Кандидат в Будды

В плацкартном вагоне распрощались На сцене с американцем после войны в Ираке

Когда на 6-й день англо-американской агрессии против Ирака мне предложили сыграть концерт в Вологде, в котором помимо моей «Русской саксофонной мафии» предполагалось участие американского саксофониста Чарльза Гейла, я заколебался. С одной стороны, не хотелось огорчать организатора, с другой… Кто такой Чарльз Гейл, я понятия не имел. Сказали — музыкант, фри-джаз играет. Ни в чем не повинен, мол.

Я в это время спарывал вышивку «New York» с любимой красной майки. Накануне в спектакле Театра на Таганке «Марат и Маркиз де Сад» я стал в сцене литургии Сатане аккомпанировать актеру гимном США в виде издевательского блеяния на тенор-саксофоне. Актерам это очень понравилось! После спектакля мне на сцене подарили розы, однако вручила их девушка со значком «Таганка» на блузке — я тогда так и остался в неведении, одобрение ли это со стороны администрации театра или нежелание засвечиваться в антиамериканизме какого-то поклонника. А то могут ведь трудности с визой возникнуть или с грантом…

Ехать играть с американцем не хотелось. К тому же Олег Гаркуша предложил сыграть пару совместных концертов в Киеве примерно в эти же дни. Я решил спустить ситуацию на тормозах. Однако прошло некоторое время, и, как это часто бывает, концерты на Украине отменились, а киевский организатор Женя таинственно исчез. От самого Гаркуши я узнал об отмене накануне концертов и понял, что пропал авиабилет Москва-Киев, который убедил меня заранее приобрести этот пресловутый киевский Женя, — приобрести по льготному тарифу, льготному в том плане, что его уже нельзя сдать.

Посетовав на вероломство киевлян, я предпочел все же отправиться в Вологду. В поезде я предался воспоминаниям о неоднократных посещениях «страны свободы». Забавно, а ведь в Америке я выступал значительно чаще, чем Вологде — несмотря на то, что Америка все же подальше от Москвы будет!

В первый раз я прилетел в Америку в 1990 году на «Игры доброй воли». В Сиэтле была устроена культурная программа, включавшая выступления моего «Три „0“», ленинградского дуэта Волков-Гайворонский и квартета саксофонисток из Сиэтла «Billy Tipton´s Memorial». Был такой Билли Типтон, саксофонист на Западном побережье в 40-50-х. Когда он умер, то выяснилось, что Билли Типтон не «умер», а «умерла». Это была женщина, притворявшаяся мужчиной в течение всей своей саксофонной карьеры. В пуританской Америке женщинам на саксофоне играть в те времена не дозволялось…

Страна эта тогда, в первый приезд, произвела на меня довольно сильное впечатление. Параллельно «Играм доброй воли» в Сиэтле проходил еще и очередной фестиваль гомосексуальных искусств. Я понял, что американцы мало чего знают о русских и СССР и еще меньше интересуются. У них есть стереотипы восприятия, которые никакая реальность не в силах поколебать. Несоответствие этим стереотипам вызывает нескрываемое неудовольствие.

Об Америке долго можно говорить — и хорошего, и плохого. Для приезжего из СССР Америка была как бы миром наоборот, несмотря на то, что мы довольно хорошо знали ее литературу, очень хорошо — музыку, немного знали ее государственный язык. Для американцев же было непонятно и неприятно, что мы играем свою джазовую музыку, не пытаясь имитировать американский джаз, можем себе позволить пародии на блюз, например, свободно держимся на сцене и в жизни, плюем на политкорректность, ухаживаем за девушками и т. п.

Поначалу нас («Три „О“») поселили в коттедж к экс-герлфренд нынешнего бойфренда руководительницы типтонок, молодой профессорше английского языка местного университета. Мы рассказали ей, что название коллектива происходит из романа Джойса «Улисс» и представляет собой аббревиатуру от «Трех Отверстий (женщины)»… Через несколько дней по просьбе соседей нас оттуда переселили к 71-летней хорватке, которой за несколько дней до нашего приезда полиция вручила тикет за превышение скорости за рулем. Ее муж, 76-летний американец итальянского происхождения, решил начать брать уроки итальянского после знакомства со мной. Я понял, что американцы, выходя на пенсию, начинают жить, когда их сверстники в России уже умерли.

