Калигула

25

В конце мая Калигула решил ехать на юг, чтобы там осуществить свою безумную идею строительства грандиозного моста между Бавли и Путеоли. Он весь горел от нетерпения, и дюжина секретарей строчили с утра до вечера приказы и распоряжения. Невзирая на возможные последствия, император затребовал в свое распоряжение все суда, в том числе предназначенные для перевозки зерна. Противоречить никто не осмеливался. Только Каллист высказал опасение, прикрыв его иронией:

— Боюсь, император, что плебеи отнесутся без понимания к твоей божественной идее. Если прекратится бесплатная раздача хлеба, чернь может обозлиться.

Калигула отмахнулся:

— Им не повредит немного поголодать. И вообще, пора решить эту неприятную проблему. Почему, собственно говоря, государство должно кормить жалких бездельников? Я удивляюсь! Кто придумал этот обычай?

— Законом он стал во времена триумвирата Помпея с Цезарем и Крассом, но и до них существовали государственные и личные пожертвования на нужды обездоленных.

Глаза Калигулы сверкнули ненавистью.

— И я знаю, почему! Во времена республики патриции покупали голоса на выборах. У бога нет в этом необходимости. Я независим от черни, меня избрали на Олимпе.

— Конечно, император, и все же некоторые вещи нельзя изменить в один миг.

— Раз так, мой дорогой Каллист, мы заставим римских бездельников немного поголодать, чтобы они постепенно начали привыкать к худшим временам.

Дальнейшим пожеланием Калигулы было сопровождение всей его семьи и друзей. Среди приглашенных оказался и Лентулий Гетулик, легат Верхней Германии, и Валерий Азиатик, и даже Сенека, опальный поэт. Все они должны были принимать участие в спектакле императора. Лоллии Павлине, почти забытой им супруге, Калигула позволил короткое время еще раз побыть императрицей, но роль свою она должна была разделить с Пираллией.

Сенека, в душе республиканец, заметил, обращаясь к Ливилле:

— Вот они, достижения принципата! Император может позволить себе все! Нет закона, который привлек бы его к ответственности или заставил обратиться за советом. Во времена республики ни один консул, ни один член триумвирата не осмелился бы так поступить с народом. Я тоже не сторонник раздачи бесплатного хлеба, но сие узаконено более ста лет назад.

— Как раз это и сподвигло моего брата не принимать их во внимание. Он всегда все будет делать наперекор.

— Возможно, однажды он зайдет слишком далеко…

— На это мы и надеемся, — сказала Ливилла так тихо, что Сенека не расслышал.

Весь римский флот был собран, чтобы сопроводить роскошное судно императора на юг. Военные и транспортные суда выстроились за стовесельной галерой, на которой красовалось пурпурное знамя империи с римским орлом. Весенний ветер надувал паруса всех цветов и оттенков. Из-за своих размеров огромный корабль императора едва передвигался, но его строили специально для путешествий вдоль берега, и он довольно быстро мог пристать в любом месте.

Гордый, как маленький мальчик, который показывает свои игрушки, вел император Пираллию по палубе корабля. Маленькие и большие залы тянулись вдоль ряда аркад, построенных по кругу, чередуясь с искусно разбитыми миниатюрными садами, крошечными фонтанами из бронзы и мрамора. Вся мебель была изготовлена из ценных пород дерева и слоновой кости, но даже восхищенной Пираллии бросилась в глаза небрежная работа мастеров. Нетерпеливый император постоянно торопил их, подбадривая подарками. Поэтому, хотя при работе и использовались самые дорогие материалы, но от многого, увиденного на корабле, создавалось впечатление наскоро изготовленных декораций, которые разберут после представления.

Позолота на деревянных колоннах и стенах уже местами отошла, но Калигула, казалось, ничего этого не замечал. Они с Пираллией спустились ниже, где император с гордостью продемонстрировал ей маленькие термы с тремя ваннами: для холодной, теплой и горячей воды. И здесь поспешная работа давала о себе знать: цветная мозаика уже начала крошиться, а детали, выполненные из чистого золота, казались аляповатой подделкой, столь грубо они были изготовлены.

— Чем не отблеск Олимпа? — с гордостью спросил довольный Калигула.

— На этот вопрос я не смогу ответить, потому что никогда там не была, — дерзко ответила Пираллия. Император любил ее неуважительные, дерзкие замечания и пропустил насмешку мимо ушей.

— Но тебе ведь здесь нравится?

Пираллию тронул просящий о поддержке тон маленького ребенка, который так гордится своей игрушкой.

