Камила

Глава восьмая

На следующее утро я была воплощением покорности, и во взгляде госпожи Рот мелькало довольство, хоть она и ходила за мной по пятам, не гнушаясь всякий раз бить, как только я, по ее мнению, начинала отлынивать от работы. Мне хотелось надеть ей на голову ведро с грязной водой и кинуть в нее тряпкой, но каждый ее удар или пинок возвращал меня в осязаемый мир; увы, я была слишком слаба, чтобы как-то ей противиться. Но мое послушание ей понравилось, и через пару дней, кроме обычной миски похлебки из всего, что есть в доме, мне достался кусок вишневого, рассыпчатого пирога. О, как он пах! Я думаю, мертвый бы воскрес, если б почуял его запах. Госпожа Рот дала мне милостивое разрешение съесть его у себя, не на кухне, и я побежала наверх со всех ног, чтобы удержаться и не отломить от него кусочек. Якуб за эти дни совсем поник и постоянно канючил, что голоден; я боялась, что он не послушается меня и попробует выбраться с чердака, чтобы украсть еды. Место заключения ему осточертело, и теперь он все чаще баловался: то ловил крыс, чтобы дрессировать их в моей постели, то надергал ниток из своей рубахи, насмолил их и подвесил к печной вьюшке. Ночью поднялся сильный ветер, и хитрое приспособление пронзительно засвистело, завыло и застонало – так неожиданно и громко, что у меня душа ушла в пятки. Но когда я заметила, что Якуб давится от смеха, пока меня трясет от страха, я выдрала его за уши, и он смертельно на меня обиделся. Хорошо, что внизу никто не слышал его проделок; в дневной тишине она бы выдала нас с головой.

Я прижимала к себе тарелку с пирогом, словно это была величайшая ценность, дороже золота и серебра, но вернуться на чердак незамеченной не успела — на лестнице пахло знакомыми духами. И верно, у двери меня ждала Аранка, на удивление трезвая, но изможденная донельзя.

Она привлекла меня к себе, и я с удовольствием зарылась в мягкий лен ее платья. Рядом с ней мне было хорошо и спокойно.

— Почему ты не спишь? — первым делом спросила я. Мне хотелось побыть с ней, но за дверью маялся голодный Якуб, и я беспокоилась, как бы он чего не устроил. Аранка бездумно отщипнула у меня пирога. Я проводила ее пальцы взглядом, но ничего не сказала. У меня заныл живот от голода.

— Хотела повидаться, — нарочито весело сказала она, но взгляд у нее стал тревожным. — И так все время сплю, пока заживает спина. Думала, хоть сейчас смогу отдохнуть, но старуха не дает. Ты бы знала, сколько к нам ходит старых козлов, которым нравятся раны! — Аранка брезгливо стряхнула крошки от пирога с губ.

— У тебя что-нибудь болит?

— Не знаю, — она пожала плечами. — Душа у меня не на месте, Камильхен. Пустишь в свою обитель?

Не дожидаясь ответа, Аранка распахнула дверь в мою комнату, и я в волнении прижала тарелку к себе, чуть не опрокинув на себя пирог. На полу врассыпную валялись старые пуговицы, которые я собирала для починки, а Якуб воображал имперской армией и командовал ею, разыгрывая на полу настоящие сражения доблестных австрийцев с пруссаками, англичанами и почему-то французами. Наш разговор спугнул его, но залезть наверх по уговору он не успел и теперь зарылся с головой в постель. Ари не заметила его и с любопытством воззрилась на пуговицы.

— А я думала, ты любишь порядок больше всего на свете.

— Это ветер, — неловко оправдалась я. — Они рассыпались.

— Ах, ветер! — она пропустила мои объяснения мимо ушей и грациозно села на свое любимое место у окошка, словно птичка на жердочке. — Иди сюда, Камильхен.

