Из блокнота индолога

ПЯТЬ СТРОК НА ОТКРЫТКЕ

Не случаен такой горячий интерес ко всем явлениям жизни Индии в душе каждого современного советского индолога. Более полутора столетий развивалась школа отечественной индологии, и открытия и работы многих наших учителей сформировали и наши взгляды, и наше тяготение к дальнейшему изучению Индии.

О жизни замечательного востоковеда Сергея Федоровича Ольденбурга, выдающегося организатора отечественной науки, многое известно. Однако высокое положение непременного секретаря Академии наук, на котором он находился с 1904 по 1929 год, оставляло в тени ранние этапы формирования его и как ученого, и как человека, не только погруженного в поиски научной истины, но и живущего интересами страны и своего народа. Правда, кое-что об этом рассказано биографами А. П. Карпинского и В. И. Вернадского, великих ученых, его соратников и друзей. И все-таки многое остается скрытым под толщей времени. Большое количество документов находится в архивах либо непрочитанными, либо незамеченными, как, например, самая обычная почтовая открытка, на которой написано лишь пять строк.

Она адресована некоему С. Степняку, проживавшему в Лондоне по адресу: 13, Гров Гарденс, Сэнт-Джонсвуд, Норд-вест. На открытке проставлена дата — 23 ноября 1888 г. Текст открытки таков:

«Брошюр у меня нет здесь, я писал по просьбе Клейбера, которому пишу о Вашем согласии. Как только получу ответ, сообщу Вам. Я получаю свои лубочные книги и картины — не зайдете ли завтра (в субботу) вечером после 5 часов посмотреть их. Я был вчера у Вас, но никого не нашел.

Ваш Сергей Ольденбург

И приписка сбоку: Мой звонок средний — 2 раза[4].

Текст этой открытки мог бы показаться деловым и малоинтересным, если бы не ее адресат. Она обращена к С. Степняку, а он не кто иной, как Сергей Михайлович Кравчинский, известный русский революционер, участник «хождения в народ», страстный борец против царизма, автор ряда книг о России, пропагандист, чьи «сказки» получили одобрение и И. С. Тургенева, и Г. И. Успенского. 4 августа 1878 года среди бела дня он в знак отмщения за жандармские расправы заколол шефа жандармов Мезенцева. Словом, это была личность далеко не заурядная и ко времени написания открытки настолько широко известная, что молодой ученый прекрасно знал, к кому обращался. Шаг был, конечно, смелый, тем более для начинавшего, ученого, будущее которого в немалой степени зависело от благоволения властей.

Ведь еще по окончании университетского курса решением Ученого совета Санкт-Петербургского университета было постановлено оставить кандидата С. Ф. Ольденбурга «для приготовления к профессорскому званию». Но суждения авторитетного ученого органа оказалось недостаточно. Требовались еще и такая справка:

«8 июня 1885 г. СПбургский градоначальник дал С. Ф. Ольденбургу свидетельство о благонадежности на предмет оставления при Университете с целью приготовления к профессорскому званию. Просителю 21 год, проживает с октября 1883 г. Васильевский остров, 6 линия, д. 15»[5].

Успехи молодого ученого были столь очевидны, что виднейшие русские востоковеды — основатель русской школы индологии профессор И. П. Минаев и знаменитый арабист В. Р. Розен сочли необходимым отправить его в командировку за границу сроком на два года для сбора материалов для диссертации на степень магистра. В мае 1887 г. он выехал с женой в командировку, предполагавшую работу в Париже и Лондоне, встречи с выдающимися востоковедами Запада. Программа его начиналась с Парижа. Он регулярно писал своему наставнику Ивану Павловичу Минаеву, уведомляя о ходе работы, о своих впечатлениях. Нет-нет да и проскользнут в этих письмах нотки тоски по Родине, возмущение тем, что творится вокруг. 26 мая 1887 г. он писал из Парижа: «Многое плохо там, и душно там теперь…»

Последняя дата, не так уж далека от числа, когда была написана открытка. Видимо, не очень-то корреспондент «отстранился» от русских дел. Возможно, это не первое письменное обращение Ольденбурга, к Степняку, который, в свою очередь, ему ответил. Только ответа в архиве Ольденбурга нет. И, думается, по причинам, вполне понятным.

