Камеристка

Глава тридцать третья

Повсюду в провинциях некогда покорные крестьяне грабили имения своих помещиков.

— Ну, это уже никуда не годится! — закричал Жюльен Лагранж и помахал газетой. — Министр финансов, месье де Калонн, впервые открыто говорит о дефиците казны, и от того, что он говорит, пробирает дрожь. Послушай, Жюльенна. За двенадцать лет правления Людовика Шестнадцатого накопились долги в миллиард двести пятьдесят миллионов ливров.

Эта сумма была такой до абсурда большой, что я это себе даже и представить не могла. И так же, как и я, ощущала себя и большая часть народа. Но все понимали, что ситуация критическая.

Ведь простой люд пахал за жалкую плату в несколько су по десять часов в день, а при дворе легко могли отдать почти полтора миллиона за какую-нибудь побрякушку. Имя этого злого рока было: королева Мария-Антуанетта. Когда она первый раз после процесса появилась в парижском театре и заняла место в своей ложе, ее встретили шиканьем и свистом.

— Несколько жалких возгласов «да здравствует королева» было почти не слышно, — рассказывала растерянная мадам дю Плесси, которая сопровождала в тот день королеву в театр.

— Что я сделала этим людям, ради всего святого, скажите мне? — в отчаянии спрашивала Мария-Антуанетта Людовика и придворных дам. Людовик успокаивал ее, пока все снова не улеглось.

И опять королева попыталась снизить свои расходы. «Королева моды» Роза Бэртэн была уволена со службы при дворе. У королевы ведь итак имелось достаточно туалетов на все случаи жизни.

Но сэкономить больше миллиона ливров в год можно было не только на гардеробах, но и на прислуге, а также на конюшне. В азартные игры, разорившие многих аристократов, больше при дворе не играли, сократилось и количество лишних постов. Далее покончили с так часто критикуемым игрушечным хозяйством в Малом Трианоне.

— Королева, кажется, решила принять серьезные меры, — говорила довольная мадам Франсина, когда я однажды вечером полировала ей ногти. — Она даже отходит от своих любимых Полиньяков, банды, которая с давних пор беззастенчиво преследовала только свою собственную финансовую выгоду. Мария-Антуанетта снова сближается со своими старыми советниками, графом Мерси и аббатом Вермоном, ее прежним учителем.

Но, к сожалению, все ее добрые намерения ни к чему не привели. Долги продолжали расти. Король и его министры растерялись, узнав, что одними этими поправками ничего уже не спасти.

Никто из постоянно менявшихся министров не смог обеспечить казне крепкую основу.

Постепенно они начали понимать, что во всем виноваты вовсе не государственные слуги, а феодальная система управления, сохранившаяся еще со Средних веков. Она не годилась больше для нашего времени.

Впервые самым важным критерием при назначении министра финансов стало не его происхождение, а его популярность. О таком человеке в Версале знали; у него уже не раз просили совета, хотя он был всего лишь буржуа, да еще и не француз, а кальвинист, еретик из Швейцарии. Но вдруг именно на него стали возлагать все надежды. Король долго колебался в отношении месье Неккера.

Наконец Мария-Антуанетта взяла дело в свои руки и, не информируя своего нерешительного мужа, назначила одним августовским днем 1785 года Жака Неккера министром финансов. Когда об этом стало известно, все возликовали.

Повсюду звучало «Да здравствует Неккер», «Да здравствует король!». Сердца французов исполнились надежды, что этот человек сможет выправить ситуацию.

— Королева чувствует свою ответственность, — сказала мадам дю Плесси, а маркиз де Рамбулье, лживая змея, насмешливо прибавил:

— Да уж. Наверное, впервые на нее давит корона, которую она до сих пор носила с такой легкостью, словно шляпку от демуазель Бэртэн.