Камила

Глава двадцать шестая

Госпожа Тишлер сильно на меня обиделась, когда я призналась ей, что вовсе не ношу под сердцем ребенка, и что взаправду рассказывала ей о подруге, но после иные заботы охватили ее: несмотря на почтенный возраст моей хозяйки, Пресвятая Дева принесла ей подарок, и они с господином Тишлером теперь готовились к появлению долгожданного наследника. К нам часто начали захаживать соседки, которые давали госпоже советы, по дому были разбросаны куски тканей и лоскуты кружев, предназначенные для крестильного платьица, которые утаскивал Петер из рабочей корзинки госпожи, а господин Тишлер ходил гордый, точно петух, и немного поубавил свой пыл в эксцентричном устройстве похорон. Йоханнес каждый день переписывался с баронессой и раз в неделю навещал ее; она всегда передавала мне добрые пожелания и вновь жалела, что я не могу быть у нее в услужении. По вечерам доктор по-прежнему читал мне вслух, но теперь он выбирал произведения веселые, вроде приключений британского щенка или же французского романа о несчастном дворянине, который попадал в различные передряги и выходил из них с честью и прибылью. Мартин обычно варил нам кофе и после садился на низкий табурет у камина чинить одежду доктора. В последние дни он латал осенний плащ, и я не могла этого не заметить.

— Осень наступит еще не скоро, — сказала я робко, раскладывая на блюде морковные булочки, которые испекла сама. Мартин не поднял и головы от работы, зато Йоханнес задумчиво покачал головой.

— Если говорить об осени, то она всегда приходит, когда ее не ждешь, — непонятно отозвался он. — Наверное, нужно наконец сказать тебе, Камилла. Вскоре я должен буду надолго уехать.

— Уехать? — у меня внутри все упало. Я не представляла себе, как буду без него и без наших бесед.

— Да, -- он кивнул. — Я поеду на юг, в Рим.

— А-а, — я уставилась на свои булочки. Конечно, я не могла поехать с ним; не сестра и не жена, я бы только испортила ему дорогу и общение с властями. Госпожа Тишлер тоже собиралась уехать к дальним родственникам в деревню, чтобы рожать там в тишине и покое; она звала меня с собой, но там бы я стала нахлебницей и не смогла бы работать. Другое дело, что мне не хотелось и здесь оставаться одной. Конечно, господин Тишлер собирался нанять семейную пару себе в подмогу, но как знать, полажу ли я с ними?

— Вы едете с баронессой?

— Мы встретимся по дороге, - уклончиво ответил он и покраснел. Я знала, что он собирался принять ее ребенка, но не думала, что они намереваются отправиться настолько далеко отсюда. Моя госпожа нравилась ему, это было видно, но Йоханнес и сам прекрасно знал, что они отнюдь не ровня.

Я накрошила сладкую булочку себе в кофе, и, наверное, мое лицо выражало такое отчаяние, что доктор заметил его и поспешил сказать:

— Я позаботился и о тебе, Камилла.

Молча я подняла на него глаза, и он мягко дотронулся до моей ладони:

— Я нашел тебе новую хозяйку. Она от тебя уже в восторге, и, думаю, вы с ней поладите.

Его слова меня не порадовали. Мне не хотелось идти заново к кому-то в услужение, тем более, к той, кто меня откуда-то знает, но, когда он назвал жалование, которое сулила неведомая хозяйка, я потеряла дар речи.

— Но что мне придется там делать? — заикаясь от волнения, спросила я. Мне казалось, что примерно такую же сумму, которую я заработаю за год, заплатили моему названному дяде, когда он продал меня в дом греха.

— Не буду тебя обманывать. Мне толком неведомо, что она потребует. Но я уверен, что ее дом станет тебе надежной защитой, если что-то из твоего прошлого вдруг выйдет наружу.

Доктор говорил загадками. Я осторожно сжала его пальцы, словно хотела сказать: «Да, я доверяю вам и сделаю все, как вы скажете».

-- Не печалься, Камилла, — ласково добавил он. — Уверен, что все сложится к лучшему. Помнишь, как было написано у господина Вольтера? Больших побед не добиться без больших трудностей на пути. Твои трудности уже позади.

Я кивнула. Мне на ум пришла совсем иная цитата, та, которой заканчивался роман господина Вольтера о злоключениях Кандида, и я чуть было не сказала вслух ее начало: «Это вы хорошо сказали…» Йоханнес точно увидел ее в моих глазах, потому что с легким смешком он проговорил:

— Будем возделывать наш сад.