Я поставила тарелку подальше от себя на пол, чтобы не было соблазна съесть пирог, и устроилась рядом с ней, настороженно прислушиваясь: не слышно ли дыхания Якуба. Аранка привычно болтала о всякой всячине, пока наконец не заметила, что я плохо ее слушаю и ерзаю, как на иголках.

— Похоже, это с тобой что-то случилось, — вздохнула она. — Тебя сильно били после капитана?

— Нет, как обычно. А он сам чуть не сломал мне руку.

— Похоже на него… Он любит, когда девице больно, — задумчиво подтвердила Ари.

— Он ходил к тебе?

— Конечно! Это же капитан стражи, он большой охотник до женщин. Правда, говорит, что ему некогда рассусоливать, поэтому честней дать денег и получить, что ему нужно. А он тот еще затейник…

— Ты всякий раз так спокойно об этом рассказываешь! — вырвалось у меня, и я покраснела и уставилась в пол, но тут же вновь взглянула на нее: я боялась обидеть подругу.

— Все лучше, чем плакать, молиться и кричать, — печально ответила она и повернулась к окну. Ее нежный профиль напоминал силуэт из темной бумаги, вырезанный рукой искусного мастера. Подобную красоту мне доводилось видеть лишь у статуй святых, не в жизни. Аранка словно подслушала мои мысли и продолжила:

— Знаешь, я так давно не была в церкви, — она погладила меня по плечу и притянула к себе. — Раньше мы часто ходили туда. Меня наряжали в новое чистое платье, священник всякий раз благословлял меня и говорил моим опекунам, что за мной нужно присматривать, потому что дьявол не дремлет. Старый дурак! Но тогда я на него не злилась. Я боялась адского огня и обещала всем, что буду примерной и достойной девицей. Помню, тогда я мечтала выйти замуж и растить кучу детишек и давала себе обеты жить скромно и богобоязненно! В детстве всегда обещаешь себе невыполнимое, Камильхен. Бог и дьявол распоряжаются нами, как желают. Хотя что я? — ее взгляд прояснился, и легкая улыбка, появившаяся во время рассказа, погасла. — Ты ведь не поймешь. Сама же еще ребенок.

— Я не ребенок, и я все понимаю, — и я опять поерзала. Якуб фыркнул под одеялом, и я волновалась за него. Он подглядывал за нами; я видела, как ползет и шевелится ткань покрывала. Аранка с сомнением взглянула на меня, но продолжила:

— Я давно там не была; не могу туда войти. Все мои исповеди теперь происходят иначе, — повторила она давнишнюю жестокую фразу, — а молитвы… Я молюсь Деве Марии утром и перед сном, но все мои просьбы лишь о счастливом дне и спокойной ночи; большего мне не надо. Ни платьев, ни лакомств, ни денег. Иногда мне кажется, что вся моя жизнь тонкая, как нить на веретене, и вот-вот она оборвется. Знаешь, бывают такие дурные предчувствия?

— У меня не бывают, — осторожно заметила я, и она потрепала меня по голове.

— Наверное, я — ведьма или ворожея! — Аранка невесело засмеялась. — Если что случится, Камильхен, то возьми мои деньги, которые я приносила. Пусть они будут у тебя, не отдавай их старухе. И, если у тебя получится выбраться в церковь, то вспомни меня, хорошо?

— Не говори так, — я даже забыла про Якуба, и живот опять заныл, но уже сильней и ниже. — Ничего не случится!

Подруга пожала плечами: может быть — да, может быть – нет, и переменила тему.

— Сегодня ко мне придет твой толстый свин доктор, — поддразнила меня Аранка. — Не хочешь с ним повидаться?

— Ой, нет! — невольно вырвалось у меня. Но мои ночные раздумья дали о себе знать, и я поправилась. — То есть, я хотела сказать, да…

Ари посмотрела на меня с удивлением и погрозила мне пальцем.

