Иван Калита

ГЛАВА 32

В убогой келье сидели чернец Ананий и великий князь Иван Данилович. Между ними вёлся неторопливый разговор. Скорее, это была исповедь князя. На небольшом почерневшем столе лежали листы рукописи. Это Сийское Евангелие, которое писал чернец по просьбе князя. Листы отложены в сторону.

— Не знаю, может, я заблуждаюсь или возомнил о себе, да простит меня Господь, — князь перекрестился, — но меня не покидает ощущение, что господь избрал меня на этот трудный путь. Ты сам подумай, брат Ананий, Господь прибрал моих братьев: Юрия, Александра, Бориса, Царствие им Небесное. А мне отец говорил, что он очень хочет, чтобы я остался на княжении. Не ведаю, может, для него это был грех. Но я думаю, что все его помыслы были о земле русской. Когда-то митрополит всея Руси Пётр сказал, что видит во мне продолжателя великого римского императора Константина. Это он дал жизнь великой христианской вере. Чувствую, что митрополит не ошибся, ибо я укрепляю нашу веру всеми силами. Ты видишь, дорогой брат, что Московия стала третьим и, думаю, последним престолом Богородицы в Русской земле.

— Да, Великий князь, — заговорил чернец, — Успенский собор, который недавно освятил митрополит всея Руси Феогност, даёт вам право говорить это. Я считаю, что вы свято блюдёте библейскую традицию: милосердие. Это одна из главных добродетелей правителя. К тому же вы благочестивы.

Чернец замолчал. Его аскетическое лицо, которое, казалось, не умело улыбаться, изменилось. Оказывается, он умеет лукаво смотреть и произносить далеко не святые речи:

— К тому же вы обладаете даром деловой хватки. Не боитесь порой содрать и три шкуры.

Князь засмеялся.

— Ответь мне, брат, может ли человек питаться одним святым духом?

Чернец улыбнулся. Князь понял его ответ и продолжил:

— Вот мы построили Успенский собор, сейчас заложили церковь Иоанна Лествичника. А разве не просится на перестройку Спасский монастырь, а с ним и строительство Спасского собора? В мыслях у меня и перестройка Архангельского собора.

Чернец внимательно слушал князя. На его просветлевшем лице — нескрываемое удовлетворение. А князь пояснил:

— А княжество должно за это платить. А люди хотят есть, одеться, построить жильё... — князь замолчал, он больше не хотел говорить простые житейские истины.

Да и по выражению лица чернеца ему было ясно, что он всё это понимает. Поэтому чернец решил перевести разговор в другую плоскость, воспользоваться тем, что князь настроен на беседу.

— Скажите, Великий князь, а вам... приходилось кого-нибудь лишать жизни? Я не имею в виду сражения.

Лицо князя не изменилось. Он ответил просто:

— Приходилось.

И пояснил:

— Ивана Ярославича, рязанского князя. Он добивался в Орде части Московской земли. По сути, захват Московии. Хан мне рассказал. Он почему-то не доверял ему и, дав мне войско, понудил к этому. Но я не каюсь, — поспешил он добавить, — такие переделы ведут только к войнам, ненужной гибели людей. Да видит бог, я это сделал во имя людей.

Иван Данилович вдруг ясно вспомнил, как это было. Помимо всего, Иван Ярославич с войском решил встретить посланцев хана на своей границе. Если бы по Руси пошёл слух, что против татар поднялся один рязанский князь, а его могли подхватить и другие, что бы было? Да разорили бы татары Русь окончательно. Пришлось послать Савёла.

Глухая ночь, спит рязанское войско в страшном ожидании предстоящего боя. Дремлет и княжеская стража. Никто не заметил, как подошёл человек в чёрном. В его руках блеснул нож. Тихо, навечно заснул один стражник, затем другой. Спит князь крепко. Не почувствовал, как из-под головы вытащили подушку. Забился было, да поздно. И силёнок не хватило. Силён был тот, кто насел на него сверху. Утром, когда прознали, содрогнулись. Его сын, тоже Иван, очень напугался и увёл войско. Дорога была открыта. Этот грех, если это грех, Иван Данилович брал на свою душу.

Князь не выдержал и зевнул, пожаловавшись чернецу:

— Устал я, брат Ананий. Пойду к себе.

Князь тяжело поднялся. Поднялся и Ананий. Он был чуть выше князя, более строен. У него умные серые глаза, а на лице была печать благочестия. Он проводил князя до выхода и благословил на дорогу.

