Мужчина охладевает к женщине, которая слишком сильно его любит, и наоборот. Видимо, с сердечными чувствами дело обстоит, как с благодеяниями: кто не в состоянии отплатить за них, тот становится неблагодарным.
Настольные часы в капитанской каюте запищали, извещая о времени пробуждения. Дэниел неохотно открыл глаза. Почувствовав чье-то присутствие рядом, вздрогнул. Оглянулся — и в памяти всплыли события прошедшего дня. Далила Стафлбрайт безмятежно спала в его объятиях. Одеяло едва прикрывало ее белоснежные пышные груди.
«Что за бес в меня вселился прошлой ночью?» — сожалея о содеянном, виновато подумал капитан.
Присел, провел рукой по сморщенному от бессонницы лицу и поднялся с кровати. Наступив на твердый и острый предмет на полу, застонал и плюхнулся навзничь.
— Чертовщина! — выругался он, скорчившись от боли в пятке. — Что это было? — встав на четвереньки, он прощупал руками место, где лежал неизвестный предмет.
При блеклом свете Гатеридж не смог разглядеть его. Присел за стол и увеличил мощность освещения. Яркий свет настольной лампы ослепил глаза интеллектуала, и он болезненно зажмурился. Привыкнув к освещению, распознал предмет в руке. Это был знакомый Гатериджу деревянный череп, подвешенный на черной шнуровке. Череп некогда выстругал он сам для подруги детства. Это был его последний дар Эллен перед их размолвкой.
Воспоминания нахлынули на капитана. Он припомнил тот день, когда преподнес сей презент Элинор.
В одно прекрасное летнее утро, когда молодым интеллектуалам из Чиппинг-Нортона было по тринадцать лет, никого не предупредив из домашних, они сбежали вдвоем на море. Надоедливые ученые, постоянные нажимы родителей, неувлекательный и занудный образ жизни, как у лабораторных подопытных крыс, подтолкнули подростков к дерзкому побегу из дома. Они жаждали увидеть морские просторы, почувствовать вкус свободы и попросту побывать наедине друг с другом. Продуктами они запаслись вдоволь, укрытием послужила бойскаутская палатка, одолженная Дэниелу соседским мальчиком. Это были счастливейшие дни их жизни.
Капитан прикрыл веки, и перед глазами встал последний вечер, проведенный ими на этом райском прибрежье.
Теплый летний прибой ласкал песчаный берег, легкий ветерок вспенивал рдяные волны. Над морской гладью все еще виднелся край закатного, багряного солнечного диска. На другом горизонте почерневшее небо усыпали звезды, схожие с бриллиантами, рассеянными на сизом бархате. Взявшись за руки, друзья детства бродили по илистой части побережья. Оставшиеся на песке следы ревностно разглаживались морской пеной. Шум прибоя будто музыка подпевал любовной трели, игравшей в сердцах молодых. На душе было легко и покойно, как никогда в жизни. Разум был одурманен пылкими чувствами.
— Нел, что бы ты сделала, если бы я внезапно умер? — спросил юный Гатеридж.
— Умер? — Элинор рассмеялась. — Дэн, у тебя такое превосходное здоровье и крепкие нервы, что внезапная смерть тебе не грозит.
— Ну а вдруг… Что бы ты тогда сделала?
— Не знаю, наверное, скучала и горевала бы по тебе.
— А если после смерти я пришел бы к тебе в виде скелета, ты бы испугалась меня?
— Что за дурацкий вопрос, Дэн? Ты ведь знаешь, что я не люблю лицезреть человеческий скелет.
— Ты не ответила мне.
— Прекрати, Дэн.
— Ну, ответь, Нел, ответь…
— Тебя, наверное бы, не испугалась… точно не испугалась бы…
— В самом деле? Вот здорово! — воскликнул юноша, весело подпрыгивая. — Твой ответ доказывает, что ты действительно любишь меня!
— Странное же у тебя представление о любви, Дэниел Гатеридж, — задорно рассмеялась подружка.