— Чувствую, ты что-то задумала, — сказала она, но осуждения в ее голосе не было. — Принести тебе травки, что помогает от зачатия? Она помогает, но не давай ему дойти до самого конца, поняла? Ты ему нравишься, но младенец не нужен. Да и ты не родишь, наверно…

Теперь она говорила уже деловито, точно речь шла о штопке или мытье полов, но от ее слов я залилась краской, и захотелось провалиться сквозь пол.

— Принеси, — мои слова прозвучали слишком тихо, и Аранка обняла меня за плечи. Мы долго сидели, обнявшись, и мне не хотелось, чтобы это мгновение кончалось. Все-таки я очень ее любила.

— Все будет хорошо, — шепнула она и потерлась носом о мою щеку. — Если что-то кончается, то начинается что-то новое.

— А у тебя был ребенок? – я никак не могла избавиться от назойливых мыслей. Аранка застыла.

— Не спрашивай, — ответила она неохотно и отстранилась. — Много чего было, но вспоминать об этом неохота.

Я вспомнила младенца Марии и вздрогнула. Аранка высвободилась из моих рук и встала.

— Я скоро вернусь с травкой, — пообещала подруга, но я видела, что она не на шутку расстроилась, как будто мне удалось ткнуть ее в самое больное место души.

Как только она ушла, из покрывала, точно юркая ящерица, выбрался Якуб. Я не сразу заметила, что он глядит на пирог жадными глазами, нетерпеливо облизывая губы.

— Ешь, — вздохнула я и кивнула в знак разрешения. Он схватил тарелку и положил ее к себе на колени, а потом двумя руками поднес пирог ко рту, но не кусал, а долго нюхал, прикрыв глаза. Мне стало смешно.

— Не балуйся с едой, — строго, как тетка Луиза, приказала ему я.

— Я не балуюсь, — возразил он. — Я хочу лучше его запомнить, когда съем.

— Ешь весь.

Якуб просиял и, забыв о своих манерах, которыми хвалился, начал жадно есть. Когда в руке у него осталась одна поджаристая, рассыпчатая корочка, он неуверенно остановился и вытер рот шейным платком.

— А ты? — тревожно спросил Якуб и ткнул в меня корочкой.

— А я не хочу.

Это было правдой. Живот так ныл и болел, что мне хотелось только лечь и не двигаться.

— Ты неважно выглядишь, — авторитетно заявил Якуб, после того как доел, собрал все крошки от пирога и облизал пальцы. Взгляд у него стал осоловелым, и он чуть не облился водой из кувшина, когда взял его, чтобы попить.

— Ой, умеете вы подбодрить, господин врач! — мне стало и смешно, и захотелось огрызнуться, и я подтолкнула его прочь. — Иди прячься, глупый мальчишка, пока не вернулась Ари.

Он послушался и, как совенок уставился на балку, где прятался от капитана. Сил и охоты лезть у Якуба не нашлось, и он неохотно залез в постель, но не угомонился. Из-под покрывала донесся сдавленный шепот:

— А почему ты расстроилась? У тебя будет ребенок? А что за доктор?

— Не твое дело, — вконец рассердилась я. — Ты вообще должен был заткнуть уши и не подслушивать! Это девичьи дела, и мальчишек они не касаются.

— Не больно-то и хотелось, — проворчал Якуб и затих.

Аранка взаправду скоро вернулась и принесла, что обещала. Она подробно рассказала, расставляя пузатые жестяные коробочки с сушеными травами, как их заваривать и когда пить, если я не хочу попасть в беду, и поклялась, что приведет ко мне доктора, как только он явится сегодня ночью. Я до сих пор помню ее звонкий и нежный голос, когда она попыталась рассмешить меня, но, увы, развеселить ей удалось только Якуба, который, как ни сдерживался, все-таки громко хрюкнул после истории о священнике и веселой вдове.

— Кто это здесь? — после долгой паузы спросила Ари. Она нахмурилась и насторожилась.

