Избранники Небес

Г л а в а 9 ВЛАДЕНИЯ ФАРАОНА ХУФУ

Долго блуждает душа, прежде чем достигнет того, к чему она стремилась. Столь длительным был и путь, который нашим героям предстояло пройти. Но прежде, чем мы вернемся в действительность, читателю предстоит увлекательное путешествие в прошлое, чтобы познать истину будущего.

— Он сегодня опять не в духе.

— Я знаю. И в эти дни лучше не попадаться ему на глаза.

— Отчего светлейший так озлобился?

— Сон… Виденье…Призрак…. Или внезапное прозрение… Не знаю, что так огорчило нашего фараона.

— Кто сегодня прислуживает ему?

— Как всегда, его любимчик.

— Финиан? Ведь вчера правитель прогнал этого наглеца…

— Это было вчера, мой друг. Сегодня этот льстец и обольститель людских умов вновь у трона властелина.

Второй фараон четвертой династии правителей представлял верховную власть Верхнего и Нижнего Кемта[13]. В отличие от царя Снофру, доброжелательного и милосердного правителя, сын был грубого нрава и деспотических наклонностей, отчего выглядел тираном в глазах народа. Фараон Хуфу[14] прославился не только великими сооружениями, построенными в его правление, но и как искусный военачальник. Он возглавил походы в Синай, Нубию и Ливию, вследствие чего стал узурпатором и деспотом не только в глазах собственных подданных, но и порабощенных народов.

Сидя на троне в зале своего царского дворца, фараон Хуфу размышлял о своих дальнейших планах. Он был средних лет, невысокого роста, крепкого телосложения и малость полноват. Головной убор фараона скрывал его поредевшие короткие волосы. Чуть более светлая кожа отличала властелина от остальных египтян. Выпячивающийся подбородок, прямой нос, поджатый рот с полными губами и хитро суженные темные глаза — таков был портрет великого властелина Кемта. Легкое белоснежное одеяние без рукавов украшала вышивка золотом. С шеи свисала золотая цепь и медальон с изображением Амона[15] верховного Бога египтян и покровителя фараонов.

— Финиан!

— Да, мой повелитель…

— Подойди ближе.

Мускулистый смуглый слуга, облаченный лишь в набедренную повязку белого цвета, приблизился к трону фараона. Он покорно поклонился, ожидая повелений своего господина. Длинные черные волосы обрамляли его продолговатое лицо и скрывали взор плутовских черных глаз. Придворному слуге было восемнадцать лет, но несмотря на столь юные годы он был силен и остроумен. Всего за пять-шесть месяцев из простого крестьянского парня он пробился в личные слуги фараона. Своим льстивым языком, покладистостью и даром в любых делах проявлять остроту ума он за короткий срок сыскал благоволение властелина и популярность при дворе.

— Жуткий сон явили мне боги вчерашней ночью…

— Я вижу, этот сон встревожил вас, правитель. Расскажите его мне, и я постараюсь истолковать его. Поверьте, я смогу избавить вас от неприятных впечатлений, оставшихся после этого виденья.

Властелин долго не думал. Он хотел поведать кому-нибудь о своем сновиденье, и единственным из подданных, кому он доверял, был Финиан. Жестом руки фараон велел охране удалиться из помещения. Шестеро стражников в золотых доспехах тут же покинули залу. За ними, отложив опахала из павлиньих перьев, последовали и нубийские рабы. Преданный слуга Финиан нетерпеливо крутился возле правителя. Присел на ступени у подножья трона и обратил взор к избраннику бога Амона.

— Не человека, не животное увидал я сегодня во сне своем. Он как-то странно сиял весь изнутри. Глаза, лицо, и даже безволосая голова светились, будто осыпанные звездной пылью. Сначала сей незнакомец молчал, потом заговорил с сомкнутыми устами!

— О боги! И что же поведал он, мой господин?

— Сперва он бормотал магические цифры, затем велел мне вырыть у подножья моей усыпальницы тринадцать склепов.

— Но для кого, мой повелитель?!

— Не для кого-то, глупый мул, а для флота моего.

— Мой властелин, какого бога вы узнали в нем?

— Нет. Он не был одним из богов.

— Тогда правитель, думаю, не станет прислушиваться к веленьям самозванца.

— Как сказать… — задумался фараон.

— Но святейший, если вы погребете весь ваш флот, то Кемт будет беззащитен.

— Не тебе судить, простолюдин! Я сделаю так, как мне подсказывает сердце.

— Конечно же, правитель, — Финиан смиренно склонил голову. — Вот только я не уразумел, отчего же владыка рассказывает этот чудный сон мне, а не жрецам, верховному сановнику Птаха[16] или номархам[17]? Не лучше ли было поведать это вашим сыновьям?

— Я расскажу им в свое время. Тебе же я велю написать символы, увиденные мною в вещем сне.

— С вашего дозволения, господин. Я позову царского писца…

— Нет. Я уже написал их.

— Мой повелитель, простите мою невежественность. Но я не пойму, что же в таком случае требуется от меня, вашего преданного слуги?

