Калигула

6

Сабин за свое недолгую жизнь исследовал почти все отдаленные части родного города, но, по примеру других молодых людей, предпочитал те места, где что-то происходило, где располагались термы, торговые лавки, арены, ипподромы или трактиры. От квартала, где жил его друг Херея, его отделяла только Длинная улица, но он решил прогуляться и отправился к Марсовому полю.

Сейчас он остановился и разглядывал уродливые жилые дома, которые все больше и больше теснили старые виллы с прекрасными садами. Некоторые из них все еще держали оборону, как бывалые воины, окруженные толпой врагов, но новые здания, построенные для сдачи в наем, забирали у них свет и воздух, и владельцы вилл один за другим оставляли обжитые места. При этом продать здесь старый дом было выгодно, поскольку платили за эти участки земли весомые суммы. Едва одна из таких вилл освобождалась, как тут же появлялись рабы с тяжелыми молотками и крюками. Дом исчезал за несколько дней, и никто уже не вспоминал о том, что здесь родилось и выросло несколько поколений. Вместе с домами умирала и память, а бывшие владельцы могли позволить себе на вырученные деньги приобрести землю в Тускулуме или Тибуре.

Но Сабину некогда было долго размышлять о подобных вещах, так как он был занят поисками дома Хереи, что оказалось делом нелегким[7], Сначала он заблудился, потом поспрашивал у людей и в конце концов добрался до строения, где у входа его уже ждал друг.

— Да, найти тебя было трудно! — приветствовал Сабин Херею. — Надеюсь, что я не очень опоздал.

— Нет, нет! Мы поняли, что ты вряд ли сможешь прийти вовремя. Оглянись-ка, разве это подходящее место для будущего трибуна Кассия Хереи?

— Нет, ты заслужил лучшее.

— Но нам уже недолго осталось жить здесь, — сказал Херея, когда они поднимались по узкой железной лестнице. — К счастью, мы живем на первом этаже, поэтому до уборной, если понадобится, бежать недалеко. Такие условия тебе наверняка незнакомы.

— Да, ко мне Фортуна была милосерднее. Надеюсь, Марсия не очень хлопотала из-за моего визита.

Они вошли в квартиру, где уже витали многообещающие запахи. На пороге их ждала Марсия.

— Приветствую тебя, Корнелий Сабин. Я рада, что могу наконец познакомиться с другом и учителем моего мужа. Порой у меня появлялось подозрение, что ты призрак.

Сабин рассмеялся, и его голубые глаза блеснули такими веселыми задорными огоньками, что сердце супруги Хереи начало таять.

— Ты видишь, достопочтенная Марсия, я не являюсь ни призраком, ни учительницей…

— Для учителя ты все же слишком молод.

Сабин отмахнулся.

— Оставим разговоры об учителях и учениках. Мы друзья. Я научил твоего мужа кое-чему, что ему пригодится, а он — меня. Если я теперь немного умею обращаться с оружием, это только благодаря ему.

Марсия услышала шум на кухне, извинилась и поспешила к дверям.

Херея проводил своего гостя в жилую комнату, где все пространство занимали сундук, длинный стол и лавки.

— Здесь тесновато, — извинился Херея. — Из-за недостатка места комната служит нам одновременно столовой. Обычно мы едим прямо на кухне, но когда приходят гости… Садись. Давай выпьем по глотку за встречу.

Для Сабина было необычным сидеть во время еды, так как дома в большой обеденной зале вокруг стола стояли традиционные ложа. Херея до половины наполнил стаканы и долил их водой.

— Молодое сабинское вино для моего друга Сабина…

Они выпили за здоровье и искренне улыбнулись друг другу.

— Меня радует, что теперь ты мой гость, Сабин. В этот плебейский квартал не часто захаживают патриции, к тому же члены семьи Корнелиев…

— В жизни много чудес! — Сабин толкнул центуриона в плечо. — Судьба капризна и часто превращает патрициев в бедняков, а из бывших рабов делает землевладельцев и богачей.

Их перебила Марсия, которая внесла жареную утку с зеленым соусом, приправленным медом. В честь гостя был подан также свежий белый хлеб без добавления ржи и ячменя.

На первый взгляд Марсия казалась совсем невзрачной. Короткие вьющиеся волосы окаймляли круглое миловидное лицо с тонким носом и темными, робкими глазами.

Она происходила из семьи мастерового и рядом с великаном Хереей смотрелась как кукла.

