Из блокнота индолога

ГОЛОСА КАЛЬКУТТЫ

По раскаленной, распаренной Чоуринги — главной улице Калькутты — с раннего утра непрерывно течет людская река. Здесь можно увидеть служащих и рабочих, торговцев вразнос и туристов, горожан и приезжих. Лишь поздно ночью, часа на два-три, затихает жизнь на этой улице. Вдоль Чоуринги, на панели под навесом или без него, спят, как, впрочем, и на многих других улицах, бездомные.

С первыми поездами на калькуттские вокзалы Ховра и Баллигандж прибывают крестьяне с семьями из отдаленных районов штата. Их влекут сюда неотложные дела, кроме того, они стремятся сами посмотреть, да и членам семей показать этот многоликий город. Национальный музей открывается в 10 часов утра, но уже с 7 часов вдоль всего здания, прямо на панели, сидят группы местных жителей и приезжих и терпеливо ждут его открытия, коротая время за. неторопливыми беседами.

После получения Индией независимости значительно увеличилось стремление народных масс к образованию, усилилась тяга к культуре и искусству. Для крестьянина город, особенно такой, как Калькутта, — центр культуры. Конечно, здесь есть многое, что чуждо крестьянину, как и любому труженику вообще. Но нельзя не изумляться тому, как тысячи крестьян каждый день посещают залы Национального музея. Их интересуют и исторический, и археологический отделы. С благоговением рассматривают они памятники древнего и средневекового искусства, восхищаясь мастерством скульпторов и архитекторов, узнают в этих работах сцены ил сельской жизни, самих себя, людей, с которыми им приходится сталкиваться и сегодня, — помещиков и ростовщиков. В музее выставлено много предметов религиозного искусства: буддийского, индусского, джайнского — ведь в этих произведениях отразилась реальная жизнь предков современных крестьян.

Многих влечет еще и другая калькуттская достопримечательность — Виктория-Мемориал. Даже под горячими лучами бенгальского солнца это огромное здание всегда выглядит серым. На мраморном постаменте перед ним восседает на троне, отлитая в бронзе, старая женщина — королева Виктория. Статистика умалчивает, сколько таких бронзовых старух сидело по всей Индии. Но на постаментах часто можно было видеть надпись — «Королеве Виктории, императрице Индии, матери ее народа». Проходят мимо потомки тех, на чьих костях строилось здание Британской империи, кого Виктория и ее подданные никогда не брали в расчет. Англичане делали ставку на индийских князей, к ним обращались, задабривали и заласкивали, чтобы их же руками терзать индийских крестьян и ремесленников.

Вход в Виктория-Мемориал — платный. Очередь в кассу все растет, появляются новые и новые посетители. Они выкладывают свои монетки и робко. ступают под величественно мрачные своды музея-мавзолея, где навечно захоронен не только, дух Виктории, но и сам британский колониализм. Здесь собраны интереснейшие материалы, касающиеся истории установления английской власти над Индией, а также цроизведения искусства, памятники материальной культуры.

Многое, что представлено здесь, повествует о «доблести», «мужестве», «благородстве.» колонизаторов. И даже самые черные их дела, выглядят истинными благодеяниями. Я вовсе не хочу очернить всех англичан, в чем меня однажды упрекнул один мой друг из Калькутты. Введение книгопечатания, журналистики, запрещение обычая сати — сожжения вдов, изучение экономических возможностей страны, создание основ современной системы коммуникаций, современное машинное Производство — всему этому в какой-то мере способствовала деятельность англичан в Индии. Со временем Индия сама бы неизбежно пришла ко всему этому, так как законы социально-экономического развития необратимы, но интересы колонизаторов поневоле ускорили подобные процессы.

Разумеется, многие англичане внесли серьезный вклад в дело изучения культуры, истории и языков страны. Нельзя забывать и о тех англичанах — правда, их очень мало, — которые понимали объективные потребности национального развития Индии и в той или иной мере способствовали пробуждению национального самосознания ее народа. Благородна фигура миссионера Джеймса Лонга, осужденного английским судом за то, что он издал пьесу бенгальского драматурга Динабандху Митры «Зеркало Индиго» — индийскую «Хижину дяди Тома». Именно поэтому в Виктория-Мемориал его портрета нет. К тому же он был привезен в Россию еще мальчиком, видел восстание декабристов, переписывался с В. И. Далем, издал в Калькутте в 1869 г. переведенные им на английский язык басни И. Крылова, а затем способствовал их переводу на бенгальский язык. Это было первое художественное произведение русской литературы, изданное в переводе с русского языка на. индийский.