— Вот именно, Финиан, — преданность. Этого я и жду от тебя. После окончания работ в склепах ты поедешь туда и нанесешь на стены те мистические цифры, которые я раскрою тебе перед отъездом.

— Но повелитель, смогу ли я выполнить вашу святейшую волю? Ведь я безграмотен. Не лучше ли это исполнить царскому писцу?

— Нет. Это должен сделать ты. Пока будут мастерить склепы, ты обучишься грамоте у жрецов Амона.

Финиан дольше не осмелился противоречить своему господину. Он припал к ногам фараона со словами признательности и благодарности за оказанную ему столь высокую честь. Прижимаясь лбом к мраморному полу, он проклинал себя в душе за болтливый язык, а своего господина за сумасбродную идею.

Спустя шесть месяцев.

— Ты слышал, что жрецы Амона учат Финиана грамоте?

— Зачем?

— Хороший вопрос. Ответ прост, и в то же время непостижим для наших умов, — Тэнэфор оглянулся из предосторожности. И никого не заметив рядом, продолжил: — Сам фараон велел ему обучиться письму.

Этот тучный и пожилой сплетник управлял поварами царского дворца. Его собеседником был мужчина средних лет — Ариомин, племянник Тэнэфора, с помощью дяди пытавшийся попасть в свиту правителя. Лишь избранные удостаивались этой чести, и не каждому удавалось осуществить свою мечту. Уже шесть лет Ариомин лелеял надежду заполучить место личного слуги фараона, а с годами верной службы подняться на должность номарха в каком-нибудь из городов Кемта. Однако крестьянский сын Финиан, используя свой дар лести, хитростью заполучил желанное место, лишив Ариомина всякой надежды. Но тот решил не сдаваться и убрать своего соперника с этой привилегированной должности. Дворцовые интриги, злословие и козни могли изменить ход событий, а главное — лишить Финиана его места. Ради достижения желанной цели Ариомин старался сдружиться с сыном фараона — Хафрой[18]. Юный принц, как и его отец, был жестоким и бессердечным, с той лишь разницей, что не обладал могущественной властью. Преемником фараона Хуфу был его первенец Джедефра[19]. В отличие от отца и младшего брата, престолонаследник был милосерден и доброжелателен, хотя не был лишен и тщеславия. Правящему фараону его чадо напоминало отца — царя Снофру. Джедефра был фаворитом правителя, что бесило младшего сына. Хафра всей душой ненавидел брата, от этого чувства в мыслях зарождались коварные планы свержения брата с престола, прежде чем он станет правителем. Ухищрения, злобные сплетни, различные уловки — ничто не могло изменить решение фараона оставить престол Джедефре. И тем не менее младший сын не оставлял свою затею. Преемник фараона не ведал о планах брата и беззаботно поживал в своем мире. Большую часть своей жизни он провел в разъездах. Фараон Хуфу был не против его странствий. Он полагал, что это воспитает мужественность, своенравие и твердую решимость в его любимом сыне — необходимые качества для будущего властелина. Однако фараон ошибся в своих предположениях. Джедефра разъезжал по стране не в поисках приключений или забавы, а ища ответы на будоражащие его ум возвышенные мысли. Мирские заботы не беспокоили его, отчего поползли слухи, что принц будет полоумным и беспринципным фараоном. Свои злорадные мысли подданные держали при себе, из-за страха впасть в немилость владыки. Даже Хафра счел благоразумным помалкивать по этому поводу, решив безгласно строить интриги против брата.

— Ариомин! Что ты тут делаешь? — спросил принц Хафра, заметив его у дверей своих покоев.

Египтянин поклонился, выказывая почтение царскому сыну.

— Мой господин, у меня есть для вас новость.

— Новость? Какая же?

— Думаю, лучше будет поведать вам об этом наедине…

Хафра испытующе посмотрел на доносчика. Жестом руки он велел сопровождающим его стражникам и свите остаться за пределами его покоев. Вошел в просторную и прохладную комнату и, подойдя к воображаемому трону, уселся. Вслед за ним вошел и верный слуга.

— Я слушаю тебя.

— Мой господин, один из личных слуг владыки обучается грамоте.

— Ну и?

Ариомин молчал, не ожидая, что реакция молодого принца будет такой равнодушной.

— Это все, мой господин, — склонил доносчик голову.

— И ты осмелился нарушить мой покой из-за этой никчемной новости? Ах ты, раскормленная, бестолковая псина! Тебе было велено оповещать меня о происходящем во дворце. Какое мне дело до зловонного придворного слуги? — Хафра был зол, но старался казаться хладнокровным.

Ариомин в мольбах упал на колени.

— Простите меня, принц… Простите…

Надменная улыбка тронула губы царского сына. Он брезгливо пнул буквально прилипшего к его ноге слугу и велел встать.

— Ты знаешь причины, побудившие слугу обучаться письму?

— Это приказ самого фараона.

Принц Хафра удивленно приподнял бровь.

— С чего это вдруг у нашего отца вспыхнуло чувство добродетели?

— Владыка всегда был снисходителен к Финиану…

— Финиан?! Этот лживый и наглый прохвост?