— Неважно какое, главное, что ты меня любишь! — вопил Дэниел, и, охваченный радостью, стремглав побежал по водному побережью, забрызгав всю округу. Нашел нужную вещичку в палатке и мигом вернулся к возлюбленной.
— Вот, держи! Пусть это будет залогом нашей любви! — вложив ей в руку деревянный череп, выструганный им накануне, заявил он.
— Череп? Это ты называешь залогом нашей любви? — не скрывала девушка улыбку.
— Да, так тебе будет легче свыкнуться со мной, да и с моим будущим образом…
Подростки рассмеялись и, взявшись за руки, задорно побежали по мокрому берегу.
Капитан Гатеридж открыл глаза и горестно вздохнул. Беглецов обнаружили спустя лишь только неделю и под конвоем полиции вернули в родительский очаг. Больше у них не было шанса осуществить подобный поступок, уж слишком неусыпным был надзор за ними. Да и сами влюбленные, вскоре после всемирного конкурса, стали враждовать друг с другом. Все их горести и неприязнь происходили от избытка ума и гордыни.
Гатеридж взглянул на деревянный череп в руке, на красавицу, спящую в его постели, и сокрушенно покачал головой. Что же наворотил жестокий рок? Сыграл с ним злую шутку. Теперь он был с другой, а его возлюбленная в объятиях египтянина. Эта маленькая безделушка как-то отрезвила Дэниела. Он решил вернуть череп обратно Браун и покончить со всеми прежними раздорами.
Воспоминания словно вернули его самому себе. Он опять стал тем же Гатериджем, что и несколько лет назад. Надо было исправлять ошибки, совершенные по глупости и от высокомерия. И первое, что он вознамерился сделать, это вернуть расположение Эллен к себе, а потом и завоевать ее любовь…
Капитан поспешно оделся и торопливо вышел из каюты. Для дозора направился сперва в рубку управления.
Джеффри Коллинз и еще двое из экипажа дожидались его прихода. Поговорив о неотложных делах, Гатеридж велел помощнику позвать в рубку управления Элинор Браун. Коллинз был удивлен порывом капитана, но не смея возразить, лично отправился за Эллен в пассажирское отделение. Вернулся он спустя несколько минут, и без девушки.
— Мисс Браун нет в пассажирском отсеке, да и в столовой тоже.
Дэниел недолго думал. Он догадался о местонахождении своей подруги. Отдав необходимые распоряжения, капитан вышел из рубки и направился прямиком в медицинский отсек, надеясь там встретить Эллен.
Весь персонал в это время суток собирался в столовой и отсек казался пустым. Шагая по коридору, Дэниел заглядывал в каждое отделение в надежде встретить кого-нибудь, больных или врачей. Его поиски вскоре увенчались успехом. Из отделения обследования доносился тихий писк от ультразвукового аппарата. Капитан, услышав голоса, замедлил шаг, затем и вовсе остановился. Разговор двух был несвязным, но беседующие были знакомы посетителю.
— Левое легкое восстановилось полностью… — наступила пауза. — В правом же имеются некоторые отклонения.
— Это смертельно?
— Как сказать, — в голосе доктора чувствовались сомнения и тревога.
— Но ведь я не чувствую сильных болей.
— Пока что антисептические средства притупляют боль… Область нагноения быстро расширяется, несмотря на сильные препараты. Возле осколка появился абсцесс… Легкое может отказать, вот тогда-то, думаю, и начнутся проблемы. Если бы я смог извлечь осколок реберной кости из твоего легкого, тогда мы спасли бы орган от полного вымирания.
— И что же сдерживает тебя, Ахмед?
— Мэриан, я не специалист в этой области медицины. Могу ошибиться — и это будет стоить тебе жизни.
— Невысокая цена, — пробубнила Браун себе под нос. — И сколько же, по-твоему, будет длиться процесс вымирания легкого?
— Надеюсь, что лекарства устранят гнойный процесс в тканях и вымирания не произойдет. Но если этого не случится, омертвение органа может наступить через два месяца… а может, еще раньше…
— Это же великолепная новость, доктор! Лучшей смерти и не придумаешь!
У Дэниела перехватило дыхание от этого известия, но он не шевельнулся, чтобы дослушать разговор до конца.