— Никого, — быстро ответила я, но мне не удалось ее обмануть.

— Не обманывай меня, — серьезно сказала она. — Кого ты прячешь? Бродячего кота?

Я закусила губу, чтобы не отвечать. Мне не хотелось врать, и я не поднимала глаз от пола, пока она шла к моей постели. Быстрым движением она откинула покрывало, и Якуб застенчиво взглянул на нее из своей темной норы.

Аранка присела рядом с ним. Она ничего не говорила, только рассматривала его, как диковинку, и он сильно засмущался ее взгляда. Живот у меня болел все сильней, и я просто глядела на них, не пытаясь чего-нибудь сделать или пояснить.

— Я красивая? — неожиданно спросила она у Якуба, и тот покраснел, а потом с трудом кивнул. Ари усмехнулась и потрепала его по немытым локонам.

— Давно ты тут? — я видела по ее напряженной позе, что она крепко затаила на меня обиду.

— Давно, — доверчиво признался он и вцепился в ее юбки. — А ты не отдашь меня капитану?

— Стоило бы, — после долгой паузы ответила Ари. Она не глядела в мою сторону. — Но мне не хочется, чтобы ту глупую девчонку, — и она кивнула на меня, — били и морили голодом.

— А она… — начал было Якуб, но Ари закрыла ему рот ладонью.

— Не рассказывай мне ничего, — приказала она. — Чем меньше людей знает о произошедшем, тем лучше для вас обоих.

Он глядел на нее, как зачарованный, и мне стало обидно. Ведь это не Аранка, а я забочусь о нем! У меня перехватило горло, и захотелось плакать. Она молча перебирала его волосы, глядя в никуда остановившимся взглядом, а потом тряхнула головой, словно что-то решила.

— Знаешь, Камила, ты сваляла дурака, — наконец сказала она, но по ее голосу я поняла, что она ничего не расскажет госпоже Рот. — Не можешь же ты прятать мальчишку здесь месяцами?

— Его надо спасти, Ари…

— Какой же ты еще ребенок, — вздохнула она. — Вы хотите бежать? Как?

Я пожала плечами. Я сама еще не знала толком — как.

— Эх, вы… — печально произнесла она и отцепила от себя Якуба. Он по-прежнему не сводил с нее глаз. — Бегите быстрей, пока никто не узнал и не проговорился.

— Ты ведь не расскажешь никому? — с мольбой спросила я, от всей души надеясь, что она ответит «нет».

— Не знаю, — донеслось до меня, и будто холодный ветерок коснулся моих рук. — Не могу ничего обещать.

С этими словами она поднялась и ушла. Якуб глядел ей вслед, раскрыв рот, встрепанный и раскрасневшийся, похожий не на генеральского сына, а на дворового мальчишку.

— От нее так вкусно пахнет, — заявил он. — От тебя никогда так не пахнет.

— Это все духи, — мрачно ответила я.

— Я вернусь домой и попрошу отца купить тебе бочонок духов, — милостиво пообещал он мне.

— Глупый мальчишка... — я хотела добавить, что духи мне ни к чему, но не было сил объяснять.

— Ты не веришь? Мой отец может купить весь этот дом! — Якуб не на шутку расстроился, но я только вздохнула.

— Верю. Как встретим его, обязательно потребую с него за тебя денег, — я с трудом встала сама. — Поспи, я схожу вниз, пока меня не хватились. А то придет старуха, и ты тут.

Я пощекотала ему пятку в штопанном чулке, и он снова спрятался под покрывало.

Весь оставшийся день утонул в мареве; я плохо соображала, что делаю, живот болел все сильней, и моя рассеянность окончательно разозлила госпожу Рот. Она больно стукнула меня по спине поленом и обозвала белоручкой, которая задирает нос. Глаза у меня были на мокром месте, но я не заплакала, и это разозлило ее еще больше. Она пообещала перестать меня кормить и жалеть, чтобы я поняла, как зарабатывают свой хлеб. Можно подумать, я когда-нибудь видела от нее жалость!..