— Я просто потеряла дар речи от восторга и удивления. Другого такого корабля, пожалуй, во всем свете не найдешь. Думаю, что знаменитые парусники Клеопатры просто меркнут перед блеском этого.

Взгляд Калигулы смягчился.

— Ты умеешь говорить приятное, Пираллия. Я тоже считаю, что превзошел Клеопатру. Внизу нет ничего интересного: только печи для подогрева воды и кухня. Посмотрим, что наверху.

Там, под белыми навесами, гостей ждали удобные лежаки, а на маленьких столиках — вазы с фруктами и орехами.

Как только они появились, все с благоговением склоняли головы перед божественным императором, но Лоллия Павлина отвернулась, увидев Пираллию. Калигула тут же заметил ее презрительный жест и с насмешкой сказал:

— Павлина, любимая, не отворачивайся, ведь я хочу представить тебе почетную гостью. Моя подруга Пираллия, которую я давно бы сделал своей женой, если бы она захотела.

Император устроился на лежаке и приказал Павлине занять место справа от него.

— А ты, Пираллия, садись слева.

Потом он обратился к Эмилию Лепиду, который стоял неподалеку:

— Как тебе нравится, друг мой? Самая скучная и самая глупая женщина в Риме рядом с моей умной, пылкой возлюбленной. А между ними император, соединяющий противоположности своей божественной персоной.

Лепид подошел ближе.

— Красиво сказано, император. Жизнь была очень скучна, не будь этих противоположностей.

Зевнув, Калигула поднялся.

— Она и так достаточно скучна. Завтра мы бросим якорь в Антиуме, моем родном городе. Придумай что-нибудь, Лепид, я хочу порадовать народ. Нужна шутка.

— Добрая или злая?

Калигула рассмеялся.

— Конечно, добрая, потому что я там родился.

Он подхватил Лепида под руку и отошел с ним в сторону.

Пираллия, по-прежнему сидевшая рядом с Павлиной, почтительно спросила:

— Могу ли я удалиться, Августа?

— Даже должна, но сначала я хочу тебя кое о чем спросить.

Она произнесла это злобно, не глядя на Пираллию. Та сидела опустив голову и молча ждала вопроса.

— Что ты делаешь, чтобы развеселить императора, расположить его к себе?

Подмешиваешь какое-нибудь любовное зелье или это твое искусство проститутки, в котором я ничего не понимаю?

— Ни то, ни другое, Августа, — ответила Пираллия спокойно. — Но мне нравится император, возможно, я даже люблю его, и он, похоже, это чувствует.

Павлина резко развернулась и озадаченно посмотрела на собеседницу.

— Ты любишь императора? — спросила она, не в силах поверить услышанному.

— Возможно. Во всяком случае, я принимаю его странности, всегда рядом, когда он нуждается во мне.

— Не понимаю… Он делает тебе подарки?

— Небольшие. Оплачивает услуги, как обычно платят проституткам.

— Ты находишь правильным, что он предпочитает тебя своей супруге?

— Я к этому не стремлюсь. Он дважды предлагал мне брак, но я не согласилась. Я не хочу вытеснить тебя, Августа, но не могу и отказаться приходить к нему. Какие у меня могут быть на то причины?

Павлина отвернулась, но немного погодя примирительно сказала:

— Теперь ты можешь идти.

Пираллия поклонилась.

— Ты не должна ненавидеть его, Августа. Он странный и одинокий человек. Ты не должна его ненавидеть…

Не дожидаясь ответа, гречанка ушла.

Калигула приказал позвать к нему Гетулика. Легата обуял внезапный испуг, но император принял его в прекрасном настроении:

— Я беседовал со своим братом Юпитером, потом к нам присоединился Марс. После этого разговора я твердо решил предпринять поход в Германию, а заодно завоевать Британию.

«А я позабочусь о том, чтобы ты потерял при этом голову», — думал Гетулик, восторженно расхваливая решение императора.

Стояла великолепная летняя погода, когда они причалили в Путеоли, где в гавани уже теснилось множество кораблей. На следующие дни были назначены игры, поскольку у Калигулы не хватало терпения ждать.

Публия Петрония, легата Сирии, возмутил императорский приказ. Как бывший префект Египта и проконсул Азии, он хорошо знал иудейский народ, чтобы понять, что может повлечь за собой это распоряжение. Заслуженный солдат и политик, он никогда не злоупотреблял своим положением. Император Тиберий высоко ценил в нем надежного и неподкупного служащего, часто называя римлянином старой закалки. Выше верности императору он ставил верность Риму, всей великой империи, поэтому, получив опасный, лишенный здравого смысла приказ, выждал несколько недель, прежде чем созвал старейших представителей иерусалимских семей.