— Ахмед, хватит копаться в моем легком. Лучше затяни мне рубцы. Ты еще на Земле обещал это сделать.
— Конечно же, сделаю. Когда ты была капитаном, у тебя всегда не хватало времени на себя.
— А сейчас я свободна от рутинных забот и в покорном смирении лежу перед выдающимся медиком Земли — Ахмедом Али ибн Салимом, — шутливо докончила Браун.
Египтянин рассмеялся.
— С «выдающимся» ты немного перегнула палку, а насчет всего остального я полностью согласен с тобой.
Пациентка жалобно застонала.
— Потерпи еще немного, два-три шрама — и дело в шляпе.
— Последствия аварии не были столь болезненными, как ножевые ранения.
— Этот бешеный ублюдок, да простит меня Аллах за такие слова, просто изувечил тебя. Если бы не менхалитовое[45] покрытие его ножа, рубцы давно бы стянулись.
Последовала затяжная пауза. Доктор молчаливо выполнял свою работу. Отложил аппарат в сторону и объявил об окончании «танталовых мучений». Пациентка присела и натянула на себя блузку.
— Мэриан, я бы хотел узнать о подробностях той ночи.
— Не надо теребить мою рану, Ахмед, — девушка угнетенно вздохнула. — Думаю, как врач ты уже достаточно узнал о той злосчастной ночи. Ведь организм человека как раскрытая книга для медиков.
— Я не об этом спрашиваю тебя. Я прекрасно знаю, что эти твари сделали… — ибн Салим запнулся, не смея продолжить. — Мне интересно другое — спаситель. Ты сказала, что это был призрак.
— Да.
— Ну и…
— Я больше ничего не знаю, Ахмед. И меня это не интересует, — отрезала Браун, чтобы прекратить учиненный допрос.
Услышав шаги, лазутчик прошмыгнул в соседнее отделение и притаился. Элинор в сопровождении египтянина вышла из медицинского отсека. Дэниел был настолько поражен, что не мог даже шевельнуться. В голове не укладывался весь услышанный разговор. Та ночь… ножевые ранения… бешеный ублюдок… призрак, — от этих наиболее запомнившихся фраз у капитана закружилась голова.
Он вытянул руку в сторону в поисках чего-нибудь твердого, наткнулся на кушетку и машинально сел. Что скрывали те двое? Дэниел догадался, о какой ночи шла речь. И все же он не мог уловить связи между Эллен и теми событиями. Он прекрасно помнил пересказ египтянина об учиненном на него нападении. Но в этой истории не упоминалось имя Браун.
— Так, значит, он сфальшивил? — дойдя до тупика в своих мыслях, проговорил он вслух. — Или я чего-то недослышал? Единственная, кто может прояснить ситуацию — это Эллен, однако захочет ли она рассказать мне все? Первоначально надо установить перемирие и только после вернуть ее расположение.
Решение молодого человека было категоричным, и на сей раз он не намеревался отступать. Явиться в рубку управления по вызову капитана могло бы унизить Эллен. С тех пор, как Браун передала ему свои обязанности, она больше и близко не подходила к это-му отсеку. Ей неприятно было сознавать потерю власти, да и сочувственные лица подчиненных сердили девушку.
— Столовая! Вот где я смогу поговорить с ней. Она не будет чувствовать себя приниженной, мы будем на равных позициях.
— Что у нас сегодня на завтрак, Спенсер?
— Подогретые оладьи, клубничный джем и кофе, капитан… простите, мисс Браун, — виновато извинился кок, запамятовав об отставке Элинор.
— Ничего страшного, Спенсер, с каждым бывает, отмахнулась девушка. — А это что? — завидев в стороне груду сушеного хлеба, поинтересовалась она.
— А-а…. это завтрак для пассажиров.
— А как же подогретые оладьи?
— Это только для экипажа корабля.
