Из блокнота индолога

АРТИ

Они сидели на веранде дома шотландского инженера Макферсона, руководившего строительством плотины. Был поздний вечер. Беседа угасла, и оба молчали, глядя во мрак. Перед домом шумела река. В кромешной тьме угадывалась стремительная пляска волн. В воздухе висела мельчайшая водяная пыль. Она оседала на волосах, на руках, на костюме, на траве. От нее становилось так влажно, что невыносимо трудно было дышать. На другом берегу чьей-то незримой рукой был зажжен крошечный светильник. Вот он поплыл над водой, резко спустился вниз и ринулся по волнам, то скрываясь за ними, то вновь появляясь и светясь призрачным, молочным светом. Скоро появился второй светильник и поплыл вслед за первым, затем третий, четвертый, и вот уже добрый десяток огоньков растянулся саженей на двести. Зажженные человеческой рукой светильники плыли все дальше, но вот почти все они утонули, и лишь один остался на плаву, превратившись вдали в такую крохотную звездочку, что, пожалуй, только в телескоп можно было проследить за ее движением.

За огоньками на том берегу наблюдала пара чьих-то встревоженных глаз с робкой надеждой на милость господню. Для чего молящийся совершал этот обряд, называемый арти? Просил богов о спасении ребенка от оспы? О дожде, о хорошем урожае? Кто он? Крестьянин? Купец? Служитель храма? Или, может, один из тех, кто обливался потом на строительстве плотины?

Вот на воде показалась новая вереница арти, поярче. Видно, светильники были побольше, а жертвователь побогаче. Кто же на этот раз просил смилостивиться богов? Огоньки горели сильнее, и даже некоторые волны просвечивались насквозь их зыбким, неуверенным светом.

Наутро пришел слуга шотландца и передал записку с просьбой прийти на плотину немедленно по получении приглашения. Слуга сказал, что знает туда самый короткий путь.

Февральское солнце припекало, и пришлось надеть пробковый шлем. Тропинка вела вдоль большой дороги, проложенной по берегу обводного канала. У нее было особое назначение — по ней могли ходить только саабы, большие и малые. Довольно высоко на склоне горы белела палатка Макферсона, и его рыжая голова возвышалась над столом с чертежами. За палаткой у коновязи нетерпеливо переминались с ноги на ногу кони. Трое из них были уже под седлами.

— Доброе утро, сэр! — приветливо обратился к гостю хозяин. — Может быть, хотите чашку кофе? Настоящий мокко!

Русскому представилась возможность здесь, в глуши, испытать на себе все прелести английского комфорта. Мокко действительно был на редкость ароматен, место удобно и для наблюдения за работами, и для отдыха — если взглянуть на север, открывалось бурное течение реки, мокрые от брызг скалы, судорожно вцепившиеся в расселины чахлые деревца, похожие на русские березки, и кустики, и скалы, горы и снова скалы, и снова горы.

— Мы вчера не закончили разговор, — заговорил Макферсон. — Вернее, это я не закончил. Точнее, не ответил на ваш вопрос. Да, я люблю технику, приложение высоких научных истин к практической деятельности человека. Не берусь судить, кто все это создал, — и инженер обвел рукой все окружающее. — Но я хочу сказать о том, что с помощью техники люди могут извлечь из всего этого столько богатств, столько… — он замолчал, не подыскав, видимо, подходящего слова, и остановил взгляд на том повороте, из-за которого вырывался поток. — Какая сила! Какая сила! — шептал он. И, замерев в восхищении, несколько минут молчал. — О, — спохватился он, — я плохой хозяин. Позвольте показать вам наши работы! Саис! — крикнул он.

— Нес, сэр! — откликнулся молодцеватый парень и подвел двух оседланных коней.

— А знаете ли, сэр, что моя семья связана с Россией?

— В самом деле?

— Известно ли вам имя достопочтенного Джеймса Лонга, он — брат моего деда.

Русский знал это имя, потому что о приезде Лонга и Россию рассказывал в университете профессор Василь» ев, а Владимир Иванович Даль в свое время с гордостью показывал знакомым письма из Индии и первое издание басен И. Крылова на бенгальском языке.