О каких брошюрах говорилось, и корреспонденту, и-адресату было известно. Точно так же они прекрасно знали, что такое «лубочные книги и картины», — мы понимаем эти слова сегодня в историко-литературном смысле, а для них речь шла, можем предположить, например, о сытинских изданиях дли народа, к которым был причастен и С. Ф. Ольденбург, как он сам свидетельствует, обработками индийских сказок. Так ли или не так — предстоит еще разобраться.

Объясняя свое обращение, Ольденбург констатировал «…я писал по просьбе Клейбера». Как раз это имя уводит нас в начало 80-х годов прошлого столетия. Уже прогремели взрывы 1 марта 1881 г., уже были повешены Софья Перовская, Андрей Желябов, а другие участники процесса «первомартовцев» сосланы на каторжные работы. Лишь за один 1881 г. кроме процесса «первомартовцев» прошло еще 15 судебных расправ. Правительственный террор не знал пределов, но царизм искал и другие пути борьбы с революционным движением, в том числе предпринимал попытки отвлечь студентов от революционного движения.

В начале 1882 г. в Петербургском университете образовалось студенческое научно-литературное общество. Цель его была в высшей степени политически нейтральной — «содействовать научным и литературным занятиям студентов, устраивая рефераты и чтения, предпринимая переводы иностранных научных сочинений и издания в виде сборников или отдельных выпусков лучших студенческих диссертаций и статей, приискивая научные и литературные занятия членам и выписывая научные и литературные журналы и книги для пользования членов». В качестве инициаторов создания Общества выступили два графа — братья Гейдены и некоторые студенты, связанные с ними.

Один из друзей С. Ф. Ольденбурга, А. А. Корнилов, в своих воспоминаниях писал: «Вскоре после открытия обнаружилась скрытая цель общества — сплотить те элементы студенчества, которые могли бы деятельно противостоять весьма распространенной в студенческой среде революционной пропаганде»[6]. Так, в постановлении совета Общества от 20 февраля 1882 г. было, высказано сомнение по поводу темы «Об отношениях церкви и государства»; но прошел день 1 марта 1882 г. — обратите внимание на дату, — принят проект устава Общества, подготовленный Гейденом. Но за мартом последовал апрель, когда так называемое дело Лелонга потрясло буквально всех. Восстановить событие невозможно, и о существе его можно судить по косвенным, но достаточно убедительным свидетельствам, принимая во внимание документ, в котором говорится о необходимости «приискивать научные и литературные занятия членам».

Некий Лелонг, увлеченный карьеристскими перспективами, оказался болтлив и сообщил что-то о «прожектах» своего «устройства». В отчете о деятельности Общества за пять лет отмечалось: «…в апреле 1882 г. случилось в нем одно горестное происшествие, вовсе приостановившее деятельность Общества слишком на полгода, а прогрессивное его развитие[7] — более чем на год. Оказалось, к сожалению, что в члены Общества поступили несколько человек, далеко не с одним желанием сблизиться с товарищами в кругу истиннейших и законнейших интересов студенчества, а с целями, которые никак не должны бы были иметь студенты, — оказалось, что несколько человек думали, что Общества сосредоточит в себе студентов с определенными политическими воззрениями и что, прочее того, пребывание в нем. послужит им блестящею рекомендацией) для будущей карьеры. Такие взгляды стояли в очевидном и резком противоречии с целями Общества…»[7]