— Но ведь я…
— Нет-нет, не говорите ничего. Вы не должны питаться, как остальные, — закрыв уши руками, возразил Спенсер. — Мисс Браун, на вас же больно смотреть, исхудали-то как. Словно ходячий мешок с костями. Сперва вас работа измотала, а сейчас еще и этот явился… — с намеком на новоиспеченного капитана с недовольной миной на лице изрек кок.
— Спенсер, кончай нести всякий вздор. Если ты не прекратишь свою болтовню, я останусь без завтрака.
— Да-да, конечно же, мисс Браун, — кок деловито забегал и тут же принес Элинор еду.
— Я же сказала, никаких оладий. Отдай лучше мою порцию оладий кому-нибудь из детей. А мне налей горький кофе и приложи к нему несколько сухариков, у меня сегодня нет аппетита.
Спенсер ворчливо выполнил желание бывшего капитана. Найдя свободный столик, Браун с подносом в руках направилась к нему. Уселась и принялась за еду. Обмакнула маленький сухарик в горький кофе и положила его в рот. Сморщила лицо от неприятного вкуса и, с трудом дожевав, проглотила пищу. Неприятным дополнением к горькому завтраку стало появление Джинджер в столовой. Взяв у Спенсера поднос, она направилась в сторону Элинор.
«Принесла нелегкая», — подумала Браун, завидев рыжую красотку.
— Доброе утро, капитан Браун… Ой! Я и позабыла, что вы уже в отставке, — колко поздоровалась Далила.
Эллен не ответила. С отрешенным взглядом она молчаливо доедала сухарик.
— Ах, вчера была такая замечательная ночь… звезды возбуждающе сияли. Их свет так благотворно влияет на Дэниела. Не знаю, право же, что с ним вчера стряслось. Сначала пылко объяснялся в любви, потом будто с цепи сорвался. Всю ночь не давал мне спокойно поспать.
Слушательница с равнодушным выражением лица пригубила горький кофе.
— Он такой пылкий и страстный, такой нежный и внимательный. Дэниел просто с ума сходит по мне, он сам так сказал… — кокетка ахнула. — Если он будет таким же пламенным каждую ночь, то, думаю, скоро я подарю ему сына… Вы не согласитесь стать крестной матерью нашего сыночка? Хотя не знаю, захочет ли Дэниел избрать вас. Вы вызываете в нем негативные чувства, неприязнь, вернее, отвращение… — заметив, что задела соперницу за живое, Джинджер возгордилась собой.
— Мисс Стафлбрайт, надеюсь, вы закончили утреннюю разминку языка?
— Кажется, да…
— Тогда проваливайте в свою овчарню и не мешайте благородным людям завтракать, — повысила Браун голос. Окружающие с любопытством глянули на них.
Злоязычница покраснела до неузнаваемости.
— Вы еще пожалеете за свои слова, — прошипела она подобно змее.
Задрав нос, Джинджер удалилась в огражденное отделение, предназначенное для экипажа корабля. Спустя минуту у столика Браун появился капитан. Он положил поднос на ее столик и уселся напротив.
— Доброе утро, Эллен.
— Доброе, если оно действительно доброе, — отозвалась та.
Без дальнейших дискуссий эрудит принялся за оладьи.
— Ты здоров, Гатеридж?
— Что-то не так?
— Это ты должен объяснить. Пришел как ни в чем не бывало, уселся со мной за один стол и принялся за еду. Ты ведь терпеть меня не можешь. Не боишься, что испорчу тебе аппетит?
— Не припомню, чтобы ты когда-то испортила его, — и продолжил трапезу.
— Раз уж ты здесь и в хорошем присутствии духа, я бы хотела напроситься на участие в предстоящей вылазке.
— Участие в вылазке? Что ж, я непротив, — легко согласился тот.
— Прекрасно! Если наш достопочтенный капитан не возражает, пойду готовиться, — девушка встала из-за стола.
— Постой, Эллен, — удержал он ее за руку. — Ты потеряла кое-что, — он вынул из кармана деревянный череп и протянул его подруге детства.
Элинор побледнела, узнав свою затерянную вещичку.
— Оставь его себе, Гатеридж, а лучше подари рыжей. Пусть это будет залогом вашей любви, — и выдернув руку из его руки, удалилась из столовой.