Измена. Серебряная Принцесса

Глава 51

Будильник одержим мечтой раздолбать мою голову, я же намерен раздолбать его об пол.

Стена или любая другая твердая поверхность тоже вполне подойдут для моих целей. В которых я объясняю гаджету, что в данную минуту предпочитаю практиковать тишину.

Все утренние договоренности с ребятами удачно похерены.

Я хоть и мог поднять свое бренное тело с дивана, но делать этого не хотел и не стал.

Все, чего я страстно желал — чтобы сон повторился.

Чтобы она снова пришла ко мне. Улыбнулась. Проникла тоненькими пальцы в мои волосы. Обняла. Ласково шепнула, что не считает меня последней мразью галактики. И разрешила прикоснуться к своему драгоценному во всех смыслах слова телу. К телу, о котором я долго и откровенно греховно мечтал. Прикоснуться так, чтобы воздух вокруг нас начал клубиться от сладких стонов, вылетающих из ее рта.

Я готов поклясться, что набрасывался на ее губы, ловил ее дыхание и до сих пор в спертом воздухе табака и водки, мне чудится цветочный запах Севы. Шальная мысль, что я немного тронулся рассудком, меня нисколько не пугает. Если надо слегка поехать, чтобы она всегда была рядом со мной, то я готов.

Ведь только рядом с ней жизнь перестала быть бессмысленным местом. Рядом с ней я разрешал себе на миг забыть о том пиздеце, в который вляпался по самые брови.

Но белочка ушла и забрала ее образ с собой. Она приходила ко мне в бреду и раньше, но никогда не была настолько реальной.

А сейчас каждая клетка тела сообщает о четком намерении сдохнуть в ближайшие пару минут. Но мне плевать. Душа одурманенно парит в воспоминаниях о Северине.

У меня даже возникает тупая и совершенно необоснованная надежда вернуть её.

Я понимаю, что сейчас мой шанс ничтожен, но, может, однажды, когда...

Нет!

Стоп.

Ты смешон, Зимний.

Никаких жалких попыток. Ты подписал те ублюдские бумаги. Ты сам отказался от нее.

И ты ее не достоин.

Она должна быть с тем, кто никогда не поступит с ней так же подло, как ты.

Хотя одна только мысль, что к ней прикасается кто-то другой, скручивает жгутами нутро и сводит с ума. Пальцы сами сжимаются в кулаки. А боль в голове долбит ещё яростнее.

У меня нет на неё никаких прав. Я их лишился. Я сам принял все условия. Я дал слово долбанному Золотому. И прекрасно вижу какая картина вырисовывается из всех этих мазков говна.

Но я не могу запретить себе любить её. Не могу. Не могу перестать думать о ней каждую минуту.

Следует честно признать, что мне никогда не достичь того уровня просветленных, которые могут быть счастливы, наблюдая за тем, как их партнёр счастливо строит отношения с кем-то другим.

Телефон снова начинает вопить мелодией конца света. В тысячный раз за это утро. Кто-то меня потерял, и я даже знаю кто.

Странно, что они до сих пор не вломились в мой дом и не начали причитать, как заботливые нянюшки.

Подношу гаджет к уху. Мычу что-то отдалённо напоминающее: «алло@«.

— Хватит бухать, придурок! — летит в ответ, вместо «доброе утро, рад, что ты все еще не сдох.»

Морщусь и отодвигаю от себя телефон.

Зачем так орать?

Савельев решил взять сан или что-то вроде того, так как с недавних пор он считает себя обязанным читать мне проповеди. Специфические. Конкретно занудные. Но правда о них его совершенно не обижает. И никак не мешает тащится за мной по пятам и бубнить о том, как бестолково я себя веду.

Голова трещит так, будто рок-концерт совместили с ремонтом и запустили армию смешариков-сумоистов.

— Не ори. — хрипло шепчу я.

— Я еще не начал. Ты забил на нас с Васей. Мы как бы это заметили, но вошли в твое положение и великодушно тебя простили.

— Аминь, брат.

— Идиот. Я чего звоню-то. Хотел узнать, ты мать сегодня в клинике навестить собираешься или на нее тоже забьёшь? Если ты вдруг потерялся во времени, как бухая Алиса в норе, то сообщаю, что через два часа время визитов на сегодня закончится. А ты Ангелине Денисовне обещал сегодня приехать. Мы вот с Мельником помним, а ты, славный сын бутылки, при делах, не?

— А ты раньше набрать мне не мог?!

Силой поднимаю себя с кровати. Практически отрываю, будто был приклеен клей-моментом. Глаза держу закрытыми, свет раздражает так сильно, словно за ночь я стал вампиром.

