нашлось, они молчали.

Начал московский князь:

— Сегодня ночью ко мне явился наш митрополит со словами: «Иване, сам господь ведёт тебя к неведомой цели по зыбким мосткам случайностей. Иди! Да будет благословен твой путь!»

Он проговорил это глуховатым голосом, ни на кого не глядя, а упёршись взглядом в стол. Затем протянул руку к кубку и поднялся. Глядя в него, сказал:

— Прими, Господь, его святую душу! Да вечной будет память о нём.

Поднялась вся гридница и, повторив последние слова князя, осушила кубки.

Пока гости закусывали, Иван Данилович что-то шептал на ухо Осипу Уварову.

Выслушав князя, он кивнул и вышел. Когда гости закусили, хозяин поднялся, сказав:

— А сейчас я приглашаю вас проехать со мной.

Многие обрадовались. Сидеть три дня за столом, даже обильным, стало в тягость. Выехав из кремля, они пересекли посад и прямой дорогой стали подниматься вверх. Когда добрались до верхней точки, князь остановил коня и спрыгнул. К нему подскочил Осип и подал топор. Все недоумённо поглядывали на князя. Он пошёл в лес. Все потянулись за ним.

Пройдя несколько десятков шагов, князь остановился. Оглядевшись, он подошёл к могучей сосне, посмотрел на неё снизу вверх и, поплевав на руки, принялся её рубить. Он работал без отдыха, пока она, не качнувшись, вдруг со стоном, ломая ветки, повалилась на землю, пугая окружающий люд. Когда сосна упала на землю, князь, воткнув в неё топор, сказал:

— В память нашего митрополита Петра я закладываю здесь монастырь его имени.

Все присутствующие князья, бояре изъявили желание принять в этом участие. Князь московский не возражал. Назад Иван Данилович возвращался с какой-то лёгкостью на душе, словно он сбросил с себя тяжёлую ношу, тяготившую его.

А жизнь диктовала своё. Шло строительство Успенского собора. Скоро понадобятся иконы и колокола. И он едет к иконным мастерам Дионисию и попу Тимофею. Работы идут споро. Много молодых старательных подмастерьев. Кто трёт краски, кто готовит дерево под роспись. И в самой мастерской кажется, что здесь витает святость. Не остаётся без внимания и Парамша. Ему досталось «ковать золотом иконы».

Князь поехал в Кузнецкую слободу к Бориске. Мастер отменный. Его колокола звенят по всей Руси. При виде князя он откладывает в сторону огромные щипцы, обтирает подолом лицо, размазывая грязь.

— Здоров, князь! — басит он.

Князь треплет мастера дружески по плечу. Иван Данилович выкупил его вместе с семьёй у татар.

— Как? — спрашивает князь.

— Зазвонят, князь, не сумневайся! — весело басит мастер.

Князь знает: так и будет.

Но не только церковные дела заботят князя. Задумал он расширить кремль.

Сотни людей копают ров. Другие над ним возводят новые дубовые стены. Он узнает многих мастеров, они тоже были куплены у татар. Есть тут и тверичи, и костромичи, и ярославцы... Бегут люди в Московию от трудного бытия, хотя и здесь нелегко. Но... спокойно, есть работа. Нравится им и строгость князя, потому что везде порядок. Что ещё надо!

Так, заделами сердце князя отходило, казалось, от неизбывного горя. Как-то под вечер в дверь постучали. Когда князь её открыл, перед ним стоял Василий Кочева с загадочным лицом.

— Что случилось? — промолвил князь, пропуская его в комнату, поняв, что тот пришёл с какой-то важной вестью.

— Случилось, князь, — промолвил тот и замолчал, очевидно, ожидая, когда князь пригласит его сесть.

Когда уселись, Кочева посмотрел в окно, словно боясь, что его кто-нибудь подслушает, сказал:

— Александр собирается к хану. Хочет просить, чтобы тот забрал своего баскака.

Князь выслушал, поднялся и встал у окна.