Последующее знакомство с американским андеграундом показало, что ментальность американца требует ясных логических противоположностей, деления на черное и белое. Они живут в стране, где диалектика безусловно не является господствующей идеологией. Не знаю, изучали ли там Гегеля и Маркса, но принцип отрицания не понимают. Все строится по принципу «норма наоборот» (ничего это не напоминает?). То есть для занимающегося некоммерческим искусством — нельзя заводить семью в традиционном смысле слова, предпочтительны гомосексуальные отношения, приветствуется употребление наркотических средств, восточные религиозные культы. Организован андеграунд наподобие «системы» отечественных хиппи, то есть вся территория США разбита на зоны, в каждой из которых есть ответственное лицо. Наиболее тесно связаны между собой соседние зоны. Оказывают взаимопомощь, в провинции делятся заезжими европейцами — то есть если приезжает в Бирмингем, скажем, Андреа Чентаццо, то и в Чаттанугу едет. Нельзя сотрудничать с шоу-бизнесом, таким, как, например, MTV. То есть по такой схеме я оказываюсь непрерывным нарушителем неписаных законов американского андеграунда, что списывается на традиционную непонятность России. Что все же в этом хорошего, что же следует позаимствовать у артистов-подпольщиков США?

Во-первых, регистрацию. Поскольку использовать традиционные для шоу-бизнеса средства массовой информации и рекламу нельзя — они работают только на попсу, на антикультуру, — волонтеры предлагают аудитории оставлять номера своих телефонов, факсов, адреса электронной почты и даже почтовые адреса, по которым осуществляется в дальнейшем информирование о концертах. Я некоторое время пользовался такой системой в Москве. В результате создалась довольно обширная база данных.

Во-вторых, сама система волонтеров — то есть людей, активно помогающих в организации концертов и спектаклей. Любители музыки рассылают факсы, обзванивают разнообразные организации, развешивают в книжных магазинах самодельные афишки, собирают деньги с публики, даже организуют какое-то подобие бара в пользу артистов.

Наконец, выбивание денег из благотворительных фондов и от других спонсоров. В обстановке воинствующего антиинтеллектуализма (вспомните образ сумасшедшего профессора из американского кино или гордость американцев за отсутствие министерства культуры!) интеллектуалы оказались изгнанными в Америке в «резервации» — университетские кампусы, которые находятся, как правило, вдали от больших городов. Там маргиналам дозволяется высказываться в своем узком кругу, печататься минимальными тиражами, даже позволяется курить травку и предаваться разнообразным отклонениям от стандартов великой американской мечты. Главное при этом — своими умными лицами не мозолить глаза, не портить окружающим 100 %-ным американцам настроение! В таких условиях полной заброшенности авангард вырастает в Америке невероятно живучим, как сорняк.

Ладонна Смит — один из пионеров (середина 70-х) свободной импровизации на Юге США — спросила меня в середине 90-х, сколько на постсоветском пространстве музыкантов моего направления. Я ответил, что примерно человек 15 моего уровня и выше. «А в Америке?» — переспросил я. «В Америке — примерно двести пятьдесят-двести семьдесят…». Ладонна отлично представляла, о чем идет речь, так как издавала пластинки и являлась издателем и редактором ежегодника «Improvisor». Возможно, что она мне даже льстила…

В чем сходства и различия США и Европы? Сходство проявляется прежде всего в системе двойных стандартов, в тотальном высокопарном лицемерии. Поясню на примере. О чем говорит любой таксист-иммигрант? «АМЕРИКА — СТРАНА СВОБОДНЫХ ЛЮДЕЙ!» Что означает этот лозунг американского «новояза»? Жесточайшую самоцензуру. Цензуру более эффективную, чем, скажем, советская.

Характерный пример: в середине 90-х «Гражданская оборона» отправилась в турне по США. На первом концерте Егор Летов заявил, что приехал рассказать правду о бомбардировках Югославии. На этом тур был немедленно прекращен… Мой знакомый музыковед Анна Г. работала в то время в русскоязычной газете «Вечерний Нью-Йорк» и написала о концерте статью, которая, естественно, была отвергнута редактором. Ни одна из пяти русскоязычных газет Нью-Йорка о том приезде «Гражданской обороны» даже не упомянула!