— Что с ним было дальше?

— Ему пришлось уйти в отставку после истории с книгой, которую ему вздумалось издать. С ним хотели расправиться и лишить сана. Самое страшное, что это пытались сделать наши же братья англичане. Верно, никак не могут забыть старое. Шотландец для англичанина — что-то вроде рабочей лошадки… поэтому с ним можно делать все что захочется… Сейчас будет поворот, а за ним вы увидите и котлован. Отсюда мы направим воды Ганга в сторону Мерата и Дели.

Легко ступая, кованые кони спустились по откосу и, обогнув торчавшую свечой скалу, вынесли всадников на площадку с хорошо утоптанным грунтом. Посреди площадки стояла палатка поменьше.

Санс, всю дорогу бежавший вслед за наездниками, подскочил и помог спешиться. Крупные капли пота струились по его лицу.

— Как тебя зовут? — спросил русский, спешившись.

— Икбал Сингх, сааб, — ответил он.

— Сингх?! А где же твои волосы? Где твой тюрбан? Ты же сикх?

— Я настик, сааб.

Настик… безбожник. Странно встретить в этой стране безбожника.

— А кто твой отец?

— Камаи, сааб.

Вот как! Сын батрака, крестьянина и вдруг — безбожник!

Но Макферсон тронул гостя за рукав.

— Позвольте, я представлю вам моего помощника. Мистер Вилкинс, инженер.

Молчаливый бородач шагнул навстречу к русскому и крепко пожал руку. Затем, повернувшись к Макферсону, бросил:

— Приезжал Старки.

— Что-нибудь случилось?

— Нет, он предупредил, что вы приедете.

Макферсон недоуменно передернул плечами, вздохнул и резко повернулся к гостю.

— Идемте, взглянем на стройку.

Они подошли к краю площадки. Перед ними открыл-СИ котлован, противоположный скат которого был исчерчен зигзагами тропинок, по которым тянулись бесконечной вереницей люди с плоскими корзинами на головах.

— Сколько же их здесь, этих людей? — в изумлении воскликнул русский.

— Каждый день тут работает семнадцать тысяч человек. Если хотите, мы можем спуститься.

— Хорошо, давайте.

Внизу, под скалой, еще оставалась тень, и там, сидя на рыжей кобыле, возвышался полицейский офицер.

— Хэлло, Старки, что вы здесь делаете? — насмешливо и с удивлением спросил Макферсон. — У вас имеются какие-нибудь претензии к нашим рабочим?

Козырнув, Старки послал кобылу вперед и, уже выехав на открытое место, крикнул:

— Да нет, я просто отдыхал от этого проклятого солнца.

Люди сторонились кобылы, кто-то оступился и просыпал содержимое корзины.

— Взгляните в ту сторону, — Макферсон показал на склон горы, где виднелась хижинка с треугольным оранжевым флажком над ней. — Когда мы вытащим из котлована еще миллиона полтора кубических футов, там будет заложена взрывчатка, и Ганг отдаст большую часть воды каналу. Правда, до этого еще нужно будет укрепить берега. Тысячи и тысячи крестьян получат воду.

— Бесплатно?

— Как бы не так! Есть надежное средство — налог. Здесь даже сложили песню о новом налоге.

Внутри котлована было и душно и пыльно: равномерные движения землекопов, молчаливые фигуры, поднимавшие корзины с землей на головы, шлепанье босых ног по влажной почве — все сливалось в монотонный и удручающий ритм. Здесь уже не было людей — лишь послушные частицы какого-то громадного механизма, все одинаково блестящие от пота и посеревшие от оседавшей на телах пыли.

На лицах не было ни тени каких-либо чувств, лишь беспредельное утомление.

…Русский со своим спутником выбрались на другую сторону котлована, где их уже ждал саис с конями.

— Мистер Макферсон, скажите, что эти тысячи людей получат от канала?

— Ничего, кроме заработка, пока он строится.

— А потом?