Сабин похвалил еду — ему и правда все очень понравилась, ведь птица всегда была его любимым блюдом.

— А где же ваши дети? — поинтересовался он.

— Мы отвели их к родителям Марсии, чтобы не было совсем тесно.

— В следующий раз я обязательно хотел бы их увидеть, — сказал Сабин.

— Может быть, тогда мы уже будем жить в своем доме. Бери еще, Сабин!

Однако тот вздохнул и заверил:

— Я так сыт, что едва могу пошевелиться.

— Еще есть десерт, — робко сказала Марсия.

— Если что-то сладкое…

Она рассмеялась:

— Ты совсем как мой муж! Он тоже всегда просит сладкое после еды. Сегодня у нас dulcia domestica, я сейчас принесу.

— Этим я могу объедаться без конца, — сказал Херея. — Однажды даже сам приготовил. Надо удалить косточку из сушеных фиников, наполнить их орехами, приправить молотым перцем, потом обвалять в соли, обжарить в масле и сразу же есть. Такое наслаждение!

Но насладиться финиками им в этот день не пришлось. Снаружи послышались тяжелые шаги и звон оружия. Марсия открыла дверь и испуганно произнесла:

— Два преторианца…

Одетые по всей форме, они уже протиснулись в комнату и приветствовали присутствующих по-военному.

— Приказ императора, переданный через префекта Сутория Макрона: всем трибунам и центурионам прибыть немедленно в казармы.

Херея встал.

— Спасибо. Подождите на улице, я сейчас выйду. Сабин, останься на десерт, составь компанию Марсии.

— Нет, Херея, так не годится. Извини, Марсия, но я хотел бы проводить Херею. Спасибо тебе за прекрасное угощение. За столом патрициев еда едва ли бывает вкуснее.

От похвалы Марсия раскраснелась. Херея между тем остановил друга.

— Лучше не провожай нас, а то подумают, что тебя арестовали. Встретимся послезавтра у тебя дома.

Сабин почувствовал беспокойство. Что могло произойти? Почему всем центурионам приказано явиться в казармы? В городе все казалось спокойным, никакого наплыва людей, никаких громких собраний. У него дома тоже никто ничего не знал. Отец Сабина предположил:

— Возможно, Сеян нервничает, не чувствуя прежнего расположения императора. Вот он и придумал для собственного успокоения внеочередной сбор. Кто знает, что может прийти на ум солдату?

Последние слова прозвучали презрительно, и Сабин решил выступить в защиту друга.

— Не все они такие недалекие, как ты думаешь. Во всяком случае, Херея за полгода научился читать и писать…

— Я не имел в виду всех, — успокоил отец. — Германик тоже был солдатом и при этом сочинял комедии на греческом.

Во время поездки в Рим Калигула не спускал с Макрона глаз. Он искал любой возможности заговорить с ним, но найти подход к молчаливому префекту было непростым делом.

Однажды император сказал Калигуле:

— Знаешь, почему я так ценю Макрона? Потому что он не задает ненужных вопросов, не болтлив и выполняет мои приказы без малейших колебаний. При этом он далеко не глуп. Если приказ сформулирован не совсем ясно, он тут же замечает это и уточняет короткими вопросами. Чрезвычайно полезный человек.

Но одно Калигула почувствовал сразу: Макрон был тщеславен. Правда, он умело скрывал это под маской прямодушного, молчаливого солдата, но Калигула обладал тонким чутьем на людей, которые стремятся наверх.

Они стояли на палубе и молча смотрели на приближающийся берег, где великолепные виллы Бали и Байи белели сквозь густую зелень сосен и пальм.

— Было бы неплохо иметь здесь дом… — заметил Калигула как будто сам себе.

Макрон пожал плечами, мол, о таких возможностях он даже и не думал.

— Только не говори, что ты бы отказался иметь там летний дом.

— Отказываться бы не стал, Гай Цезарь, но о таких недостижимых вещах я не люблю думать.

— Недостижимых? Почему? Может быть, император намеревается сделать тебя преемником Сеяна? Считаю это вполне возможным, но с моим августейшим дедом надо всегда быть готовым к неожиданностям.

От Калигулы не ускользнуло, как блеснули на мгновение глубоко посаженные глаза Макрона.

«Вот как, — подумал он. — Значит, я прав».

— Это было бы, конечно, прекрасно, но быть префектом преторианцев не значит быть богатым. Богаты консулы, когда они дослуживаются до наместников. В провинции есть чем поживиться.

