Июль, июнь, май

28

Долго кружил я по городу, прежде чем зайти домой. Побывал возле своей школы, — только что отремонтированной, но в сущности старой-престарой, — ещё до революции в это здании помещалась головная контора свирского судоходства; всегда у меня оттаивало сердце возле школы… Обогнул по периметру квадратную площадь Речников, — солнечную, с голубями на покорёженном, сто лет не обновляемом асфальте. Зашёл в книжный магазин, где в начале 90-х хорошо отоваривался самой необычной литературой; поглазел на полки, ныне плотно заставленные одними дамскими детективами… Вышел на улицу, и дворами, дворами, по детским песочницам, по клумбам, протискиваясь между ржавыми гаражами, между рассевшимися от времени дровяными сараями, продираясь сквозь колючую проволоку корявых акаций, устремился к дому.

Дома было тихо-тихо. Я испуганно, на цыпочках пробежал на кухню, никого там не обрёл, свернул в гостиную, — и навстречу мне встала с дивана Петровна.

— Андрюшенька! — сказала она глубоким, спокойным голосом. — Где ж ты был-то? Я тебя жду-жду… Сядь, поговорить надо.

Я сел, и она села, и сразу заговорила:

— Скажи-ка мне: что, много ещё осталось? День, два? Я не потому спрашиваю, что боюсь, а просто мне знать надо. Ты же понимаешь: лучше знать такие вещи. Так что выходит — два дня у меня есть?

— Какие там два дня, Шура… Александра… Петровна… Две недели или даже три. Ещё дней пять ничего не изменится, а потом…

— Та-ак, — протянула она грустно. — Многовато получается… Очень долго ждать. Очень долго. Что ж я делать-то буду целых две недели? Пора, Андрюшенька, домой возвращаться, забегалась я. Всё, знаешь ли, на пользу: если бы не ты, так бы и померла, жалеючи себя… «Ах, того у меня не было, ах, сего не было!..» Такая вся обездоленная… Лишенка вечная… Андрюшенька, — чего спросить-то хотела!.. А ты ведь меня не бросишь? Не бросишь, нет? Ты ведь теперь вправду мой сынок. Или внучок, — как сказать-то? Ты ведь мой теперь!..

— Твой, твой, — согласился я. — Куда ж я от тебя денусь? Не оставлю я тебя, не бойся.

Может быть, это и смешно выглядело со стороны: крутая деваха, синеволосая герла андеграундная сидит рядом с молодым парнем и чуть не плача просит его стать своим внучком. Наверное, это выглядело смешно, но мне было не до смеха. Чувствовал ли я себя виноватым перед ней? Нет, нисколько, нисколько… Кажется, я всё сделал правильно: по большому счёту правильно. Миллионы людей мечтают о том, чтобы молодость вернулась к ним, — и Петровна не исключение. Я стал рукой Божией, я исполнил эту мечту, — а это в любом случае хорошо; если я и не смог дать ей вечную молодость, то успокоил её душу.

Мы сидели рядышком на диване, мы о чём-то говорили, — мирно и любовно, мы вспоминали минувшие два месяца — без боли и сожаления, но я чувствовал, что палку перегибать нельзя: чуть нажмёшь, и лопнет выстраданная умиротворённость, в миг погаснет кроткая улыбка, и это милое девичье лицо взорвёт чёрный плач.