И снова прошло немало времени, пока к нему прибыла делегация старейшин, депутатов городского представительства и ученых мужей. Он пригласил к себе самых главных: верховного жреца, главу города и судью. Все они входили в синедрион — высший совет иудеев, который заседал в Иерусалиме и при римском господстве.

Петроний предложил бородатым старцам в длинных шерстяных плащах сесть и сообщил:

— Император Гай Юлий Цезарь Август передал мне приказ, который я не хочу излагать вам дословно, но в нем говорится, что в храме Иерусалима должна быть установлена статуя императора в образе Юпитера высотой в человеческий рост, как и в остальных главных храмах по всей империи. Император до сих пор, как и его предшественники, уважал вашу религию, но в Ямнии был разрушен его алтарь, поэтому принцепс видит необходимость отмены милостиво предоставленного вам исключения из правил. Это означает, что вам придется смириться с установкой его статуи в храме Иерусалима и в будущем отдавать почести в виде даров и жертвоприношений. Изготовлением статуи императора займутся мастера Сидона, и я сам позабочусь о четком и полном выполнении приказа.

Старцы молча смотрели в пол. Они молчали долго, пока верховный жрец не сказал:

— Бог не допустит этого. Чего хочет император добиться своим приказом? Как все покоренные Римом народы, и мы молимся в наших храмах о благополучии императора, нашего верховного господина на земле, Мы платим налоги. Мы точно соблюдаем все предписания, законы и договоры. Все предшественники Гая Юлия Цезаря Августа поступали с нами так же. Почему этот император требует того, что иудеи не могут сделать?

— Это наказание за преступление в Ямнии.

— Почему он наказывает за это преступление иудеев в Иерусалиме?

— Не знаю, и не мое дело обсуждать приказы императора — мое дело их выполнять.

— Не можем ли мы откупиться? — спросил судья.

У Петрония блеснул луч надежды. Безмерно расточительный Калигула должен был пойти на это соглашение.

«Почему нет, — подумал он. — Большинство проблем решает золото».

— Я передам ваше пожелание императору. Возможно, он согласится, но не стоит сильно надеяться — не все на свете покупается.

«И это я должен был сказать», — думал Петроний, однако он сам дорого бы заплатил, лишь бы не выполнять чреватый последствиями приказ. Он знал иудеев как надежный, прилежный народ, исправно пополняющий римскую казну. Было бы очень неразумно его злить, но политическая мудрость, вероятно, императору не была свойственна.

Легат хотел попрощаться с гостями примирительной шуткой:

— Если дойдет до того, что однажды статуя императора окажется в храме Иерусалима, это принесет вам выгоду: не придется больше молить бога о благополучии императора, вы сможете обращаться прямо к богоподобному Гаю в образе Юпитера.

Жрец возразил:

— Бог сказал Моисею: «Я господин, твой Бог, и ты не должен поклоняться никаким другим богам, не должен создавать себе никаких подобий как среди того, что есть на небе, так и среди того, что есть на земле и в воде». Этим Яхве хотел нам сказать, что не потерпит рядом с собой никаких богов, что Он — единственный. Нам разрешено почитать императора как человека, как главу государства, но не более того.

Петроний поднял руки в знак извинения.

— Это была шутка, но я вижу, что ваша религия не терпит подобного. Идите с миром и не теряйте мужества.

День и ночь тысячи людей были заняты тем, что связывали между собой веревками и цепями бесчисленные баржи, парусники и галеры. Переходами от корабля к кораблю служили деревянные мостки, которые засыпали землей, превращая в вал.

День за днем Калигула контролировал ход работ, обещал деньги и подарки, и только на них расходы должны были составить миллионы сестерциев. На восьмой день император принял готовую работу и принес жертву Нептуну. Потом он облачился в золотой панцирь Александра, приказал покрыть себя императорским пурпуром и водрузил на голову венок из дубовых листьев. В сопровождении всей преторианской гвардии, родственников и всего императорского двора он двинулся в Путеоли по улице длиной в три мили.

Вместе с сенаторами шел и Луций Сенека, наблюдая спектакль со странным удовлетворением. Как убежденный стоик, он не показывал своих чувств, но как ученый размышлял: «Будь Калигула жестоким, капризным, но экономным тираном, приумножающим мощь империи, конца его господству не было бы видно. Но чем больше он тратит, тем быстрее пустеет казна, вынуждая императора прибегать к непопулярным мерам. Это приведет к росту числа врагов, которые его и свергнут».