Юный принц из ревности недолюбливал этого слугу. Правитель проводил с ним больше времени, нежели со своими сыновьями. Ходили даже слухи, что как-то фараон спросил мнения этого крестьянского сына, что, как понимает читатель, было оскорблением достоинства принца Хафры. Великий фараон никогда не интересовался взглядами ни своих подданных, ни даже собственных детей, но обольстителю умов, Финиану, удалось снискать наивысшее расположение властелина к себе, отчего он стал врагом принца Хафры.

— Ты знаешь причины этого поступка нашего властелина?

— Нет, мой господин.

— Тогда чего же ты ждешь?! — нетерпеливо повысил тот голос.

— Сегодня ночью моя дочь и Финиан должны будут встретиться…

— Твоя дочь? Калидэя? Я вижу, для достижения цели тебя ничто не остановит.

— На войне все средства хороши…

— Ну что ж, даю тебе последний шанс, — снисходительно сказал принц. — Смотри, упустишь его, и места слуги фараона тебе не видать, как своих ушей.

Ариомин молчаливо склонил голову и, не поднимая глаз, попятился к выходу.

Тем вечером Финиан, получив весточку от своей возлюбленной Калидэи, нетерпеливо дожидался ее у дверей своей комнатушки. Он познакомился с суженой на дворцовой кухне. Знал, кто ее отец, но никогда не подозревал об его истинных чувствах к нему. Калидэя очаровала его с первого взгляда. Он был настолько объят пылкими чувствами, что не замечал некоторых странностей своей пассии. Несколько месяцев он чаял разделить с ней единое ложе. И вот долгожданный день наступил…

В отдаленном конце коридора промелькнула тонкая девичья фигура, и Финиан нетерпеливо пошел навстречу. Стройная и грациозная, Калидэя своим обаянием могла вскружить голову кому угодно, даже членам царской семьи. Очень часто она пользовалась своей привлекательностью как оружием для достижения целей. Красивые и утонченные черты лица, длинные агатовые волосы и ласковые глаза того же цвета соблазнительно действовали на любого созерцателя ее красоты. И Финиан был не первым, попавшим в сети любви прекрасной искусительницы.

— Ты пришла… наконец-то ты пришла…

Взяв обожателя за руку, девушка побежала по коридору, словно перышко, сдуваемое весенним ветерком. Впорхнула в комнату и застыла. Поклонник прикрыл двери и замер в ожидании. Обольстительница распустила волосы и медленно подступила к нему. Она походила на пантеру, готовую прыгнуть на свою жертву. Дыхание египтянина стало тяжелым, а сердце забилось в бешеном ритме. Опустила плечики полупрозрачного платья изумрудного цвета и обнажила свои молодые упругие груди. Финиан, очарованный прелестями своей нимфы, шагнул к ней навстречу.

— Я… — желал он выразить свои чувства, но прелестница, приложив тонкие и мягкие пальцы к его губам, тихо прошептала:

— Не стоит тратить слов, Финиан. Сейчас не время…

И прильнула к его губам нежным поцелуем. Пылко ответив, египтянин не заставил ждать свою возлюбленную.

— Финиан, ты любишь меня? — завернувшись в простыню, кокетливо спросила девушка.

— Очень-очень…

— Нет, вырази это лучше… по-другому… нежнее….

Молодой человек склонился над своей нимфой.

— Я люблю тебя, моя Калидэя. Люблю как никого на свете… Сами боги помогли мне завоевать твое сердце, и я благодарен им за самый большой дар — твою любовь. Ты моя удача, моя звезда… Стань же моей женой!

Лицо девушки засияло и на румяных щеках заиграли ямочки.

— Замужество? Я подумывала об этом. Однако одной любви в браке недостаточно. Должно быть и доверие.

— Я доверяю тебе, как никому и никогда.

— Правда? Тогда скажи, почему ты втайне обучаешься письму?

Выражение радости и блаженства исчезло с лица юноши. Он лег на спину и уперся взглядом в кедровый потолок.

— Этого я не могу тебе сообщить.

— Тайна? Значит, ты все же не доверяешь мне?

— Тайна не моя и я не могу раскрыть ее.

— Даже мне? — обиженно посмотрела Калидэя на него.

— Прости, любимая…

— Ах, так?! Тогда ты больше не увидишь меня!

Девушка выскользнула из-под тонкой простыни и приблизилась к двери. Взяла с пола свой наряд, облачилась в него и собралась уже уйти, когда проход ей преградила статная фигура слуги фараона.

— Не покидай меня, мой нежный цветок. Я не хочу потерять тебя.

— Твое недоверие отдаляет нас друг от друга.

— Калидэя, любимая, я ведь сказал, что это не мой секрет.

— А мне все равно! Если ты хочешь, чтобы я жила с тобой, то должен безгранично доверять мне.

Финиан удрученно вздохнул. Он не ожидал такого поворота дел и в безвыходности сдался.

— Хорошо, я раскрою тебе эту тайну, но ты должна обещать, что будешь держать язык за зубами.

— Конечно же, любимый!

