Кандидат в Будды

Поминальные заметки о Курехине

Мы живем и умираем в удивительное время. Акценты смещены. Почти все зыбко и неопределенно. Более того, вчерашнее близкое тебе вдруг становится далеким и непонятным окружающим. Ну, положим, критики никогда не понимали, чем мы занимаемся, но при этом честно ничего о непонятном не писали, кроме констатации фактов. К примеру, итогом одной из весьма немногочисленных статей о Курехине являлось сообщение, что в очередной «Поп-Механике» принимали участие 463 человека и 1 козел. Что означали эти эскапады Курехина? Почему в них с радостью принимали участие не только питерские рокеры, но и такие заслуженные, официальные артисты, как Штоколов или Кола Бельды?

Собственно говоря, написать эту главу меня побудил эпизод в московском метро. Однажды, возвращаясь с концерта после полуночи, я сфокусировал взгляд на сидящих напротив молодых людях. Они беседовали о каких-то крайне несовременных вещах типа Вечности или Бесконечности. Один из них вежливо спросил меня, не Алексей ли я Летов? Я уточнил свое имя. Они извинились и попросили разрешения задать вопрос — правда ли Курехин был в конце жизни фашистом? Я ответил, что «Поп-Механика» давала представление в пользу кандидата от Национал-большевистской партии на выборах в Ленинграде. Последовали другие вопросы, которых уже не помню.

Смею заметить, что для нашей критики, для журналистов и музыковедов Курехин был крайне нежелательным явлением. Сергей был чрезвычайно эрудированным человеком во многих областях. Причем он очень хорошо знал не только современную музыку, но и философию и культурологию. Казалось бы, зачем читать популярному модному музыканту Густава Шпета или выменивать в советское время книжки британской школы философии языка. Во времена создания «Популярной механики» (название принадлежит Ефиму Семеновичу Барбану — по заглавию книжки из научно-популярной серии Ферсмана) и даже чуть раньше, во времена его «Crazy Music Orchestra», внимание Сергея привлекали французские структуралисты. Возможно, как раз здесь и таится разгадка феномена «Популярной механики», которая не была одним только музыкальным представлением. Не была она вместе с тем и стилем жизни, как, например, питерский рок, или сибирский пост-панк, или московский андеграунд.

Что это было? Для ее участников — праздник! Грандиозная многоуровневая, мультикодовая компиляция, слепленная по-советски, то есть импровизационно, с энтузиазмом и весьма неформально. До конца 80-х музыканты выступали практически бесплатно. Впрочем, об участниках — после.

Однажды я наткнулся на книжку Тома Вулфа «Электропрохладительный кислотный тест», перевод которой посвящен Сергею Курехину и Сергею Хренову, который в первой половине 80-х наряду с Александром Каном был одним из главных организаторов Новой импровизационной музыки в Питере. Да, внешне акции Курехина похожи на «приколы» Веселых проказников Кена Кизи. Я даже сначала подумал, не повлияла ли книжка Вулфа и деятельность Кизи на акции Сергея Курехина? Если и так, то вряд ли напрямую: Курехин недостаточно знал английский и сходство это — чисто внешнее.

В деятельности Курехина было много игры и совсем не было ни борьбы, ни квазирелигиозного пафоса. Я, по крайней мере, что-то подобное наблюдал лишь однажды. Мы записывали музыку к фильму Саввы Кулиша «Трагедия в стиле рок», эпизод с коммуной наркоманов. Фильм, камера их как бы осуждали, но вопреки этому Курехин удивительным образом посредством музыки смог создать ощущение их триумфа, несмотря на распад и гибель. Изображение было закольцовано, после первого, наиболее удачного исполнения, мы сыграли подряд и записали еще несколько. Сочетание музыки и изображения не понравилось режиссеру, и в итоге в фильм вошел один из более тривиальных, конформистских последующих музыкальных дублей. И в то же время музыка Курехина несводима к инфляции ценностей, как, например, чаще всего обстоит дело с музыкой Владимира Чекасина. Чекасин постоянно пытался догнать Курехина, сымитировать его оркестр. Но неудачно.