Или другой пример. Во время бомбардировок Югославии я получил от Эми Денайо, той самой саксофонистки, которая основала «Billy Tipton Memorial Saxophone Quartet», письмо, в котором она цитировала югославских организаторов фестиваля «Ring Ring Beograd». Югославы писали, что они не могут принять джазовых музыкантов у себя в Белграде, так как не гарантируют безопасность под бомбежками, проехать невозможно — все мосты через Дунай разрушены, авиасообщение блокировано, американская авиация и крылатые ракеты разрушили электростанции, и нет света. Предлагают всем не приезжать на фестиваль в Белград, а играть у себя дома — просто повесив их логотип «Ring Ring Beograd» на сцене! То есть югославы будут играть при свечах в бомбоубежищах, а мы в это время — каждый в своем городе! Письмо это было послано Эми Денайо мне и Полин Оливерос. Я связался с организаторами в Югославии и предложил провести концерт в Москве с прямой трансляцией в Интернет по «RealVideo». В Петербурге организовали концерт с трансляцией в «RealAudio». Шведы из группы «Samla Mannas Mamma» тоже намеревались транслировать концерт в «RealVideo». Италия предложила провести RealAudio-трансляцию своего концерта в Риме и ретрансляцию всех остальных концертов в Интернете. Итальянцы открыли сайт с описанием всех европейских и японских концертов фестиваля. Всего в течение месяца с лишним состоялось свыше 30 концертов «Ring Ring Beograd» — от Англии и Франции до Японии.

Естественно — ни одного в США и Канаде! Забавно, что американские музыканты участвовали в этих концертах за рубежом. К примеру, в моем концерте в интернет-кафе «СКРИН» играл нью-йоркский саксофонист Майк Эллис. Но это не отменяет того факта, что в США с их суперразвитым Интернетом и тремя сотнями импровизаторов-нонконформистов никто «Ring Ring» не поддержал.

Добавлю ласковое слово о российских средствах массовой информации, точнее — дезинформации. Ни °Дна российская газета, ни одно агентство, ни один телеканал тоже об этом не упомянули, за исключением смехотворной заметки в журнале «Домашний компьютер» (sic!). To есть свобода слова в ее американском значении дошла и до нас!

Американская свобода слова — это когда рот не заткнут принудительно, но заткнуты уши… Всякое слово словно бы повисает в воздухе. Любая критика и несогласие с Комбинатом (как у Кизи в «Пролетая над гнездом кукушки») как бы неактуальна. Все тонет в переизбытке неравнозначной информации, в информационном мусоре. Какой может быть выход — отказ. Тотальное неучастие в репрессивных средствах дезинформации! Отказ разделять их критерии оценок, отказ от их языка, логики!

Когда-то очень давно, в бытность студентом я прочел замечательную книгу создателя квантовой механики, австрийского физика Эрвина Шрёдингера «Что такое жизнь? Физические аспекты живой клетки. Точка зрения физика». (Книги ученых — физиков, математиков, посвященные концептуальным основаниям науки, обычно легко читаются, они не насыщены формулами. Очень рекомендую!) Речь там идет об энтропии, о термодинамическом законе возрастания энтропии, которое влечет за собою тепловую смерть Вселенной. Поясню: энтропия — это термодинамическое понятие, которое может быть истолковано и в информационном смысле как стремление к нивелированию, усреднению всего, к гомогенизации и разупорядочению. Так вот, Шрёдингер пишет, что во Вселенной есть процесс, обратный энтропии, — это жизнь. Жизнь создает все более сложные неравновесные структуры — клетку, из клеток — организм, затем — человека и социальные структуры.

Мне кажется, что глобализм — путь, которым идет американизированная цивилизация под руководством США, — это путь энтропии. Происходит разрушение природы, засорение всего и вся отходами, засорение человека суррогатами типа junk food, энергетических напитков, синтетических наркотиков, генетически изуродованных растений и животных, поп-музыкой, продукцией Голливуда, женскими романами, MTV и прочими отбросами. Тех, кто это отвергает, — бомбят. Что делать? Что всему этому можно противопоставить? Ну, во-первых, надо попробовать перенимать опыт американского андеграунда, попытавшись его переосмыслить. Нас может отличать, прежде всего, образование и способность к усвоению чужого опыта.

