Измена. Серебряная Принцесса

Глава 17

В прихожей нашего загородного дома царит полумрак. Ненавязчиво пахнет апельсиновым пирогом. Захлопываю бедром входную дверь, скидываю с ног туфли, а следом выпускаю из рук бумажные пакеты с логотипами известных брендов. Они плавно шлепаются на пол, а мне на плечи опускается усталость.

Мечтаю запереться в своей комнате, набрать теплую ванную, кинуть в воду ароматный шарик с ароматом ванили и пачули и растворить с кожи все его сегодняшние прикосновения и взгляды.

Из дальней гостиной едва уловимо доносятся звуки музыки. Констанция слушает оперу, которую, несмотря на все старания Зинаиды Львовны, я так и не сумела полюбить.

Взгляд снова падает на покупки, свидетельствующие, что я ходила по магазинам. И доказывающие, насколько я не идеальная дочь.

Если мачеха неожиданно решит начать расспрашивать — у меня могут возникнуть трудности. В памяти царит хаос. Я бесцельно заходила в бутик, хватала с вешалки первую попавшуюся кофту и шла на кассу. Не смотрела ни на размер, ни на ткань, ни на выбранную модель.

Мысли блуждали совсем в другом месте, и контроль над ними до сих пор не восстановлен полностью. Они пренебрегают моими протестами и так или иначе кружатся вокруг фигуры мудака, о котором следует перестать думать.

Сознание охватывает стыд и злоба от осознания собственной слабости — я даже не могу контролировать то, что творится в собственной голове.

Все ещё зачем-то пытаюсь найти объяснение поступкам и резко изменившемуся поведению Андрея. Хотя зачем прилагать усилия, когда он довольно ясно выразил свою позицию. Отрыто ее показал…

Смотрю на небольшой кружок часов, который держит в руках греческая нимфа, стоящая на комоде. Стрелка медленно движется к шести.

Папа, скорее всего, ещё не вернулся и приедет только часа через два. Есть возможность незаметно подняться к себе, а потом сослаться на усталость и провести остаток вечера в одиночестве.

Никого не хочется видеть.

Крадучись поднимаюсь вверх по лестнице, затаскиваю пакеты в комнату, и понимаю, что хочу пить. В горле так сухо, словно в него насыпали песка. Я не ела с самого утра, но до сих пор нет никакого желания. Мой организм настолько перенасыщен эмоциями, что они с легкостью затмили всякую потребность в пище.

Спустившись обратно на первый этаж и зайдя на кухню, двигаюсь практически беззвучно. Останавливаюсь возле белоснежного стола, достаю с верхней полки стакан, беру в руки графин вытянутой формы. Наблюдаю за тем как прозрачная жидкость мерно перетекает из одного сосуда в другой, как вдруг за спиной раздается вопрос:

— Ты голодна?

Я ошиблась, предполагая, что Констанция безучастно останется сидеть в гостиной.

— Нет.

— Как сходила за покупками?

— Нормально.

Желая избежать дальнейших расспросов, поднимаю стеклянный стакан и начинаю жадно пить.

Она молча кивает. Ничего больше не говорит и не спрашивает. На ней длинный серый шелковый халат. Гладкие серебристо-светлые волосы уложены в идеальный пучок с помощью китайской палочки для волос.

Отвернувшись, мачеха собирается выйти из кухни, как накатывает мысль, что я так и не поблагодарила её. Пару раз пыталась, но отчего-то все время откладывала. Не решалась. Стопорилась.

Однако совесть непреклонно толкает — должна.

Выпив последнюю каплю, опускаю пустой сосуд на столешницу и тихо кидаю:

— Спасибо.

Констанция изящно поворачивается в мою сторону, изумленно скинув брови.

— Спасибо, что заставила переодеться в тот день, когда я поехала на съемки.

Произошедшая сцена всплывает в голове.

— Смени наряд, — презрительно кинула она, зайдя следом за мной в комнату, когда я поднялась, чтобы взять другую сумку.

Её слегка приказной тон разозлил. То, что она вошла, не постучавшись — возмутило. И я готовилась ответить, что это только мое дело — как выглядеть и во что одеваться. Но мачеха, усмехнувшись, опередила:

— Ты собралась на траур? Хочешь дать людям повод понять, как сильно страдаешь и всячески просишь себя пожалеть. Не смотри так удивленно, я не вчера родилась. Возможно, ты добьешься своего, и кто-то тебя и пожалеет. Но ответь себе, ты этого хочешь? Жалости и насмешки? Что ж, тогда дело твое. Кто я такая, чтобы тебе мешать.

Еще раз усмехнувшись, она вышла из комнаты, а я осталась наедине со все ещё звенящими в комнате словами. Внутри бурлил гнев. Отчаянно хотелось кричать. И что-нибудь с грохотом разбить. Но я так ничего и не сломала, а через минуту, когда снова вышла из своей комнаты — на мне были светлые брюки и легкая кофточка.

—Я тебе не враг. — вновь приблизившись на пару шагов, устало произносит мачеха.

При отце она всегда ходит на каблуках и сейчас редкий случай, когда она стоит босиком. Первый раз с того времени, как я ее знаю, мне кажется, что она выглядит уязвимой.

Наверное, именно это внезапное открытие побуждает спросить:

— Тебе когда-нибудь изменяли?

Жду, как она гордо скажет: «Никогда». Я почти уверена именно в таком ее ответе. Уверена, что на ее губах мелькнет победная улыбка женщины, которая исключительно сама бросала мужчин.

Но вместо этого она опускает глаза, в которых на миг появляется что-то, что я элементарно не успеваю поймать. Мне показалась горечь, но я не могу быть уверена.

Мачеха легко усмехается и говорит:

— Да. Мне изменяли, Сев. За неделю до свадьбы, — голос не содержит ни одной эмоции, — А потом изменщик пригласил на свою свадьбу с той, ради которой бросил меня.

На миг воцаряется тишина. Я оглушена ее признанием. И уверена, что все сказанное — правда.

— Ты же не пошла, да? — шокировано спрашиваю, неумышленно перейдя на шепот.

Образ мачехи, ее величественная осанка и сталь, которая чаще всего мелькает в глазах, совершенно не соответствует образу женщин, которым, в моем представлении, можно изменять или которых можно бросать…

— К сожалению, даже самые близкие люди порой поступают совсем не так, как нам бы того хотелось. — с усмешкой говорит вторая жена моего отца и поднимает глаза, — Ты точно не голодна? Есть твои любимые блинчики со сгущенкой.

Сегодняшний наш разговор отличается от всех предыдущих. Словно в нескольких местах посыпалась какая-то внутренняя стена. Констанция неожиданно не вызывает жесткого отторжения. Она вдруг кажется таким же простым человеком из плоти и крови, какими являются и все остальные жители планеты Земля. Мне даже хочется спросить у нее, когда это произошло, сколько на тот момент ей было лет и что стало с тем изменником…

Но тут перед глазами встает образ мамы.

Образ с портрета, который висит в кабинете отца. Меня тут же пронзает жгучий стыд, будто неумышленно предала ее в эту секунду. И если продолжу общение с мачехой, то лишь сильнее увязну в измене.

— Нет. — быстро отвечаю. — Ничего не надо. Я устала и просто хочу полежать.

Констанция внимательно смотрит, но к счастью, не предпринимает попыток продолжить беседу.

— Отдыхай, — говорит она.

Кивнув, я спешно выхожу из кухни, как застигнутый за на месте преступления разбойник, и стремительно несусь в свою комнату.