Создатели Виктория-Мемориал предпочитали размещать в залах совсем другие материалы, иные портреты, свидетельствующие, по меткому и справедливому выражению русского художника В. В. Верещагина, об «истории, как англичане заграбастали Индию», а согласно официальной английской точке зрения, о «цивилизующей роли Англии в Индии». Так и хочется задать несколько ретроспективных вопросов создателям музея, давно покинувшим этот свет.

Кто расправлялся с национальной государственностью народов Индии? Последним ее оплотом стал Пенджаб, государство Ранджита Сингха, покоренное колонизаторами лишь в 1849 г. В Виктория-Мемориал нет ни одного рисунка, демонстрирующего, как пенджабцы давали отпор английским завоевателям… Зато тут есть немало литографий (кстати, я видел их и на другом конце субконтинента — в музее Лахорского, форта), прославляющих жестокие расправы английских солдат с пенджабцами.

Кто истреблял повстанцев 1857–1859 гг., героически сражавшихся за свободу и независимость родины? Тексты как бы убеждают зрителя, что из-за «повстанцев англичане страдали в Лакхнау во время осады Резиденции — крепости их гарнизона в этом городе».

В музее рядом висят две гравюры. На одной из них изображена героиня национального восстания 1857–1859 гг. Лакшми Баи. О ней лишь сказано, что- она сражалась против англичан. И это все. Однако- в тексте к другой гравюре говорится о том, что во время осады Резиденции в. Лакхнау англичанам понадобилось сообщить срочные данные командованию спешивших им на выручку войск. Сведения вызвался доставить мелкий чиновник Генри Каванаг. Переодевшись в индийский костюм и вымазав лицо сажей, чиновник с помощью индийца Канауджи Лала отправился в путь и в конце концов доставил необходимые сведения. Так, о мерзавце, продавшемся англичанам, написано в десять раз больше, чем о героине восстания. Более того, сообщается, что Канауджи Лал получил единовременно 5 тысяч рупий и жалованную землю с ежегодным доходом в 847 рупий, что по тем временам было солидной суммой.

Индийский народ воздал должное своей замечательной дочери — в честь нее воздвигнуты памятники, о ней написаны романы и исследования, но в Виктория-Мемориал ее портрет все еще продолжает висеть рядом с материалами о «подвиге» Генри Каванага и предателя своей родины Канауджи Лала.

Кто расправился с героическим Типпу Сахибом? Разве не Корнуоллис, забравший его сыновей как заложников? И не Уэлсли, разыскавший труп Типпу, погибшего на поле битвы, чтобы быть окончательно уверенным в том, что он умер? Но в музей приходит крестьянин из Бихара или Ориссы и смотрит на литографии и картины, посвященные победе над Типпу, и видит, как великодушен победитель, как он благороден, как возводит очи к небу над трупом героя. Здесь крестьяне, ремесленники, рабочие и служащие получают солидную порцию фальсифицированной истории своей страны.

В одном из залов Виктория-Мемориал висит огромное полотно кисти В. В. Верещагина «Въезд принца Уэльского в Джайпур». Жаль, что остался незавершенным его великолепный замысел создать «живописную-историю того, как англичане заграбастали Индию!» Однако само по себе полотно очень интересно. На спинах слонов восседают принц Уэльский, его свита, махараджа Джайпура и его родичи. Вокруг слонов — яркая, нарядная толпа. Лица англичан под тенью козырьков пробковых шлемов плохо видны, они резко контрастируют с сочным, ярким светом картины. Зато простых индийцев художник выписал скрупулезно. Лицо каждого из них — самостоятельный, независимый характер. Художник работал над ними с любовью.

У этой картины сложная судьба. Она была написана по заказу английского королевского двора. В процессе работы В. В. Верещагин обратился к выдающемуся и авторитетному художественному критику В. В. Стасову, находившемуся тогда в Лондоне, с просьбой раздобыть ему портрет принца или устроить так, чтобы сам принц позировал ему:

«Я не решался беспокоить принца Уэльского, чтобы он не подумал, будто я навязываю ему свою лавочку, но, ввиду того что его фигура должна быть похожа, не вижу иного средства, как или достать его хороший портрет в полной форме и в нужном мне повороте, или просить посидеть его на солнце».

В. В. Стасов был возмущен этой просьбой и ответил: «Что касается Вашего поручения насчет принца Уэльского, то ни по русским посольским чиновникам, ни по английским секретарям принца (мною давно и глубоко презираемого, так что я не понимаю, как и почему он попадет в картины русского художника вместо совершенно других сюжетов!), по всем этим сукиным сынам, я ни за что ходить не стану».