Кочева был прав. Князь Александр нервничал. Татарин не давал житья. Мало того, что он выселил его из родных хором, он ещё намеревался взять княжество под себя. И Александр решил мчаться в Сарай, упасть в ноги хану и уговорить его, чтобы он отозвал баскака. Но ехать с пустыми руками... Он корил себя, что в погоне за правом на великое княжение отдал столько добра, что остался гол как сокол. Александр со злобой подумал о московском князе: «Хитёр же ты, Иван. Ишь, бережёшь деньги. Земли скупаешь, людей переманиваешь».

Кое-что всё же собрав, князь решил ехать. Чтобы скорее добраться до Сарая, Александр хотел ехать налегке и не брать в провожатые княгиню. Но, увидев на её лице слёзы, он тут же сдался.

Эта поездка отличалась от весенней. Тогда князь ехал, полный надежды на благополучный исход. У него было настроение если не победителя, то, по крайней мере, не побеждённого. Он был внимателен, чуток, отзывчив к жене. Это невольно передавалось и княгине. Сейчас же Александр выглядел усталым, подавленным и безразличным. Чтобы как-то оторвать его от печальных мыслей, она затеяла разговор. Глядя из кареты в окно, княгиня проговорила:

— Посмотри, Александр, а осень уже даёт о себе знать.

Муж нехотя повернулся к окну. На его лице появилась брезгливая улыбка. Она оскорбила княгиню. Зная причину его расстройства, Анастасия не выдержала:

— Ты что не учишься у соседа? Смотри: Иван не очень-то бежит за этим титло. Бережёт деньгу, а в ней — сила.

Слова жены взорвали князя:

— Ты чё лезешь ко мне в душу со своим Иваном? Может, это он подстроил мне этого монгола, — сказав, он демонстративно отвернулся.

Княгиня не стерпела такого обвинения:

— Это не мой Иван. Это ты с ним хотел задружить, а сам не поехал даже на похороны митрополита.

Она задела его больную струну. Он тогда долго думал, ехать или нет. Узнал, что уехал брат, не уведомив о своём намерении. Это его взбесило. И он решил, что одного от Твери хватит. Потом Александр покаялся за поспешное, нервное решение. Но... момент упущен.

После этой размолвки они не смотрели друг на друга, а молча, каждый в своё окно, взирали на окружающую природу. И если князю она ничего не говорила, то княгине напомнила о её весенней мимолётной встрече. Хоть ей и стыдно было признаться самой себе, что парень запал в её душу, но это было так. И чем ближе она подъезжала к тому месту, где они провели ночь, тем сильнее билось её сердце. А вдруг?.. Как бы она поступила? Тем более, она знала, что под её сердцем зародилась новая жизнь. И виновник — тот, молодой, прекрасный разбойник. Да разве можно забыть его открытое, честное и такое независимое лицо. Только такой человек в состоянии принять смелое, волевое решение, оградив её от бесчестия, а скорее всего, спасший ей жизнь, рискуя своей. «Жив ли он сейчас? Помнит ли обо мне, как я о нём?» — думала Анастасия.

На этот раз они с Александром расставались недалеко от урочища Чур-Михайлов, где кончались Рязанские земли. А дальше — Дикое поле, вотчина каких-то казаков да разбойников, одним из которых был он.

— Ты о чём думаешь? — спросил муж.

— Да думаю, чем бы тебе помочь, — вырвалось у неё. — Вот... возьми! — она сняла с пальца кольцо с большим дорогим камнем.

Это был его подарок ей на свадьбу. Сердце у него вдруг смягчилось. Ей ради него не жаль даже этого кольца, которое она так любила. И всё ради него!

— Милая, ты меня прости. Эта поездка, мои думы...

— Я желаю тебе успешного завершения, — прервала она запоздавшее излияние мужа. — Вернувшись к себе, я помолюсь за тебя и попрошу это сделать и епископа. Доброго тебе пути. Береги себя! Знай, — она замялась, потом сказала, — я люблю ... тебя.

— Я тоже, милая. Мне так горько с тобой расставаться!

Он поцеловал её на прощание, вскочил на коня и хлестнул его плетью. За ним поскакала охрана.