— Почему бы тебе однажды не стать консулом? Ты из уважаемой семьи…

— Но не патриций…

Это так неожиданно вырвалось у Макрона, что Калигула удивленно поднял брови.

— Но это не самое важное! Год за годом заслуженных мужей повышают в ранге.

— Император делает это нечасто.

— Император стар, а ты молод. Что упустил Тиберий, наверстает его преемник…

Калигула отметил с удовлетворением, что строгое лицо префекта оживилось.

— Его преемник… — повторил он неуверенно.

— Но, Макрон, мы оба не пустые мечтатели. Я от всего сердца желаю ему долгих лет. По мне, так пусть он живет до ста, но природа учит нас, что такие случаи редки. В ноябре императору исполнится семьдесят три.

Оглянись! Кто из твоих друзей или родственников дожил до такого возраста? Я хочу этим сказать, что в ближайшее время мы должны рассчитывать на нового императора.

Макрон молчал, Калигула кивнул ему и спустился с палубы. Префект долго думал об их разговоре и пришел к выводу, что Калигула настроен к нему благожелательно. «Это чего-то стоит, — трезво рассудил Макрон. — И однажды я узнаю, как высока цена».

Луций Элий Сеян, всемогущий префект преторианцев, достиг того, о чем многие римляне — даже из самых благородных семей — всю свою жизнь только мечтают: императором Тиберием ему была передана консулярная власть. Август прислал ему очень милостивое письмо, в котором намекал и на возможность установления между ними родственных связей.

Знал ли он о тайном браке с Юлией? Во всяком случае, Сеян казался себе единственным, кому доверял Тиберий и кого, возможно, рассматривал как преемника, узаконенного официальным браком со своей внучкой.

«Кажется, я все сделал правильно, — похвалил сам себя Сеян, рисуя в воображении картины блестящего будущего. — Может быть, император не доживет до своего следующего дня рождения — 16 ноября? Это случится как раз через месяц, — размышлял Сеян, — или пусть себе проживет еще пару лет; власть я больше не упущу. Тот, кто на Капри, всего лишь призрак императора, только он об этом пока не догадывается».

Сеян бросил взгляд на бронзовые водяные часы. Четвертый час ночи — стоило ли навестить Юлию? Мысль о будущей власти возбудила его чувственность. В конце концов Юлия была последней ступенькой к трону, и вместе с ней он даст начало новому императорскому роду. Свою прежнюю жену Апикату вместе с тремя детьми придется удалить, чтобы не подвергать опасности династию, — из государственных соображений. Может быть, стоит обвинить ее в государственной измене? Сеян решил обдумать и эту мысль.

Он зевнул и выпил оставшиеся в стакане несколько глотков вина. Потом поднялся, пристегнул короткий меч и отправился к Юлии.

«Ты мое бесценное сокровище…» — часто называл он ее, и Юлия прекрасно понимала двойной смысл этих слов.

Но Сеян был ей по сердцу: сильный, самоуверенный, замечательный любовник в отличие от Нерона Цезаря, ее первого мужа. Поговаривали, что Сеян уморил его в ссылке голодом, но Юлию не интересовала судьба бывшего супруга. Она была рада, что избавилась от него: ее ждали дела поважнее.

Сеян проверил охрану виллы, обменялся с солдатами парой слов и вернулся в дом. Юлия еще не спала; Сеян снял тунику и забрался к ней в постель. Для начала он нежно поцеловал ее грудь.

— Мы скоро поженимся, мое сокровище. Что ты на это скажешь?

— Император согласен?

— Кажется, да. Ты же знаешь о его письме. Он сам написал о возможности завязать со мной родственные связи, и при этом мог иметь в виду только тебя, свою внучку. Мы положим начало новому роду, Юлия! Я подарю тебе много детей.

Она тихо засмеялась.

— Тогда начинай прямо сейчас. Не будем терять времени!

Сеян был настоящим солдатом, который не привык церемониться и ничего не понимал в сложных прелюдиях к любовным играм. Да с Юлией это было и не нужно — ему достаточно было переступить порог, как женщина уже была готова принять его в свое лоно.

Префект преторианцев заключил ее в тугое кольцо своих рук, вошел быстро и грубо, но потом уже не торопился, растягивая прекрасную игру, пока Юлия не начала громко стонать. Что и говорить, эта женщина была создана для него.

Потом они, обессиленные, лежали, прижавшись друг к другу, и Юлия уже начала засыпать.

Вдруг Сеян сел и прислушался.