Князь хотел пройти прямо к себе в опочивальню и завалиться спать. Да не тут-то было. Его давно ожидал ханский баскак. Как пояснил тот, новый рязанский князь Коротопол выставил вооружённых л кадей на границе, и они не пропускают ханских посланников. Зевая, прикрывая рог ладонью, князь обещал во всём разобраться. Видя, что князь утомлён, баскак не стал ему докучать и быстро удалился. Проводив баскака, Иван Данилович еле дотащил ноги до опочивальни, не раздеваясь, упал лицом вниз на кровать.

Проснулся князь, когда солнце играло с церковным куполом. Оно посылало ему лучи, а тот отвечал зайчиками. Иван Данилович какое-то время лежал, глядя в потолок. Потом, закрыв глаза, начал вспоминать вчерашний день. Он помнил, что ему надо сделать нечто важное, а что... выпало из головы. Тогда он стал припоминать, чем вчера занимался: «так, был в монастыре, у Анания, читали рукописи, потом пошёл к себе. Хотел спать. Но ему не дал... не дал баскак! Так, баскак, а он сказал, что выставили рязанцы охрану на границе. Новое дело. Где же они взяли воинов? Василий пусть едет и немедля разберётся!» Он потянулся и рывком, как в молодости, соскочил на пол. Вспомнил и другое: «Я лёг, не раздеваясь. Кто же меня раздел? Никак, Елена позаботилась. Надо к ней зайти, а то не виделись давно».

Неожиданный приход князя её удивил: «Давненько он ко мне не заглядывал. Всё в делах, да в делах. Даже осунулся. Но это хорошо, лишь бы не...»

— Проходи, Ванюша, — ласково проговорила она, отсылая прочь девок, которые расчёсывали её пышные волосы, — ты всё по делам, да по делам, — начала жаловаться княгиня, — тебе неведомо, что заболел Иван.

Иван был вторым сыном. Обличием весь в отца, а вот характером мягок, стеснительный, неуверенный в себе. То ли дело старший! Гордец, правда. Но это со временем может пройти.

— И как он? — спросил муж.

Жена не почувствовала в его голосе тревоги.

— Да Марфа делает всякие примочки, поит отваром. Стал подниматься. Вчера есть попросил.

— Раз есть захотел, значит, пошёл на поправку. А как ты?

Такое внимание и удивило, и обрадовало княгиню.

— Да того дня грудь болела. Думала, богу душу отдам. Да он смилостивился, отпустило.

— Я скажу лекарю, немец к те придёт.

— Не надоть, Ванюша. Я... хожу.

— Не, мать, — последнее время он так её называл, ей даже нравилось, — пусть посмотрит. Ладно, я пошёл. А то мне Ваську надо в Рязань посылать.

— Чё ты всё Васька да Васька. Он у тя и налоги собирает, и... — она почему-то не договорила и замялась.

Князь бросил на неё строгий взгляд и удалился.

Кочева пришёл с худыми вестями:

— Новгород опять заигрывает с Литвой. Как пришёл в Псков этот Алексашко, так опять начинается.

Но князь грозно зыркнул на него очами:

— Ты бы лучше следил за этим коротышкой.

Боярин догадался, о ком шла речь.

— А чё он?

— Да баскак мне вчерась вечером сказал, что он поставил на границе каких-то стражей, и те никого не пропускают. Хан недоволен.

— Кого это Иваныч нашёл? — задумчиво проговорил Кочева.

Князь вздохнул, наверное, вспомнил слова супруги.

— Придётся, Василий, съездить. Хана надо успокоить.

— Понятно!

Василий хорошо знал Ивана Даниловича, знал, что тот очень умно играет роль покорного слуги, а сам потихоньку силёнку копит. «Молодец!» — одобрял боярин князя и охотно выполнял все его поручения.

— Но это ещё не всё! — сказал Кочева не то что с испугом, но осторожно поглядывая на князя.

— Чё ещё у тебя? — неохотно спросил он и, не дав ему ответить, быстро поинтересовался: — скажи, как псковичане встретили Александра?

— Ну, — замялся боярин.

— Рады были. Знаю. А что им не радоваться? Он им во всём потакает, боится, как бы не попёрли. Они позвали, они и выгонят. Это им не впервой. Не их князь. А нам с тобой, Василий, нечего бояться. Мы тут родились, тут и помрём. Ладно, Новгородом займись. Скажи, что Гедимин?