Пробило пять, и я вернулась к себе. Перед решающим ночным разговором надо было поспать, но от волнения мне не спалось. Я не представляла, как мы пройдем мимо привратника, и надеялась на хитроумие доктора. Брать с собой я ничего не решилась, кроме, конечно, денег, и для них я пришила на свой пояс третий карман. Юбки на мне теперь бесстыдно оттопыривались сзади, и ходить было неудобно: при каждом шаге плотно набитый карман увесисто поддавал мне по заду, но зато никто не смог бы украсть наших денег. Часть из них я после долгих раздумий решила оставить в тайнике, о котором знала Аранка. Мне было стыдно, что я ограбила ее, но я пообещала себе, что когда-нибудь разбогатею, найду ее и верну все до последнего хеллера.

Якуб помогал мне, как мог, но толку от него было мало. Он не знал ни города, ни людей, ни даже как можно зарабатывать деньги честным трудом! Хотя чего я ждала от ребенка, который никогда не жил один, не нуждался и не голодал, если не считать нашего сиротского времяпровождения на чердаке?

Мы легли спать, когда внизу только-только послышался смех. Мне не хотелось думать о докторе, но я все время вспоминала его толстые пальцы и слюнявые поцелуи, и при одном воспоминании о них сон ускользал прочь. Я говорила себе, что это ничуть не хуже, чем вытирать блевоту, просто работа ради спасения и ради Якуба, но убедить себя в этом не могла.

Заснуть мне так и не удалось, я то погружалась в дрему, то просыпалась от громких звуков снизу. Каждый раз мне казалось, что это пришла Аранка, и я подскакивала с сильно бьющимся сердцем. Когда она взаправду постучала в дверь, первым ее услышал Якуб и стукнул меня кулаком в спину.

— Кто там? — окликнула я, на всякий случай нашаривая туфлю, чтобы прогнать незваного гостя, но из-за двери донесся голос Ари, и я отворила ей. Она ворвалась точно ветер, в котором смешались запахи духов, шелка, вина, пота. Рукав ее платья был уже порван, и она даже не старалась поправить растрепавшуюся одежду.

— Доктор пришел, — торжествующе сказала Аранка, остановившись посреди комнаты, и зачем-то принялась развязывать юбку сзади. Я во все глаза смотрела на нее, не понимая, что она делает.

— Вынь, — велела мне Аранка, которой невмоготу было одной справиться с узлом, и повернулась ко мне спиной. За поясом юбки у нее была заткнута смятая одежда, и я вытащила у нее рубаху, коричневое маленькое платье и чепчик.

— Зачем это? — спросила я, разглядывая вещи при бледном свете месяца, светившего в окно.

— Для маленького галантного льстеца, — весело отозвалась подруга и кивнула на Якуба. — Вон он как смотрит на меня!

Якуб накинул одеяло на голову, чтобы было теплей, и беспокойно глядел на нас.

— Он утонет в этом, — неуверенно сказала я. — И они испачканы.

Под пальцами я почувствовала липкие пятна. Они сильно и пряно пахли, как простыни, которые мне приходилось застирывать наутро.

— Это ничего, — подбодрила меня Аранка. — Надень на него платье поверх одежды. Я украла его у старухи, когда делала ей притирания, — у нее пропасть всяких вещей, которые она надеется выгодно продать. Но это ее помершей дочки.

Я схватила Якуба, который попробовал спрятаться, как только услышал о том, что его собираются нарядить в девчачью одежду. Он молча, но сильно брыкался, и я выбилась из сил, чтобы справиться с ним. Ари нетерпеливо пританцовывала рядом, но наконец ее терпение лопнуло, и она обняла непокорного мальчишку и что-то прошептала ему на ухо. Он фыркнул, но сопротивляться перестал. Я с завистью глядела на то, как она в два счета обрядила его, и на месте непослушного мальчишки появилась симпатичная девочка в чепце не по размеру, который постоянно налезал ей на нос.

