Спустя несколько часов письмо наконец-то было написано. Сколько бумаги я перемарал… Мало того, что обращение к всемогущему дедуле и мои "слезные раскаяния" беспощадно правились (нужна была лучшая версия!), я ошибался в бесконечном перечислении гримуаров. Название многих заставляло задуматься, не надает ли мне по шее пан Корней. "Ключ царя Соломона" и "Книгу Черного Братства" Николя так вообще запретил произносить вслух, не то что в письме упоминать. А в списке они значились чуть ли не первыми…
Перечень сократился вдвое: что-то было под запретом, что-то Гоголь заменял на свой вкус. Добавив уже известную мне итальянскую классику и пару книжек Дюма, я заверил деда, что судьба сельских ребятишек мне небезразлична, и поставил жирную точку.
— Я уж думал, не разродишься! От чаёв на задний двор устал бегать! — обрадовался чертяка, прихлебывая которую чашку.
— Как можно отправить письмо? — поинтересовался я, не припоминая почтовой конторы поблизости.
— Только в Балдейкино чесать! Недельки через две дойдет… — прикинул рогатый.
— А ответ мне когда ждать? Через месяц?! — ужаснулся я. — Нет, так дело не пойдет! Может, тебе, черт, до деда моего слетать? Ты здесь самый быстрый!
— Не видишь, че ли? Не выездной я! — Нечистый убрал со лба полотенце, демонстрируя вскочивший третий "рог". — Да и не бывал я там никогда, места незнакомые…
Я окинул задумчивым взглядом троицу. Гоголю края наши были известны, но на роль почтальона ввиду своей призрачности он не тянул. Посылать Тильбо? Старый гоблин триста раз потеряется, пока доедет, а письмо требовалось доставить как можно скорее… И тут меня осенило — кое-кого ведь не хватало в моей "команде"!
— Стефан! Вот кому нечем заняться! — хлопнул себя по лбу. — Правда, я давно его не видел…
— Этот тот, что у вдовы Настасьи прописался? — смекнул черт. — Поди, про него все бабы судачили…
— Что успел натворить мой кучер? — насторожился я.
— Та ниче… — Рогатый потупил взгляд, и пятак его слегка покраснел. — Просто они из хаты носа не высовывают…
— Избавь меня от подробностей! — поморщился я. — Где эта Настасья живет?
***
Исколошматив всю дверь, я стал заглядывать в окна низенькой хаты, что стояла неподалеку от дома Чуба. Внутри было подозрительно тихо, словно там действительно кто-то прятался. Передние окошки оказались занавешены, и только через заднее, не задернутое до конца, я разглядел два силуэта.
— Давай в трубу залезу? — донеслось с крыши. — Работает без нареканий!
— Подожди ты, шорох наводить, — отмахнулся я, озираясь на дом Кузьмича.
— Та за этого не переживай, я ж ему бутылочку уже подсунул! Только вместо курочки вобла была. Курочка мне самому сгодилась… — довольно облизнувшись, черт потер руки.
— Сте-е-ефа-а-ан! — предпринял последнюю попытку, забарабанив в окно. — Я же знаю, ты там! Выходи, иначе…
— Да не кричите так, господин! — вынырнул из-за угла раскрасневшийся кучер, застегивая рубашку. — Что случилось?
— Ты должен доставить это письмо моему деду. Немедленно! — протянул ему самодельный конверт, запечатанный каплей воска. — Скакуна возьмешь в конюшне, если спросят — завхоз тебе во временное пользование выделил. Без ответного письма даже не возвращайся.
— А… как же?.. — Он перевел взгляд на окно, в котором шевельнулась занавеска.
— Забыл, что ты все еще мой слуга? — От захлестнувшего меня раздражения схватил его за воротник. — Я и так закрыл глаза на твои загулы, о которых судачила вся деревня! Может, не стоило?!
— Бу! — С крыши вниз головой свесился черт.
— Только не он! — взвизгнул Стефан и, зажмурившись, боязливо закивал. — Сделаю! Все сделаю, господин! Дня два-три туда и столько же обратно! Вы только Настасьюшку не трогайте…
Покосившись на немолодую женщину, подслушивающую нас за занавеской, я отпустил его.
— Сдалась нам твоя Настасьюшка.
Кучер шмыгнул обратно в хату — объясняться с дамой сердца. Черт же с чувством выполненного долга испарился — пошел на мировую к Солохе.
Я свернул на дорогу, погруженный в мысли о том, как буду паковать чемоданы… Потом вспомнил, что чемоданов у меня нет…
А потом и вовсе врезался в несущуюся навстречу Марусю!
— Пан… завхоз! — еле выговорила жена Котика, пытаясь перевести дыхание. — Где ж вы… есть? Никак до вас… не донесу!
— Что не донесете? — не понял я.
— Сегодня мы урожай пересчитывали, сколько и чего имеется. С одной картошкой не задалось — мало ее! Коль отдадим, сами впроголодь всю зиму будем! Поутру можно сбираться в Балдейкино! — отчеканила она, обмахиваясь руками.
— Зачем? — на всякий случай отодвинулся, чтоб мне по голове не прилетело.
— Ну как, зачем?! — возмутилась Маруся, стирая пот со лба. — Думаете, пану от нас морковка нужна? Мы ж каждый сезон, как урожай наберется, на ярмарку едем и всю выручку ему посылаем. Отхожими работами нам заниматься нельзя, только то продавать, что на поле растет. Одни копейки нам достаются! — посетовала жена Котика.
— А кто, кроме меня, должен ехать? — спросил я, ничуть не расстроившись.