Обожатель наклонился к ней и прошептал все сведения, которыми располагал.

— Всего лишь сон? — изумленно всплеснула девушка руками.

— Тсс, не кричи так. Об этом никто не должен узнать. Будь осторожна в своих речах и мыслях, — предупредил придворный слуга. — Во дворце повсюду доносчики, и если фараон узнает о моей болтливости, мне не миновать гибели.

— Не волнуйся, дорогой. Я никому ничего не скажу.

Калидэя вскоре ушла. И как вы думаете, к кому же направилась эта совратительница? Конечно же к отцу, первому сплетнику дворца!

— Ты смогла что-нибудь разузнать?

— Да, отец.

— И что же?

— Я раскрою секрет только тому, кто действительно нуждается в этой информации.

— Ну что ж, будь по-твоему. А сейчас ступай, блудница, и вымойся после этого вонючего крестьянина. Да поторопись, через час мы должны быть у него.

Калидэя, ничего не ответив, выполнила волю отца. Спустя час, умастившись и облачившись в свой лучший наряд, она шествовала за Ариомином в направлении покоев принца Хафры. Охрана не мешкая пропустила родственников в приемную. Гости долго ждали хозяина. Из соседней комнаты доносился девичий смех, сливавшийся со звуками мягкой мелодии арфы и аккомпанирующей ей звонким напевом флейты.

Только спустя час младший сын фараона Хуфу удосужился принять «семью доносчиков». Их пригласили в гостиную, где на мнимом троне восседал царский интриган. Его белая юбка и жилет были расшиты золотом и драгоценностями. Короткие и обритые по бокам темные волосы украшала золотая нить, корона принца. Хафра был похож на своего отца, с различием лишь в выражении лица. Фараонову лику были свойственны властность и суровость, в сыне же проявлялись грубость и алчность. Хитро суженные черные глаза будто сверлили каждого человека, попавшего под его взор. Этот жестокий взгляд принца вызывал ужас в прислуге и повергал в трепет родню, поэтому, разговаривая с ним, мало кто осмеливался взглянуть ему в глаза.

Царский сын жестом подозвал к себе посетителей. Приблизившись, те застыли в поклоне.

— Что же ты разузнала, Калидэя? — не церемонясь перешел Хафра к вопросу о главном.

— Достопочтенный принц, шесть месяцев назад наш светлейший владыка увидел мистический, а может, и вещий сон. Некто, не имеющий сходства ни с одним из богов Кемта, велел правителю соорудить у подножья Великой царской усыпальницы тринадцать склепов и поместить туда свой флот. Его слуге Финиану было поручено надписать на стенах склепов арифметические знаки, услышанные фараоном во сне, — девушка умолкла, все еще не смея поднять голову.

— Это все?

— Да, мой господин.

Хафра, помолчав немного, в раздумье поднялся и приблизился к гостье.

— Первой красавице дворца не следует так утруждать свою нежную спинку.

Царевич, положив руки ей на плечи, велел выпрямиться. Он пристально посмотрел в глаза девушки, пытаясь навязать ей свою волю. Калидэя застенчиво опустила глаза.

— Ариомин, уже поздно, и тебе пора домой. О делах поговорим позже… Может быть, завтра.

— Конечно же, мой господин. Я не хочу вас утомлять. Доброй вам ночи, принц. Пошли, Калидэя, — Ариомин взял дочь за руку.

— Нет-нет. Ты неправильно истолковал мои слова.

Я повелевал уйти тебе. Твоя же дочь должна будет остаться здесь. Негоже столь прекрасной юной особе разгуливать в потемках по улицам. Там столько бродяг, а вдруг кто-то осмелится оскорбить ее? Полагаю, ей лучше остаться здесь под моим неусыпным присмотром и заботой. А утром я велю носильщикам доставить Калидэю домой в моем личном паланкине.

Ариомин понял намек царевича.

— Как пожелаете, принц Хафра.

Девушка метнула на отца злобный взгляд. Ее укор хоть и тронул отцовское сердце, однако тот не осмелился противоречить желанию принца. Он ушел, оставив дочь Хафре. Всю дорогу Ариомин проклинал в душе представителя царской крови. Но немного поразмыслив, утешил себя единственной мыслью:

«Чем делить ложе с вонючим крестьянином, а возможно в будущем стать его женой, уж лучше пусть будет наложницей принца».

Первые солнечные лучи забрезжили на горизонте. Сизое небо постепенно приняло красочные тона. Бирюзовые, пурпурные и янтарные полосы предвещали восход светила. День сулил быть жарким и удушливым. Воздух, чистый и прозрачный, был наполнен ароматом влажного кедрового леса. Первыми радовались новому дню пернатые. Они безустанно щебетали, словно пересказывая друг другу события прошедшего дня. Вслед за ними начинали свой день другие представители животного мира, и самыми последними в этой череде оживания были люди.

Как и было обещано, Калидэю к утру доставили в отцовский дом. Из-за вечернего инцидента, или, скорее, предательства, девушка была в обиде на отца. На все его расспросы она лишь злобно хлопнула дверью своей комнаты. В то самое время в царском дворце происходили более значимые события, поэтому я обращу внимание читателя именно туда.