Гораздо полнее и отчетливее этот конфликт обрисован в письме брата С. Ф. Ольденбурга, Ф. Ф. Ольденбурга, его другу, известному русскому историку И. М. Гревсу. Вот что он рассказал: «Общество возникло по мысли «консерваторов» и «карьеристов», почувствовавших в острый момент студенческих волнений, какие совпали с событиями 1 марта 1881 г., необходимость сорганизоваться для противопоставления себя гораздо более объединенным «радикалам» и для проведения в университете своих взглядов и стремлений. Но они не очень тщательно вербовали себе сочленов, и неудачно рекомендованные или попавшие в Общество юноши-идеалисты скоро обнаружили скрытую тенденцию учредителей. Один болтун из части подголосков настоящих реакционных воротил прямо стал проповедовать, что Общество преследует «антинигилистические» цели и будет заботиться об исхлопотании для своих добропорядочных сочленов выгодных служб по окончании курса через свои связи, о заключении которых оно будет очень добиваться, набирая богатых и знатных участников. Неумная откровенность испортила дело, заговор был раскрыт (может быть, даже раздут), и попавшие в Общество радикалы и прогрессисты решили вывести тайных политиканов на чистую воду. Готовился резкий «запрос», который мог разрядиться в крупную историю и в такой повиточный момент привести к закрытию Общества»[8]. Заметим, что ядром той группы, которая решила «вывести тайных политиканов на чистую воду», стали братья Сергей и Федор Ольден-бурги. Эта rpyrina получила сильную поддержку со- стороны председатели Общества профессора О. Ф. Миллера. Длительная борьба привела к тому, что из Общества ушло «созвездие» учредителей-граф Гейден I, — граф Гейден II, князь Ливен, князь Голицын, граф Бобримский, князь Абамелек-Лазарев. Что собой представляли эти люди, ярко показано в портрете старшего представителя рода Гейденов, нарисованном В. И. Лениным в статье «Памяти графа Гейдена».

Общество действовало более пяти лет. На последнем этапе существования его научный отдел возглавлял И. А. Клейбер, талантливый математик и астроном, чье имя и упомянуто, в открытке, а секретарем научного отдела был А. И. Ульянов. Последнее обстоятельство сыграло решающую роль в судьбе Общества, несмотря на то что Александр Ильич еще в декабре 1886 г. сложил с себя эти обязанности и практически вышел из Общества. Уже после его. казни 12 июня 1887 г. в университет поступило следующее распоряжение министра просвещения Делянова: «Из сообщаемых Министерством внутренних дел сведений усматривается, что при СПБ-ом университете имеется Студенческое научно-литературное общество, среди членов коего состояли все главные участники преступления 1 марта сего года, а один из самых деятельных руководителей заговора, Ульянов, исполнял обязанности секретаря общества. Сообщая об изложенном, имею честь покорнейше. просить Ваше превосходительство сделать распоряжение о немедленном закрытии упомянутого общества и о последующем донести в Министерство». Студенческое научно-литературное общество разогнали.

17 октября 1887 г. С. Ф. Ольденбург писал И. П. Минаеву: «Только что получил письмо, что Ореста Федоровича (Миллера. — И. С.) изгнали за непочтительные отзывы о Каткове — неужели это правда? Такое омерзение просто берет, как видишь, как спокойно одна гадость делается за другою и все молчит»[9].

Интересно, как отразилось пребывание молодых супругов за границей в письмах его жены Александры Петровны Ольденбург. 19 июня 1887 г. она писала из Парижа И. М. Гревсу: «Тут чувствуешь себя совершенно спокойно со стороны личной безопасности, и все петербургские тревоги ужасно кажутся далекими. Мне бы очень хотелось побольше войти во внутреннюю парижскую политическую жизнь. Но как трудно понять, чего желать: такая масса различных мастей, оттенков политической физиономии представляется здешними газетами, и такая резкость и смелость выражений, что теряешься, с одной стороны, а с другой, — не вполне доверяешь резкому суждению. Кажется, что теперь положение очень обострилось, финансовый кризис, масса рабочих отпущена (т. е. уволена. — И. С.) с фабрик и бродит без дела по Парижу… Хлеб очень вздорожал; во всех радикальных и рабочих органах требуют отмены закона (мартовского этого года) о пошлинах на хлеб, требуя устройства муниципальных булочных. Зимою угрожает голод.

Странно кажется это предположение, когда видишь массу вещей роскоши, различных приспособлений к удобствам людей, дешевизну этих предметов; всякий мог бы жить с комфортом; а самое нужное дорого»[10].