— Гедимин... — произнёс боярин медленно, как бы вспоминая, что о нём можно сказать, — ушёл он из Киева. Оставил наместником не то Довмина, не то Миндова.

Говорят гольшанский князь.

— Скажи, сколько дочерей у него? — князь посмотрел на боярина с любопытством.

— Вроде две или три.

— Боярин, ты должен точно знать, что Гедимин делает, что у него творится в семье, куда войско думает направить, какому богу собирается молиться. Понял? — Потом, словно вспомнив, спросил: — Ты чё хотел сказать?

— Да ладно. Етого хватит.

Князь не стал настаивать, посчитал, что главное сказано, и спросил:

— Так когда к коротышке собираешься ехать?

— Завтра, князь, — ответил Василий безразличным тоном.

— Это хорошо. Ступай, боярин. Миняя пришли.

Василий пошёл.

— За Александром тоже присмотри! — крикнул князь ему вдогонку.

Боярин опять кивнул.

Оставшись один, Иван Данилович, прищурив глаз, как от солнечного луча, уставился в стену. Сообщение боярина, что Новгород заигрывает с Литвой, породило у него какую-то мысль. Она развивалась, захватывая его. Боярин сделал намёк, и князь понял его. «Так, так. Значит, появление в Пскове Александра новгородцы расценили как мою слабость и стали искать сильного защитника. Ладно, поглядим, что будет дальше». Но у него даже не возникла мысль обвинить себя в том, что его согласие на возвращение Александра в Псков так осложнило дело. И тут он признался себе, что его отношение к княгине облагораживает душу, являясь прекрасной путеводной звездой на его трудной дороге. Это далёкий свет на лесной дороге, который манит и зовёт к себе. Как хорошо носить в душе эту тайну, тешить себя мысленно о возможных встречах, чувствовать себя сильным и лучшим по сравнению с тем, кто с ней рядом. Делать то, что не может он. И наслаждаться своим превосходством. Нет, он не кается...

Ход его мысли прервал стук в дверь. Князь крикнул:

— Да!

Вошёл отрок.

— Великий князь, — поклонившись, обратился он, — купец Василий Коверя просится к вам.

— Пусть войдёт! — каким-то обрадованным голосом ответил князь.

Купец был не один, а с холопом, который держал в руках холщовый мешок.

— Оставь, — повернулся к нему купец и показал на дверь.

Купец подошёл к князю, они обнялись.

— Давненько мы не виделись, где это ты пропадал?

— Да всё по делам, Великий князь, по делам. Был щас и у немцев.

— Занесло тебя. Садись! Сказывай, как живёт та сторона.

Купец неторопливо сел, поправил кафтан, расставил ноги и, опершись на колени, заговорил:

— Да живут они, я бы сказал, неплохо. Но у нас лучше.

— Для кого как, — не согласился князь.

— Я говорю о торговом люде. Тама с нас стараются содрать последнюю шкуру. То откупаемся, то отбиваемся. А как попал на свою землицу — красота. Тишина. Недаром со всех сторон купечество к нам прёт.

— Прямо уж так и прёт, — не то покрасовался князь, не то воистину так считал.

— Прёт, князь, прёт! Сколь пришло из Твери, Ярославля. Да и с других мест. Скоро своих вытеснят!

— Тебя, попробуй, вытесни!

Они посмеялись, потом купец заговорил серьёзно:

— Прослышал я, что литовец на них войной хочет пойтить. Немец меж собой живёт плохо. Тевтонский магистр враждует с рижским епископом.

— Слышал, — сказал князь.

И в голове забродили мысли: «Значит, Гедимин этим хочет воспользоваться».

— Чё, расстроил тя, князь? — спросил после долгого молчания купец.

— Не, — ответил князь, — наоборот, ты подал одну мысль. Литовцу нужна подмога, щас он будет сговорчивым.

— Так-то оно так, — проговорил купец, — но стоит ли нам ввязываться? — купец пристально посмотрел на князя.

— Кто те сказал, что мы будем ввязываться? Покажем ему, что мы добрые соседи и не собираемся ударить ему в спину.

Глаза купца заблестели:

— Не секрет, как ты хошь его сделать?

— Женю я Семёна на его дочке.

— О, князь, ты голова!

Они ещё поговорили о разных вещах. Перед уходом купец подошёл к стене, где лежал мешок, развязал и достал оттуда меч отличной немецкой работы и арбалет.