Мартин, не одобрявший лишних премудростей, с осуждением хмыкнул, и мы с Йоханнесом, не сговариваясь, покраснели и уткнулись в кофе.

Через несколько дней я уже стояла перед дверью богатого дома, где жила моя новая госпожа. Я с тоской глядела на вытертую от времени львиную голову, зажавшую в зубах дверное кольцо, и перекладывала из руки в руку корзинку, в которой несла часть своих пожитков. Тяжелая льняная сумка больно впилась в плечо, и я ухватилась за кольцо, чтобы постучать.

Мне отворила молодая госпожа, старше меня лет на пять. Судя по всему, она только недавно встала, потому что ее темные, длинные волосы не были убраны в прическу и свободно падали на плечи. Вся она была похожа на Венеру, вышедшую из морской пены, ее белое утреннее платье мягкими складками струилось к ее маленьким ногам, обутым в расшитые туфельки на каблуке, а лицо, не тронутое краской, было чуть смугловато, но так нежно и округло, что я уставилась на нее во все глаза, забыв сделать книксен и поздороваться. Она не стала ругать меня за мою оплошность и лишь улыбнулась, сделав знак заходить.

Я переступила через порог и только здесь опомнилась и поспешно присела.

— Меня зовут Камила, госпожа, — пояснила я, тревожно разыскивая в ее темном взгляде негодование или возмущение. — Меня, должно быть, наняла ваша матушка и приказала явиться сегодня…

— О, нет, — голос у молодой женщины был ей под стать: певучий и переливчатый, — это мне о тебе рассказывал доктор Мельсбах. Я как раз искала надежную камеристку, и мой опекун был восхищен тобой, твоими умениями, характером и хитроумием. Впрочем, восхищен — не то слово, барон не из тех людей, кто умеет восхищаться. Но если он решил, что ты подходишь мне, значит, так оно и есть.

Про себя я удивилась, но постаралась не выказать своих чувств. Кроме барона фон Эхт, я не знала никаких иных баронов, и уж совсем сомнительно, чтобы Йоханнес рассказывал обо мне постороннему человеку.

— Можешь называть меня сейчас и наедине Аньелой, — велела мне моя госпожа. — Я провожу тебя к моему опекуну.

Я послушно кивнула, но все-таки не удержалась от вопроса:

— А как мне к вам обращаться, если мы будем не наедине?

Она опять заулыбалась и лукаво на меня посмотрела, заложив прядь волос за изящное ушко.

— Это уже зависит от того, с кем именно мы будем не наедине, Камила.

Я кивнула. Кажется, я начала понимать, почему здесь мне обещают платить столь много, но все остальное по-прежнему оставалось для меня тайной.

Мы поднялись наверх. Дом был обставлен дорого и пышно, но у складывалось впечатление, что здесь нельзя найти ни малейшего отпечатка хозяев. Картины на стенах ничего не говорили о вкусах владельцев, словно подобранные вразнобой, наспех; нигде не лежало забытых мелочей, так резко и ясно обозначающих привычки господ и дам, на мебели кое-где лежала невытертая пыль. Ни единой служанки не попалось нам навстречу, и единственным звуком, оживлявшим этот застывший дом, было лишь жужжание и щелканье часов, стоявших на полочке над камином.

Анфилада комнат закончилась рабочим кабинетом. Перед тем, как войти в него, Аньела остановила меня. Здесь была библиотека, и темные фолианты мерцали золотым тиснением из-за прозрачного стекла, но мне почему-то показалось, что они стоят здесь с незапамятных времен и куплены не для того, чтобы их читали.

— Мой опекун — барон Крещенцио Коллальто ди Гаргаццонне, — шепнула мне на ухо госпожа, ненароком пощекотав мою щеку локоном, — но не злоупотребляй этим обращением. Он сам скажет, как его звать, и все тебе объяснит.

Когда мы вошли в кабинет, хозяин стоял к нам спиной. Он был тщательно и со вкусом одет, не вычурно, но дорого. На боку у него висела шпага, и барон заложил руки за спину, рассматривая что-то из окна; в пальцах он перебирал костяные четки. Я взглянула на Аньелу, ожидая, что она назовет мое имя, но она молчала, высоко вскинув тонкие брови. Я сделала шаг вперед и застыла, как жена Лота, обратившаяся в соляной столп, потому что барон обернулся, и я увидела перед собой господина Гренцера.

— Вот мы и вновь встретились, Камила, — спокойно сказал он. — Теперь ты будешь работать со мной и на меня.