— Ты ничего не слышишь?

Юлия подняла голову с подушки.

— Что там? Охрана идет вокруг дома… Похоже, у кого-то упал меч или копье.

Сеян спрыгнул с кровати, надел тунику и схватился за свой короткий меч. Голоса и звон оружия приближались… Через минуту дверь распахнулась, и солдаты ночной охраны окружили окаменевшего от ужаса Сеяна. Они забрали у него меч и вывели наружу. На Юлию никто не обращал внимания, и потрясенная произошедшим, женщина даже не встала.

Префект начал возмущаться, звать преторианцев, тогда один из солдат ударил его эфесом по лицу так, что рассек губы и выбил несколько зубов.

— Будешь говорить тогда, когда тебя спросят!

— Приветствую тебя, Сеян! — поздоровался с ним Калигула, вышедший из-за спин солдат. — Извини за поздний визит, но мы должны по распоряжению сената арестовать тебя. Если ты невиновен, расследование покажет это. Поводом послужило письмо императора, в котором он тебя резко критикует. Завтра оно будет зачитано в сенате. Император сам приказал взять тебя, и между делом назвал некоторые пункты обвинения, а именно государственная измена и убийство.

— Убийство? — пробормотал Сеян разбитыми губами.

— Да, убийство сына Тиберия с помощью его жены Клавдии и их врача Эвдема. А также убийство многочисленных мужчин и женщин, в основном из патрицианских семей, которые стояли на твоем пути и на которых ты, злоупотребляя доверием императора, завел судебные дела. Убийство моего брата Нерона Цезаря, которого ты в ссылке уморил голодом. Добавь к этому многолетнее предательство императора — ты ведь искажал его приказы. И наконец, заговор против самого Тиберия, на чей трон ты пытался посягнуть с помощью Юлии. Я назвал тебе основные пункты обвинения, которые ты в случае своей невиновности можешь опровергнуть. Но, полагаю, сделать это будет трудно.

Сеян изо всех сил пытался сохранить выдержку и достоинство, но, судя по всему, ему это тяжело давалось.

— Я… я найду свидетелей, которые выступят в мою защиту, не допущу… чтобы… чтобы….

Он плюнул кровью.

— Побереги свои силы для процесса, — посоветовал Калигула и поднялся.

— Увести! — приказал Макрон, командовавший солдатами.

Калигула повернулся к нему.

— Я немного посплю. Ты подготовишь до утра списки с именами трибунов и центурионов, которые служили в Риме у Сеяна. После полудня я разъясню им новое положение вещей.

— Почему только после полудня, Цезарь? Солдаты привыкли узнавать о новых распоряжениях на утренней поверке.

Калигула холодно посмотрел на него.

— Спасибо, что напомнил, но я знал это уже трехлетним ребенком. Нам необходимы доказательства, подтверждающие вину Сеяна. Значит, надо допросить Клавдию и ее врача. Возможно, придется прибегнуть к пыткам — смерть моего брата не должна остаться безнаказанной. Надеюсь, времени до полудня хватит, поскольку все достаточно ясно. Остальным мы займемся позже, но, когда я завтра буду говорить с преторианцами, мне понадобятся доказательства вины их префекта.

— Слушаюсь, Цезарь! — ответил Макрон по-военному коротко.

На следующее утро преторианцев задержали после проверки. Калигула передал через известных, любимых солдатами офицеров, что они должны быть в боевой готовности, так как на императора планируется покушение. Когда некоторые ветераны спросили о Сеяне, им было сказано, что и префект занят тем же, но после полудня они узнают больше.

Между тем за работу взялись самые искусные мастера пыток в Риме, чтобы получить от арестованных нужные показания. Первыми в руки палача попали врач Эвдем, приготовивший яд, и повар Лигдий, который этот яд подсыпал.

Лигдий, раб, признался уже после первых ударов плетью, которые рассекли в кровь его спину. Врач Эвдем проявил большую стойкость: он был вольноотпущенником, добился богатства и положения, и ему было что терять. Плети не развязали ему язык, и только когда палач прибегнул к крайнему средству — раскаленным металлическим пластинам, память его заработала. Клавдия сказала ему, что Друз опасен для империи и убрать его было тайным желанием императора. А поскольку он сын императора, никто не должен ни о чем догадываться — пусть все выглядит как затяжная болезнь.