— Князь, — обратился купчина, — дозволь мне вручить те этот меч. А наши кузнецы пусть-ка посмотрят да покумекают на эту штуковину, — и подал меч.

Князь положил его на стол. Достал меч из ножен. Тонкое, удлинённое лезвие загорелось на зимнем солнце. Меч был хорошо отточен и отливал белизной. Рукоять удобная, хорошо защищала владельца. Князь махнул им в воздухе, и меч со свистом его разрезал.

— Хорош! — одобрил он, вкладывая меч в ножны. — А это что за изделие? — положив меч, князь взял арбалет. Внимательно его оглядел. — А ты знаешь, Василий, — он повернулся к нему, — мне знакома эта штуковина. Помню, когда я княжил в Новгороде, видел там подобные вещицы, их называли самострелами. Конечно, эта лучше.

Иван Данилович попробовал натянуть тетиву. Не получилось. Купец показал. Когда тетива была натянута, князь заметил:

— Стрельнуть бы, Василий.

Купец улыбнулся и полез в мешок, извлекая из него пучок стрел. Иван Данилович заложил одну из них и направил на дверь. Спустив тетиву, стрела вонзилась в дверь, пронзив её. Они посмотрели друг на друга. Один изумлённым взглядом, другой — с самодовольной улыбкой.

— Хорош самострел, — князь вновь рассматривает его, — но... сложен. Да и железо здесь непростое, — он поцарапал ногтем, — но... покажу, — и положил его рядом с мечом. — Василий, знаешь, что я думаю... — и замолчал.

Купец смотрел на него и, опережая князя, сказал:

— Ты думаешь меня послать к литовцу.

Князь рассмеялся:

— Хитёр же ты, купчина.

Рассмеялся и купец, потом серьёзно сказал:

— Сделаю, князь. Для тебя всё сделаю.

Через несколько дней вернулся из Рязани Кочева и рассказал, что придумал местный князь Иван Иванович. Выслушав его, Иван Данилович не сдержал восхищения:

— Ишь, что придумал коротышка. Молодец. Разбойный люд заставил на себя служить. И хорошо служат?

Боярин ответил:

— Говорит, хорошо. Если чувствуют, что не хватает своих сил, вовремя предупреждают князя. Но... в общем-то не дают татарам грабить рязанцев.

— Так, так... — только и произнёс в задумчивости Иван Данилович.

Боярин же подумал: «Ну и князь! Уже думает, как бы их использовать».

— Ладно, — пробурчал себе под нос Иван Данилович, — вот что, Василий, мне рассказали, что немцы грызутся меж собой, тевтонцы на рижан, а Гедимин хочет этим воспользоваться, — на слове «этим» он сделал ударение.

— Обычное дело, князь, — боярин прищурился, отчего в уголках таз у него собрались многочисленные морщины, — как и мы. Хошь Ростов и числится Великим, а... — Кочева дальше не стал говорить, а захихикал.

— Ладно, иди! — сказал князь Кочеве.

Сообщение о том, что Новгород «заигрывает» с Литвой, не осталось князем незамеченным. Не прошло и месяца, как Иван Данилович велел воеводам Александру Ивановичу и Фёдору Акинфовичу готовить войско к походу.

Между тем с выполнением княжеского поручения вернулся из Литвы Василий Коверя. По виду, с каким он вошёл к князю, улыбающийся и довольный, Ивану Даниловичу стало ясно, что его поездка была удачной. Князь произнёс:

— Вижу, добрую весть принёс!

— Засылай сватов! — радостно объявил он.

Князь обнял Василия.

После ухода купца Иван Данилович позвал к себе жену и Семёна. Они явились. Тоном, не допускающим возражений, объявил им о своём решении. На глазах у княгини появились слёзы, как-никак первенец. Семён хотел было взбрыкнуть, но строгий взгляд отца остановил княжича. Вообще-то, эта весть не была для него неожиданной. Отец, таская его везде за собой, говорил с ним об этом и о том, почему так надо сделать. Князь старался заложить в сыне-наследнике такую же любовь к Московской земле, какую сам к ней питал.

Теперь можно показать и новгородцам, кто хозяин в Северной Руси. Для начала он запросил у них серебра закамского, — старинной печорской дани. Но те, не зная, на что они нарвутся, отказали. Тогда великий князь двинул войско и захватил Торжок, Бежецкий Верх. Но этого князю показалось мало. Новгород упирался платить эту дань.