— Жалко, я не смогла незаметно принести корсет, — опечалилась Аранка. — Но ты такой худой, платье на тебя налезло и без него. Впрочем, внизу все равно перепились. Главное, чтоб вас не облапали и не утащили в темный угол.

Якуб хмыкнул и важно прошелся по чердаку, виляя задом.

— Я теперь не Якуб, а Якубина, — пропищал он фальцетом. — Где моя краска для губ?!

— Маленький развратник, — пожурила его Ари, но мне показалось, что она улыбается. — Пойдемте вниз, пока доктор не заволновался.

— И он с нами? — спросила я, показывая на «Якубину», и он как будто наткнулся на стенку, остановился, открыв рот. Мне не хотелось, чтобы он видел, что со мной будет.

— Мы спрячем его внизу, — пояснила Ари. — Если все получится, бежать наверх может быть опасно. Доктор — трус, его надо брать за шею сразу.

— Получится — что? — очень тихо спросила я, но она услышала и притянула меня к себе.

— Когда ты сказала, что согласна увидеть доктора, — Аранка глядела мне в глаза и говорила очень серьезно, — а потом появился этот мальчишка, который сейчас щеголяет в платье, мне стало ясно, ты хочешь воспользоваться случаем и убежать сегодня, сейчас. Я решила помочь тебе, украла одежду и обманула старуху. — она выпустила меня, наклонилась ближе, и сладкие, мягкие губы коснулись моей щеки. Родной голос Ари шепнул:

— Не упусти удачу, козочка моя.

Она подошла к двери и поманила Якуба за собой. Он подбежал к ней и схватился за юбку, изо всех сил выпячивая губы уточкой.

Сердце мое хотело выскочить из груди. Я хотела сказать Аранке, что она добрей всех в мире, признаться ей в любви, поклясться, что сделаю для нее все, что она пожелает, но мне не хватало воздуха, и все восторженные слова так и остались лежать взаперти, в глубине моей души.

— Не бойся, Ками, — мягко сказала Ари, неверно истолковав мое молчание. — Я ничего ей не скажу.

Я выдохнула и кивнула; что было еще говорить? Только молиться, чтобы все прошло хорошо.

Гуськом мы спустились вниз. Я держалась в тени Аранки, Якуб шел за мной, крепко ухватившись за шнурки моего корсета. Я отдала ему деньги, чтобы доктор ничего не заподозрил, и Якуб был донельзя горд оказанным ему доверием. Воздух внизу можно было резать ножом, таким он был плотным: от приятного дыма, плывущего под потолком, от сладкого запаха вина, от шлепков, разговоров, смешков и стонов. Якуба мы оставили в темном закоулке под лестницей, где была маленькая дверка, и Ари, пряча меня за собой, провела через анфиладу комнат, где творилось такое, что мне казалось, будто я попала в хлев. Я старалась не смотреть на них, на все это красное, розовое, потное, но подруга не стеснялась. Пару раз ее звали присоединиться, хватали за руки, но она отшучивалась, что идет с подарком к любимому мужчине; меня же рядом с ней удостаивали лишь мимолетным взглядом, словно я и была тем подарком. Вздохнуть свободней мне удалось только в коридоре, который вел к дальним комнатам. Здесь уже было тише; потому что здесь уединялись надолго, не для быстрой случки. Ари подошла к двери одной из них и приобняла меня за плечи.

