Кибитка подпрыгнула и помчалась по чаще, ломая все ветки на своем пути. В ушах моих засвистел ветер. Казалось, мы вот-вот протараним какое-то дерево, но черт неожиданно свернул в сторону.
Вынырнув из темной чащи, мы устремились навстречу восходящему солнцу по дороге, проложенной через поля. Мало того, что мы поднимали столпы грязи, черт решил привнести суматохи: веселым хрюканьем (видимо, изображая клаксон) он стал распугивать ворон. Те с карканьем взлетали с поля, кружа над нами. Рогатого это лишь подзадоривало! Кибитка и так подскакивала на каждой кочке, за спинами громыхали сундуки, я уже ногтями впивался в облучок, а этот "любитель острых ощущений" продолжал подстегивать лошадку!
— Издеваешься?! — крикнул я, не зная, куда себя деть. Шелохнусь — кубарем слечу вниз!
— Не-е-е, мы ж друзья! — добродушно откликнулась девица, придерживая съезжающий платок.
— А по-моему, вот-вот станем врага-а-а-ми-и-и! — взвизгнул я, больно приземлившись на пятую точку из-за очередного "заскока". — Долго еще?!
Впереди замелькало что-то, очертаниями напоминающее ворота.
— Приехали! — объявил чертяка и резко затормозил.
Если б он меня не схватил… я б уже отдыхал лицом в грязь и лошадиные отходы!
Подняв голову, заметил покошенный дорожный указатель. "Балдейкино. Три версты", — гласила корявая надпись. С ветерком, так сказать!
— Ток это… — Девица на мгновение задумалась. — Местами поменяться надо! А то странно как-то, баба за вожжами…
— … это всегда травмоопасно, — закончил я. Полет на метле без содрогания не вспомнишь.
Матрена бухнулась вниз и, оправив юбку, забралась на мое место. Конечно, если вглядеться, в девичьем лице угадывались поросячьи черты: глубоко посаженные глазки, вздернутый нос, напоминающий пятачок… А если платок снять, или, чего хуже, на сапог наступить…
— Ни пуха ни пера! — вспомнилась одна поговорка.
— С чертом! — переиначил лукавый и задорно мне подмигнул.
Кобыла неспешно побрела вперед. Мне даже делать ничего не пришлось — только вожжи в руках держать.
Уже на подъезде к воротам я заметил маленького мужичка, дремавшего на лавке. Топот копыт не потревожил его сон, потому вмешаться решил черт. Свистнув, он писклявым голоском крикнул:
— Отворяйте ворота! Гости пожаловали!
Мужик вздрогнул и, проморгавшись, поднялся с дубинкой наперевес.
— Кто такие будете?
— Издалека путь держим, везем одежды расчудесные! — отчиталась за меня Матрена, кокетливо улыбаясь.
— Это ж откудова? — почесал сторож залысину.
— Из земель трансильванских, старче, самое лучшее везем!
— Неужто вам на нашу ярмарку надо? Вам на ежегодную, по весне… — отчего-то упирался мужичок.
— Платим пять процентов от выручки! — смекнула моя спутница.
— Семь! — прищурился сторож.
— Ладно, твоя взяла! — Матрена недовольно повела пятаком. То есть носом.
— Эй, парни! — окликнул кого-то мужик.
Ворота мигом распахнулись. Навстречу нам выбежали двое громил, одинаковых на лицо. Кулаком они легко могли размазать по стеночке — в общем, тылом щупленький сторож себя обеспечил! Один из них тут же полез в кибитку. Другой подлетел ко мне и, бесцеремонно стащив с повозки, быстро обшарил карманы.
— Что вы?… — только начал возмущаться, а увалень уже метнулся к черту.
— Э, руки! Я ваще-то дама занятая! — Матрена попыталась отпихнуть громилу, но тот что-то старательно искал у нее на… — Я предупредила!
Зарядив парнише пощечину, Матрена по-женски оскорбилась и забралась обратно на облучок. Правда, хрюкнула случайно, но даже получилось похоже на всхлип.
Парень обиженно потер щеку. Тем временем из кибитки выглянул второй "секьюрити", доложив:
— Пущай едуть!