Дождавшись, пока фараон откушает утренних яств, третий из шести сыновей Хуфу изъявил желание видеть отца. Хотя царская семья жила вместе, родные редко встречались.

Поприветствовав сына, правитель приказал прислуге принести охлажденное вино и фрукты. Фараон был бесспорно жестокой натурой, но своих детей он любил, поэтому старался быть с ними лишь требовательным.

Отец и сын поговорили о некоторых делах страны, и Хафра, увидев, что правитель в настроении, решил приступить к «допросу» с помощью искусно наводимых вопросов.

— Отец, во дворце ходят слухи, что один из ваших слуг обучается грамоте.

Фараон Хуфу насторожился при этих словах.

— Кто посмел оглашать эту тайну?

— Тот самый, кому вы доверили ее.

Лицо владыки сделалось суровым.

— Так, значит, мой верный слуга предал меня?!

— Государю не стоит доверять прислуге. У него есть сыновья, и они всегда рады выполнить любую вашу волю, — намекнул Хафра на собственную готовность.

Хуфу не стал раздумывать. Не имея склонности прощать предательство, он вынес свой приговор.

— Если Финиан предал своего властелина, то он заслуживает смерти! Скоро работы в склепах закончатся и этот неверный пес должен будет поехать к усыпальнице. Он выполнит свою миссию и тогда…

— Отец, разве не проще убить его сейчас и доверить это задание одному из своих сыновей?

— Нет!

— Но отец…

— Мои сыновья не рабы, а воины, и как воину я велю одному из вас прикончить предателя… но только лишь после того, как этот крестьянский буйвол завершит задачу.

Хафра возликовал в душе, но ни одна мышца на его лице не дрогнула.

— Я всегда готов служить доблестному правителю Кемта.

— Я не тебя имел в виду, Хафра. Это дело я поручу Джедефру. Он мой наследник! Как будущий властелин, он должен проявить мужество и отвагу, пусть даже в таком пустячном деле.

Лицо Хафры побагровело, его грызла зависть. Он всем своим существом ненавидел своего брата, за первенство рождения. Однако в присутствии других, а особенно фараона, Хафра выказывал к брату огромное почтение и любовь.

— Да свершится ваша святейшая воля, повелитель. Вот только… я не уверен, что Джедефра согласится убить слугу.

Владыка бросил гневный взор на сына.

— Нет-нет, я не намеревался рассердить вас, отец.

Но наш любимый брат слишком мягок с людьми и он не сможет беспричинно убить одного из слуг.

— Да как ты смеешь обвинять будущего фараона Кемта в трусости и мягкотелости? — повысил фараон голос.

Хуфу задумал проучить своего непутевого и злословного сына, но тот вовремя спас свою шкуру. Склонив виновато голову, он начал оправдываться.

— Поверьте, государь, у меня и в мыслях не было дурно отозваться о нашем любимом и доблестном старшем брате. Просто-напросто наследный принц давно знаком с Финианом и ему будет трудно убить его.

Пыл владыки постепенно остыл, и он передумал наказать свое чадо.

— Ступай и займись лучше полезными делами! Услышу от тебя еще что-нибудь дурное о брате — и не миновать тебе моей кары.

Хафра покорно поклонился и направился к выходу. Стоявший за дверьми слуга вовремя успел скрыться за колоннами. Принц был огорчен и зол, поэтому не заметил чье-то присутствие в помещении. Он отправился к себе, а слуга, подслушавший разговор владыки с сыном, с трепетом в сердце побежал к покоям будущего фараона.

Комнаты, выделенные старшему сыну семейства, занимали почти четверть царского дворца. Однако Джедефра не благоволил к роскоши, как его младшие братья. Многие помещения его покоев были заперты и не использовались хозяином.

Для воспитания наследного принца царица Меритатес наняла мудреца Шамаила. Наставник с детства привил принцу любовь к поэзии и искусству и отвращение к золоту и кровопролитным войнам. Уроки мудреца не прошли даром. Наследник начал презирать лживых и алчных жрецов, использующих в своих корыстных целях слова богов, и полководцев, губящих народы, соседствующие с Кемтом. Юный царевич, путешествуя по стране, изведал горести и лишения своего народа. В отличие от своего отца, правителя Кемта, он воочию видел проблемы египтян, и пытался всячески помочь людям. Джедефра был талантлив и умен, вот только хитрости ему не хватало. Добродушие и милосердие возвышали его в глазах подданных, но только не фараона Хуфу. В представлении владыки истинный фараон должен был обладать такими характерными чертами, как беспощадность, доблесть и расчетливость. Для проявления этих качеств не требовалось чрезмерных познаний или острого ума, достаточно было иметь смекалку и прозорливость. Но несмотря на нравственные уроки родителя, наследный принц не желал меняться. Он делал всегда и все по-своему, и лишь эта черта его характера радовала рачительного отца.