— Ничего не бойся, заходи внутрь, — коснулся моего уха шепот, и я хотела еще раз сказать ей, что люблю ее, но не решилась. Аранка отошла от меня, отцепив мои пальцы от своей одежды, но я замешкалась перед дверью, не решаясь войти. Из соседней комнаты донесся мужской голос, и она, неохотно наклонив голову, покорно пошла на зов. Я оглянулась, она обернулась тоже, и такой Аранка осталась у меня в памяти; усталость и печаль на улыбающемся лице, золотистые, легко припудренные волосы, выбивающиеся из высокой прически, тонкие запястья, которым бы позавидовала иная герцогиня, нежные черты лица, как на полустертой фреске. Тот, кто звал, вышел к ней навстречу; длиннорукий, нескладный. Он крепко обнял Аранку за талию, склонился к ее лицу и неожиданно больно прикусил ей ухо, когда она прижалась к нему в ответ. Она вскрикнула и попыталась оттолкнуть мучителя, но он лишь засмеялся и прижал к стене. По шее у нее потекла кровь из мочки уха, и этот страшный человек принялся ее слизывать. Я выдохнула, и он тут же насторожился, уставился на меня светлыми, почти бесцветными глазами, и я замерла. Сердце билось у самого горла, норовя выскочить наружу. Он показался мне диким зверем: пьяным, безумным, опасным, и потому, когда он потерял ко мне интерес, благодаря ласкам подруги, я перевела дух. Аранка повлекла его за собой, с трудом оторвав его от ложбинки между грудями, и дверь за ними захлопнулась. Тогда я глубоко вдохнула, собрала все силы и проскользнула в спальню к тому, кто ждал меня.

Доктор сидел на смятой постели в подштанниках и рубахе и чистил ногти перочинным ножом. Он так был увлечен этим занятием, что не сразу заметил меня, и только когда я осмелилась сделать несколько шагов к нему, поднял голову. Кажется, со времени нашей последней встречи он растолстел еще больше, и лицо его напоминало лепешку, посыпанную мукой, в которую пьяный повар засунул ради смеха две изюмины. Он встал мне навстречу, раскинув руки для объятий.

Я зажмурилась, когда он обнял меня, и прижалась щекой к его груди. От него резко и кисло пахло, как от перестоявшей кадушки с тестом, и мне не нравился этот запах, не нравились его липкие противные слова, которые он шептал мне, и пальцы, беззастенчиво ощупывающие меня в самых потаенных местах, были мне противны.

— Подождите, — голос меня не слушался, — мне надо... Сказать вам.

Доктор что-то одобрительно пробормотал, но не остановился, и мне окончательно стало нехорошо, когда я представила, что ему ничего не стоит сделать со мной все, что захочет, против моей воли. В живот точно воткнули железный штырь, и боль стала невыносимой. Я пыталась отталкивать его, но он лишь утроил свои усилия, и мне показалось, что сейчас он меня сломает.

— Пустите! — от крика стало чуть легче, и он расцепил руки, с удивлением глядя на мое лицо.

— Если ты думаешь, что я обману тебя, — обиженно сказал доктор, и его круглые и пухлые, как розовая ветчина, покрытая прозрачным жирком, щеки задрожали, — ты ошибаешься. Я приготовил кругленькую сумму.

Я мотнула головой, и он неверно истолковал мой жест.

— За ту шлюху я тоже заплатил. Или ты ревнуешь, моя хорошая, что я был с ней? — он опять потянулся ко мне, но я предусмотрительно отступила назад.

— Нет. Заберите меня отсюда… — мне хотелось произнести эти слова твердо, но получилось чуть слышно.

— Что? — переспросил он и так высоко вскинул брови, что стал похож на грубо раскрашенную куклу уличного театра.

— Заберите меня к себе, господин, — повторила я, не отрывая взгляда от расстегнутой на вороте его рубахи пуговицы. — Я не могу быть здесь. Меня продали обманом!

Он молчал и рассматривал меня сверху донизу.

— Я сделаю все, что вы хотите, — не выдержав молчания, взмолилась я. Меня била дрожь, хотя в комнате было душно. — Но не здесь. Старуха убьет меня. Она и так меня избивает.