— Затем они будут искать другую работу. Пойдут батрачить. Будут голодать. Все будет так, как всегда в этой стране. Да они и сами знают об этом и все-таки идут и идут к нам. Зачем же здесь техника? Один паровой экскаватор стоит десятки тысяч фунтов стерлингов. На нем должны работать три англичанина, экскаватору нужны уголь, смазка и осмотр. А что нужно им, этим людям? Полфунта риса в день да пара лепешек. Посудите сами, зачем тут моим хозяевам чудеса техники, о которых мы говорили вчера?!

— Но ведь техника должна служить на благо человечества!

— В глазах англичанина индийцы стоят много ниже даже ирландцев, а вы знаете, что ирландцы для бриттов уже не люди.

Русский сквозь стекла пенсне смотрел на механические движения тысяч людей. Он всматривался в лица, заглядывал в глаза, пытаясь увидеть в них хотя бы искру возмущения. Все было выжжено беспощадным солнцем, загнано чужой властью глубоко внутрь. Пересохшие губы, мокрые от пота набедренные повязки, чернеющие впадины над ключицами, трепещущая от напряжения кожа, под которой бугрились лиловатые вены. За какие грехи согнали этих людей сюда, где тот Данте, который заклеймил бы это позором на века? Где он? Пусть придет, пусть обмакнет свое перо вот в эту кровь, смешанную с потом и грязью, и пригвоздит к столбу позора тех, по чьей воле создан этот круг ада!

От этих мыслей его отвлекло лишь появление Старки, сидевшего в седле подбоченясь, точно кондотьер.

— Мистер Вересов, я сожалею, но вам придется покинуть зону канала.

Макферсона словно взорвало:

— Старки, вы спятили с ума! Мистер Вересов мой гость.

— Я ничего не знаю, мистер главный инженер. У меня имеется распоряжение начальника департамента полиции, согласно которому мистеру Вересову не разрешено посещение зоны.

— Простите, капитан, я думаю это недоразумение.

— Нет, мистер Вересов. Вот телеграмма, — и Старки вытащил из кармана мундира бланк и протянул русскому.

Вересов спокойно взял бланк, развернул его и вполголоса прочел: «Посещение зоны строительства канала мистером Вересовым нежелательно».

— Ясно.

Макферсон покраснел, щеки его пылали.

— Пойдемте, дорогой друг, не то опоздаем к ленчу, — бросил он, и кони затрусили ленивой рысцой, как бы показывая, что в этом климате, под этим солнцем нельзя спешить. За ними вслед бежал все тот же саис.

У гест-хауза, резиденции для гостей, придерживая коней, Икбал Сингх помог Вересову сойти с лошади и стоял, глядя тому в лицо.

— Что ж ты, Икбал Сингх, так смотришь на меня?

— Я сражался у Собраона, сааб. Мы сильно молились перед боем нашим богам, но они нам не помогли. Не помогли нам и люди. Наш учитель Баба Рам Сингх просил у русского бадшаха помощи. Почему ваш бадшах не помог нам, сааб?

Трудно было ответить на этот вопрос. Вересов знал об этом письме, даже сам переводил его. Ученому было известно, что оно докладывалось царю и тот высочайшей рукой наложил рескрипт: «Надлежит избегать всего, что может повредить интересам августейшей сестры нашей Виктории». Вересову нечего было сказать, и он стал нервно теребить в кармане платок. Затем повернулся к саису спиной и, внезапно ссутулясь, быстрыми шагами зашагал к своей комнате. Перед дверьми он обернулся и еще раз посмотрел Икбал Сингху в глаза. Тот по-прежнему не отрываясь глядел на русского, и в черных глазах горели огоньки. Русский шарил в кармане в поисках ключа, нашел его и склонился над замком. Огоньки в глазах Икбала Сингха мучительно напоминали что-то, виденное совсем недавно, по память не хотела подсказывать.

Сидя за обеденным столом напротив необычно молчаливого Макферсона, Вересов вертел ложку. Тусклый блеск ее концентрировался в выпуклой части и невольно притягивал взгляд к этой блестящей точке. «Арти! Арти!» — вспомнилось русскому, перед его взором встало то, что он наблюдал вчера ночью на Ганге, и Вересов ясно увидел, как засверкали глаза Икбал Сингха огнем надежды.