Ответ друга удивил художника: «Принц Уэльский — лицо историческое, завершающее своей поездкой по Индии огромный период в истории этой чудесной страны, и как лицо историческое он интересней для меня, как интересны многие из тех Великих Моголов, которые были большими негодяями в сущности; так что мне все равно, презираем принц или нет, давно он презираем или только со времени Вашего приезда в Лондон, наконец, глубоко он презираем или только немножко. Ни с меньшим, ни с большим старанием не будет вследствие этого исполнена его фигура на моей картине… Так как эта фигура должна быть похожа, то мне и нужен или хороший портрет его в форме, или его особа для срисовывания… он мне нужен действительно как модель, а не как покровитель…» В одном из дальнейших писем В. В. Верещагина мы читаем: «Помнится, Вы были в восторге, трижды подчеркнутом, когда я сообщил Вам замысел моих картин: история заграбастания англичанами Индии. Некоторые из этих сюжетов таковы, что проберут даже и английскую шкуру, и, уж наверное, в лести или низкопоклонстве перед английским моголом, как и перед тюркскими, меня не заподозрят… Много принцев, от Уэльского до нашего императора включительно, придется мне изображать, но, признаюсь, я не буду разбирать, кто из них более негодяй или более презренен, как Вы выражаетесь, а стану брать их как исторические лица и модели…»

В конце концов картина была завершена, но… английскому двору она решительно не пришлась по вкусу. Более того, художнику не разрешили ее экспонировать и в свернутом виде упрятали в запасники, а гонорар автору сильно срезали. Так и лежал бы еще этот великолепный холст, если бы к королеве Виктории не прибыл в Лондон сам махараджа Джайпура. Тут шедевр В. В. Верещагина оказался включен в число монарших подарков. Однако и в Джайпуре холст пролежал свернутым до тех пор, пока не скончалась королева Виктория. Вот тогда-то лорд Керзон собрал индийских князей и предложил за счет их доброхотных даяний возвести мемориальный музей, посвященный памяти их благодетельницы. В нынешнем английском путеводителе по странам Южной Азии говорится, что на южной стене королевской галереи «…висит шедевр В. В. Верещагина, изображающий официальный визит короля Эдуарда VII в Джайпур в 1876 г., в то время, когда он был еще принцем Уэльским. Мимо этого экспоната, подаренного махараджей Джайпура, ни в коем случае не следует проходить».

И действительно, посетитель его не пропускает, только не тот, на которого рассчитан путеводитель, а потомки тех, кого так щедро ® реалистично, с пониманием подлинной, а не сомнительно экзотичной Индии изобразил великий русский художник, патриот и гуманист. Подолгу простаивают посетители перед истинно великолепным полотном, в работу над которым русский художник вложил не только свой талант, но и искреннюю симпатию к индийскому народу.

…Целыми днями не умолкает шумная жизнь на улицах Калькутты. Разнообразны голоса города. Тут слышится и шум порта, и сипловатые гудки морских судов, прибывающих прямо в центр города. Функционеры выкрикивают лозунги различных политических партий. Везде рекламы спектаклей, поставленных Утпал Даттом в театре «Минерва». Утпал Датт возглавлял «Литл тиэтр групп» и настойчиво вводил в репертуар спектакли на острую социальную тематику, такие, как «Чннгар» («Искра»), пьеса об индийских угольщиках; «Каллол» («Волна»), эпическое повествование о восстании моряков индийского флота в феврале 1946 г.; «Джай Вьетнам!» («Победа Вьетнаму!»). Театр всегда полон. Утпал Датт отдает определенную дань крайне радикальным взглядам, и это, конечно! сказывается и на его практике как режиссера и актера. Но долгое время это был единственный в Индии театр, работавший на профессиональном уровне и смело ставивший острые социальные проблемы. Видимо, это и определяло его популярность.

Голос Калькутты раздается и в бурных овациях, устроенных государственному ансамблю УзССР «Бахор», очаровавшему Калькутту, как и другие города Индии, своим высоким, подлинно народным искусством.

Голос Калькутты слышен и в звуках бубенчика рикши, который постукивает им об оглобли, зазывая клиентов, и в громовых раскатах многотысячных митингов, собирающихся на Майдане — огромной площади, там, где неоднократно жители Калькутты приветствовали советских руководителей.

Изредка по улицам Калькутты шествуют два-три странствующих певца, аккомпанирующих себе на незамысловатых инструментах. Их голоса — голоса прошлого — безнадежно тонут в многоголосье города, где проходят бурные митинги и процессии, где трудятся люди, процветает наука, литература и искусство. Имя этого города — Калькутта, и есть в нем среди других улиц и та, которая носит имя великого друга Индии, вождя трудящихся всего мира — Владимира Ильича Ленина.