— Расстегни платье, — велел доктор, и я зажмурилась, но послушалась, путаясь в пуговицах на жакете и завязках от юбки. Когда я осталась только в чулках, корсете и старой, много раз чиненой рубахе, он взял меня одной рукой за ладони и медленно провел пальцем по плечу, где еще остались синяки от старухиных побоев, а потом снял с меня чепец и бросил его на кровать, чтобы потом вновь вернуться к моей шее и груди. Я чувствовала, как чужие пальцы дотрагиваются до сегодняшнего следа от полена, жмурилась и ежилась от холодных прикосновений к вспухшему, пульсирующему, горячему телу, когда он забирался ниже, под рубашку.

Доктор ничего не говорил, только гладил меня, и я опять попробовала отстраниться. Он не выпускал меня, и я спросила дрожащим голосом:

— Вы боитесь?

— Нет, моя сладкая… Не могу я, холостяк, взять в свой дом девчонку. Пойдут слухи.

— А если вам заплатят за меня?

— За тебя? — он неприятно хохотнул и прекратил ласки. — Кто ты такая? Наследная принцесса? Будь со мной поласковей, моя глазастая девочка, и тебе не придется ложиться под других. Я долго уговаривал мадам, чтобы она не трогала тебя.

— Но вы можете получить много денег! — на меня точно надвигалась черная земляная волна, которая готова была поглотить меня. Я навоображала себе Бог знает что!

Он усмехнулся, отмахнувшись от моих слов, и слюнявые губы впились мне в шею. Мне хотелось стряхнуть его поцелуи, как гадкую мокрицу, но он прижал меня к себе так сильно, что я не могла даже пискнуть. Доктор направил мою руку куда-то вниз, где шевелилось гладкое, дрожащее, мокрое в гнезде из жестких волос, и дрогнувшим голосом велел мне погладить его. Вместо того, чтобы поддаться его желанию, я изо всех сил впилась ногтями в это твердеющее, и он тут же выпустил меня и грязно выругался.

— Я вас ненавижу, — выпалила я в ответ и подхватила одежду с пола.

— Ты сейчас за это поплатишься, — пообещал он сквозь зубы, прижимая руки к сокровенному месту. Разогнуться доктор не мог, и пока пытался справиться с болью, я выбежала из комнаты прочь, подхватив одежду и напрочь забыв про чепец. Старуха казалась мне меньшим злом, и я бросилась бы ей на шею, если б она сейчас попалась навстречу. Но даже тогда мне было понятно, что глупо открыто бежать назад, и я дернула на себя соседнюю дверь: только Ари могла меня утешить и понять, а ее любовника я готова была выставить прочь голыми руками.

У изголовья кровати горела свеча, и в комнате было тихо — видно, тот страшный человек уже успел сделать то, что хотел, и Аранка задремала. Я прикрыла за собой дверь, вытерла пот со лба и прислонилась к косяку. Живот у меня горел, а пальцы казались ледяными; я настолько ушла в свои переживания, что не сразу почувствовала тяжелый запах крови. Аранка лежала на животе с подушкой в обнимку, завернувшись в одеяло, и светлые волосы в беспорядке рассыпались по ее плечам. Я натянула одежду, опять путаясь в завязках, и тихонько позвала ее по имени, но она не отвечала.

— Проснись, — попросила я. Мне хотелось плакать. — Доктор не согласился. Что теперь делать?

Я хотела обнять ее, но мои пальцы за ее плечом скользнули в мокрое, теплое, и я поднесла их к лицу — темные! Они пахли, как корзина, которую утром приносили от мясника, и я, не соображая толком, что делаю, лизнула один из них. Это была кровь, которую мне раньше так нравилось поджаривать на сковороде и держать на языке, пока она не растает, и я опустилась на колени у изголовья постели, чувствуя головокружение и слабость.

Аранка не шевелилась. Она была мертва.