Поэтому следует взять все лучшее, пользоваться всеми достижениями этой псевдоцивилизации, но в противоположных целях. Необходима гуманизация амери-канщины, ее очеловечивание. Очень важно не играть с ними по их правилам или, точнее, не играть по ими декларируемым правилам.

Несколько лет назад у меня разгорелась дискуссия с одним израильтянином. Пионер брежневских времен возмущался тем, что в его родной Казани на каждом шагу продаются не вполне лицензионные компакт-диски с американским программным обеспечением. Мол, куда США смотрят! На что я отвечал ему, что именно США создали такой цифровой порядок давления на сознание всего человечества и что грех не воспользоваться этим цифровым порядком не в интересах США, а в противоположных. Пионер меня тогда так и не понял… Вот в магазине RBC на Брайтон-Бич продаются компакт-диски моего брата (и мои), на которых специально указано российскими издателями «не для продажи за пределами стран СНГ», — диски, выпущенные специально для малоимущих в СНГ и продаваемые в СНГ по предельно низким ценам. RBC продает их по ценам вполне американским, примерно в 5–10 раз дороже, чем в России. Всю разницу — себе! И никаких возражений. Свобода своей торговли, своего американского слова, своей американской печати…

Таким размышлениям предавался я во время 8-часового путешествия из Москвы в Вологду. В Ярославле в поезд подсели мастер церемоний московского культурного центра «Дом» Николай Дмитриев и Чарльз Гейл. Выступление Гейла в Ярославле не состоялось.

В Вологде я проинструктировал Гейла, что русскую водку нельзя разбавлять ни водой, ни колой, а надо пить залпом и закусывать, ни в коем случае не прихлебывать маленькими глоточками. Гейл осторожно последовал моему совету, ему этот новый незнакомый способ употребления водки понравился, и он сообщил мне, что ощутил «приход». После чего мы с ним сначала завели беседу об общих знакомых в Нью-Йорке, которых не оказалось. Гейл — афроамериканец, и становится понятно, почему он не знает никого из Нижнего Ист-Сайда в Нью-Йорке. Я было засомневался уже, не самозванец ли предо мной?! Но тут зашла речь о клубе «Knitting Factory», и все стало на свои места. Мы поговорили о том, как клуб испортился, о том, что теперь там господствует латино и попсня, о том, где в малюсенькой комнатке справа внизу все еще играют изредка фри-джаз. Поговорили о прежней «Knitting Factory» и как там было хорошо, об архитектуре старого клуба. Гейл сказал, что играл там около 1000 раз. Я — меньше, раз 5–7 начиная с 1990-го.

Заговорили об Алабаме, откуда его корни. Выяснилось, что о Ладонне Смит и Дэви Уильямсе он тоже никогда не слышал… Позволю себе лирическое отступление об Алабаме, которое должно кое-что прояснить насчет дружбы между народами. Перед концертом в Бирмингеме, крупнейшем городе штата Алабама, в 1996-м я зашел к Игорю Русанову — в то время главному художнику по костюмам «Алабама Балэ». Я примерял созданные Игорем балетные костюмы Ромео, Монтекки и Капулетти, Меркуцио, фотографировался. После этого Игорь познакомил меня с Джиной — маленькой молодой негритянкой, которая эти костюмы сшила, и сообщил ей важным тоном, что я его друг, у меня сегодня вечером концерт, и чтобы она на этот концерт пришла. В итоге на концерте среди публики было человек 300 белых и одна — серая от страха или какого другого дискомфорта Джина. Я после поинтересовался у Игоря, зачем она пришла. Он ответил, что «ей Белый Человек сказал», и для разъяснения повез меня посмотреть здание суда штата Алабама. Здание суда штата покрыто свастиками — не граффити скинхедов, а плитками с барельефами свастик, как оно и было построено в 30-х. Интересно, что даже во время Второй мировой войны и после нее никто и не подумал его реконструировать!