— Ты прикалываешься? — негодует Савельев, — Трубки надо брать! Я тебе уже три часа, как наяриваю.

— Я не хочу знать, кто из вас кому что наяривает. — тупо шутит где-то там же в другой реальности Вася. Должен заметить, юмор у него не всегда блещет чем-то годным.

— Надо было приехать.

— А с этими вопросами к Мельнику! Я еще с утра думал за тобой заскочить, но он завел какую-то мутную шарманку, что мне надо дать тебе немного личного пространства. Мол, я тебя доконал своей опекой. А ты уже взрослый пацан и сам вылезешь из жопы, в которую зачем-то сам себя и вгоняешь.

— Так-то он прав. — зажмурившись, иду по памяти сразу в ванную. У нас с матерью небольшой дом. Его легко обойти с закрытыми глазами.

— Иди в жопу. — приходит ответ. Рядом снова раздаётся гогот Васи. — Поправочка, идите в жопу оба. А я умываю руки. Неблагодарные.

— Спасибо. — отвечаю я.

— Не за что. — спокойнее отвечает Стас. — Так, раз ты не сдох, за тобой заехать?

— Не, я доберусь.

— Давай. Как подъедешь, набери, пересечемся.

Завершаем звонок.

Быстро принимаю холодный душ. Глаза все еще плотно закрыты. Голова понемногу встает на место. Но от воспоминаний, какие сны радовали ночью, член тут же подрывается. Успокоить его не способна даже ледяная вода, отчего приходится уделить ему немного времени.

Вбегаю в свою комнату, быстро одеваюсь и мчу к машине. Я продал мотоцикл и купил эту старую колымагу, потому что после операции маму предстоит возить в клинику, а тащиться в такси ей точно будет неудобно.

В палату я буквально влетаю. Успеваю навестить маму. Она держится молодцом и выглядит неплохо, что не может не радовать и напомнить мне, что я поступил, хоть и по-скотски, но правильно. В каком-то изощренном, конечно смысле. Но я не мог дать ей уйти. Она самый близкий для меня человек на всем белом свете. Она воспитала и вырастила меня, всегда ставила меня на первое место. И я бесконечно люблю ее. Хочу, чтобы она жила, хочу дать ей все то, чего она была лишена.

Как всегда, рядом с ней я нацепляю на лицо беззаботную улыбку, но внутренности кровоточат при каждом ее вопросе о нас с Севой. Я решил сказать ей о нашем расставании, только когда она полностью придет в норму.

Маму еще пару дней будут держать в клинике, а потом мне можно, наконец, забрать ее домой.

***

После того, как покидаю клинику, пересекаемся с парнями.

От Стаса как обычно прилетает очередная проповедь, и я начинаю подозревать, что он к ним заранее и тщательно готовиться. Репетирует перед зеркалом или что-то похуже. Читает определенную литературу.

Мельник, наоборот, молчалив. Выглядит слегка взвинченным и нервным. Смотрит как-то странно. Будто ждет чего-то. И я даже знаю, чего именно. Он ждет, что я, наконец, расскажу ему более правдоподобную историю о том, откуда получил деньги.

Знаю, что Вася не дурак, и в шутливую версию про нечаянно найденный клад не поверил, но я не намерен ему рассказывать правду. Потому что он, — даже сильнее Савельева — может начать меня убеждать, что я поступил правильно. А это последнее, что я хочу услышать от друга.

Вечером Вася первым нас покидает, а когда о том, чтобы вернуться домой подумываю и я, Стас, под предлогом, что его мать очень просила позвать Зимнего на ужин, тащит меня к себе. А потом уже его мать чуть ли не силой заставляет остаться у них на ночь.

— Ты притащил меня домой, чтобы побыть нянькой? — спрашиваю друга, устраиваясь на полу возле его кровати, на нескольких слоях одеял и щедро обложенный подушками. — Но почему тогда я сплю на полу? Разве нянька не должна лучше заботиться о своем подопечном и ставить его комфорт выше своего.

— Ты сильно-то не борзей, — глумливо скалится Савельев, — Может, в стенах Малахитового ты и прынц, но в моем доме это право отдано мне. Так что на полу спишь — ты.

Растянувшись на спине, завожу руки за голову.

— Я прекрасно слышал, как твоя мама говорила тебе уступить гостю кровать.

Стас якобы удивленно оглядывает свою комнату.

— Не вижу никаких гостей, — поворачивает голову на меня, — О, только один самовлюбленный бухой идиот на полу.

— Я не бухой.

— Потому что я за тобой слежу. Кстати, ты сегодня получше выглядишь. Даже улыбаешься. Отпустило немного?

