Измена. Серебряная Принцесса

Глава 49

У меня в голове нет мыслей. Нет четкого плана. Нет ни малейшего представления о том, что я собираюсь сказать или сделать.

Однако это никак не мешает мне сесть в машину Констанции, завести двигатель, пристегнуть ремень безопасности, а потом вбить в навигатор адрес Андрея.

Кажется, моя психика решила, что ей сложно осилить весь поток обрушившейся на нее информации. Слишком много всего. Все чересчур травмирующее. Колкое. Причиняющее боль. Все так и жаждет меня сломить. Оттого она решила, что самым здравым будет отключить на время всякие эмоции. Точнее, где-то глубоко внутри я кричу, разрываюсь и ужасаюсь от догадок и предположений, которыми со мной щедро поделился Василий, но при этом с меланхоличным выражением лица выезжаю с парковки клиники.

У меня в запасе есть время, чтобы немного подумать — снова — о нашем коротком разговоре с Мельниковым, но я лишь концентрирую внимание на дороге. А потом будто отряхиваюсь от плотного морока, когда навигатор сообщает, что цель достигнута.

В доме Андрея не горит свет, но его друг заверил, что Зимний внутри и предупредил, что он, скорее всего, окажется не очень трезв. Последнее совершенно не внушает оптимизма. К тому же мне еще никогда не приходилось видеть бывшего жениха пьяным.

Ночь уже объявила свои права. Ни один фонарь на улице не горит. Вокруг царит мрак и гуляет одинокий ветер.

Закрываю машину, обнимаю себя руками и направлюсь к калитке. Открыть ее не составляет труда, сложность возникает, когда я оказываюсь перед входной дверью дома. Достаю из сумки ключи, которые получила от Василия, и замираю...

То, что я собираюсь сделать, нельзя назвать взломом с проникновением, но все же моя совесть находит данный поступок несколько неправильным. Потому я собираю смелость в кулак, шумно тяну воздух и стучу. Знаю, что звонок сломан. Стучу несколько раз. Однако ответа не получаю.

Психика находит нужным одарить меня эмоциями и великодушно подсовывает букет высоковольтного нервного напряжения.

Из мнимого спокойствия я вдруг срываюсь в тревожный многоугольник, чьи грани стучат в унисон моему грохочущему пульсу.

Ключи падают из рук, приходится нагнуться и пошарить пальцами в полутьме. Где-то вдалеке раздается шальной смех, заставляет вздрогнуть.

Я не решаюсь включить фонарик на телефоне. Кажется, будто это придаст мне сходства с воришкой.

Насколько бы я не была разбита всеми свалившимися новостями, последнее, что мне нужно это свежие заголовки прессы, гласящие: «Серебряная принцесса вламывается к своему бывшему жениху. Достигла ли она позорного дна или лишь находится на пути к нему?»

Наконец, мне удается найти ключи, встряхнуть их, освобождая от приставучей пыли, попасть в замок, сделать пару щелчков и открыть скрипнувшую дверь. Спешно протиснуться внутрь, словно за мной гонятся, закрыть ее. Прислониться спиной к деревянному полотну и выдохнуть глупую панику.

Первая часть плана, которого нет, — выполнена.

Вторая часть тоже не представляет из себя ничего сложного. Во всяком случае именно так мне кажется, пока я не переступаю порог.

Мне не нужны оправдания или выяснения отношений. Я не пришла сюда, чтобы кричать и обвинять. Я лишь хочу посмотреть в лицо Андрею. Взглянуть ему в глаза.

Отчего-то я твердо уверила себя в мысли, что все сразу пойму, как только увижу его. Но моя уверенность предательски тает, совсем как мороженое, кинутое под солнце. Единственное, что неизменно — разгоняющийся в груди пульс.

В доме стоит абсолютная тишина. Она вынуждает усомниться в словах Мельникова. Если здесь никого не окажется, то мое появление все больше начинает смахивать на незаконное проникновение в чужой дом. Вдруг Василий специально это подстроил, и сейчас приедет полиция?

Но здравую мысль — срочно выйти вон, сесть в машину и уехать, я почему-то отметаю в сторону.

Что-то внутри уверяет — он здесь.

Снимаю обувь, оставляю сумку и, крепко сжимая в руке телефон, иду вперед. Не решаюсь посветить себе. Моим помощником является тусклый лунный свет, просачивающийся в окна. Вначале я думала пойти в комнату Андрея, но что-то заставляет зайти в гостиную и тут же остановится.

В комнате витает сигаретный дым и запах алкоголя. На прямоугольном стеклянном столе стоит бутылка. Она наполовину пуста. А рядом громоздятся какие-то помятые бумаги.

Андрей лежит на спине на диване, его левая рука опущена на глаза, правая сползла вниз и дотрагивается пола. Из одежды на нем только мягкие спортивные брюки, торс обнажен. И я завороженно наблюдаю, как вздымается и опускается его грудь.

Он всегда казался мне идеальным. И в тот первый день, когда я увидела его в аудитории, и во все последующие дни наших встреч. И даже сейчас, несмотря на то, что он причинил мне чудовищную боль, я стою, смотрю на него спящего и не могу себя заставить отвести от него взгляда.