Окрашенный солнцем двор встретил нас суетой и вереницей звуков. Матрена все озиралась и нарочито громко цокала с оскорбленным видом:
— Ишь, че творится! Честных женщин за абы кого принимают!
— Да хватит ерзать! У тебя там что, хвост? — отшутился я.
— Он самый! — взволнованно шепнул черт. — Да я в эту юбку со страху чуть ли не…
— Ой, не продолжай! — отстранился от нескромной девицы.
Во дворе уже вовсю шли приготовления: кто-то сидел прямо в телеге, кто-то организовывал самодельный прилавок, а несколько мужчин, выделявшихся среди общей массы, установили шатер и заставляли его мешками с пряностями. Рядом с ними в отдельной палатке сидело человек десять с клинками на поясах — персональная охрана. Буквально через дорожку от иноземных гостей бабуля сооружала пирамидки из яиц, за ней расставлял табуретки и стулья паренек. Попадались и те, кто приносил самодельные украшения. Конопатая девчушка, на вид ровесница Дины, развешивала на прилавке расшитые причудливыми узорами салфетки, а рядом с ней женщина, по всей видимости мать, выставляла шкатулки, расписанные сюжетами сказок. Чего здесь только не было: и птица, и мед, и посуда… А вон и лопаты!
— Дальше идти — клиента не сыщем, будем тута деньги делать! — решительно заявила Матрена.
Кибитка остановилась у прилавка с тканями. Тетка сразу покосилась на нас недобро. Очень недобро. Конкуренция обострялась и обувной мастерской, распахнувшей свои двери прямо напротив.
— А ты уверен, что место подходящее? — аккуратно спросил я, делая вид, что не замечаю, как тетка к нам подкрадывается.
— Тю! Я ж этот… экспёрд по продажам! Пять веков на ярмарках в каждую бочку заглядывал, думаешь, не знаю, че и как продается?! — излишне громко оскорбилась Матрена. — Да мы щас такое наворотим!
Тетка, подслушивающая за кибиткой, выглянула из-за угла. Черт испуганно подскочил и, затянув узел под подбородком, спросил:
— Гражданочка, вы че тут забыли?
— А не хотите откатиться на своей тележке подальше? — учтиво поинтересовалась тетушка. — Я здесь второй месяц стою и ни разу вас не видела!
— Мы разрешений не спрашиваем! Свободная конкуренция э-э-э… двигатель рынка! — поднапряг извилины черт, вспомнив умные словечки.
Нырнув в кибитку, Матрена стала двигать сундуки с одеждой. Еле сдержался, чтоб не всплакнуть. Из этих вещей половина принадлежала недавним модным коллекциям!
Тетка, злобно зыркнув на нас, вернулась за свой прилавок.
— Че стоишь? Помогай давай! — Матрена собственноручно вынесла один сундук.
Сквозь зубовный скрежет я стал спускать на землю оставшиеся четыре. Оказалось, что черт подготовился: с собой у него было и зеркало, и даже покрывало, на котором он раскладывал одежду и обувь. На удивление, не только мою. Среди сюртуков и штанов мелькали сарафаны, которые носила Солоха.
Покупатели начинали стягиваться к нашему ряду. Бабуля уже толкала свои яйца, торговцы пряностями пытались перетянуть внимание на себя, хватая людей за руки и подталкивая в шатер.
— Во, гении рекламы! — ткнула в них пальцем Матрена.
— Ткани льняные, шелковые, шерстяные! С узорами и без! — горланила тетка, косясь на нас.
— А у нас лучше! И шить не надо! Одежды итальянские, французские, англицкие, да какие хошь! — одним махом перебил ее черт и шагнул вперед. — Хошь шелка́? Кибитка полна! Хошь хлопок? Шерсть? Всё у нас есть!
Все резко замолчали и обернулись. Даже куры перестали кудахтать. То ли внешний вид Матрены произвел фурор, то ли народ и впрямь никогда не видел нормальную одежду, не похожую на мешок с картошкой.
Я и моргнуть не успел, как на нас понеслась целая толпа.