В этот утренний час принц Джедефра все еще нежился в постели. Финиану наказали подождать, пока «его светлость» омоется и позавтракает. Затем заметавшегося от нетерпения слугу провели в гостиную. Наследник принял посетителя со свойственным ему добродушием. Он знал Финиана несколько лет, и сам рекомендовал его прислужником фараону. Впрочем, сейчас это не имело никакого значения. Главным для Финиана было, как спасти голову? Он понимал, что сам виноват в гневе владыки, но не терял надежду на прощение жестокосердного Хуфу. Единственный человек во дворце, кто мог помочь горемыке, был наследный принц. Именно к его ногам с мольбой о защите припал болтливый слуга. Джедефра со вниманием выслушал молящего и впал в раздумье. Пойти против воли фараона он не мог. Один лишь шанс был спасти молодого слугу, постараться вескими доводами переубедить отца.

Защитник велел слуге фараона продолжать жить как прежде, прислуживать правителю, не выдавая своего знания о расправе. Наследник трона пообещал оказать ему помощь и содействовать прощению.

Приговоренный чуть приободрился, но все же тревога не покидала его. Конечно же, он догадался, от кого Хафра узнал тайну фараона. Калидэя, его нежная возлюбленная, предала его.

После ухода визитера Джедефра недолго размышлял. Он был обеспокоен судьбой ослепленного любовью бедолаги. Облачившись в богатые одеяния наследного принца, чем он пренебрегал в остальное время, царевич отправился к правителю.

Фараон с радостью принял сына. В нем он видел образ своего покойного отца, умелого властелина процветающего Кемта. В теплой атмосфере они долго беседовали, не затрагивая тему расправы над Финианом. И вот наконец-то убедившись, что фараон находится в хорошем расположении духа, сын завел речь о главном.

— Отец, во дворце ходят сплетни о раскрытой тайне фараона.

Владыка изменился в лице. Жестом руки он приказал всем оставить его наедине с сыном.

— Кто отважился распространять эти сплетни?

— Не тот, о ком вы подумали, отец. Несчастный слуга тут ни при чем.

— Ах, несчастный слуга?! Так значит это он рассказал тебе?… Мне следовало бы лишить этого наглеца языка. Этот крестьянский мул уже перешел все границы дозволенного.

— Так не лучше ли будет отослать Финиана обратно в его же деревню?

— Нет. У себя в деревне он еще больше начнет чесать языком. Он умрет! И убьешь его ты… Я так решил.

Принц обомлел, услышав желание отца.

— Но отец, ведь Финиан невиновен. Он натворил эту глупость от юности и неопытности…

— Не защищай его! Он повинен — и точка.

— Как же я смогу убить невинного человека?

— Невинного?! А если бы этот мерзавец опоил твоего правителя смертельным ядом, ты бы опять считал его невинным?

— Отец…

— Молчи! Ты мой сын, будущее Кемта, и ты выполнишь волю отца — своего фараона!

Наступила продолжительная пауза. Джедефра поднялся, откланялся и произнес свои последние слова:

— Вы мой повелитель, я горячо люблю и уважаю вас, но эту вашу волю я не исполню.

— Ты противоречишь мне?! — глаза фараона Хуфу налились кровью.

— Не противоречу, а отказываюсь быть убийцей.

— Ты вершишь справедливость, а не убийство! Ты воин, а не палач!

— Я все равно не сделаю этого, мой фараон. Какие бы вы не привели доводы, чтобы аргументировать вашу жестокость.

— Ах вот как ты запел? Ты, мой возлюбленный сын, в ком я души не чаял… Вон отсюда! Я прогоняю тебя из дворца. Убирайся на все четыре стороны! Живи где хочешь и как хочешь, но пока я жив, не смей возвращаться в Меннефер![20]

Джедефра ничего не ответил. Подавленный размолвкой с отцом, он тут же удалился к себе, для подготовки к отъезду. Даже в этом раздоре принц искал хорошие стороны. Теперь он был свободен, как ветер в поле, и никакое обязательство больше не принуждало его жить во дворце фараона Хуфу.

Он уехал в тот же день, не объяснив никому причины своего отъезда. Тем не менее придворные поняли все и без слов наследник впал в немилость владыки! Учитывая безжалостный и изуверский нрав фараона Хуфу, было бы благоразумным унести ноги на край света. Но Джедефра не уехал так далеко, а поселился в Уасете[21].

С отъездом защитника надежда Финиана улетучилась. Конечно же, обреченный слуга мог припасть к ногам фараона и со слезами умолять его о прощении, или убежать из Меннефера, а возможно, даже из страны. Однако он все равно бы не избежал расправы бесчеловечного властителя. Сколько бы не прошло времени, правитель Кемта обязательно нашел бы его и отомстил за предательство. Поэтому, оставив в стороне мирские заботы, Финиан решил спасти хотя бы свою душу.

Наступил долгожданный день! Он был радостным только для трех человек фараона, его младшего сына Хафры и доносчика Ариомина.

В тронном зале собрались царевич, приговоренный слуга и с десяток воинов в блестящих, золотых доспехах.

— Ты помнишь все, чему научили тебя жрецы?