После беседы на вологодской кухне «Русская сакс-мафия» прослушала CD-R с сольными записями Гейла и засомневалась, стоит ли выпускать его в первом отделении, не разбежится ли непривыкший к такому радикализму вологодский народ после этого по домам?.. А пришлось поступить именно так, поскольку Гейлу нужно было успеть на поезд в Архангельск. И в результате все оказалось не так уж плохо!

До начала концерта мы сетовали, что «Сакс-мафия» должна была выйти в конце выступления Гейла и что-то сыграть с ним в виде квартета. Обычно я не слушаю выступлений других музыкантов и вообще артистов непосредственно перед своим выходом не сцену, но тут… Однако на сцене Гейл мне понравился. Он вышел в какой-то странной шляпе, с клоунским красным носом и в красных перчатках, у которых были обрезаны кончики пальцев. Никакого пафоса! Сначала очень долго играл на рояле. Вторую пьесу — тоже на рояле! И только последнюю — на саксофоне. Мне понравилось его выступление! Все-таки чувствовалось, что он принадлежит к очень мощной черной традиции. Все, что он делал, было очень органично. Это был не симбиоз традиционного джаза и новой музыки, не фри-джаз с реверансами в сторону вкусов публики, а именно вполне цельное музыкальное явление! Словно мгновенный срез потока традиции. Все было правильно. Все было хорошо. Публика была разогрета.

Гейл пригласил нас на сцену, и мы попробовали играть трио, чуть позже — квартетом. Я решил взять сопрано, саксофон, чтобы не «продавать» публике свой основной инструмент, баритон-саксофон, до основного выступления. Сначала взаимодействия не было. Гейл играл в несколько старомодной манере, идущей от Арчи Шеп-па и Орнетта Коулмана. Кроме того, у меня был солирующий инструмент, а не более привычный структурообразующий баритон. Мне было немного трудно импровизировать с ним. Но через некоторое время я адаптировался к акустике зала (играли без микрофонов) и заметил, что Гейл обыгрывает мои фразы и безусловно слышит всех. Я попробовал тоже начать какое-то взаимодействие с ним. Увидев его шляпу, красный нос и красные перчатки на черных руках, я подумал, что правильнее будет играть цирковую музыку в стиле Альберта Дилера. Закончили мы цирковым маршем, под который удалились со сцены…

Чарльз подошел и поблагодарил меня очень радушно.

На пресс-конференции, состоявшейся перед концертом, Чарльза Гейла спросили местные тележурналисты, как ему показалась Вологда? Ответ превзошел мои ожидания: «Вам надо купить новые автобусы!» А на вопрос, чего бы он пожелал Вологде в будущем, ответил: «Ваш город безусловно изменится за эти двадцать-тридцать лет, и вы его не узнаете. Будут построены новые дома вместо этих… Новые магазины… Новые дороги…»

Да, а как же политкорректность? Это, видимо, средство только для внутреннего употребления в США, для применения за пределами Штатов не предназначено. Вспоминается, что Ладонна Смит в интервью журналистке из Красково (Подмосковье), куда я ее привез в середине 90-х, тоже сказала, что Красково безусловно изменится в течение ближайших 10 лет. Американцы никак не могут смириться с какой-либо самобытностью, с тем, что существуют другие устойчивые формы бытования людей, городов, народов. Гейл, я думаю, просто ошалел от интерьера Вологодской филармонии, где мы выступали, — бывшее дворянское собрание, позднее русское барокко. Конечно, жителю Бронкса, похожего на руины Сталинграда, или помойного Гарлема вряд ли предоставляется возможность играть в таких интерьерах или даже видеть их. Как на это реагировать?! Они же безусловно из «самой лучшей, самой правильной» страны! Оказалось, что приезд Гейла в Вологду состоялся при поддержке консульства США. Консульство США в Вологде — вот это да! Неужели уже в каждом русском городе есть американское консульство? Это уже похоже на зачатки оккупационной администрации.

Во время концерта «Сакс-мафии» я уже было забыл о Гейле, который играл в первом отделении. Публика принимала очень хорошо, мы чувствовали, что она пришла именно на нас. Однако, когда мы сыграли программу и зал потребовал бис, я объявил «Марш Таинственных Негодяев», и мы заиграли гротескный марш, под который вместе с Гейлом ушли со сцены.