Оркестр Курехина был ансамблем индивидуальностей. Каждый солист в «Механике» играл, казалось, сам себя. Софья Губайдулина как-то сказала мне, что если раньше композиторы сочиняли нотами, звуками, Стравинский оперировал интервалами, то Шнитке так же оперирует стилями, как нотами. Курехин сочинял «Поп-Механики» из конкретных людей, со всеми особенностями их импровизационного дара и сценического и жизненного поведения. Потому это был праздник невиданной самореализации для каждого музыканта. У Чекасина же солист один — он сам. Все остальные музыканты разного уровня сведены к роли музыкальных автоматов, от которых ничего не зависит. Сыграешь — хорошо, не сыграешь — тоже ничего страшного. Если художественный нигилизм Чекасина скрашивался его виртуозной игрой на саксофоне (надо признать, в довольно-таки старорежимной манере), то инструментальная роль Курехина в «Поп-мехах» была невелика. Он никогда не играл соло в кульминационных моментах, а во многих концертах вообще не играл, а только дирижировал и руководил музыкантами и актерами, исполняя прыжки, летая по воздуху и т. п.

«Поп-Мех» несомненно принадлежал к карнавальной культуре, но не с инверсией оппозиций, а как бы с их переведением в многомерное неевклидово пространство. Большой торжественный концерт, наподобие тех, которые устраивают ко Дню милиции, концерт, в котором «Соловей» Алябьева исполняется одновременно с выступлением ансамбля песни и пляски КГБ, а Кола Бельды поет «Увезу тебя я в тундру» в сопровождении группы «Кино», пионеры-горнисты отдают салют гигантской раскрашенной пенопластовой Венере Милосской, Тимур Новиков и Африка с огромными надувными динозаврами представляют «традиционную русскую забаву — битву динозавра со змеей». Мало-помалу хаотические тенденции усиливаются — и вот стадион, затаив дыхание, слушает фри-джазовое духовое трио — думаю, случай беспрецедентный в мировой практике. Но в конце концов все — духовой оркестр моряков, камерный симфонический и народный, с балалайками и баянами, в сопровождении дюжины электрогитар от монстров питерского рока — сливаются в унисоне целотонного рифа! Танец Гаркуши, бегут стада ослов и пони, мартышки едут на велосипедиках! Это еще не все: поверх рифа — рев и визг саксофона, звук, заслоняющий всё!

Высшей точкой всего этого были концерты весной 1989 года в Ленинграде. Зарубежные же выступления показали, что европейская публика не приемлет веселого безумия. Немецкие зеленые бросились защищать козла в Мёрсе, потому что он, по их мнению, был представлен публике недостаточно уважительно. Австрийцы оскорбились за некорректное, по их мнению, отношение к фольклорному ансамблю. Запад не понял и не мог принять смещения планов реальности. Прославленная «Поп-Механика» вызывала разочарование. К тому же все было исполнено довольно-таки по-советски. Репетиции занимали не более 3 часов перед представлением.

Курехин всегда был выше того, что он делает. По-своему он был очень гордым человеком. Весьма иронично относился к тому, что называли «советским джазом». Начиная с середины 80-х он уже не участвует в советских джазовых фестивалях вне Ленинграда. Да и в Ленинграде — только в виде «Поп-Механики». Единственные исключения на моей памяти — Пярну 87 и Таллинн 88. Очень показательно его неучастие в организованном Сюзанной Таннер фестивале советского джазового авангарда в Цюрихе в 1989-м.

Сергей очень остро ощущал модность стиля или человека, который предельно, на его взгляд, выражал дух времени или какую-то тенденцию. Такую «любовь» в разные годы он обращал на Бориса Гребенщикова (этот период я едва застал, я скорее тут переношу свое знание Сергея на историю «двух капитанов»), Болучевского (это питерский саксофонист, впоследствии — продавец апельсинов на Ситном рынке), Африку, дольше всего — на Юрия Каспаряна (гитарист «Кино»).