К Клавдии Ливии, вдове Друза, не понадобилось применять пыток. Она с готовностью признала свое участие в преступлении, переложив основную вину на Сеяна. Она рассказала, что Сеян не только обещал жениться на ней, но и утверждал, что император втайне желает смерти своего сына и намекнул об этом ему, Сеяну. Эти показания совпали с признаниями врача, и вина Сеяна как зачинщика была доказана.

Калигула казался довольным. То, что брата Нерона в ссылке на Понтийских островах уморили голодом, его мало заботило. Напротив, он был рад этому. Его второй брат, Друз Цезарь, все еще томился в подземелье Палатинского дворца, но император не дал приказа о его освобождении, чем снял груз с души Калигулы. Этот Друз, которого все называли Младшим, чтобы не путать с родным сыном императора, был единственным, кто стоял на его пути к трону. Как-то Тиберий обмолвился, что у него на всякий случай остается еще Друз Цезарь и он рад, что тот находится в застенках в полной безопасности. Калигула воспринял это как предупреждение об опасности со стороны брата, пусть и небольшой.

Следующий день, когда офицерам римских преторианских когорт было приказано собраться, выдался холодным и дождливым. Калигула велел также явиться дюжине ветеранов, поскольку он разбирался в отношениях в армии и хорошо понимал, какое влияние они имели на молодых солдат. Военные выстроились во дворе казарм: впереди стояли трибуны, за ними — центурионы, среди которых находился и Кассий Херея, а по обеим сторонам — ветераны.

Сначала вперед выступил Макрон:

— Преторианцы! Мы собрали вас здесь, чтобы сообщить об изменениях, проводимых по распоряжению императора. Как вы знаете, император Тиберий — наш верховный правитель и призван выполнять велю богов. С их помощью он раскрыл заговор, направленный против него и государства, который мог стать причиной кровавой войны. Ваш префект Луций Элий Сеян был зачинщиком этого заговора и должен за это ответить.

В рядах воинов послышался ропот, и Макрон счел нужным добавить:

— Я знаю, каким ударом является для вас эта новость, поэтому вы вправе получить дальнейшие разъяснения. Гай Юлий Цезарь даст вам таковые.

Калигула вышел вперед и поднял руку.

— Приветствую вас, преторианцы! Вы опора правителя и всей империи, поэтому я хочу от имени Августа Тиберия поблагодарить вас за верность, а также за то, что вы точно и без промедления выполняли приказы прежнего префекта. Он был командиром, и не ваша задача как подчиненных спрашивать о смысле и правильности приказов. То, что он использовал вас в своих интересах, мы теперь знаем, но это не ваша вина, а его — только его!

Калигула обладал тонким чутьем и сразу почувствовал, как по рядам воинов прокатилась волна облегчения. Их честь, честь верных и надежных солдат, не подвергли сомнению. Совсем наоборот, их похвалили. Умный, выросший среди солдат Калигула подкупил этим многих из них. Он знал, что дальше ему следовало успокоить тех, кто рассчитывал на повышение или собирался оставить службу и ждал выходного пособия, а теперь опасался, что все распоряжения Сеяна отменят.

— Вы должны знать, в чем обвиняют Сеяна. Сегодня утром двое свидетелей признались, что по наущению Сеяна восемь лет назад отравили сына императора Друза. Все, в том числе наш высокочтимый император, думали тогда, что причиной смерти была болезнь, теперь же нам известна печальная правда. Сеян под давлением фактов признал свою вину. Далее без одобрения императора он преступно вел себя по отношению к семье моего отца Германика. Моя мать была сослана, а брат убит еще не до конца расследованным способом. Почему Сеян отказался от своей жены и искал расположения сначала Клавдии, а затем Юлии, становится ясно, когда понимаешь его конечную цель: он хотел свергнуть высокочтимого Тиберия и потом завладеть троном.

Значит, речь идет о государственной измене! Только этого было бы достаточно, чтобы приговорить его к смерти. Вы солдаты, и знаете, что вашей высшей доблестью является верность, поэтому я уверен, что вашим приговором Сеяну будет смерть! Сто раз смерть!

Ликования не последовало, но роптание смолкло. Вид Макрона выдавал его невольное восхищение: молодой Гай Юлий знал, как вызвать симпатию у людей, что их волновало и что успокаивало. И он умел говорить!