Отношения Сенеки и Ливиллы в последнее время изменились. Нет, это было не охлаждение. Их встречи становились все реже и не всегда заканчивались на ложе любви. Из странных намеков Ливиллы о том, что скоро многое должно измениться, Сенека сделал вывод, что Калигула потребовал от сестры ограничить или даже прекратить отношения с ним. Он не сомневался, что, если бы проявил любопытство и расспросил Ливиллу, она поделилась бы с ним. Однако он этого не делал, но не из гордости или отсутствия интереса, а потому, что все свои силы, всего себя должен был отдавать работе. Сенека трудился над новым изложением драмы Эдипа, и герои ее — Лаия, Иокаста, Полибий — заслоняли от него окружающий мир. Вот и сейчас этот гигантский безвкусный спектакль не мог отвлечь его от драмы, которая сцена за сценой разворачивалась в его голове.

Кассий Херея в парадной форме маршировал с тремя другими трибунами в составе германской охраны. Он от души радовался пышному спектаклю и был просто счастлив на несколько недель избавиться от дворцовой службы. Здесь у императора не было времени и возможности подшучивать над ним, да и от щекотливых поручений преторианцы оказались на время избавлены.

Лентулий Гетулик, командующий верхнегерманскими легионами, следовал за императором в составе придворной свиты, но мысли его были далеко. Теперь, когда принцепс решился на военный поход, легат должен был разработать конкретный план, как быстрее и безопаснее достигнуть цели заговора. У Гетулика не было личных причин для ненависти к императору, но он чувствовал, как росла подозрительность Калигулы, который завидовал его популярности в войсках. Где бы легат ни останавливался, его тут же окружали шпионы Калигулы, так что он перестал доверять даже тем, кого знал давно, опасаясь, что некоторые из них куплены и докладывают о каждом его слове в Рим. В остальном же Калигула, как сын Германика, представлялся не просто разочарованием, а позором для каждого заслуженного легионера. Ничто не могло поколебать решимости Гетулика разрушить это печальное подобие императора.

За пышно украшенным конем Калигулы шли его ближайшие друзья и немногочисленные оставшиеся в живых родственники. С трудом ковылял позади Ливиллы и Агриппины Клавдий Цезарь. В свои пятьдесят он выглядел согбенным старцем, которому существование стало в тягость.

В нескольких шагах от Агриппины следовал ее любовник Эмилий Лепид. Он думал о том, что, окутанный в императорский пурпур, на прекрасном коне должен был восседать он, а не это чудовище, которого судьба загадочным образом вознесла на трон.

Лепиду не надо было подогревать свою ненависть: он не мог забыть ту ночь, когда Калигула изнасиловал его. Бывало, что Лепид сам развлекался с юношами или мужчинами, но по своей воле, и это приносило ему удовольствие. Кроме того, он был убежден в несостоятельности Калигулы как принцепса и считал его позором для всей империи, сената и, наконец, для семьи. Лепид знал от Каллиста, во что обошлись нынешняя затея и как пострадала торговля и все хозяйство, оставшись без судов. «Чем дольше он остается на троне, — думал бывший муж Друзиллы, — тем сложнее будет привести в порядок дела государства».

Уже поговаривали, что император задумал совершить поход, а это было важным шагом для заговорщиков. Лепид хотел предпринять все возможное, чтобы остаться в Риме и заняться подготовкой к престолонаследию, как было предусмотрено их планом. Они с Агриппиной привлекут сенат на свою сторону. Основной проблемой были преторианцы, но старшая сестра Калигулы изъявила готовность выделить значительные денежные средства для их убеждения. Деньги в последнее время стали самым сильным аргументом, и даже тупые германцы понимали это.

В гавани Путеоли торжественную процессию встречала ликующая толпа. Ее рев заглушал звуки фанфар, которыми в городе хотели встретить высокого гостя. Калигула принимал почести, как и положено богу. Спектакль, в котором он играл главную роль, разгорячил его, бледное лицо раскраснелось, глаза оживились. Это был действительно триумф богоподобного императора, делающий подарок своему народу. В течение получаса он позволил толпе наслаждаться лицезрением своего величественного образа, а потом удалился на недавно построенную виллу.

На следующий день Калигула планировал вернуться на колеснице в сопровождении юного принца Дария, который со времен Тиберия жил в Риме заложником, обратно на Бавли. На этот раз точные предписания, кто должен следовать в свите императора, отсутствовали.