Уж лучше на ярмарке проветриться, чем арифметику выдумывать! Хорошо я считал лишь деньги, а в карманах моих давно было шаром покати…
— Та кому скажете, тот и поедет! — развела руками Маруся. — Но я всегда пригождаюсь! При мне и яблочка не своруют!
Избежать кандидатуры Маруси было невозможно. Дав волю народу (пускай едет тот, кто хочет, мне какое дело?), я поспешил ретироваться. Над селением уже собирались сизые сумерки, и вот-вот на пост, разогнав суетливую облачность, должна была заступить луна.
— Здорово, работничек! — догнал меня знакомый голос.
Я обернулся — Чуб как раз подходил к своему дому с противоположной стороны.
— Ты, конечно, молодец, что слово держишь… Да кто ж на подоконнике добро оставляет? — рассмеялся в усы Кузьмич, имея в виду подарок черта. — Наталка меня с утра чуть ли не прибила! Обожди минутку, она как раз еще не вернулась… Для такого только хорошая компания нужна! — Чуб юркнул в хату и уже через минуту присоединился ко мне не с пустыми руками.
А вечер обещал быть тихим…
— Ну и запашок! — отвернулся я, не сдержавшись.
— Воблочка! Да какая хорошая! — Кузьмич потряс связкой вяленой рыбы.
Права была Дина: если Чуб привязался, ни под каким предлогом не отстанет! Завалившись в мой дом, он принялся скорее расчехлять гостинцы. После прошлого раза я завязал с экспериментами, потому, вооружившись ножиком, учился чистить рыбешку.
— Знаешь же, что завтра наши на ярмарку едут? — начал с насущного Чуб. — Пан, когда уезжал, сказал Захару, что к началу октября мы его карманы пополнить должны. Летним сбором он остался недоволен…
— Надо так надо, — кивнул я, пробуя вяленую рыбу. На вкус оказалась неплохой, чаем запивалась хорошо.
— Вакула тоже снаряжается, у него ж теперь грамота есть! — довольно прочавкал старик. — Вроде и Андрийка, песий сын, ехать собрался…
— Чем тебе Андрийка не угодил? — ухмыльнулся без задней мысли.
Чуб тут же переменился в лице и, скрутив рыбешке голову, процедил сквозь зубы:
— Он мне Оксанку попортил!
— Оксанку? — нахмурился я, припоминая пару слов, брошенных вскользь. — А-а-а, среднюю дочку? Ты о ней почти ничего не говорил.
— Что тут говорить! Позор на все село… — шмыгнул носом Кузьмич. — Два года назад случилась и у нее любовь на сеновале… Да только Андрийка этот, бугай лысый, жениться на девке моей не собирался! К чертям его! В пекло! — Он стукнул по столу рукой.
— Подожди… бугай лысый? — Перед глазами всплыла потасовка, случившаяся в первый день моего приезда. — А это не с ним я трактир перевернул? Тот сыр-бор из-за твоей Оксаны был?! — ахнул я.
— Из-за нее, голубоньки! Теперь она у меня носа не показывает! — в сердцах воскликнул Чуб. — А то, что ты парень неплохой, я с самого начала понял! Напрасно только с дидько лысым спутался… Но кто из нас не совершал ошибок! — Старик по-дружески хлопнул меня по плечу и снова заговорил о своем: — Зря я ее тогда за Вакулу не отдал… Хороший мужик, силищи в нем — ого-го! Завертелась рядом с ним та прохвостка, а Оксанка моя, дура, на ласковые речи другого повелась… И до сих пор, гад, отстать не может! Морду ему пора набить…
— Ты погоди горевать, Чуб. Ситуацию же исправить можно… — пораскинул мозгами я.
— Ну и как? — недоверчиво прищурился он.
— Вакула у нас тоже не первой свежести… — Завидев суровый взгляд, исправился: — Я хотел сказать, сам был женат! Уверен, прошлое Оксаны его ничуть не смутит! Люди нынче сходятся и расходятся, это в порядке вещей!
— Да куда уж там… — совсем потерял надежду мой новый приятель.
— Между прочим, завтрашним походом заведую я. И если я не захочу, никакой Андрийка на ярмарку не поедет, — вспомнил слова Маруси. — Решено! Берем Вакулу, берем Оксану и утром выдвигаемся в Балдейкино! Налаживать нужно не только торговлю, но и личную жизнь!
Поначалу Чуб отмахивался, мол, два раза в одну реку не войдешь, былого не воротить… Но когда главный гостинец был опустошен, он уже охотно собирал своей Оксане приданое.
— Черевички красные… и бусы! Бусы! — бормоча, клевал носом Чуб.
— Вставай давай! Я тебе не Наталка — с утра не подниму! — пытался растолкать его я.
Раза с пятого таки получилось. Сжав кулак, Кузьмич потряс им на прощание в воздухе и, пошатываясь, поплелся по дороге. Я почти сразу услышал шелест ближайших к дому кустов. Пришлось бежать, поднимать горе-отца и под руку вести в хату к жене. Она-то его быстро в чувство приведет!
Вернулся я далеко за полночь. Во всем доме брезжила одна-единственная свеча, скупо освещая портрет Гоголя.
— Казалось бы, история — столь непредсказуемая вещь… Однако все в нашей жизни имеет свойство повторяться, — задумчиво произнес дядька, за вечер не проронивший ни слова.
Не придав этому значения, я прошел в спальню и в одежде повалился на кровать. Скоро петухи отсчитают ночь, и придется снаряжаться в путь…