Неделей раньше, 3 июня 1887 г., Сергей Федорович писал брату о неприятии парижской жизни, о встречах с коллегами, в частности с Сильвеном Леви, с которым беседовал о необходимости утверждения мира, сообщал о газетах, с которыми систематически знакомился, и среди них называл «Proletariat». Интерес к социалистически окрашенной прессе свидетельствует и Александра Петровна. С. Ф. Ольденбург, сообщая брату о встрече с С. Леви, подчеркивал: «Он тоже видит спасение в крестьянах, в земле, а о рабочих говорит, что это, вероятно, наиболее мыслящий и работающий умственно класс (вот видишь, а санскритист)»[11]. Вместе с тем во время пребывания в Париже они посещают социалистические митинги.

Такой же настрой звучит и в письмах к брату из Лондона. 23 января 1888 г. С. Ф. Ольденбург дал характеристику политической жизни Англии и, обращая внимание на роль профсоюзов, отмечал: «Этим вопросом следует заняться, он в России может иметь большое значение»[12].

«На Trafalgar Square, — писал он далее, — положено начало новой борьбе, которая должна перевернуть английские порядки. Невыносимая нужда и замедление решения коренных экономических вопросов страшно развитой благотворительностью ставят вопрос прямо и резко — только здесь масса чернее и темнее, чем парижская, и вдали мерещится кровь. Вообще надо сказать, что с горечью убеждаешься все более и более в том, что те, кому есть еще время отказаться теперь от того, что скоро возьмут от них силою, более слепы и безрассудны, чем когда-нибудь.

…А времена ветхозаветных пророков с их чудною, мощною речью прошли, и тщедушным журналистам наших дней не пробить, верно, страшной брони предрассудков «правящих классов». Да, многое придется нам пережить, и, может, смерть застанет нас еще тогда, когда кровь будет все литься и зарю восходящего солнца можно будет видеть только с «высоких вершин науки»[13].

В письмах Александры Петровны проскальзывает упоминание о некоем новом знакомом, который «…много рассказывал о Фрее и его коммуне… человек совершенно противоположный по убеждениям Фрею, материалист очень резкой окраски, требующий в настоящее время для народа только хлеба и считающий блажью заботы о просвещении»[14]. Имя его осталось неназванным, но упоминание Фрея, основателя «религии человечества», и выражение отрицательного отношения и к его концепции, и к его коммуне, вводят нас в область духовных поисков русской интеллигенции той поры, крайние пределы которых обозначены в этом письме. Не Кравчинский ли имелся в виду?

За тридцать лет, прошедшие между датой открытки и 1 декабря 1918 г., когда С. Ф. Ольденбург выступал с докладом о Льве Толстом, Россия пережила три революции, последняя из которых — Великая Октябрьская социалистическая революция — открыла завтрашний день строительства, преодоления накопленного веками зла, создания новой жизни.

Во время своей второй экспедиции в Восточный Туркестан С. Ф. Ольденбург записал 25 января 1915 г. в дневнике: «Зло надо всегда ненавидеть, а не только понимать и истолковывать. И не надо бояться ненависти, в ней больше настоящей любви к людям, к человечеству, чем в созерцании и рассуждении, самом беспристрастном. Попросту беспристрастия нет и быть не может у людей, пока они люди»[15].

Пять строк на открытке Степняку символичны — они при всей их простоте и деловитости означали серьезный поворот в образе мыслей С. Ф. Ольденбурга и связанных с ним членов Студенческого научно-литературного общества. После его разгона они составили тесный кружок, так называемое «Братство», первоочередной задачей которого была «…признана борьба с самодержавием, как основным злом русской жизни, сводящим на нет все прогрессивное содержание»[16]. В этой по-юношески наивно сформулированной идее отразилась главная задача русской революционной демократии, осуществленная благодаря самоотверженной деятельности В. И. Ленина и руководимой им партии.

Сказанное выше далеко не исчерпывает то, что скрыто в этих пяти строках содержания открытки. Предстоит дальнейший поиск.