— Да, мой господин, — не поднимая опущенной головы, отозвался Финиан.

— Тогда ступай и сверши то, ради чего ты был рожден. Да помогут тебе боги!

Приговоренному было велено дожидаться конвоя и своего убийцу за дверьми зала. Слуга покорно ожидал у входа, как вдруг почувствовал на своих обнаженных плечах чье-то нежное прикосновенье. Он узнал аромат своей возлюбленной, но не шевельнулся. Калидэя подступила к нему и обняла. Недавний обожатель стоял как истукан. Горькие слезы сожаления нахлынули на глаза девушки, но уже поздно было что-то изменить.

— Прости меня… Прости, Финиан… Прости, любимый… прости… — шепотом повторяла она.

Ее искреннее раскаяние и слезы растопили лед в сердце молодого египтянина. Он обнял Калидэю за плечи и уткнулся носом в ее роскошные волосы, источающие аромат цветов. Только сейчас он осознал, насколько глубоко любил ее. Он готов был простить ей все — измену и предательство. Единственное, о чем сожалел Финиан, оглядываясь на свою жизнь, это то, что он никогда больше не увидит свою возлюбленную… никогда не почувствует сладость ее теплых губ, благоуханных, одурманивающих дух, и не услышит ее звучного и ласкового голоса. Египтянин взглянул в глаза своей возлюбленной. В них было столько любви и нежности. Губы его тронула улыбка, успокоившая кающуюся грешницу.

«Он простил меня… простил…» — с облегчением подумала девушка.

За дверью послышались шаги воинов.

— Возьми…. Выпьешь этот настой… он поможет избавиться от предсмертных мук, — и сунула спасительный флакончик с ядом ему в руку. — Прощай, любимый!.. — нежно поцеловав Финиана, она прошмыгнула за одну из колонн и притаилась.

Конвой обступил приговоренного и, следуя на шаг позади от принца Хафры, все двинулись в путь. У выхода из дворца их ожидал паланкин царевича с восемью нубийцами-рабами. Царевич поехал в паланкине, а обреченный на смерть слуга побрел за ним, стараясь не отстать.

— Сегодня чудный день, Финиан. Тебе крупно повезло умереть именно сегодня.

— Это ваш везучий день, милосердный принц Хафра.

Царевич рассмеялся.

— Ты таишь на меня злобу, хотя я всего лишь выполняю повеления нашего фараона.

Слуга ничего не ответил, а сам подумал: «Какой же лицемер. Сам надоумил владыку убить меня, а сейчас ведет себя как невинный агнец».

Путь от дворца к усыпальнице занял несколько часов. На месте назначения путников ожидал строитель склепов — Менкасур и его подмастерья.

Каждый склеп состоял из кладки сорока одного каменного блока (вес одного был в среднем восемнадцать тонн), они герметически закрывали углубление длиной сто футов, вырубленное в камне. В нем была кедровая ладья, разобранная по частям. Тринадцать склепов были зарыты в песках пустыни на южной стороне усыпальницы фараона Хуфу. Именно на стенах этих склепов Финиану предстояло высечь магические цифры виденья властелина. Пока он отдыхал и крепился силами, строители подготовили все необходимое для предстоящих работ. Слугу фараона снабдили инструментами, прикрепили к концам веревок твердую доску и опустили на ней в склеп. Финиан нанес на глинистую поверхность цифры, указал номер склепа, намазал надпись лаком из древесной смолы и дернул за веревку. Несколько коренастых, дюжих ливийцев живо подняли его на поверхность. Рабы заложили каменными плитами проход в первое углубление, и Финиан перешел в очередной склеп. Надписал двенадцать склепов и подошел к последнему. День был на исходе. Желто-красное закатное солнце золотило отполированную вершину пирамиды Хуфу. На южной стороне усыпальницы, на белых облицовочных камнях появилось изображение сокола оптический обман благодаря игре света и тени. Он извещал об окончании дня, для кого-то обыденного, а для кого-то последнего.

Радуга цветов заиграла на безоблачном небосводе. Жара дня спала и вечерняя прохлада принесла облегчение изнеможенным телам рабов.

Сложив руки на груди, Финиан созерцал последний закат в своей жизни. Подул легкий ветерок, принесший знакомый аромат кедрового дерева. Слуга вздохнул, с горечью вспомнив свое детство. Оно было тяжким, но надежда на лучшее будущее всегда теплилась в его сердце. Упорными трудами добивался успехов, завоевал сердце любимой, и тут все кончилось, не успев начаться. Подумав о Калидэе, он вспомнил о последнем даре возлюбленной. Смертельный яд должен был безболезненно убить его. Коротка была его жизнь, но он ни о чем не сожалел.

— Прощаешься с жизнью, жалкая псина?

Финиан не шевельнулся. Он узнал голос своего убийцы.

— Нет, ваше безжалостное величество. Представил на миг день вашего правления — и мне стало больно за народ Кемта.

