Камеристка

Глава шестьдесят шестая

Толпа пробилась во дворец, и лейб-гвардейцы с солдатами Национальной гвардии вынуждены были защищать жизнь короля и его семьи. Многие лейб-гвардейцы при этом лишились жизни. Мой любимый Жюльен вышел живым из схватки, а вот национальные гвардейцы, можно сказать, вступали в борьбу не слишком охотно. Было видно, что Мария-Антуанетта их симпатией не пользовалась.

Лишь ближе к полудню появился генерал Лафайет. Он провел ночь в гостинице недалеко от дворца.

— Просто непонятно, — насмешливо заметила мадам дю Плесси, — мы тут чуть не умираем, а для господина генерала его ночной покой — святое. Можно было бы ожидать, что в такую ночь он истребит безумие и позаботится о порядке, как его обязывает долг, черт возьми.

Присутствие Лафайета существенно подняло боевой дух, и вскоре его солдатам удалось протиснуться между дверью с глазком и нападавшими, которые только что намеревались выломать дверь.

Вдруг послышался крик:

— Королеву на балкон.

Людовик XVI собрался с духом и вышел, ведя за руку дофина, на большой балкон и показался толпе, кричавшей:

— Королеву! Королеву! Мы хотим видеть королеву!

Людовик с сыном вернулись во дворец.

Мадам дю Плесси накинула на Марию-Антуанетту, пеньюар в бело-желтую полоску. В таком виде королева и вышла на балкон и стояла там одна перед готовой на все бандой убийц. Я очень восхищалась ею в этот момент.

— А, вот и ты, проклятая шлюха. Мы хотим твоей головы, ты, австрийская свинья, — доносились до Марии-Антуанетты пронзительные крики, иногда перемежавшиеся выкриками:

— Да здравствует герцог Орлеанский!

Всем на удивление, Мария-Антуанетта не дрогнула перед грязными оскорблениями. С неподражаемым достоинством она приветствовала толпу глубоким реверансом. Потом она стояла совершенно спокойно, сохраняя королевскую осанку.

— Это действительно похоже на чудо, — говорила потом моя госпожа, — что подлые преступники не стали стрелять в королеву и даже не бросили ей в голову ни одного камня.

Казалось, будто Мария-Антуанетта силой своего духа обуздала толпу убийц.

Никто не знает, сколько бы еще продлилось это чудо, пока не полетел бы первый кирпич; но неожиданно рядом с королевой показался маркиз де Лафайет и поцеловал ей руку.

И тут многие хулиганы и рыночные торговки действительно вдруг закричали «Да здравствует королева!». Этим воспользовался Лафайет, чтобы быстро увести Марию-Антуанетту во дворец.

Вскоре после этого толпа закричала: «В Париж, в Париж. Король должен ехать в Париж». Требовательные крики становились все громче и после короткого совещания с несколькими министрами, случайно оказавшимися рядом, и с генералом Лафайетом, Людовик XVI вышел снова на балкон дворца и крикнул:

— Я согласен. Если вы хотите, дети мои, чтобы я последовал за вами в Париж, то я вам подчиняюсь. Но при одном условии: я ни на миг не расстанусь с женой и детьми.

Орда шумно выразила свое согласие.

— Боже мой, — недоуменно сказала мадам Франсина, — это ведь означает безусловную капитуляцию перед плебеями. Теперь он уже будет не король, а заложник парижской черни.

Король и его семья должны были поселиться во дворце Тюильри. Это примерно в одиннадцати милях от Версаля и в центре столицы.

Впереди шагала Национальная гвардия, затем ехали пятьдесят повозок, груженных зерном: все запасы муки и зерна из Версаля. В заключение следовали кареты королевской семьи, подвергавшиеся оскорблениям своего «эскорта», состоявшего из рыночных торговок, шлюх и прочего сброда. Теперь все уже были пьяны почти до беспамятства.

По обеим сторонам дороги, идущей под уклон в сторону Парижа, простирались леса, листва уже пожелтела. Стоял прекрасный осенний день: небо походило на натянутый купол из голубого шелка, ветра почти не было. Дикие вопли пьяной толпы и тишина природы составляли резкий контраст. Все напоминало карикатуру «Король едет в путешествие», смешанную с шабашом ведьм и церковной процессией.

Я сидела в той карете, где мадам дю Плесси одной рукой обнимала перепуганную насмерть мадам Рояль, а другой — дофина, который вообще не понимал, что вокруг него, собственно, происходит.

Многочисленные деревенские жители стояли по сторонам дороги и пялились на эту абсурдную процессию. За каретами с королевской семьей следовали несчастные телохранители короля и фландрский полк. Следующими в процессии были кареты с сотнями делегатов Национального собрания, также переезжавшими в Париж, и в самом конце громыхали повозки с придворными. Последние испуганно прижимали к себе свои пожитки: мешки, в которых они поспешно засунули парики, обувь и одежду, а также шкатулки с косметикой и украшениями.

Возле Севра мы пересекли Сену. Когда мы наконец добрались до границы Парижа, уже опустились сумерки. Более семи часов прошло с того времени, как мы поспешно покинули Версаль. Все страдали от голода и прежде всего от жажды, особенно маленький дофин.

Зеваки на обочине дороги воспринимали все как развлечение и подзадоривали солдат, чтобы те стреляли в воздух. Нередко выстрелы попадали не вверх, а в бок и в карету короля.

На лице королевы отчетливо можно было прочитать гнев.

«Разве этим унизительным спектаклем она не обязана своему супругу, который отказался в свое время расстрелять зачинщиков и, с другой стороны, по глупости не покинул страну, когда еще было время?» — так я писала своей матери и отчиму в Планси два дня спустя.

Как же наивен, если не сказать более резко, был Людовик, чтобы доверить себя и своих близких этим бестиям?