Очень медленно мои ноги подходят к краю дивана. К тому, где располагаются его ноги. Бесшумно опускаю телефон на край стола, а сама аккуратно забираюсь на широкий подлокотник и… любуюсь Зимним принцем.

Меня можно смело упрекать. Я слабовольна. Моя гордость где-то скончалась.

Ведь, если теория Мельников верна, то я любуюсь человеком, который отрекся от меня ради денег. Фактически, продал… Даже в мыслях сочетание этих слов приносит тугую боль.

Но… он ведь пошел на этот шаг не ради роскоши и материального блага. Ему нужны были деньги, чтобы спасти свою мать… И вопрос, как бы поступила я, оказавшись на его месте, не приносит облегчения. Потому что, положа руку на сердце, я могу сказать, что не знаю.

Правда в том, что я не была в его положении. И не могу узнать, как бы я повела себя. Но все же эта правда не отменяет того, что я чувствую себя полностью разбитой. Преданной. Обманутой.

Преданной практически всеми, кто мне дорог. Один только Лева был всегда на моей стороне.

Андрей вдруг начинает сопеть. Убирает руку от глаз. Шевелится.

Его лицо выглядит невинным и убийственно прекрасным. Оно убивает весь здравый смысл в моей голове, так как я испытываю почти нездоровое желание коснуться того, кто, возможно — скорее всего — , променял меня на деньги.

Но он поступил так ради матери! — негодует голос в моей душе.

В комнате темно, но я уже привыкла к ней и замечаю, что он открывает глаза. Моргает. Щурится. Голова Зимнего склоняется в сторону, и он сипло произносит:

— Северное сияние, ты снова пришла ко мне во сне.

От звука его голоса, сонного и при том такого теплого по позвоночнику проносится электричество. Мои ворота рушатся. Я резко нахожу свой план полностью провальным и решаю, что у меня появился новый план — бежать.

Но как только предпринимаю попытку встать, он опережает, вскакивает и хватает за руки.

— Пожалуйста, прекрасный сон, останься сегодня со мной. — невозможно не ощутить, как сильно от него разит алкоголем, но меня это, по странности, не отталкивает и не смущает. — Что мне сделать, чтобы ты осталась? — он тянет меня на себя и я безвольно падаю к нему на колени. А он начинает лихорадочно целовать мои руки, волосы, шею. Обнимает, гладит, шепчет, словно безумный, — Ты сегодня даже пахнешь, как настоящая Сева. Как моя милая любимая Севушка.

Он трется своим лицом о мою щеку, шею, просит обнять. И я поддаюсь его ласкам. Обнимаю. Не могу иначе. Я просто не способна его оттолкнуть, потому что тоже безумно по нему скучала. Мне так сильно его не хватало, словно меня лишили воздуха.

Слезы появляются в уголках глаз, и я тихо шепчу на ухо Андрея:

— Скажи, ты променял меня на деньги, чтобы вылечить маму?

Чувствую, как его тело тут же напрягается. Превращается в камень. В твердую глыбу. Он сжимает меня в своих руках так сильно, что на миг мне становится трудно дышать.

— Я тебя не отпущу. Не отпущу. Я должен, но не могу…

— Не отпускай. — отвечаю я, поглаживая его по спине. — Только ответь на мой вопрос, пожалуйста.

— И ты не уйдешь этой ночью?

— Не уйду.

— Обещай мне.

— Обещаю.

Отодвинувшись, он берет мое лицо в свои ладони и внимательно вглядывается в глаза. Большими пальцами гладяит кожу на моих щеках.

Его тьма с мучительной тоской вглядывается в мою.

Наша компания состоит из ночи, покалеченных надежд, огромного количества алкоголя в его крови и двух разбитых сердец, которые до сих пор бьются в унисон.

И несмотря на всю боль, которая разрывает меня изнутри, слеза выкатывается из моего левого глаза и медленно течет вниз по щеке, потому что я ощущаю и его боль тоже.

Василий сказал, что его друг сломлен, и он не смог бы найти другого слова, чтобы лучше описать состояние Андрея. Тот, кого я всегда привыкла видеть уверенным завоевателем мира, идущим к своей мечте, выглядит так, будто все резко потеряло смысл.

— Почему ты задаешь этот вопрос, если и так знаешь на него ответ? — его лоб соприкасается с моим. — Совесть облачилась в твое прекрасное лицо, чтобы мне стало еще паршивее… Я поступил, как тварь, и никогда не смогу попросить у тебя настоящей прощения, потому что знаю, что никогда не смогу его заслужить. Но даже тогда, когда ты лишь моя сладкая пьяная фантазия, не прощай.

— А если настоящая я тебя прощу?

Андрей снова берет мое лицо в свои ладони и строго смотрит в глаза.

— Нельзя. — качает головой, — Ты моя фантазия, и я запрещаю тебе меня прощать. Запрещаю, Северина. — он смотрит на мои губы, слишком долго и слишком мучительно. Вызывает в моем теле томление и глухо шепчет, — Но ты сейчас в моей власти, и я не могу запретить себе любить тебя.

Его губы прикасаются к моим в требовательном поцелуе, а потом мы оба падаем на диван, окунаясь в пучину боли, поломанных грез и горькой безудержной страсти.