Калигула в короткой тунике стоял на колеснице. Перед ней вышагивал в роскошном иноземном наряде принц Дарий из Парфии, которая являлась не провинцией, а зависимым от Рима государством. Еще при Августе было условлено, что парфийский наследник должен расти и воспитываться в Риме. Это служило гарантией, что его царствующий отец никогда не поднимется против Рима. Кроме того, эти юноши превращались в настоящих римлян и оставались навсегда верными союзниками своей второй родины. Поэтому принц Дарий не считал оскорбительным принять участие в торжественной процессии в качестве статиста.

Приблизительно в середине моста возвышалась трибуна, обтянутая пурпуром. Поднявшись на нее, Калигула обратился к народу:

— Вы спросите, что побудило Цезаря протянуть над морем мост длиной в три мили? Чтобы показаться в своем божественном блеске? Нет, друзья мои! Я хотел этим разрушить определенные сомнительные предсказания.

Как вы знаете, мой предшественник и дед император Тиберий верил звездам. За несколько лет до смерти он спросил своего астролога Тразиллия, кого они предсказывают его преемником, и тот ответил, что точно не знает, но как нельзя пересечь пролив Байи, так и Гаю Цезарю невозможно стать императором. Сегодня я доказал, что не звезды, а боги решают судьбы людей. Вам посчастливилось, что среди вас живет бог в образе императора Римской империи — Гая Цезаря!

История предсказания Тразиллия была, конечно, выдумкой, но не мог же Калигула поведать всем, что построить мост надоумила его проститутка.

Калигула продолжал свою речь еще какое-то время, говорил о великих временах, славе империи, которую он множит день и ночь в неустанных трудах, и упомянул назначенный на осень поход в Британию и Германию.

Эмилий Лепид и Гентулик слушали с удовольствием. Теперь все было решено и сказано народу. Закончив речь, император пригласил всех на праздничную трапезу, подготовленную здесь же, на пяти самых крупных судах.

К вечеру мост осветился огнями — так началось одно из самых пышных пиршеств Калигулы.

Обед состоял из двадцати перемен блюд. Жареных дроздов, перепелок, голубей, уток, фламинго вносили в порядке возрастания размера, так же как и четвероногую дичь в соусе из толченого перца, сосновых семян, фенхеля и меда: сначала мясо кроликов и зайцев, потом — кабанов, косуль, а в завершение — оленя. Поскольку пировали посреди моря, и блюд из самых редких сортов рыбы тоже было предостаточно. Например, рагу из медуз и еще восьми видов рыбы, приправленное вином, маслом, медом, чесноком, кориандром, перцем и орегано. Поскольку места на кораблях было недостаточно, гости сидели, и только Калигула расположился на позолоченном ложе с Лоллией Павлиной и Пираллией по обеим сторонам. Они, против ожидания императора, не спорили, наоборот, мирно беседовали, как старые подруги, обмениваясь репликами через голову Калигулы. Скоро его это стало раздражать, и он подсел к Азиатику и Лепиду.

Те почтительно подвинулись, и Калигула сказал:

— Посмотрите-ка на обеих! Женщины то ссорятся друг с другом, то мирятся, и ни один мужчина не в состоянии понять, почему.

Друзья рассмеялись, а потом Азиатик сказал:

— Божественный Цезарь, пир удался тебе, как никогда. Можно только позавидовать собственному счастью присутствовать здесь. Но чего-то все-таки не хватает…

Калигула поднял брови и впился неподвижными глазами в лицо Валерия.

— Чего же не хватает? — спросил он зловеще.

Азиатик оставался спокоен.

— Не хватает щепотки перца. Я хочу этим сказать, что нам не хватает шуток, которыми ты привык сдабривать праздничные трапезы.

Калигула рассмеялся, и напряжение ушло:

— Если так, можете успокоиться, потому что об этом я побеспокоился. Но не хочу ничего выдавать, пусть это будет для вас неожиданным.

Сидящие за столом настороженно переглянулись, ведь никто не знал, кого эта неожиданность застанет врасплох.

Калигула распорядился после полуночи погасить все огни и убрать последнее судно в ряду кораблей. Таким образом, мост до берега не дотянулся. Многие из приглашенных на пир жили в близлежащих имениях. Они собрались домой, однако пути на сушу не было — последний парусник отошел в море. Многие попадали в воду, и те, кто не умел плавать, несмотря на крики о помощи, утонули. Калигула запретил вытаскивать неудачников.

После восхода солнца корабль вернули на место, но до того момента уже утонуло сорок семь гостей «радушного» императора.

— Надо было учиться плавать, — с насмешкой сказал Калигула и потом целый день радовался удавшейся «шутке».