Подкрепив войска низовскими князьями, он начал опустошать новгородские волости. Новгородцы, испугавшись, прислали к нему послов с владыкою Василием.

Но переговоры ничего не дали. Тогда новгородцы явились к Гедимину с целью упросить его послать кого-нибудь из сыновей на княжение в их город. Гедимин сразу ответа не дал. Он очень не хотел расстраивать свадьбу. Породниться с великим московским князем он считал для себя неожиданной удачей. Поэтому Гедимин тайно снарядил посла в Московию, чтобы тот предупредил Ивана Даниловича, что он отправит сына Нариманта-Глеба в Новгород, но тот только полюбуется и поклонится храму Святой Софии.

Чтобы задобрить прибывшего в город сына Гедимина, новгородцы предлагали ему земли. Но сделка не состоялась. Наримант знал волю отца. Новгородцы были в страхе и вновь послали послов низко кланяться московскому князю. На этот раз послы были с честью приняты, и по их настоятельной просьбе великий князь приехал в Новгород. Союза: Новгород, Псков и Литва не получилось.

Иван Данилович в душе торжествовал победу, представлял перекошенное от злости лицо Александра. Представлял и княгиню. Она, наверное, обязательно подумает о нём, о её тайном и верном поклоннике.

Зима в Московии в этом году была даже не суровой, а лютой, бесснежной. Морозы железом сковали землю. Иван Данилович закрыл глаза на то, как жители рубили леса. Он строго-настрого запретил хватать тех, кто рубил лес для отопления. Другое дело — на продажу. Тут нередко дело доходило и до разбора.

Ступая по этой мерзлоте, Иван Данилович невольно думал о том времени, когда весна вернёт людям надежду на спасение. Но каким будет лето? А тут ещё одно горе. Ясным морозным днём вдруг на землю стала надвигаться... ночь. Какая-то неведомая сила, точно платком, окутывала светило, оставляя всё уменьшающий серп. Бабы заголосили:

— Конец пришёл.

Все ринулись в церковь. Батюшки растерянно читали молитвы. А на улице совсем стемнело.

— К беде! — понеслось средь народа.

Князь был знаком с таким явлением, но не прислушаться к голосу народа он не мог. Пожар, теперь вот неослабевающие морозы. Не много ли? И он опять в молельной комнате. И там его осенила одна мысль.

Князь собрал у себя со всей Московии стариков, кто мог предсказывать погоду. Таких оказалось не менее двух десятков. По их виду можно было понять, что приглашение к князю они сочли за великую честь. Одеты все были опрятно. Новые рубахи, порты, лапти. У многих седые головы. Князь вошёл к ним с поклоном. В ответ они тоже поклонились. Он сел не в кресло, а рядом с ними.

— Ну, отцы, как зимуем? — заговорил князь, пробегая взглядом по присутствующим.

Отцы загудели, мол, такой зимы не помнят.

— Да, — Иван Данилович глядит в окно, щурясь от солнечных лучей, — светит, а не греет. А чё будет летом? — повернувшись к ним, спросил князь.

Они говорили степенно, весомо. Как понял князь, большинство было за то, что предстоящее лето будет жарким, сухим. Такое сообщение встревожило князя. Засушливое лето — это зимний голод. «Вот тебе и затмение», — подумал князь. После этой встречи он приказал Миняю потихоньку скупать зерно.

Измученные морозом леди с несказанной радостью встретили по-весеннему засиявшее солнце. Елена как-то задержалась после обеда, подошла к окну. Из него хорошо было видно, как на крепостной стене появились первые сосульки. И начала звенеть капель. Да и сама едальня преобразилась. Она посветлела, стала выглядеть понаряднее.

— Ванюша! — позвала она муженька, — ты посмотри: весна пришла. А я уж думала — не увижу.

— Ты чё это, мать, говоришь? — он подошёл и обнял её за плечи. — Да мы с тобой ещё не одну весну встретим.

Она вздохнула, сняла его руки со своих плеч и, опять вздохнув, направилась к себе.

Этот день у Ивана Даниловича был не очень загружен, и он решил после обеда прилечь. Сон долго не шёл к нему, в голову лезли разные мысли. Он не заметил, как задремал. Разбудил его дикий крик девки:

— Матушка, матушка!