— Больно? Что за чепуха! — Хафра упорно добивался престола. Несмотря на то, что его старший брат был будущим фараоном, он надеялся свергнуть Джедефру и занять его место. — Я буду великим фараоном, и все здесь будет моим! Все! Я велю построить колоссальную усыпальницу, моя статуя будет превышать все изваяния предшествующих фараонов, и даже Сешеп-инх будет моим! Он будет стражем моей гробницы, будет у моих ног… Весь Кемт будет у ног фараона Хафры! Я буду великим сыном Амона!

— Да-а, великому Хафре тщеславию не придется учиться. Полагаете, народ останется безмолвным, узнав, какой низменной почестью вы наделили Сешеп-инх Атума[22]? Он не будет вашим. У могучего Сешеп-инха другое предназначение!

— Ерунда! Кто посмеет противоречить фараону? Кто осмелится высказать истину сыну Амона?

— Простите, ваше величество! Я забыл, что ваша светлость собирается стать великим, милостивым, всеведущим, но проклятым богами фараоном…

Лицо принца побагровело от злобы.

— Возможно, при вашей жизни люди от страха не смогут высказать истину. Но когда наступит время великому фараону Хафре предстать перед Озирисом[23], тогда уж народ произнесет над ним свой суд и Маат[24] не спасет ваше сердце от Амта[25]. Еще неизвестно, будете ли вы жить на «полях блаженных» и заслужите ли погребение в собственной усыпальнице.

Это предсказание переполнило чашу терпения палача.

— На все воля богов! Но ты не увидишь тот день!

С этими словами Хафра ухватился за рукоять тема[26], вынул из пояса и нанес удар Финиану. Ловкий слуга увернулся от удара, но Фортуна не благоволила к нему. Оступившись об инструменты, он поскользнулся и упал в последний тринадцатый склеп. Пролетев огромное расстояние, приговоренный ударился спиной о кедровые брусья ладьи. Позвоночник хрустнул, и он жалобно застонал. Несмотря на невыносимые боли, Финиан все еще был в сознании и видел происходящее вокруг. На самой вершине у обрыва стояла чья-то фигура. Это был убийца — принц Хафра. Его прямая осанка и надменный взгляд говорили об одержанной над неприятелем победе. К нему подбежали Менкасур и его помощники. Их взволнованные голоса доносились и до глубины рва.

— Так повелевал сын Амона! — прервал их риторику царевич.

Собравшиеся приутихли при этих словах.

— А как же письмена? Ведь этот бедолага не завершил свою работу, — не мог угомониться строитель.

— Да ну их, эти надписи, — отмахнулся принц.

Властелин и не узнает об этом. Не так ли, Менкасур? — Хафра испытующе взглянул на него.

— Да, благородный сын фараона. Повелитель не узнает об этом.

Царевич велел заложить каменной плитой последний склеп.

— Но достопочтенный принц, рабочий день уже закончился… рабы устали… мы хотели довершить это дело завтра… С первыми же лучами солнца мы закончим начатое… Обещаю…

Хафра колебался, но в конце концов согласился со строителем. Уселся в паланкин, и носильщики доставили его во дворец владыки. Фараон Хуфу из окна своих покоев приметил возвращение сына. Рядом с ним не было статной, смуглой фигуры Финиана.

«Возмездие свершилось!» — подумал властелин.

Он оглянулся по сторонам, поблизости никого не было. Устремил взор на небо, усыпанное мириадами звезд, и возгласил:

— Я выполнил твое веление, Агива! Я выполнил его!..

В эту ночь Хуфу был не единственным, кто созерцал астральное небо. Его слуга, ставший жертвой обмана и интриг, лежа в склепе, с блаженной улыбкой на лице уставился на звездное покрывало богини ночи.

В руке он держал опустошенный флакон из-под яда. Смертельный напиток медленно пробирался в каждую клеточку молодого организма. Боль в теле мученика стихла, твердая поверхность деревянных брусьев стала словно перина, а лунный свет, озаривший дно склепа, принес покой и тепло.

— Прощай, моя Калидэя… Калидэя!.. — молодой египтянин закричал что было мочи, но лишь равнодушные звезды внимали ему.

Вскоре после случившегося инцидента фараон Хуфу умер. Престол, как и надлежало, занял его первенец Джедефра. Однако правил он всего лишь восемь лет, и скончался от неизвестного недуга. О Кавабе, втором сыне фараона Хуфу, история умалчивает. После смерти Джедефры престол занял его младший брат — Хафра. Он правил двадцать шесть лет и прославился как самый большой изготовитель статуй. Более ста пятидесяти изваяний — от самых маленьких до колоссальных размеров — было воздвигнуто в Кемте в честь фараона Хафры. Жестокий правитель умудрился изменить даже лицо Сешеп-инха, увековечив таким образом времена своего правления. Как он и предвещал, великий Сешеп-инх стал почитаться как страж его усыпальницы, и потомки забыли об истинном предназначении великана. Однако ж этот поступок ему не простили ни люди, ни боги. За свое изуверское отношение к Сешеп-инх Атуму после смерти фараона Хафру судили и он был лишен права погребения в собственной усыпальнице. До сих пор его прах не был найден и исследователи теряются в догадках о местонахождении мумии жестокосердного Хафры.