Калигула минуту выждал и продолжал:

— А теперь о другом. Как вы все знаете, я вырос в военном лагере, среди таких же солдат, как вы. Мне известно о ваших заботах. Что будет с неисполненными распоряжениями Сеяна? Ему представлялись списки о повышениях и вознаграждениях, он высказывал свои замечания по разным вопросам; кроме того, он принимал решения по поводу поступающих к нему жалоб и просьб. Клянусь, что ничего из того, что одобрил Сеян, не будет забыто, пересмотрено или отклонено. Префект был хорошим начальником, в этом никто не сомневается. Вы не должны расплачиваться за его злоупотребления властью.

Теперь раздались восторженные крики:

— Да здравствует Калигула! Слава императору!

«Сейчас они восхваляют меня и императора, — подумал он, — скоро будут восхвалять меня как императора».

Оставались и другие приказы императора, которые следовало выполнить. Тиберий в последнее время несколько раз спрашивал о сестрах Калигулы и вдруг принял решение о необходимости отдать оставшихся без родителей девочек под защиту мужей. Как всегда, когда ему приходила в голову какая-нибудь мысль, он стремился тут же ее осуществить. Тиберий просмотрел списки семей благородных сенаторов и высшей знати и подобрал возможных супругов для дочерей покойного Германика, о чем и сообщил Калигуле.

— Займись этим, когда навестишь своих сестер в Риме. Я нахожу всех троих подходящими и хочу, чтобы заключение брака состоялось как можно скорее.

Калигула не посмел возражать. Он не принимал в жизни своих сестер большого участия, но знал, что, если возникнет необходимость изменить положение в Риме, брак можно будет легко расторгнуть.

Он отправился пешком до Палатина в сопровождении преторианцев и радовался, когда его узнавали. Тот, кому его лицо не было знакомо, получал разъяснения от других.

— Как же ты не знаешь. Это же Гай Цезарь, сын Германика! Нашего Калигулу знает весь город!

Конечно, каждый римлянин знал имена членов императорской семьи, но за судьбой детей Германика следили с особым интересом. В народе верили распространяемым Сеяном страшным историям о братьях Калигулы, кроме того, сам император объявил их врагами государства. Остался только Калигула, и все симпатии людей достались ему.

«Если император принял его на Капри в свое ближайшее окружение, на то должна быть причина», — решили люди, и Калигула превратился в любимца римлян. Ему это было на руку, поскольку впоследствии должно было избавить от лишних усилий.

Сестры Калигулы жили на Палатине во дворце Августа. Он представлял собой несколько сооружений, который император Октавиан постоянно достраивал для себя, своей семьи и родственников. Все это напоминало скорее уютный городок, дома в котором были окружены небольшими садами.

«Как мог великий человек так бедно жить!» — подумал Калигула и ускорил шаг.

Поскольку он предупредил о своем визите, все три сестры были в сборе: Агриппина, которая унаследовала от матери не только имя, но и холодную красоту, Ливилла, своенравная и молчаливая, и Друзилла, вид которой поразил Калигулу. Его холодные глаза блеснули.

— Когда мы последний раз виделись, ты была еще ребенком — и вот передо мной молодая девушка. Ты стала красивой, Друзилла. Твой будущий муж будет в восторге.

— Какой муж? — с удивлением спросила Друзилла.

Калигула явно наслаждался ее растерянностью.

— Вот мы и коснулись причины моего визита. Наш высокочтимый император милостиво определил время, что бы найти вам достойных мужей. Для Друзиллы он выбрал Кассия Лонгина, для Ливиллы — Марка Виниция, а для Агриппины — Доминиция Агенобарба. Все эти молодые люди происходят из лучших семей, которые должны гордиться возможностью породниться с императорским домом. Время вашего девичества закончилось, дорогие сестры. Вам предстоит вести хозяйство, рожать детей…

Калигула цинично улыбнулся. От него не могло укрыться, как по-разному реагировали сестры, но ни одна из них, похоже, не обрадовалась. Агриппина делала вид, что все это ее не касается. Выражение лица Ливиллы не изменилось, только в глазах блеснули гневные огоньки, в то время как на личике Друзиллы застыли ужас и отвращение.

Калигула поднял руки, давая понять, что он тут не причем.

— Не вините меня! Это решение императора, и у него есть причины его принять. Тиберий стар и хочет быть уверен, что оставляет вас в надежных руках. Он усыновил нашего отца, следовательно, по закону он наш дед. Мы обязаны ему подчиняться, пусть даже его желания нам не всегда нравятся.

— А как насчет тебя, Калигула? Тебе он не подобрал жену? — Агриппина с издевкой посмотрела на брата.

— Я мужчина, — резко ответил Калигула, — и сам могу о себе позаботиться. Император это понимает.