Что-то кольнуло в груди. Князь вскочил и долго не мог ногами попасть в домашние бахилы. Плюнув, босиком ринулся в её опочивальню. Елена лежала на спине с закрытыми глазами и со сложенными на груди руками. Он подскочил к ней, схватил за руку. И почувствовал холод. Упав на колени, князь завопил:

— Не уходи, не оставляй меня...

После похорон жены князь несколько дней не выходил из опочивальни, запрещал кому-либо входить к нему. Боярин Василий, каждый день наведавшийся в княжьи хоромы, искал повод встретиться с ним. Но князь пресекал все попытки. Тогда Кочева бросился к только что вернувшемуся митрополиту. Выслушав боярина, Феогност, не переодеваясь, в дорожном одеянии направился к князю. Он не просился к нему в опочивальню, а густым голосом запел в переходе молитву:

— Помяни, Господи, душу усопшей рабыни твоей Елены и прости ей все согрешения, вольные и невольные...

В это время отворилась дверь опочивальни, и на пороге появился князь. Его трудно было узнать. Волосы и борода всклокочены, глаза горят, а скулы выпирали под кожей.

— Владыка! — трагическим голосом проговорил князь, подойдя, преклонил колено и поцеловал ему руку.

— Крепись, сын мой, молись! — и митрополит запел. — Даруй ей Царствие...

После молитвы, которую они допели вдвоём, князю, узнавшему, что тот пришёл к нему прямо с дороги, ничего не оставалось, как пройти с митрополитом в трапезную и угощать его. Рассказ митрополита о поездке вернул князя к жизни, а слова «крепись, сын мой, да воззри на народ, который ждёт твоих решений», пробудили желание заниматься мирскими делами.

Незаметно подкралось и лето. Старики оказались правы: оно было жарким и сухим. Помимо того, что оно губило урожай, оно ещё пугало пожарами. И они случились. Московия загорелась сразу в нескольких местах. Причём почти одновременно. Князь узнал о московском пожаре, находясь за городом в летнем дворце на Неглинке за Троицкой слободой. Он увидел столб чёрного дыма, поднимавшийся вверх. Гонца из кремля князь встретил по дороге.

На Московию страшно было смотреть. Казалось, был сплошной костёр. К Замоскворечью, где дома прижимались друг к другу, невозможно было подойти. Горело и в кремле. Но там спасало то, что дома стояли не так кучно. Около месяца Московия занималась тем, что разбирала завалы, хоронила обгоревшие трупы. Когда наконец кончилось это страшное пожарище, князь оказал помощь погорельцам, отпустив около тысячи рублей. Это заставило раскошелиться бояр, купцов и других знатных московских жителей.

После того как Московия в основном отстроилась, великий князь собрал приближённых думу думать: почему случился такой пожар? И выяснилось, что перед этим видели незнакомых людей. Ниточка потянулась и дошла до Пскова. Иван Данилович схватился было за меч, да одумался. Но проучить недругов всё же решил: «Пусть познает и он, что это такое». Псков полыхал не слабее, чем Московия. Так княжества обменялись уколами.

Но на этом проделки Александра против Москвы не кончились. Для Александра поводом продолжить тайную войну послужила внезапная кончина владыки Новгорода и Пскова. Тверского князя осенила идея — иметь своего владыку. Тайно от всех Александр умчался к Гедимину и уговорил его поддержать псковского представителя, монаха Арсения. Тот согласился, даже направил послов к Феогносту, который в то время находился на Волыни. Туда прибыл и ставленник Ивана Даниловича, владыка Василий.

Митрополит отверг предложение Александра и Гедимина, зная желание московского князя. Владыка Василий им был посвящён в тайну. Как потом говорили: «Псковичи хотели поставить Арсения на владычество, но осрамились, пошли прочь от митрополита». Эти слова задели за живое тверского князя. Даже понимая, на чьей стороне митрополит, Александр решил отыграться на московских купцах. Они стали жаловаться на участившие грабежи на Псковской земле.

Великий князь был взбешён. Купцов он не только стерёг, но и берёг. Иван Данилович направил в Новгород послов с предложением напасть на Псков. Новгородцы, напуганные недавними деяниями на их земле московского князя, сразу согласились принять участие в походе против соседа. Подняты были и низовые князья. К походу всё было готово, и все ждали сигнала к выступлению.