Интересно, что к объектам своего внимания Сергей относился с большой долей иронии. Это была какая-то игра с элементами провокации. Курехин был очень саркастичным человеком, и не всегда эти шутки выглядели добродушными. Была в этом какая-то жестокость. Так ребенок относится к любимой игрушке, которую может поломать, если рассердится, или забросить под кровать, если она надоест. Насколько мне известно, в общечеловеческом смысле друзей у Курехина не было. Он был ориентирован всецело на свою семью и человеком был очень закрытым. Я мало общался с Сергеем в последние годы его жизни. Однако у нас были общие знакомые, из эпизодических контактов с которыми я могу сделать некоторые выводы о его последнем периоде увлечения «фашизмом». Насколько мне известно, последним увлечением Курехина был Александр Дугин, которого я бы назвал не геополитиком и консервативным революционером, а мифопоэтом. Для Курехина он привлекателен был не только по причине идеологического отрицания буржуазного миропорядка, а скорее ввиду его потрясающей творческой фантазии. Общение с Курехиным произвело на Дугина просто ошеломительное воздействие. Последний раз я видел Курехина в марте 1996-го, последнего года его жизни. Он попытался представить мне своего друга, я тоже стал было представляться, но услышал в ответ, что мы уже знакомы: Дугина в присутствии Курехина я просто не узнал! Мне кажется, что увлечение «консервативной революцией» носило у Сергея Курехина такой же характер, как и интерес к Клоду Леви-Строссу, Мишелю Фуко, гитарной музыке Бранко или к музыке Джона Зорна.

В некотором смысле Курехин продолжает определять российскую музыкальную жизнь. Через два месяца после его смерти начался фестиваль памяти Сергея Курехина, проведенный Николаем Дмитриевым. По существу, это были концерты новой музыки в ЦДХ. Длилось все это около 4-х месяцев. В Доме Ханжонкова прошел фестиваль фильмов, музыку к которым написал Курехин, — «Страсти по Сергею», сопровождавшийся выставкой. В январе 1997-го в Нью-Йорке стараниями ныне покойного Бориса Райскина был проведен Международный интердисциплинарный фестиваль памяти Сергея Курехина (SKIIF) — гигантский 11-дневный фестиваль, в котором приняло участие около двухсот музыкантов, поэтов и художников. Значительная часть фестиваля проходила в мекке фри-джаза — клубе «Knitting Factory». Самое необычное в фестивале — то, что в нем принимали участие не только новоджазовые музыканты из России, США и русской диаспоры, но и музыканты академического плана. Впервые на сцене «Knitting Factory» зазвучал Шопен и Чайковский! Это вполне в духе Сергея. Вполне, судя по всему, традиционный новоджазовый фестивальчик, посвященный Курехину, прошел в Лондоне. Как и фестиваль Н. Дмитриева, он прямого отношения к Курехину, правда, не имел… Второй Интердисциплинарный фестиваль памяти Сергея Курехина в Нью-Йорке состоялся в мае 1998-го усилиями Дэвида Гросса. В октябре того же года наконец-то прошел большой фестиваль во Дворце молодежи в Питере, из названия которого постепенно выпало одно I — получилось SKIF. Видимо, петербуржским организаторам «интердисциплинарность» показалась чем-то непонятным и ненужным.

Ну и, наверное, самая страшная часть — смерть Курехина была очень странной. Сергей был необыкновенно здоровым человеком, имел просто атлетическое сложение и любил демонстрировать обнаженный торс на репетициях «Поп-Механики». Умер от почти невозможной болезни — саркомы сердца. Развитие болезни произошло стремительно. В ноябре он проходил полное онкологическое обследование и был признан здоровым, а в феврале уже задыхался… В середине восьмидесятых Сергей придумал такой трюк: он играл стремительный пассаж на рояле и ему как будто бы не хватало клавиатуры… Он падал из-за рояля, изображая, что ему было плохо с сердцем. Мне помнится, как он просил меня и Африку убедить администратора Ленинградского дома композиторов в том, что у него бывают сердечные приступы и что было бы здорово, если бы вызвали скорую помощь во время концерта или хотя бы расстегнули рубашку, побрызгали водой и т. п. Исполнялась тогда программа «Новые сексуальные игры с водой» (думаю, название было навеяно Хасселем и Каравайчуком). Получается, он, как Венедикт Ерофеев, как Белый, как многие другие, в своем творчестве предвидел собственную смерть.

Цепь этих смертей не прекращается. Организатор первого фестиваля памяти Курехина Борис Райскин по окончании фестиваля, в феврале 1997-го, покончил с собой. В октябре 1998 года покончила с собой дочь Курехина Лиза, которая была очень похожа на отца. В 1999-м в день смерти Курехина 9 июля умер его партнер по «Аквариуму» и «Поп-Механике» первого состава Александр Кондрашкин. Умерли и некоторые музыканты, принимавшие участие в «Поп-Механиках», но я не хочу вспоминать дат и деталей.