— Нет. Но… мне снилась Сева. — прикрыв глаза, улыбаюсь, как дурак, — И то, что я с ней проделывал, было круче самого горячего порно.

Кровать Стаса скрипит, а затем его голова обеспокоенно смотрит на меня.

— Может, мне попросить у мамы клееночку? Чтобы ты постелил под себя. Так-то ты мой друг и все дела, но я предпочитаю, чтобы в этой комнате только я метил территорию. Не хотелось бы после тебя тут хлоркой все оттирать.

Выбрав самую тяжелую подушку, кидаю ее прямо ему в лицо.

— Как получится. — зевнув, говорю я. — Ничего не обещаю. Но хлорку все же купи.

*

Я оказываюсь заложником семьи Савельева. Но мне грех жаловаться. Его мама порхает вокруг меня, словно я ее единственный родной сын, а Стаса усыновили по какой-то нелепой случайности, и он так и не смог стать желанным. Так что я с чистой совестью троллю друга, пока уничтожаю тарелку рисового супа и сообщаю ему, что если проживу с ними больше недели, то явно спихну его с трона.

Так проходит пару дней. Подходит дата маминой выписки. И мы втроем заваливаемся вечером ко мне.

Первым делом я забегаю в свою комнату, чтобы переодеть футболку Стаса, которую его мама дала мне по ошибке, и на которую, как выяснилось уже в машине, даже нельзя дышать.

А когда выхожу, слышу, как Стас орет мне с кухни:

— Ты почему оставил яичницу, Зимний? Чтобы она протухла? Андрюх, ты же вроде чистюля, когда тебя так размазало в свинью? — а следом. — С каких пор ты пишешь себе милые записочки? Или стоп…

— Какая еще яичница? — удивленно интересуюсь я, заглядывая в дверной проем.

Стас пялиться на какую-то бумажку.

— Это не твой почерк, бро…

Хлопает дверь туалета, слышатся шаги, и за моей спиной возникает Вася.

— Чего вы тут столпились? — интересуется он. — Садимся жратушки? Я за.

Но я его не слушаю.

Подойдя к столу, все так же непонимающе смотрю на тарелку, а потом медленно перевожу взгляд на записку рядом с ней. И лихорадочно соображаю. Шестеренки в голове скрипят и начинают стремительно крутиться.

Кровь ударяет по вискам. Холод разносит в щепки грудину и обволакивает каждый мой позвонок.

Этот почерк мне знаком. Слишком хорошо знаком…

— Сейчас самое время для крепкого словца? — тихо спрашивает Стас.

Не отвечаю.

Ноги сами несут меня в гостиную. Друзья следуют за мной. Мы одновременно останавливаемся напротив дивана.

Тишина наш четвертый союзник.

Комнату, определенно, следует проветрить. В ней при желании можно практиковать отравление всякого живого существа.

Светлое покрывало дивана жестко смято. Но на нем отчетливо видны три маленьких красных пятнышка. Моргаю.

Их вид поджигает меня изнутри. Мысли растягиваются и с треском разрываются. То, что я принял за бухую фантазию с грохотом валится на меня.

Это был не сон.

Все детали отчетливо подсвечиваются.

Ее голос звучит в ушах.

Вкус ее губ, тела, запах кожи.

Я был с ней…

Я был в ней…

И она знала… Знала, что я сделал. Но все равно пришла.

Пришла и сказала… что она настоящая простит меня. Она разрешила мне…

Блядь. Надо взять себя в руки. И мыслить здраво.

Я же не сделал ничего против ее воли? Я не взял ее силой?

Нет. Я не мог. Я бы никогда не стал.

Она сама позволила мне. Она улыбнулась, наклонилась и поцеловала. Она отдалась мне…

Стас ухмыляется:

— Ты же не лишал девственности, диван, правда, Андрюх?

Мельник хмурится, будто ему неприятен разговор и спрашивает:

— Ты хоть помнишь с кем трахался, бухарь?

Я ничего не отвечаю. Не хочу. Не сейчас.

Но Стас вываливает правду без моего согласия:

— Андрюх, ты разве не упоминал, что тебе, вроде бы, Рина снилась. — чешет подбородок. — Или не снилась? Может, вы трахались в реальном мире?

— Я так понимаю, ты разорвал целку ее высочества в пьяном угаре? — добивает Вася глумливо. — Вот это подход.

— А я говорил ему завязывать с бухлом. — не замолкает Савельев.

— Заткнитесь оба! — гневно взрываюсь я.

Проверяю наличие ключей и сотового в кармане и кидаюсь к входной двери.