Неурожай мог привести к массовому голоду на Московии. Великий князь зорко следил за ценами на зерно. Недаром он ещё зимой заставил Миняя закупить зерна побольше. Сейчас, стоило только торговцам поднять цену, как князь выбрасывал на рынок часть своих запасов. Такими мерами он поддерживал более или менее доступные цены. Время было трудное, но голода не было.

Князь лично бывал на рынках, чтобы самому знать, что происходит. В этот день, вернувшись, он занялся с Миняем подготовкой дани для отправки хану. А после этого надо было с воеводами обсудить пути движения, куда отправлять обозы с кормлением. Устав отдел, он пошёл спать.

И вдруг увидел сон: с неба спускается Анастасия с малым дитём на руках, осуждающе смотрит на него и протягивает дите со словами: «Ты хочешь его убить? Так убей, если ты такой кровожадный. А за ним и меня жизни лиши!» Встаёт на колени и подставляет голову. Мол, руби, чего стоишь? Проснулся Иван Данилович весь в поту, а в глазах — она! «Тьфу, наваждение какое!» Хотел Марфу кликать, чтобы она сон объяснила, да удержался. Долго сидел на лежаке с одеялом, наброшенным на ноги. Потом отбросил его, кликнул отрока и приказал позвать воеводу. Запыхавшийся, прибежал Фёдор Акинфович.

— Объяви: похода не будет! — сдавленным голосом произнёс князь.

Воевода хорошо слышал эти слова, но не поверил своим ушам. Переспрашивать не стал. Уж больно страшно выглядел князь. Иван Данилович быстро прошёл мимо растерянного воеводы и направился в молельную комнату.

Слух о том, что московский князь собирает войско, чтобы идти на Псков, докатился и до Александра. Когда тверскому князю сообщили об этом, он даже побледнел. В этот же день за обедом он напал на жену со старыми обвинениями. Анастасия не выдержала:

— Да он... — она чуть не проговорилась, почему её муженька вернули в Псков. — Разве ты не даёшь повода? Ты думаешь, я не знаю, что ты посылал поджигателей?

— Это неправда! — вскричал Александр и выбежал из едальни.

Наутро его уже не было в городе.

Вернувшись через несколько дней, он выглядел усталым, разочарованным человеком. Не обмолвившись ни с кем даже словом, сразу прошёл к себе. Жена поняла: он ездил в Литву, но там его не поддержали. Ей стало жалко мужа. Она вошла в его опочивальню. Александр стоял у окна и тупо глядел куда-то. Анастасия подошла к нему. Но он как стоял истуканом, так и остался стоять, даже не повернулся к жене. Княгиня хотела уйти, но что-то её удержало. Она обняла мужа за плечи и положила голову на его спину.

— Милый, — ласково сказала Анастасия.

Князь резко повернулся:

— Ты... ты меня простила? — спросил он, стараясь заглянуть ей в глаза.

— Я давно забыла твои слова и думаю, что больше их не услышу!

— Клянусь! — торопливо произнёс он.

— Пойми, Александр, Московия сильнее нас. И если ты больше не будешь давать ей, — она нарочно не произнесла имя её князя, — повода, мы спокойно будем жить здесь. А в будущем ты сможешь вернуться и в Тверь, нам надо думать о детях.

Муж её хорошо понял. «Как я сам об этом не подумал? Если я умру здесь, то что будет с моими детьми? Псков не может быть наследственным княжеством для моих сыновей. А если я не вернусь в Тверь, то все знают, что я убежал из княжества и умер на чужбине, и мои дети лишатся права на наследство! Какая Анастасия умница! Ну что ж, пока смиримся».

Прошёл не один год. Москва просто забыла о Пскове. Что случилось с Александром, Иван Данилович не знал. Но он понял, что тот отстал от него. «Наверное, прослышал, что я хотел идти на него, вот и притих», — подумал князь. Теперь все помыслы московского князя были заняты Новгородом. Его наместник, Лука Протасьев, посылал ему довольно безрадостные вести. Посадник Фёдор Данилович довёл город до усобицы и едва не до кровопролития. Ещё этот посадник, минуя его, наместника, готовился к войне со Швецией.

Иван Данилович решил этим воспользоваться и, чтобы его проучить, отправил свою рать на Двину за Волок. Заволоцкие владения давали новгородцам хороший доход, это не могло не привлекать внимания московского князя. Но новый посадник сумел дать отпор. Московские войска потерпели поражение. Иван Данилович понял, что Новгородом надо заниматься не наскоком.